Лаора

Она поднялась, оставив его лежать. Тот не верил своим ушам. Но Лаора уже развязывала путы на руках детей.

– Быстро, за мной! – сказала она, и впервые её голос прозвучал не как приказ охотницы, а как зов защитницы.

Дети бежали за Лаорой, спотыкаясь о песок, но она подхватывала их за руки, подталкивала вперёд, шептала: «Тише, быстрее, ещё немного». Каждый шаг казался вечностью. Сердце грохотало так, будто могла услышать вся пустыня. Но за ними никто не гнался: разбойники остались позади – одни мёртвые, другой поверженный, а третий слишком напуган, чтобы броситься в погоню.

Они остановились лишь у старого каменного утёса, где песок складывался в глубокую ложбину. Лаора заставила детей лечь, прижаться к земле и молчать. Сама же встала на возвышение и долго слушала пустыню. Ветер нёс только её собственное дыхание.

– Всё! вы свободны, – наконец сказала она. Голос сорвался, и она впервые позволила себе сесть на колени.

Дети смотрели на неё широко раскрытыми глазами. Они знали, кто она такая: слухи о «Огненной лисе» ходили повсюду. И всё же в их взгляде не было ненависти. Только изумление.

– Ты не убила его, – тихо сказала старшая девочка. – Почему?

Лаора опустила взгляд на свои когти. Те были испачканы кровью, но не чужой, а только её собственной.

– Потому что устала от крови, – прошептала она. – И потому что Элдар сказал: есть сила иная.

Ей показалось, что дети не поняли её слов. Но они доверились – и это было важнее любого объяснения.

Вернувшись в селение, они вошли в тишину, пронзённую лишь скрипом старых дверей. Мужчины и женщины высыпали навстречу, и, увидев детей целыми, закричали от радости. Матери падали на колени, прижимая малышей к груди, мужчины обнимали их, не веря, что они вернулись живыми.

А потом взгляды обратились к Лаоре.

Вначале – благодарные. Но затем кто-то сказал:

– А если это она всё устроила? Ведь раньше она была с разбойниками.

Тишина оборвала радость. Несколько мужчин шагнули вперёд, держа копья. Лаора почувствовала, как холодный ком упал в живот.

– Я… – начала она, но слова застряли. Она знала: их страх и сомнения справедливы. Она действительно когда-то была частью того мира.

Тогда выступила девочка, которую она освободила первой.

– Она спасла нас! – закричала она. – Разбойник хотел убить меня, но она остановила его. Она могла бросить нас, но не сделала этого.

Голоса детей подхватили её слова, и напряжение в толпе ослабло. Старик вышел вперёд, опёрся на посох и сказал:

– Я не знаю, можно ли стереть прошлое. Но я знаю: этой ночью она вернула нам то, что бесценно. Вернула детей.

Мужчины опустили оружие. Женщины смотрели с благодарностью, а дети жались к ней, словно к защитнице. Но в груди Лаоры не было радости. Вместо этого было чувство тяжести: она поняла, что ни одно доброе дело не смоет её прошлое.

Ночью, сидя у костра, она смотрела в огонь и слышала слова разбойника: «Ты всё та же хищница». Её когти блестели в пламени, и она не знала, кем станет завтра: спасительницей или снова монстром.

На следующее утро селение оживало после ночного кошмара. Мужчины укрепляли заборы и ставили новые колья, женщины молча носили воду из колодца, дети ещё спали, утомлённые пережитым страхом. Казалось, жизнь возвращалась в привычное русло. Только Лаора не находила себе места.

Она стояла на окраине селения, глядя на барханы. Ветер разгонял лёгкие волны песка, и в каждом порыве ей чудились шаги. Она снова слышала насмешливый голос своего бывшего наставника: «Ты не изменилась. Всё та же хищница». Слова разъедали душу, словно яд.

Её нашёл там Элдар. Он пришёл один, без сопровождающих, и сел рядом на камень, не спрашивая разрешения. Некоторое время они молчали, слушая, как ветер уносит обрывки криков птиц.

– Ты вернула детей, – сказал он наконец. – Для многих это чудо.

– Для них я всё равно останусь «Огненной лисой», – горько усмехнулась Лаора. – Они думают, что я сама устроила похищение, чтобы потом сыграть спасительницу. И разве они не правы? Я же была одной из тех, кто похищал и убивал.

Элдар посмотрел на неё долгим спокойным взглядом.

– Ты была. Но ты не обязана оставаться этой женщиной. Каждый день – это выбор.

– Легко сказать, – хрипло ответила она. – Я жила в крови. Я привыкла к ней. Она часть меня. Я боюсь, что однажды я сорвусь, и тогда всё, что я сделала, потеряет смысл.

Элдар молчал. Потом медленно поднял горсть песка и позволил ему сыпаться сквозь пальцы. – Видишь? Песок течёт, и невозможно удержать каждую крупинку. Так и с прошлым: ты не сможешь изменить его. Но можешь изменить то, что будет дальше.

Слова проникали глубже, чем она хотела признать. Но сомнение не отпускало.

– А если я не смогу? Если я снова стану тем, кем была?

Элдар положил ладонь ей на плечо. Его прикосновение было лёгким, но в нём чувствовалась уверенность.

– Тогда ты встанешь и снова попробуешь. Падение не делает тебя чудовищем. Отказ встать делает.

Лаора впервые не нашла, что ответить. В её груди боролись два чувства: страх и надежда. Она знала – если пойдёт по этому пути, назад дороги не будет. Но впервые за долгие годы эта мысль не пугала её так сильно.

Когда они вернулись в селение, дети бросились к Элдару, но взгляды женщин обратились к Лаоре. В них уже не было ярой вражды, только осторожность. Одна женщина протянула ей миску с похлёбкой. Лаора приняла её, и это было больше, чем еда: это был знак, что, возможно, она всё-таки заслужила первый шаг к прощению.

Ночью, лёжа у угасающего костра, Лаора вспомнила слова Элдара: «Каждый день – это выбор». Она повторяла их, словно заклинание, пытаясь поверить, что и для неё ещё возможно будущее.

Утро выдалось удивительно тихим. Солнце поднималось над барханами медленно, окрашивая песок в золотой свет. Лаора проснулась раньше других и пошла к колодцу. Ведро было тяжёлым, и в прошлой жизни она бросила бы его на полпути. Но сейчас она упрямо несла его до самого очага, где женщины уже готовили завтрак. Они молча смотрели на неё, и Лаора чувствовала этот взгляд, как лезвие у горла. Но никто не отобрал у неё ведро, никто не прогнал. Это было их первое молчаливое признание: «Ты можешь быть частью нас».

После трапезы старик собрал людей на площади между хижинами. Солнце било в глаза, и все щурились, но слушали внимательно.

– Мы потеряли слишком многих в пустыне, – сказал он. – Но прошлой ночью мы получили обратно самое дорогое. За это мы должны благодарить её.

Он указал посохом на Лаору. Люди загудели, и в их голосах было сомнение, но не злоба. Лаора почувствовала, как сердце стучит в груди. Она никогда не стояла перед толпой иначе, чем как враг.

– Я не ищу благодарности, – сказала она хрипло. – Я ищу только шанс. Шанс доказать, что могу быть другой. Я не отрицаю прошлого. Оно будет со мной всегда. Но я хочу, чтобы в будущем меня помнили не только как убийцу.

Толпа замолчала. В этих словах не было красноречия, но они были честными, и люди чувствовали это.

Вечером к ней подошёл мальчик, тот самый, что первым отпил из её бурдюка. Он протянул ей маленький кусок соли.

– Это от отца, – сказал он. – Он говорит: соль хранит память. А мы хотим, чтобы ты помнила этот день.

Лаора взяла кусочек и зажала в ладони. Слёзы неожиданно подступили к глазам. Она вспомнила слова матери: «Соль – это память». И поняла: теперь у неё есть не только память о боли, но и память о надежде.

Этой ночью она сидела у костра рядом с Элдаром. Огонь трещал, звёзды сияли над головой.

– Сегодня я чувствовала себя другой, – призналась она. – Но боюсь, что завтра снова сорвусь.

Элдар кивнул.

– Ты человек, Лаора. А человек не бывает без слабости. Но ты уже изменилась: ты борешься с тьмой внутри себя. Это и есть путь искупления.

Она смотрела в огонь и ощущала, как в груди рождается что-то новое. Это было не ярость и не страх. Это было чувство, что её жизнь может иметь смысл.

На следующее утро Лаора решила уйти из селения. Не потому, что её прогнали, а потому, что понимала: её путь только начинается. Она обняла детей, поблагодарила старика и женщин. Элдар шёл рядом, как будто знал, что она не останется.

– Куда теперь? – спросил он.

– Туда, где нуждаются в защите, – ответила Лаора. – Я не знаю, смогу ли я стать другой. Но я обязана попробовать.

Она шагнула в пески, и ветер поднял её волосы, заставив синие пряди сверкнуть в лучах солнца. «Огненная лиса» шла дальше. Но впервые в её глазах горел не только огонь пустыни, а и свет надежды.