Дом душ. Великий бог Пан

– Мы все это обсудим после чая, – сказал он. – Я не собираюсь портить себе ужин из-за этого старого дурака Никсона. Налей-ка мне еще чаю, дорогая.

– Отличное мясо, – спокойно продолжал он. – Немного лимонного сока и кусочек ветчины? Я так и подумал, что есть что-то особенное. С Элис сегодня все в порядке? Вот и хорошо. Полагаю, она уже забывает все эти глупости.

Он продолжал спокойно болтать, чем поразил миссис Дарнелл, которая чувствовала, что с падением дяди Роберта естественный порядок вещей был нарушен, и едва притронулась к еде с тех пор, как новость пришла со второй почтой. Она отправилась на встречу, которую ее тетя назначила рано утром, и провела большую часть дня в зале ожидания первого класса на вокзале Виктория, где и выслушала всю историю.

– Ну, – сказал Дарнелл, когда со стола убрали, – расскажи нам все. Как долго это продолжается?

– Тетя теперь думает, судя по мелочам, которые она вспоминает, что это продолжается по меньшей мере год. Она говорит, что в поведении дяди уже давно была какая-то ужасная таинственность, и ее нервы были совершенно расшатаны, так как она думала, что он, должно быть, связан с анархистами или чем-то в этом роде.

– С чего это она взяла?

– Ну, видишь ли, раз или два, когда она гуляла с мужем, ее пугали какие-то свистки, которые, казалось, преследовали их повсюду. Ты же знаешь, в Барнете есть несколько приятных загородных тропинок, и одна в особенности, в полях возле Тоттериджа, по которой дядя и тетя любили гулять ясными воскресными вечерами. Конечно, это было не первое, что она заметила, но в то время это произвело на нее огромное впечатление; она неделями не могла сомкнуть глаз.

– Свист? – сказал Дарнелл. – Я не совсем понимаю. Почему ее должен был напугать свист?

– Сейчас расскажу. В первый раз это случилось в одно воскресенье в мае прошлого года. За неделю или две до этого тете показалось, что их преследуют, но она ничего не видела и не слышала, кроме какого-то треска в живой изгороди. Но в то воскресенье, едва они перелезли через перелаз на поле, как она услышала странный тихий свист. Она не обратила внимания, думая, что это не имеет к ней или к ее мужу никакого отношения, но, когда они пошли дальше, она услышала его снова, и снова, и он преследовал их всю прогулку, и это ее так беспокоило, потому что она не знала, откуда он доносится, кто это делает и зачем. Затем, как раз когда они вышли с полей на проселок, дядя сказал, что ему стало дурно, и он решил выпить немного бренди в «Голове Тёрпина», маленьком пабе, который там есть. И она посмотрела на него и увидела, что его лицо стало совершенно багровым – больше похоже на апоплексию, как она говорит, чем на обморок, от которого люди становятся зеленовато-белыми. Но она ничего не сказала и подумала, что, возможно, у дяди свой, особый способ падать в обморок, так как он всегда был человеком, который все делал по-своему. Так что она просто подождала на дороге, а он пошел вперед и юркнул в паб, и тетя говорит, что ей показалось, будто она видела, как из сумерек поднялась маленькая фигурка и скользнула за ним, но она не была уверена. А когда дядя вышел, он выглядел красным, а не багровым, и сказал, что чувствует себя гораздо лучше; и так они тихо пошли домой вместе, и больше ничего не было сказано. Понимаешь, дядя ничего не сказал о свисте, а тетя была так напугана, что не осмеливалась говорить, боясь, что их обоих могут застрелить.

– Она уже перестала об этом думать, когда два воскресенья спустя случилось то же самое. На этот раз тетя набралась духу и спросила дядю, что это может быть. И что, ты думаешь, он ответил? «Птицы, дорогая, птицы». Конечно, тетя сказала ему, что ни одна птица, летающая на крыльях, не издает такого звука: хитрого, тихого, с паузами; а потом он сказал, что в северном Мидлсексе и Хартфордшире живет много редких видов птиц. «Глупости, Роберт, – сказала тетя, – как ты можешь так говорить, учитывая, что он преследовал нас всю дорогу, милю или больше?» А потом дядя сказал ей, что некоторые птицы так привязаны к человеку, что могут следовать за ним милями; он сказал, что только что читал о такой птице в книге путешествий. И знаешь ли ты, что когда они вернулись домой, он действительно показал ей отрывок в «Хартфордширском натуралисте», который они выписывали, чтобы сделать приятное одному своему другу, – все о редких птицах, найденных в окрестностях, – самые диковинные названия, говорит тетя, которых она никогда не слышала и не думала, и у дяди хватило наглости сказать, что это, должно быть, был пурпурный песочник, который, как говорилось в газете, издает «тихий пронзительный крик, постоянно повторяющийся». А потом он снял с книжной полки книгу о сибирских путешествиях и показал ей страницу, где рассказывалось, как за человеком весь день следовала птица по лесу. И вот это, говорит тетя Мэриан, раздражает ее больше всего: подумать только, что он мог быть таким хитрым и находчивым с этими книгами, извращая их для своих злых целей. Но в то время, когда она гуляла, она просто не могла понять, что он имел в виду, говоря о птицах так бессвязно и глупо, что было на него совсем не похоже, и они пошли дальше, а этот ужасный свист следовал за ними, она смотрела прямо перед собой и шла быстро, чувствуя себя скорее обиженной и раздосадованной, чем напуганной. И когда они подошли к следующему перелазу, она перелезла, обернулась и, «о чудо», как она говорит, дяди Роберта нигде не было! Она почувствовала, как побледнела от страха, думая об этом свисте и будучи уверенной, что его унесло или похитило каким-то образом, и она только что закричала «Роберт» как сумасшедшая, когда он совершенно спокойно вышел из-за угла, невозмутимый, как огурец, держа что-то в руке. Он сказал, что есть цветы, мимо которых он никогда не может пройти, и когда тетя увидела, что он держит одуванчик, вырванный с корнем, она почувствовала, что у нее голова идет кругом.

Примечания