- -
- 100%
- +
© Исабек Ашимов, 2024
ISBN 978-5-0064-3175-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
К ЧИТАТЕЛЮ
А.В.Гуляеву принадлежит высказывание «Хирург – это человек, вооруженный ножом и, как всякое вооруженное лицо он представляет опасность для окружающих, если применяет свое оружие не там, где это требуется, и не так, как это дозволено». С.С.Юдин – один из общепризнанных идеологов хирургии относительно сказанного писал: «Хирургию можно отнести к высшей форме поэзии – к трагедии». Потому, наверное, хирурги, образно говоря, всегда балансируют на лезвии ножа. Потому вокруг хирургов много и жалоб, и заявлений, и нареканий со стороны родственников и близких погибшего больного, причем, во многом необоснованных, продиктованных сиюминутной человеческой слабостью, в результате горечи потери близкого человека.
Безусловно, всякая операция – это огромный риск, риск для больного, который отдает в руки хирурга свое здоровье, свою жизнь, и риск для самого хирурга. Профессия хирурга – тяжелый физический труд, это колоссальное психологическое напряжение, как во время операции, так и в послеоперационном периоде. В данной книге привожу выдуманные истории (!), которые могут составить некоторый свод завуалированных намеков на такие постулаты, как «никто не гарантирован от ошибок» и «допущение ошибок зависит от многих факторов и, в первую очередь, от низкой квалификации хирурга». Афоризм гласит: «Прежде, чем лечь на операцию, приведи в порядок свои земные дела. Возможно, ты еще выживешь».
Книга посвящена граням отчаяния в хирургии. Все выдуманные истории поучительны, они нужны для расширения круга познания в хирургии, и учат студентов и молодых врачей быть готовым к этим проявлениям. Заранее согласен со всеми замечаниями читателя, во-первых, по поводу «мозаичности» в изложении материала, а во-вторых, по поводу того, что пришлось соединить сугубо профессиональные мотивы с социально-психологическими, при помощи надуманных сцен частных трагедий. Уверяю, что все это мною предпринято лишь во имя раскрутки интересной проблемы. Допускаю, что сюжет книги получился «разрисованным», но, однозначно, в нем нет бытовой приземленности.
Как известно, зигзаги поступков тех или иных людей как форма поведения, в которой осуществляется самостоятельный выбор целей и способов поведения, часто противоречащий общепринятым правилам, действительно внешне напоминает ломанную линию, звенья которой попеременно направлены то в одну, то в другую сторону. В рассказанных историях поступки и поведения тех или иных хирургов выглядят именно такими.
Истории (возможно трагические, шокирующие, очевидные) и персонажи (возможно одиозные, противоречивые, нереальные) – вымышлены, а любые совпадения – случайны. Сборник рассказов рассчитан на широкий круг читателей, но, прежде всего, на студентов медицинских вузов и начинающих хирургов. Она может привлечь внимание организаторов здравоохранения, социологов медицины и здравоохранения, профессорско-преподавательского состава медицинских вузов.
Исабек Ашимов
БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Рассказ
Вот и завершена интернатура, удостоверение хирурга в кармане, приказ о назначении получен, лечу в отдаленный район, куда направлен на работу хирургом. В те годы после окончания медицинского института каждый выпускник получал направление на работу, выбирал себе профессию и должен был отработать на своем участке три года. После этого он волен был выбрать себе место проживания, место работы и остановиться на какой-нибудь медицинской профессии.
Помню, в облздраве на распределении заявил прямо: – Посылайте куда угодно, но только хирургом! И вот меня направили в самый отдаленный район республики. Два часа лету на «Ан-2», конечно, приятным никак не назовешь полет на этом легендарном «кукурузнике». В салоне, наполненном сизым дымом, от которого перехватывает дыхание, тошнит и постоянно рвет, стоит невообразимый шум от мотора. Весь полет самолет нешуточно трясло, кидало то вниз, то вверх, то вправо, то влево. Меня тошнило и рвало, к концу полета не знал, куда деть полный резиновый мешочек, которого, обычно раздают пассажирам вначале полета заблаговременно. Дверь кабины самолета открыта настежь и отсюда видно, как весь полет летчики громко шутили и смеялись. Им то, что, дело привычное, не первый год летают, а летать их профессия. Наконец самолет жестко приземлился на так называемом символическом аэродроме широком неогороженном колхозном поле. ─
Выйдя из самолета, почти полчаса приходил в себе, наконец, почувствовав себя лучше, осмотрелся. Вокруг унылая картина – сплошные поля со жнивьем, адыры и предгорья. Нещадно палит солнце, жара, пыль. На автобусе, дежурившем в аэропорту, доехал до райбольницы. Ну, а здесь другое дело – одноэтажная больница весь утопает в прохладе тенистых тополей в три обхвата, засаженных в свое время так густо, что со стороны дороги корпусов этой больницы почти не видно. Про себя отметил, что все наши райцентры очень похожи друг на друга – в каждом имеется райком и райисполком, гостиница, школа, больница, магазин, а вокруг по большей части глинобитные или финские домики, построенные почти по одному проекту, огороженные деревянными заборами с деревянными калитками и небольшими палисадниками перед фасадом. По крайней мере, у нас в районе было точь-в-точь как здесь.
Административный корпус находился напротив больничного комплекса через дорогу. Со своими баулами я вошел в приемную главного врача. Секретарша – пожилая русская женщина, порасспросив и мелком взглянув на направление, которую я вытащил из папки, зашла в кабинет главного и доложила ему обо мне. Минуту спустя, приоткрыв дверь, она попросила меня войти к нему. За столом сидел небольшого роста, но представительный, строгий и резкий в движениях и словах мужчина среднего возраста. Он видимо о моем приезде уже знал и встретил меня без всяких эмоций. Задал несколько официальных вопросов и сообщил, что в целом хирургическая работа в районе поставлена относительно слабо, хирурги здесь долго не задерживаются, народ с которым придется работать по большей части малограмотные колхозники, так что придется работать, засучив рукава, строго сказал главный. ─
– Предупреждаю, что спуска не будет. Он также напомнил мне о высокой ответственности врача, тем более хирурга. Намекнул, что если допустит ошибку и, не дай бог больной помрет, то родственники могут избить и даже покалечат врача. – Такой уж у нас местный менталитет, – вздохнул он. Прощаясь, он напомнил, что квартира уже готова и позднее меня отведут туда. – Ну, а сейчас иди в отделение и принимай больных у Тезекбаева. Я должен его отпустить на лечение в кардиологическую больницу в г. Фрунзе.
Было такое время, когда, получив диплом врача, где было указано, что такой-то «прошел полный курс по специальности лечебное дело», теперь уже врач должен был сам доучиваться и набираться опыта. Хорошо, если рядом работали опытные врачи и могли помочь молодому врачу, но вот мне в этом плане не повезло, я оказался один на один, лицом к лицу с тяжелыми и сложными больными уже по приезду к месту назначения. Оставив вещи прямо в приемном, я перешел дорогу и подошел к проходную. В этот день дежурил неказистого роста, сгорбленный старичок.
– Здравствуйте! Где у вас хирургическое отделение, – спросил я у него. Он с прищуром посмотрел на меня, оглядел с ног до головы, а затем, глубоко затянув папиросу, выпустил клубы дыма через нос, переспросил. – Это ты, что ли новый хирург? Я кивнул.
– Пойдем, сынок я проведу, – доброжелательно сказал он и повел меня вглубь больницы.
Хирургическое отделение ничем не отличалось от таких же в других райцентрах. Точно такое же отделение было и у нас в районе. Располагалось отделение в одноэтажном кирпичном здании, перед входом висела табличка с надписью «Хирургическое отделение». Распахнув передо мной дверь, старичок сказал:
– Тебя там уже ждут. И действительно, когда я туда вошел, то увидел, что меня ждали и приготовили белоснежный халат, колпак и тапочки. Поздоровались, старшая медсестра, а с ней три медсестры и две санитарки дружно проводили меня в ординаторскую и предупредили, что Сапар Тезекбаевич сейчас подойдет, как только закончить перевязку.
В его ожидании осмотрелся. Комната небольшая, но аккуратно побеленная и прибранная. Ничего лишнего – вешалка у входа, умывальник в углу и три письменных стола, покрытые белыми простынями, расставленные по сторонам. На одном из них возле стопки историй болезни лежит медицинский налобный рефлектор. На другом, – ящичек с рентгенснимками. На столе у окна целая стопка истории болезней и фонендоскоп.
– Ага. Там, скорее всего, восседает заведующий отделением, а за тамошними столами, скорее всего, оториноларинголог и травматолог, – подумал я. Неожиданно в ординаторскую вошел небольшого роста, худощавый человек в халате с засученными рукавами. Я встал и поприветствовал его. Он лишь мелком взглянул на меня, кивнул и молча, прошел к своему столу. Только усевшись за стол и раскрыв свой блокнот, он внимательно посмотрел на меня: – Ты кто?
– Меня направили к вам хирургом, – ответил я.
– Ты, чей будешь? – прозвучал следующий его вопрос. – Я сам родом не отсюда, – ответил я. – Закончил мединститут в прошлом году, а недавно – интернатуру по хирургии.
Тезекбаев поморщился и как бы сам с собой разговаривая, промолвил.
– Значит, ничего еще не умеешь. С другой стороны, какое мне дело до тебя. Тебя учили, у тебя на руках диплом и ты должен справиться. А как же иначе? – Пошли, покажу больных! Он встал и пошел к двери. Во время краткого обхода, если это можно назвать обходом, она давала мне указания, что делать с тем или иным больным и, закончив, проговорил:
– Я сдал, ты принял. С тем и удалился, оставив в недоумении меня. Внутри у меня все кипело. Что за отношение? Да кто он такой, чтобы вот так отнестись к молодому специалисту? Ни ответа, ни привета.
Видя мое недоумение и возмущенный вид, вмешалась старшая медсестра.
– Доктор! Не расстраивайтесь. Все наладится. Пойдемте, я вам покажу операционную и перевязочную. Сапар Тезекбаевич всегда был у нас временщиком. Давно собирался переехать в столицу и вот, наконец, кажется, ему представился счастливый случай. Теперь наверняка почувствовал себя свободным… – Ну, не будем… – запнулась она.
Я заметил, что она и все медсестры с облегчением дружно вздохнули, когда ушел Сапар Тезекбаевич. Я обратился к старшей медсестре.
– Вас как величать?
– Руфана Ниязовна.
– Очень приятно! Меня зовут Аскер Алимович. Ну, что же. Что судьбой предопределено, того не миновать. Пойдемте знакомиться с отделением. Отделение как отделение. Операционная на один стол, перевязочная, крошечная процедурная и пять палат с заставленными впритык к друг другу койками. Вот так состоялась мое знакомство с отделением и его персоналом. Потом уже выяснилось, что Сапар Тезекбаевич злоупотреблял спиртным, раз в неделю кое-как делала обход больных, был груб, несдержан, да и оперировал неважно. В народе уже давно сложилось по поводу него мнение, что лучше к нему на операционный стол не попадаться.
После знакомства с коллективом шофер скорой помощи отвез меня на мою съемную квартиру, расположенную недалеко от больницы. Это был старый саманный домик, состоящий из тесной кухоньки и комнаты. Посреди стол, справа от нее стеллаж с кое-какой посудой, слева – сеточная кровать, застланная чистым бельем. Так потекли дни и недели – утренняя пятиминутка, пересмена, отчет дежурных медсестер, обход больных, перевязки, операции.
Прошел месяц и за это время я сделал несколько операций – удаление червеобразного отростка, ушивание прободной язвы желудка, грыжесечение, вскрытие гнойников. Чувствовалось, что у людей появился интерес ко мне, повысилось доверие к моей деятельности. Однажды, я спросил у одного известного в округе бригадира, который обратился ко мне по поводу грыжи. – А что же вы к Сапар Тезекбаевичу не обращались? Но он не дал мне закончить и сказал:
– У него рука тяжелая. В народе так говорят, – смутился он. Хотя вы работаете у нас всего месяц, к вам уже потянулся народ. Я в их числе, – честно признался он.
Однажды утром на работе появился Сапар Тезекбаевич – угрюмый, замкнутый, весь взворошенный. На мое приветствие он угрюмо кивнул, прошел к своему столу и плюхнулся на стул. Не поднимая головы, просидел минут пять, затем медленно обвел глазами кабинет, своих сотрудников, собравшихся на утренний отчет.
– Ну что у вас? Однако, не дожидаясь ответа, зычно скомандовал: – Марш на обход! Я пока пролистаю операционный журнал. А Руфану Ниязовну прошу остаться. Все вышли в коридор, и пошли готовиться к обходу. Спустя некоторое время мимо сестринского поста прошла старшая медсестра с флаконом спирта. Передав его Сапар Тезекбаевичу, она присоединилась к нам. Во время обхода я спросил у Руфан Ниязовны.
– Что это с ним? Вы же говорили, что он обязательно уедет. То есть ждал момента, когда его сменят в должности районного хирурга.
Руфана относилась к категории женщин, у которых был особый нюх на различные новости. Я не ошибся.
– Аскер Алимович. Он снова не смог обстроиться в столице. Говорят, опять провалил аттестацию. То есть не смог пройти конкурс. Приехал оттуда мрачнее тучи еще неделю тому назад. Все это время беспробудно пил и вот только-только пришел в себя. – Зачем он сам себя мучает? – недоумевала она. – Поверьте, не нам, конечно, обсуждать его как хирурга, но у него ничего не получается. А амбиции – выше крыши.
К сожалению, поговорить о нем больше мне тогда не удалось. В отделение вбежала медсестра приемного покоя и на ходу доложила, что только что привели больного с болями в животе и его нужно срочно посмотреть. Я отправился в приемный покой. Молодой крепкий мужчина корчится от сильных болей по всему животу. Осмотрев, дал команду перевести его прямо в операционную. Картина была ясной – у больного наступило прободение хронической язвы двенадцатиперстной кишки. В таких случаях нечего было раздумывать, а потому решил оперировать.
Шел второй час ночи. Не стал ставить в известность заведующего отделением, на которого он всегда настаивал по поводу и без повода. И вот больной на операционном столе. Я и мой ассистент – врач-оториноларинголог по специальности обрабатываем руки перед операцией. В это время в коридоре отделения послышался шум, крики и возгласы недовольства. Прислушались. Да это же Сапар Тезекбаевич. В это время дверь в предоперационную с шумом открывается и врывается он самый.
– Это что за самоуправство? Что за хулиганство? Почему не поставили в известность меня? Такими словами он накинулся на нас.
Было бесполезно, что-либо объяснять, доказывать. Он и слушать не хотел меня, когда я робко хотел изъясниться ему. – Я отстраняю тебя от операции. Вон отсюда! – не унимался он. Мне ничего не оставалось, как размыться, и покинут операционную.
Было конечно горько, в том числе и, осознавая, что по заведенному порядку все же нужно было бы пригласить на консультацию и операцию Сапара Тезекбаевича, как заведующего отделением, как районного хирурга по должности. Мне пришлось уйти домой. Но что случилось потом, это не передать словами.
По прошествии стольких лет после того трагического случая я мучаюсь вопросами: зачем нужно было покидать операционную, обидевшись на вполне справедливые замечания своего шефа? Если бы тогда я остался в операционной, может быть, удалось бы избежать той трагедии, что случилось в ту злополучный день? А произошло следующее. После того, как я покинул операционную, на операцию «помылся» Тезекбаев. Был раздражен, зол на всех и вся. Галя – наша операционная сестра спросила у него:
– Сапар Тезекбаевич! Что будете делать?
Он раздраженно ответил: одним словом: – Лапаротомию.
Процедурная медсестра Нина Кузьминична давала масочный наркоз. Молодому поколению хирургов покажется невероятным то обстоятельство, что медсестра дает наркоз больному, но должен сказать, что в те далекие 60-е годы анестезиологической и реанимационной служб не существовало, поэтому наркоз давали медсестры или даже санитарки под наблюдением оперирующего хирурга, который нёс полную ответственность за судьбу больного. Конечно, это отвлекало хирурга от хода операции, но что поделаешь? Так было во всех районных и даже в небольших городских больницах. Это сейчас развернуты целые и отдельные анестезиологические и реанимационные службы.
В настоящее время все люди знают, что такое наркоз. И когда встает вопрос об операции, то больные даже имеют возможность выбрать анестезиолога. Но это лишь предыстория к тому, что я хотел поведать о наркозе, с коим мне приходилось иметь дело по роду своей деятельности. В районных больницах того времени медсестра или фельдшер стоял у изголовья больного и периодически подливал в маску эфир, запах которого распространялся по всей операционной. А больной спал крепким сном и не чувствовал никакой операции.
В городских больницах наркоз давали, как правило, свободный от операции хирург. Он подставлял столик к изголовью больного, ставил на него банку с вазелином, флакон с эфиром, полотенце и маску Эсмарха. Смазав лицо пациента вазелином (чтобы не обжечь кожу лица), он наливал в маску эфир, который впитывался в ватную прокладку, накладывала на лицо пациента маску, все это окутывал плотно полотенцем и громко заставлял больного «дышать глубже». Не дай бог кому-нибудь побывать в таком наркозе! Больной задыхается, хочет избавиться от резкого эфирного запаха, пытается сбросить с себя эту маску, но не тут-то было! – руки его фиксированы к операционному столу, а все присутствующие просто наваливаются на вырывающегося больного и удерживают его до того момента, пока он не заснет и не будет слышно его громкое посапывание или даже храп. Тогда и начинают операцию.
Вот таким был наркоз в те времена, когда я начинал работать. И мне самому приходилось не раз давать такие наркозы и оперировать под ними. Согласен, дело это серьезное, ответственное, требует знаний, опыта и навыка. Безусловно, медперсонал, привлекаемый к наркозу, не обладал необходимыми знаниями, они не имели соответствующих навыков и опыта.
По большей части им было невдомек, что происходит в организме больного при наркозе, не говоря уж о глубине наркоза. В такой ситуации оперирующий хирург постоянно приходилось отвлекаться от операции и следить за состоянием больного и действиями наркотизаторов. Ведь, чтобы ни случились с больным, ответственности понесет только он – оперирующий хирург. Так обстояло дело с наркозом в ту злополучную ночь.
Операцию начали под масочным наркозом. Хирург сделал разрез кожи в эпигастральной области, вошел в брюшную полость, оттуда начал поступать гнойный выпот. Сделать полноценную ревизию и осушить брюшную полость удавалось с трудом. Все время операционное поле закрывали раздутые петли кишечников. Как ни отодвигал петли кишечника, как ни вертел ее в животе, как ни сбрасывал большой сальник – уточнить место язвенной перфорации Сапар Тезекбаевичу не удавалось. Он раз за разом повторял одно и то же – вытаскивал петли кишечника и вновь их пытался «затолкать» на место. Уже в панике он посмотрел на Галю и спросил:
– А может быть расширить рану?
Хирург скальпелем и ножницами расширил рану вверх и вниз и продолжил ревизию и осушение брюшной полости. Но как бы ни старался, ему не удавалось обратно вместить в брюшную полость вываливающиеся петли тонкого и толстого кишечника из-за напряжения мышц брюшной стенки. Будучи уже окончательно взвинченным Сапар Тезекбаевич крикнул:
– Нина! Наркоз твой недостаточный! Невозможно работать! Та, приподняв маску Эсмарха, плюхнула туда эфиру и снова закрыла лицо больного, обернула все это полотенцем и скомандовала хирургам – Работайте!
Действительно напряжение мышц брюшной стенки уменьшилась, это было видно, как петли кишечника все же удалось впихнуть в брюшную полость. Вдруг Нина Кузьминична запричитала.
– О, Боже! Сапар Тезекбаевич! Больной не дышит! Все завертелось, все забегали. Хирург, сбросив перчатки начал проводить дыхание «рот в рот». Спустя минут пять больной сделал первый вдох, закашлял, побагровел и, лишь через минут пять-десять у него восстановилось более ритмичное самостоятельное дыхание. Нина Кузьминична запричитала:
– Сапар Тезекбаевич! Я боюсь, я не могу. Хирург начал судорожно запихивать кишечник в брюшную полость. Во время судорожного кашля петли кишечника обратно вываливались из брюшной полости, чуть ли не свисая с операционного стола.
– Сапар Тезекбаевич! Вы же полностью растерилизовались. Идите обрабатывать руки, смените халат, – взмолилась Галя.
Хирург махнул рукой и продолжил запихивать в брюшную полость кишечные петли. Затем внезапно остановился, некоторое время стоял у стола в каком-то оцепенении. Он не знал, что ему делать дальше, он стоял потерянным и упорно силился вспомнить, что нужно было делать в таких случаях. Но на ум ничего не приходило. И тут его осенило. Он вспомнил, что, будучи в столице, заглянул к своему столичному другу, который работал хирургом в клинике неотложной хирургии. У них, конечно же, все схвачено. Анестезиолог дает наркоз, хирурги заняты своей работой «резать и штопать». После операции больной попадает к реаниматологу. Не то, что в районах. Вот этот самый его друг восхищался новым препаратом, который обеспечивает расслабление мышц в считанные секунды после внутривенного введения. Название он запомнил – миорелаксант «Листентон», так как живо представил себе, как бы это средство помог бы в их деятельности. Больной расслаблен, мышц не напрягает, брюшную стенку можно растянуть, обозреть всю полость живота.
Ах, эта неосведомленность или добровольное заблуждение врача! Причем роковая. Он же не знал истинную подоплеку применения этого новейшего в то время препарата. Препарат то применяется при полноценном наркозе с управляемым дыханием. Видимо, тогда это обстоятельство Сапар Тезекбаевич пропустил мимо ушей. Ему послышалось лишь то, что препарат вызывает расслабление мышц, а все остальное его не интересовало. А жаль!
Измученный, усталый, весь в крови, потерянный, он стоял возле операционного стола и не знал, что предпринять. Именно в эти минуты на память пришел тот самый препарат, целая коробка которого в 10 ампул уже полгода пылилась в стеклянном шкафу тут же в операционной. Никто не выписывал специально этот препарат, которого, наверняка, прислали по разнарядке Минздрава. Лежит и лежит. Никому нет дела до этого неизвестного, но как оказалось, нового и эффективного миорелаксанта. Он и сам то не поинтересовался, что за препарат. Каков механизм его действия? В каких случаях его применяют?
Вдруг он, как бы очнулся ото сна и громко скомандовал:
– Нина! Введите Листенон!
Когда Нина Кузьминична переспросила, сколько и куда вводить. Хирург, не задумываясь, сказал.
– Одну ампулу внутривенно. Хотя про себя подумал, а, сколько же нужно было вводить? Но было уже поздно.
Нина Кузьминична уже вводила водный раствор препарата в вену больного. Между тем больной, говоря на языке наркозного дела, находился на «самдыхе», то есть дышал самостоятельно, вдыхая эфир. А тут, вдруг искусственно отключают дыхание.
– Да-да. Были времена. Теперь мы все осведомлены, что релаксанты применяются лишь в случаях управляемого, то есть принудительного дыхания. Из истории релаксантов известно, что еще в древности воюющие племена использовали яд кураре, который выключал дыхание и расслаблял мускулатуру всего тела. Потому стоило воину нанести даже царапину, он погибал от удушья.
В те 60-е годы одним из первых релаксантов был «Листенон», который употреблялся для наркоза чаще других. Злое стечение обстоятельств, когда хирург вдруг решается использовать этот самый релаксант для того, чтобы добиться расслабления мышц брюшного пресса, не ведая о том, что при этом у больного блокируется самостоятельное дыхание, а с другой стороны то, что этот препарат оказался в наличии, когда такой препарат должен «сопровождать» аппаратный наркоз, то есть наркоз с искусственным дыханием.
– Ой, Сапар Тезекбаевич! Беда! Нет у больного дыхания. Он вес посинел. Что делать? – запричитала Нина Кузьминична.
Пока все суетились вокруг синюшного больного – остановилось сердце. Хирург расширенными глазами смотрел на всех и не понимал, что произошло. Когда спохватился, было уже поздно. Больной остался на столе.
Тезекбаев после этого случая отошел от хирургии, говорят запил. Родственники насильно вывезли его к себе на малую родину. С той трагической поры в так называемых «хирургических» сводках – конференциях, отчетах, симпозиумах, съездах ни разу не прозвучало его имя. Но в среде хирургов за ним закрепилось прозвище «Листенон». Вот так трагично начиналась новая «наркозная» эра в районе.