Сэм Браун
Этот день едва чем-то отличался от других. Небо из окна кабинета обыкновенно серо, затянуто ровной пеленой облаков. Сколько бы я ни глядел на него, никак иначе, как словом «уныло» мне его не описать. А раскинувшаяся под ним серо-бурая улица с безжизненной землей, где не росли и сорняки, закрепляла стандарты пустоты.
Серо-серые домики, которые слишком уж сильно походили один на другой, не позволяли зацепиться за себя взглядом. Казалось, совершенно различные назначения зданий едва-едва убеждали застройщика вносить правки в проект единственного типового строения. Вот и то, в котором я был, имело довольно маленькие классные комнаты, больше похожие на жилые. Похожи ещё и тем, что учителю было наплевать, слушаю я его и смотрю ли на доску, или же, как в действительности происходило, бессовестно гляжу в окно. Домашняя обстановка – ни тут, ни там до меня никакого дела.
И потому я смотрел в окно. Туда, где помимо бурой земли и серого бетона шныряли невзрачные люди. Всматриваясь в пальто и куртки прохожих, я невольно задавался вопросом – неужели я стану таким же, как они?
Такие медленные и скучные – смотря на вяло текущие из одного места в другое тела, я не находил в них никакого интереса. На незнакомых лицах прохожих не сыскать было мне ничего незнакомого. Одну лишь тоску… точно все они ощущали тоже, что и я. Это невыносимое гудение в голове, не дающая сосредоточиться ни на уроке, ни на чем-либо ещё. Да и не хотелось даже пытаться. Все равно – исход один. Зачем ждать ещё два года, если это лишь оттягивало неизбежное?
– Папа, мама. – окликнул я их, уйдя с уроков пораньше. Они не могли этого не понять, но никакого удивления на их лицах не было. Впрочем, как всегда. – Я не хочу больше ходить в школу.
Заявил я им прямо посреди их рабочего дня. Отец разгружал ящики, мать стояла на кассе небольшого продуктового. В какой-то мере… я надеялся, что они разозлятся. Или расстроятся. А может полюбопытствуют. Но новости не прервали их размеренного темпа. С минуту спустя, опустошив коробку с консервами, он передал её коллеге в фургоне, задвинувшему её в самую глубь кузова. И только тогда, глубоко вздохнув, папа ответил мне:
– Пойдет, Сэм, – махнув рукой, он кивнул, ожидая, пока ему спустят следующий полный деревянный ящик. – Тебе там и правда делать нечего. Начнешь с завтрашнего дня нам помогать, рук здесь лишних не бывает. А там, глядишь, устроят тебя официально.
Глядеть далеко не пришлось. Пару дней расставления товаров по полкам, и вот на мне красовался бейдж с именем «Сэмуэль Браун». Никто не спрашивал меня, и я этим шибко никого не озадачивал – для чего было использовать полное имя, мне было не слишком понятно. Но это даже немного забавило. Пару дней я усмехался, замечая эту надпись в зеркале около стойки кассира. Оно позволяло видеть зал, когда ты поворачиваешься спиной к посетителям. Мама использовала его, чтобы перидически дремать на работе – не показывать вторженцам, что её глаза закрыты, просыпаясь от звука, поправляя прическу и затем высматривая, действительно ли кто-то пришел. И только после оборачивалась для встречи и расчета покупателя.
Тем не менее, такое серьезное и слегка вычурное имя вскоре приелось глазам. Как и банки бобов, супов, сардин в томатах и кукурузы. В этой небольшой лавке было до смешного много рабочих, а потому мне дали заведывать исключительно консервами, как самой тяжелой категорией продуктов. Все же в плане крепости и роста мне некому было завидовать, по крайней мере из знакомых. В свои шестнадцать лет я почти догнал отца и скорее всего собирался перерости его. Но это не вызывало в нем ни гордости, ни чувства конкуренции. Совсем не так, как это описывалось…
А где? Так я и вспомнил-то случайно. После смены, устав слегка больше обычного, возможно из-за накопительного эффекта, я плюхнулся прямо в кровать… но оказалось, что скорее криво. Совсем мимо, впечатавшись подбородком в пол. Стоило тупой боли притихнуть, я заметил под кроватью книжку. Из школьной библиотеки, которую не вернул ещё в начальной школе. И о ней, похоже, не горевали. Хотя стоило. Взяв её, я вытянул над собой в обеих руках, переворачиваясь на спину. Страницы зашелестели, мельком показывая мне чутка яркие картинки. Бумага была серая, текст тоже, порой сливаясь с полотном в нечитаемое решето. Но на мой взгляд эта приключенческая история захватывала.
Отважный мореплаватель грезил затмить славу своего родителя, не зная даже, жив тот или мертв. Его цель – покорить все моря, обрести богатство и славу, а также найти потерянного в бескрайних водах отца. Всё это, и даже больше, достигалось в битвах с природой, пиратами, врагами. При поддержке верных друзей, непокоряемой в полной мере, точно сама стихия, возлюбленной, и прежних врагов, ставших честными, уважающими его соперниками.
Я прочел её от начала до конца. Все отдельные истории как единую жизнь героя. И перечитал её, несмотря на усталость рук, державших книгу надо мной, и глаз, набегавших, казалось, километры по строкам.
«Море не прощает слабости, но дарит свободу тем, кто осмелится бросить вызов». Я перечитывал эти строки, глядя затем на серые стены своей комнаты. И вернулся к «Путешествию Серебряной Чайки». Так назывался второй корабль капитана Эдрика Стормвелла. Он ненавидел чаек, считая их ворами, но не посмеяться над судьбой – значит не быть готовым выйти в море.
Возможно, я начал читать и в третий раз, ведь проснувшись нашел книжку на своей груди, распахнутую на одном из срединных разворотов. Так я впервые проспал начало рабочего дня.
Тело гудело от сна на холодном и жестком полу. Но в голове стоял шторм мыслей и чувств, твердивших в унисон – «она хороша!» Жизнь отважного героя. За неё и выговор получить не страшно. Да хоть порку ремнем, о чем тоже доводилось читать когда-то. Однако наказания за преступление не последовало. Не случилось моего собственного хулиганского приключения. Никто ведь даже толком и не заметили…
Когда пришел, мне просто сказали, что мои банки меня дождались. Без укора за их простой. Без благодарности за прежний и новый труд. Все обычно… как и должно быть. Как было и будет всегда. В этом я как-то очень сильно уверился. А потому оказался застигнут врасплох робким касанием плеча:
– Простите, вы не подскажите мне, – её голос звучал уверенно, диссонируя с легкостью и мягкостью её кроткого тычка. – У вас найдутся сушенные сверчки?
Такой естественный на слух, но нескромный и даже абсурдный по содержанию вопрос. Он совершенно сбил меня с толку. И я смотрел на неё с минуту, будто обращенный в камень. Её светло-русые волосы слегка небрежно лежали на плечах, переплетаясь всклокоченными воронками путанных локонов. Зеленоватые глаза немигающе замерли на мне с надеждой. Поднятые к груди ладони нервно стискивались в кулачки. Мне очень захотелось ответить ей «да». Чего бы она ни хотела… Однако действительность, в которой мне приходилось жить, трактовала иное:
– Естественно нет, это продуктовый.
Девушка тяжко вздохнула, понурив голову. Я было начал извиняться, но слова не лезли из горла. После такого грубого отношения с моей стороны, я будто потерял моральное право обращаться к ней.