- -
- 100%
- +
Тебе же, чьи слова в роковой день стали обухом для её презревшего всё былое сердца, уготована незавидная участь – стать его аптекарем, чья неукоснительная обязанность – по прописанному сегодня рецепту ежедневно потчевать пациента вяжущей язык микстурой – нерушимым молчанием о тебе, о твоих желаниях и чувствах. Тебе одному под силу приготовить для неё заветное снадобье – бездонную чашу невозмутимого покоя, чью гладь никогда не всколыхнёт ни твой мятежный взгляд, ни звук твоего взволнованного голоса, ни строки твоего нежного письма. По силам ли это твоему сердцу? Сердцу, которое некому и нечем врачевать. Найдётся ли лекарство для иссушённых вынужденно данным обетом молчания губ?
В преследующем его сегодня желании утолить изведшую уста и душу жажду Олег обвёл взглядом сумрачную комнату. На каминной полке – без барского приказа оставленная слугой бутылка вина. Удручённая усмешка в который раз тронула губы: он презирал этот предпочитаемый многими способ избавиться от ноющей в груди боли. Средство для слабых духом. На короткое время усыпляя мятежные мысли, здравый смысл, оно будоражит кровь, отравляя измождённое болью сердце ядом жалости к себе, постыдной для мужчины жалости.
Он с достоинством шагнул мимо шарлатанской панацеи от его недуга. Выпив всё до последней капли, не забыться. Не убить этим зельем память, что не уязвлёнными отравой обиды устами выговаривает воскрешающее её заклятие: «Оленька».
Взгляд остановился на бюро красного дерева, у которого с завидным постоянством почти три месяца Олег коротал время за упражнениями в нежном слоге писем. В нише – едва различимая в темноте оправленная в серебро чернильница с остатками исчерпанного за эти дни пусть не кроваво-винного, а иссиня-чёрного бальзама, которым Олег пытался лечить своё сердце, на чью чудодейственную силу ещё возлагал надежду.
Окунув перо в чернила, рука привычным движением вывела на верхнем листе несколько сплетённых в единое слово витиеватых букв.
– Я всё ещё жив, – глухо выговорил Олег. – Твоим именем.
Дрогнув в каком-то намерении, пальцы стиснули перо. Скрипнув от усердия, оно заметалось по озадаченной рвением в неурочный час бумаге, изредка останавливаясь на несколько мгновений, от волнения неуклюже роняя уродующую листок кляксу или решительно перечёркивая гряду слов.
Смилостивившаяся над взмокшим от прилежания пером рука отпустила труженика в стеклянное пристанище. Негодуя на усталость, оно жалобно царапнуло дно.
На недавно девственно-чистом, а теперь испещрённом размышлениями мужского сердца листе, среди чернильного хаоса – дюжина исповедальных строк:
Твоим именем губы живы,
Шепчут трепетно звуки милые.
Только знают: надежды лживы,
И немеют, от правды стылые.
Твоим именем сердце бьётся
Беспокойно и неприкаянно.
В поединке с судьбою рвётся,
О пощаде моля отчаянно.
Твоим именем память дышит.
Грешен: пренебрегая запретом,
Грифель мой то и дело пишет
Имя той, что всё медлит с ответом.
– Барин! – вывел из забытья оставшегося после конного променада в беседке Олега оклик камердинера.
Невольно дрогнув от неожиданности, пальцы выронили карандаш с жалким остатком грифеля. Тот скатился в жёлоб исписанных витиеватым почерком страниц записной книжки.
– Ваше благородие, – голос раздался ближе. – Михаил Александрович тревожатся, – остановившийся в паре шагов слуга извиняющимся тоном предупредил недовольство Олега, всё-таки обратившего на него взгляд. – Завтрак, как водится, уже накрыт, а вас всё нет с прогулки, – деликатно пояснил он причину беспокойства.
– Ступай обратно, Максим, – бесцветным голосом ответил Олег, едва опомнившийся от мыслей, всякий раз одолевавших его в заветной беседке, где ещё недавно и уже так давно рядом был самый дорогой его казнённому сердцу человек. – Доложи его сиятельству, что приду в дом с минуты на минуту. Негоже огорчать князя треволнениями хотя бы в такой день, – попенял он самому себе.
Понурый взгляд упал на покоящуюся на дубовой скамье книжку. Пальцы выловили из бумажной ложбинки невзрачный карандаш. Влажная смола глаз прикипела к избороздившим страницу строчкам:
Возвращайся. Наполни словами
Долгих, тягостных дней пустоту.
Краткой фразой, строками-волхвами
Постучись в мою жизнь. Слепоту
В твою душу влюблённого сердца
Здравым смыслом лечить не спешу,
И живёт оно всем иноверцем,
Своей правдой, которой дышу.
Возвращайся. Несносно, постыло…
Одиночество – страшный палач.
Не хочу о тебе словом «было».
Возвращайся! Любую назначь
Цену нового воспоминанья –
За него заплачу я с лихвой.
Подари меня новым свиданьем,
Пусть минутною встречей с тобой.
Спасаясь бегством от назойливых мыслей, Олег захлопнул записную книжку. В руке с коротким предсмертным хрипом хрустнул хрупкий шейный позвонок карандаша, без амнистии обезглавленного за вопиющую дерзость начертанных желаний. Останки упали к ногам. Пренебрежительно переступив их, спрятав в кармане записную книжку, Олег покинул убежище ропщущего сердца.
– Простите, что заставил ждать меня и тревожиться, – несколько минут спустя виновато глянул он в проницательные глаза коротавшего без него время Михаила Александровича.
– Пустое, – снисходительно улыбнулся тот. – У меня было время разобрать почту. Нынче её больше обычного.
– Этого следовало ожидать, – искренней улыбкой ответил Олег. – Многие спешат со здравицами в ваш юбилей.
– А присутствие всех приглашённых на званый обед станет лучшим подарком, – произнёс единственное сегодня его желание князь. – Сергею не терпится похвастать о назначении на службу, – кивнул на верхний конверт. – Вот чей приезд хоть сколько-то развеет твою хандру, – тише выразил он надежду.
– Пообещайте мне кое-что, – выдавил смущённый Олег.
– Что я могу для тебя сделать? – тотчас чутко откликнулся Михаил Александрович.
– Не называйте Сергею причины моей хандры, – спрятал взгляд Олег. – Не посвящайте его в случившееся тут несколько месяцев назад.
В глазах князя – прежняя, непреходящая беспомощность:
– Обещаю.
Олег с признательностью кивнул. Взгляд снова скользнул по кипе писем на украшенном резьбой бюро и остановился на положенном особняком обёрнутом папиросной бумагой листе картона. Вдруг охваченный волнением Олег обернулся:
– Вы позволите?
– Взгляни, если хочешь, – с явственным сомнением в трёх коротких словах ответил Михаил Александрович.
Объятые смятением пальцы Олега осторожно развернули полупрозрачное облачение княжеского подарка. Вызволенная из бумажного плена, на картоне красовалась запечатлённая карандашом обитательница здешнего парка – увитая листвой старожила-плюща дубовая беседка.
Как же заставить себя оторвать взгляд от графитового омута, на самое дно которого толкает беспощадная память? По всему, он не единственная её обречённая жертва. Потеряв счёт времени, в этой воронке без надежды на спасение барахтается ещё одно беспомощное перед силой жребия сердце. Какой кляп способен заглушить голоса уже без остатка истерзавших их обоих назойливых воспоминаний?
Олег поворотился к князю.
– Она не приедет, – глухо ответил тот на немой вопрос в глазах vis-à-vis. – Поэтому прислала с нарочным свой подарок и письмо с сожалениями о том, что в силу веской причины не может вручить его лично.
Не приедет. Могло ли быть иначе?
– Мне не следовало оставаться тут, – выдавил Олег, – тем самым лишив вас возможности увидеться с внучкой ещё раз.
– Ты говоришь вздор, – решительно возразил ему князь.
– Я сказал неопровержимую правду, – жалко усмехнулся безоружный перед очевидным фактом Олег, – и каждый из нас троих это знает. Пока есть я, Оленька не вернётся.
Бессильная что-либо изменить рука вынула из кармана записную книжку. Недавно освоившие роль палача пальцы открыли знакомый разворот, нежно погладили окрашенные грифелем в тускло-серый цвет слова, за каждым из которых (смирись наконец) – безысходная безнадёжность. В отчаянной ярости перед этой неотвратимой данностью рука ожесточённо рванула злополучный листок с его написанной на одном дыхании, но ныне преданной презрению молитвой и, скомкав строки-заклинания, швырнула их в испепеляющее всё без разбору и тем паче без угрызений совести жерло камина.
Повисшее в доме молчание между забывшими о завтраке собеседниками каких-то пару часов спустя всё же прервали шум кавалькад гостей и суета встречающих их на парадном крыльце слуг княжеского дома.
С посветлевшим лицом и улыбкой Михаил Александрович обнял внука, прибывшего верхом в обществе князя Вяземского с дочерью.
Явно разочарованная какими-то недавно ею желанными, но здесь и сейчас не сбывшимися ожиданиями, сдерживавшая себя, пока не стихли традиционные в таких случаях велеречия, преодолев детскую неловкость, Софья Вяземская приблизилась к задержавшемуся позади входящих в дом гостей корнету.
– Я надеялась ещё раз увидеть здесь Оленьку, – проронила остановившая его деликатным движением руки девочка. – Мне думалось, она непременно приедет в важный для деда день.
Утешающее тепло ладони взволнованного этими словами мужчины покрыло её пальцы на его дрогнувшей руке.
– Простит ли мадемуазель меня за то, – виновато заглянул Олег в ожидающие его ответа глаза, – что ваш покорный слуга невольно стал причиной разочарования вашего сиятельства?
– Какое отношение ваше благородие имеет к отказу Ольги лично поздравить деда с юбилеем? – недоумевала княжна.
– Самое непосредственное, – удручённо усмехнулся он. – Едва ли она найдёт возможным осчастливить обитателей этого дома визитом, пока здесь я, – посвятил Олег слушательницу в суровую для него данность.
– Между вами случилась размолвка? – проникшаяся его бедой, искала та способ повернуть всё вспять. – Наверняка причиной стало пустячное недоразумение, – торопилась она с предположениями, – о котором вы оба жалеете. Я могу помочь вам? – тише спросила наткнувшаяся на воскресшую в его глазах боль княжна. – С лёгкой руки вашего благородия мы с Ольгой со дня первой встречи пишем друг другу. Я могла бы рассказать ей в письме о ваших чувствах.
– Полусотне моих недавно отправленных писем недостало красноречия, – остановили чуткую Софью в её намерении его бескровные губы. – Ещё одно письмо, пусть ныне ваше, уверен, постигнет та же участь, – опустил он взгляд. – Не обременяйте же себя обречённой на крах попыткой что-то поправить, – отверг помощь разуверившийся в ином исходе Олег. – Меньше всего я хотел бы причинить этому человеку, – трудно глотнул он ком, душащий в горле не убитое памятью имя, – боль новым напоминанием о себе, пускай и нечаянным в строках вашего письма. Я обещал ей остаться в прошлом, – напомнил себе бескомпромиссный приговор жребия Олег. – Помогите же мне сдержать слово. Этим вы и окажете мне бесценную услугу.
– Как же больно она вам сделала! – ошеломлённая вдруг открытой ей истиной, с участием смотрела девочка в мужские глаза. – Вы простите меня за то, что в неведении я разбередила ваши чувства?
– Мне не в чем упрекнуть мадемуазель, – смирил Олег её угрызения совести. – Рад, что ваше сиятельство поняли меня.
– Благодарю, – кроткая улыбка ответила не утратившему к ней приязни корнету. – Вы можете на меня положиться.
– Я безмерно признателен вам за это, – с благоговением коснулся Олег губами руки в его ладони.
В столовую он вошёл последним. Устроившийся справа от виновника торжества Сергей Ольшанский уже искал его взглядом. Олег натянуто улыбнулся понятному волнению друга и занял своё место по левую руку от Михаила Александровича.
Многочисленные пафосные поздравления, тосты. Едва ли не в каждом – избитый посул долгих и счастливых лет. Рука машинально поднимает только однажды пригубленный бокал. Душно от непривычного в доме обилия голосов и слов.
Первая перемена блюд. Официоз поутих. Олег выдохнул с облегчением. Поймав на себе в который раз обращённый на него обеспокоенный взгляд Михаила Александровича, он, от души извиняясь, улыбнулся одними посветлевшими наконец глазами. Ещё одна улыбка удовлетворения переменой в его настроении тронула губы чутко наблюдавшего за ним Сергея. Признательный за участие, Олег перевёл на vis-à-vis взгляд.
– Мне думается, – тоже глядя на неподдельно счастливого внука, заговорил вполголоса Михаил Александрович, – теперь, когда внимание красноречивых гостей во власти изобилующих на столе блюд, настал черёд твоего подарка, Сергей. Ты обещал рассказать о своих успехах, – напомнил он графу, – и завидном для дворянина старинного рода месте службы, которого ты недавно заслуженно удостоился.
Щёки польщённого графа покрыл румянец смущения:
– Дирекция Пажеского корпуса сочла возможным дать мне рекомендации в один из гвардейских полков. Согласно протекции, я принят на службу корнетом в Гренадерский лейб-гвардии полк.
Глаза исполненного гордости за внука князя блеснули неуместной в такой радостный момент слезой.
– Вот, становлюсь по-стариковски сентиментальным, –подтрунил над собой Михаил Александрович. – Мой мальчик, я безмерно счастлив, что ты вырос достойным такой высокой чести мужчиной.
Он порывисто обнял подавшегося к нему юношу. Олег в свою очередь пожал руку побратима, оправдавшего чаяния крёстного отца.
– Где ты намереваешься обосноваться в столице? – князь не медлил с вопросами о крайне важных для него нюансах в отношении благоденствия внука.
– Надёжные стены Пажеского корпуса в прошлом, – граф с пониманием улыбнулся живому беспокойству в его глазах. – Собирался поселиться в доме родителей, по праву оставленном за мной после раздела наследства. Вы ведь не возражаете?
– Разумеется, нет, – усмирил князь остатки его сомнений. – С твоего позволения я сегодня же возьму на себя заботу о выборе расторопной прислуги, во всём послушной воле нового хозяина дома, обустроенного согласно твоим желаниям, чтобы ты ни в чём не испытывал нужды.
– Благодарю вас! – произнёс признательный корнет. – Но, кроме исполнительной прислуги, в новом доме мне надобна компания единомышленника, – многозначительно глянул граф на Олега, – разделявшего бы мои убеждения и увлечения.
Угадавший нехитрый смысл его намёка, последний отвёл взгляд, оставив друга без ответа. Не смог он ответить сейчас же, изведённый другим неразрешённым вопросом: остаться здесь вместе с воспоминаниями о днях, когда он был счастлив, здесь, где стал несчастным, обречённым на одиночество, или стремглав бежать отсюда, от уготованной ему и вынужденно принятой участи, бежать, не разбирая дороги, оставив за спиной только головешки сожжённых мостов?
– Почему ты решил, что мне захочется жить в столице? – и в этот раз не придя к согласию с самим собой, наконец глянул Олег на нетерпеливо ожидающего его решения товарища.
– Здешняя осень, невзрачная деревенщина, тебе точно не по вкусу, – пытался тот превратить в шутку свои наблюдения.
– Разве? – выдавил вынужденный отвечать Олег.
Сергей, точно не замечая растущего в нём напряжения, не унимался:
– Ты тяготишься пребыванием здесь. Это же очевидно. Простившись с тобой в мае, я был уверен, что полюбившемуся тебе досугу в седле достанет лета в далёком от суетной столицы имении. Но, ошеломив немногих товарищей своим как снег на голову решением, ты подал в отставку и остался здесь дольше привычного, гораздо дольше, чем я ожидал. Остался, хотя, по всему, тебе не по нраву нынешняя жизнь. Но менять её уклад ты будто не намереваешься. Почему? – стараясь не привлекать внимания гостей, допытывался обеспокоенный удручающим состоянием друга Сергей. – Я не узнаю прежнего тебя. По тебе ли долгое отшельничество, по всему, спровоцированное веской причиной? – вовремя остановился деликатный граф в желании выяснить её немедленно. – Поедем назад в столицу, – закончил он настойчивой просьбой.
Олег молчал, отрешённо глядя мимо него.
Знаком подозвав к столу слугу, Михаил Александрович распорядился о второй перемене блюд.
Колеблющийся в окончательном решении Олег перевёл взгляд на тоже ожидавшего его князя:
– Вы не будете против моего возвращения в столицу или же хотите, чтобы я и впредь оставался здесь, подле вас? – задал он, безусловно, чрезвычайно важный для него вопрос.
– Смею ли я своей прихотью удерживать тебя здесь, тем паче требовать, чтобы офицер с блестящими перспективами, пожертвовав многообещающим будущим, влачил подле меня досаждающее ему самому существование? – тотчас покончил с сомнениями его щепетильной совести князь. – Ничто и никто не может и тем более не должен влиять на твоё решение, на сугубо твой выбор, о котором тебе не придётся пожалеть.
– Благодарю вас, – по-домашнему коротко, но с глубокой признательностью поклонился Олег мудрому князю. – Не позже окончания обеда я дам ответ на твоё предложение, – обратился он к удовлетворённому развязкой разговора Сергею.
В предвкушении развлечений гости встали из-за стола. Олег шагнул к уединившемуся у окна Вяземскому.
– Ваше сиятельство, – поклонившись, заговорил он с князем, с тёплой улыбкой наблюдавшим за щебечущей о чём-то с кузеном дочерью, – позвольте обратиться с просьбой.
– Охотно выслушаю вас, корнет, – покровительственно ответил тот.
– После сообщения побратима, принятого на службу в гвардию, я счёл невозможным оставаться не у дел, роняя честь мундира бездеятельным прозябанием. Поэтому прошу вас о рекомендациях двум-трём полковым командирам, под чьим началом я мог бы, по вашему разумению, служить.
– Зачем же вам моя протекция? – добродушно улыбнулся
Вяземский. – Отчего бы вашему благородию не послужить вместе с побратимом под моим началом в Гренадерском лейб-гвардии полку?
– Едва ли ваш покорный слуга достоин высокой чести быть зачисленным в гвардейский полк, – возразил ему Олег.
– Мне не понаслышке известно об аттестате с отличием и безупречной репутации вашего благородия, одного из лучших выпускников Пажеского корпуса. Этого довольно, чтоб судить о вашем праве служить на благо отечества в гвардии.
– Благодарю, ваше сиятельство! – Олег с достоинством поклонился князю.
Довольный исходом прошения, не смея больше занимать внимания Вяземского, Олег приблизился к выслушивающему отчёт дворецкого Михаилу Александровичу.
– Я, похоже, в конце концов нашел действенное снадобье от моей хандры, – обратился он к тотчас обернувшемуся к нему князю. – Я поеду вместе с Сергеем в столицу, где все мои мысли будут посвящены отныне исключительно военному поприщу. Князь Вяземский будет моим командиром, примером верности присяге и воинской доблести.
– Ты твёрдо это решил? – испытующим взглядом смотрел на него Михаил Александрович.
– Да. Обратный путь мне заказан.
– Надеешься встретиться с нею в столице? – едва слышно спросил князь о последнем, понятном только им двоим.
– Надеюсь не встретиться, – глухо проронил бледный Олег и ретировался из столовой.
Обосновавшись в доме родителей, благодаря хлопотам крёстного удовлетворяющем нуждам и вкусам молодого графа, восьмого октября, в день именин, Сергей Ольшанский устроил приём. Среди приглашённых – его друзья со времён учёбы, новые приятели, с кем корнет сошёлся на службе, руководство полка с жёнами и дочерьми. К сожалению Сергея, Михаил Александрович остаться на торжество не смог. Вынужденный отлучиться из Петербурга, не стал обнадёживать племянника обещаниями быть у него непременно и князь Вяземский.
Несмотря на эти досадные нюансы, приём удался. Было очевидно, что приглашённые, знающие в таких раутах толк, довольны. То здесь, то там восторженно отмечали модный интерьер гостиной, расторопную, не вызывающую нареканий прислугу, изысканные закуски, гостеприимность хозяина, обладателя безупречных манер. Тот никого из оказавших ему честь гостей не обделил вниманием: с уважением выслушал напутствия в усердной службе старших офицеров, с почтением ответил на вопросы их дотошных жен, насущные для матерей девиц на выданье, нашёлся с комплиментами принаряженным по случаю выхода в свет барышням, припомнил с друзьями вехи житья-бытья в Пажеском корпусе, высказал своё мнение о планах на будущее сослуживцев.
Учтивым поклоном извинив перед собеседниками своё намерение отдать новое распоряжение слуге, Сергей знаком подозвал того и приказал подать новую порцию напитков, чтоб гости, особенно мужчины, не испытывали в них недостатка на рауте. За спиной слуги он увидел интригующую картину: на дальней кушетке в кокетливой позе сидела девушка, чуть ли не удерживая рядом рукой безуспешно пытавшегося откланяться Олега. Он вспомнил имя бесцеремонной собеседницы друга – восемнадцатилетней баронессы, представленной хозяину дома её братом – новым приятелем.
Лицо едва сохраняющего самообладание Олега исписано раздражением. В который раз вежливо выказавшего желание завершить беседу, его остановила новая реплика барышни, не слушавшей компаньона поневоле. Чуть наклонившись к ней, оставшись на почтительном расстоянии, Олег неслышно для иных произнёс несколько слов и с достоинством выпрямился. В руке застывшей девушки замер порхавший страусиными перьями веер. Она резко поднялась с места и, уже не глядя на Олега, направилась к беседующему с сослуживцами брату.
Встревоженный инцидентом, свидетелем которого стал, граф с приветливой улыбкой и учтивым поклоном остановил на полпути испятнанную неловкостью гостью:
– Могу ли я чем-то служить вам, баронесса?
– Можете, – не сразу ответила та оскорблённым тоном. – Мне недосуг оставаться в обществе кичливого гордеца, каким неожиданно оказался близкий друг вашего сиятельства. Засим прикажите подать мой экипаж. Я намерена вернуться домой.
– Как вам будет угодно, – снова поклонился корнет гостье, не смея перечить её желанию и требованию.
Оставшийся особняком от остальных Олег наблюдал за другом, что, проводив до дверей перемолвившуюся короткой фразой с братом баронессу, спешно направился к нему с намерением выяснить обстоятельства инцидента.
– Обходительный хозяин счёл своим долгом отчитать меня за испорченное настроение его гостьи? – предупредил он язвительным тоном расспросы приблизившегося Сергея.
– Какая муха тебя сегодня укусила? – уже не сдерживал тот удивления поведением побратима, которого до сих пор ни разу не видел таким. – Чем бедняжка баронесса заслужила брошенные в её адрес, бесспорно, нелицеприятные слова?
– Бедняжка? – с презрительной усмешкой передразнил его Олег. – Да мне самому впору стыдиться её фривольного поведения, её жеманства и ужимок, вооружившись коими, по ей одной известной причине баронесса решила завоевать моё внимание. По её разумению, ослеплённый такими манерами, я должен был коленопреклоненно просить о праве ухаживать за ней и, обласканный снисходительным согласием, чувствовать себя избранным и оттого счастливым. Мне ничего не осталось, как разочаровать буквально навязавшую мне свою компанию баронессу, – мужские глаза потемнели от упавшей на янтарную смолу вязкой капли дёгтя презрения, – без обиняков пояснив, что для меня её общество – риск уронить себя в своих глазах.
Пришедший в замешательство Сергей искал слова для приемлемого в беспрецедентной ситуации ответа.
– Его сиятельство князь Вяземский, – неожиданно для всех провозгласил появившийся в гостиной дворецкий.
Граф невольно вздрогнул. Вынужденный прервать обоим не приятное объяснение, сухо кивнув исполненному чувством непоколебимой правоты другу, он поспешил навстречу гостю.
Дипломатично оставшийся на месте Олег вдруг поймал на себе радостный взгляд вошедшей следом за отцом княжны Софьи, бесспорно, нарочно высмотревшей его в толпе. Он приветливо поклонился ей. Смущённая мужской любезностью, та шагнула, было, к Олегу и остановилась, одёрнув себя, едва не нарушившую предписанные этикетом приличия. Недавно напряжённые черты лица угадавшего бесхитростное девичье желание Олега смягчила тронувшая губы тёплая улыбка. Он сам направился к привечаемым графом гостям.
– Ваше сиятельство, – приветствовал Олег обратившего на него взгляд Вяземского. – Мадемуазель, – удостоил он новым поклоном смущённую княжну, теребящую шнурок сумочки.
– Ваш приезд – неимоверный подарок, – произнёс Сергей.
– Наш приезд – исключительная заслуга её сиятельства, – с нежной улыбкой снисходительного к дочерним капризам отца кивнул Вяземский на княжну. – Софья непременно хотела быть на твоём приёме. Ради этого она пренебрегла отдыхом после только что проделанной утомительной дороги из Москвы и даже, не раздумывая, отклонила ещё одно найденное дома приглашение – предложение приехать на чай к закадычной с недавних пор подруге.
Во взгляде прикусившей губу княжны замерший Олег прочёл просьбу извинить её отца за нечаянно сказанные им лишние слова. Едва заметная мужская улыбка тотчас утешила её ранимую совесть.