Кангюй. Лаодика
- -
- 100%
- +
Корректор Мария Черноок
Иллюстратор Марина Шатуленко
Дизайнер обложки Клавдия Шильденко
© Марат Байпаков, 2024
© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2024
© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-1306-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
178 год до нашей эры, Кангюй, столица Бит-Янь
Вождь Тири прибывает на празднество запоздало последней. Светит наивная весенняя молодая луна. Чавканья не слышно. Пирующие пьяны и громко говорливы. Вокруг столов с едой витает резкий крепкий запах жжёной конопли. При царственной в осанке Тири немногочисленная свита из двадцати мужей и дев, знать племени. Войдя первой в скромный простой шатёр, вождь широко откидывает пологи шатра, занимает единственное раскладное кресло, чинно поправляет складки платья, снимает высокий головной убор. Почётные места на ковре с подушками по правую руку Тири достаются гостям-дахам Патисаве и Спанте. Прочие же сарматы остаются стоять. Невозмутимая правительница надменно разглядывает пирующих из глубины шатра. Пленённые усуни и эллины не замечают прибывших. Конопляные бани и вино погрузили гостей в шумное веселье. Грубоватая прислуга из нагловатых подростков действует локтями, расталкивает спящих, разрывает объятия друзей. Столы расчищаются от посуды, еды и объедков. Пир закончен. Кости и черепа баранов уносятся прочь куда-то в темноту. Где-то поблизости раздаётся радостный лай собак.
Ночной ветерок, незваный гость, бродяга из степи, приносит приятное дневное тепло, уносит прочь облако дурмана, треплет влажные потные волосы пирующих. Разговоры замирают. На короткий миг устанавливается тишина. Патисава и Спанта покидают шатёр, проходятся среди гостей и предлагают им исполнить танец для гостеприимных хозяев. Предложение вождей дахов без промедления дополняется музыкой, ритмичной, быстрой и весёлой перебранкой трёх барабанов. Та бравая мелодия дахов достойна смотра войска. Невозможно устоять против такого приглашения. Усуни гогочут, свистят, похлопывают друг друга по плечам, встают из-за столов и собирают хоровод вокруг столов. Десяток эллинов пытается покинуть столы, однако безуспешно, товарищи осаживают пьяных желающих потанцевать, и те, о удивление, без возражений подчиняются. Эллины остаются сидеть за пустыми столами.
Нестройный шаткий хоровод приходит в движение, а весёлость барабанов резко переменяется на хмурый злой гимн победы в битве. Странная перемена мелодии вызывает общее ликование у танцующих. Про плен никто из них не поминает в танце. Раздаётся первый восторженный клич, за ним второй и хором третий. Танцующие забываются в экстазе веселья, хоровод распадается, гогот, нескончаемый смех заглушает барабаны, и музыка смолкает. Музыка танцорам не нужна, всяк из них, раскачиваясь на ногах и корча безобразные рожи или прыгая попеременно с ноги на ногу, поносит гадкими словами хозяев, уничижает их гостеприимство и восхваляет собственное племя. Когда же поношение доходит до пожеланий смерти сарматам, из шатра выходит Тири. В её руке нагой меч. То знак условный, на танцоров набрасываются сарматы, валят их на землю. Проклятья разом замолкают.
– Ты всех сомневающихся дахов посетил? – Тири обращается к Патисаве, мечом обводит пленных.
– Да, всех я, Тири, посетил. – Патисава кивает головой.
– И потому эти сквернословы тебе больше не нужны? – Тири вспоминает про Спанту и адресует вопрос ему.
Спанта принимает раздосадованный вид, разводит широко в стороны руки и громко выражает недовольство:
– Тири, могущественная, смилуйся, за безумных болтунов положен выкуп. Обещали мы Кушану вернуть пленных после последнего представления.
Патисава, стоящий рядом, напротив, безразлично холоден и важен.
– Их последнее представление ещё не свершилось. – Тири голосом тверда и не намерена уступать. Вождь сарматов поворачивается спиной к Спанте и обращается к мужам из своего окружения: – Какой выберем курган для вечной стражи?
Мужи недолго совещаются меж собой, и кто-то из них могучим басом скоро оглашает выбор:
– Кенотаф по тем, кто убыл в поход с парнами.
– Они же ещё живы? – удивлённо переспрашивает Тири окружение.
– Нам то неизвестно, – отвечает тот же бас.
– Кенотафа ведь нет? – Тири в задумчивости, словно говорит сама с собой.
– Воздвигнем за ночь, – настаивает бас.
– Пусть будет так, как вы решили, – соглашается Тири со знатью племени.
Раздаётся дикий хохот сразу нескольких одурманенных танцоров. В том хохоте не слышны слова Тири. Несколько мужей и дев-сарматов покидают вождя, пленных уводят в ночь. Из-за стола стаёт Леотихид. Муж хоть и участвовал в пиру, однако держится на ногах твёрдо, почтительно обращается к вождю, говорит на хорошем бактрийском:
– Эллины приветствуют сарматов!
Тири оглядывается. Леотихид уверенно продолжает:
– Хотим исполнить песню в честь щедрых хозяев, что свято чтят гостеприимство.
– Пьян ты, явану. – Тири резко прерывает речь Леотихида. – Песня твоя тебя опозорит. Хочешь оскорбить нас гнусностями?
– Напротив, вождь! Хочу песней почтить сарматов. Прибыли служить вам. То воля правителя Кушана, избавителя нашего от смерти.
– Ступай проспись, – командует Тири. – А поутру исполнишь песню свою трезвым.
Не дожидаясь ответа полемарха, Тири покидает место пиршества и вместе с сопровождением отбывает в направлении, противоположном пути пленных усуней. Вновь из темноты раздаётся дикий хохот танцоров. Эллины остаются одни, предоставленные самим себе.
– Что будем делать, полемарх? – вопрошает сидящий рядом Феопомп.
– Займём шатёр вождей. Выспимся. – Волю Леотихида принимают без возражений.
Эллины покидают столы.
– Куда их увели? – интересуется Феопомп.
– На наказание суровое, – бросает Леотихид вопрошающему и продолжает с кривой усмешкой: – И нас с тобой плетьми накормят, если плохо поутру споём вождю. Верую, Тихе2 благосклонная услышит наши молитвы, потому завтра мы, эллины и македоняне, станем варварами.
Пятьдесят бывших гегемонов Бактрии грустно улыбаются на шутку полемарха.
– Что подмешали мне в вино? Ноги не слушаются, вот беда! Не могу встать. Голова ясная, а ноги… ноги не идут. Колдовство варваров, не иначе, – сетует Феопомп.
Леотихид поднимает за плечи Феопомпа, закидывает его руку себе на плечо и помогает юноше идти.
Раннее утро
– Полемарх, просыпайся! – Спящего за плечо трясёт немилосердно родственник, двоюродный брат, Ментор, муж храбрый и неглупый.
Вместе с Леотихидом глаза открывают с десяток соседей. Проснувшиеся протирают глаза, а Ментор бесшумно покидает шатёр под громкий храп спящих. За шатром Ментор указывает рукою в степь.
– Нашёл я исчезнувших танцоров. Хочу показать тебе их.
– Куда вы? – выглядывают две растрёпанные головы из шатра.
Им не отвечают. За Ментором послушно следуют все проснувшиеся. Ментор же придерживается еле заметной тропы. Эллины, проделав долгий путь десятка в два стадиев, приходят к невысокому кургану, окружённому всадниками. В предрассветной мгле издали видны их очертания и наконечники копий из-за их спин.
– Наших знакомцев-усуней не выпороли? – тихо вопрошает Леотихид.
– Ты подойди поближе и всё поймёшь без объяснений. Теперь танцоры на вечной службе у сарматов.
Ментор остаётся на месте, а эллины опасливо бредут по тропе к кургану. Всадники меж тем застыли на месте, неподвижны и не окликают приближающихся.
– О-ох! – раздаётся общий стон.
Сблизившись с курганом, эллины понимают неподвижность ночных танцоров. Всадники, как и лошади под ними, нанизаны на длинные копья катафрактов. Скульптуры расставлены правильным кругом вокруг кургана.
– Так это и есть их последнее представление! – горестно выдыхает Леотихид.
– Составили из трупов хоровод! – проговаривает кто-то печально за спиной полемарха.
Бывшие гегемоны Бактрии сокрушённо качают головами. Лица всадников сохранили ужасные предсмертные муки. На наконечниках копий застыла чёрной коркой кровь.
– Кто к варварам нас отправил в ссылку вечную? – чуть не плачет молодой голос.
– Не в ссылку, а на смерть он нас отправил. – Леотихид поправляет стонущего юношу. – Одну ничтожную ошибку совершим и будем с ними вместе сарматские курганы охранять.
– Разрушитель благоденствия Бактрии – хитроумный искатель власти Евкратид! – произносит Феопомп.
– Страх и ужас наполняют меня. Зачем мне эти чувства познавать? Какой позор неслыханный терплю! Нет из того позора достойного исхода! Побег отсюда невозможен, в степи я заплутаю без проводника, найдут – вернут, а как руки на себя наложу, так только смертью нечестивой врагам доставлю радость. Кто похоронит меня по эллинскому обряду? Сарматы скинут труп мой бездыханный в овраг. Вороны склюют мои глаза. Харон не пустит меня на лодку без оплаты. Скитаться буду призраком в степи и после смерти в позоре буду пребывать? Эх, нет исхода из позора плена. Я, эллин из славного рода, пребуду у варваров в позорном услужении до конца дней своих. Служить варварам за еду – вот мой удел. За что я наказан? За что? За преданность Бактрии? Или за то, что выполнял волю базилевса? Я гегемон, я выполнял приказ, я жизнью рисковал в сражении. Несправедливо моё наказание. Весьма несправедливо! Будь проклят коварный Евкратид. Так попади и ты в плен к варварам! Пусть и тебя позор коснётся. Как мы сейчас по твоей воле, страшись, стенай и думай о самоубийстве, – сквозь зубы цедит Ментор. – О, как бы я хотел воздать ненавистному Евкратиду за мучения!
Проклятия Ментора поддерживаются многими разгневанными голосами. Восходит мрачное светило. Бывшие гегемоны Бактрии покидают курган, бредут понуро, утирая горькие слёзы, к покинутому шатру.
Пятнадцать дней назад
– Кушан, товарищ лучший, прошу, выслушай меня. – Евкратид касается рукой плеча правителя Кангюя. – Желаю я скрепить наш союз кровными узами. И потому хочу выдать замуж за тебя дочь свою Лаодику.
Столь неожиданное предложение вызывает удивление у собеседника. Свидетелей ночного брачного предложения нет, вокруг никого, только крепостные стены Кангхи.
– Евкратид, эллин-кочевник, ты был на моей свадьбе. Ты видел мою Тири. Ты знаешь её нрав.
– Так что с того? – Евкратид улыбается добродушно.
– Твоя дочь, Лаодика, она встретится с Тири. – Кушан остаётся серьёзным. – Тири будет присутствовать на свадьбе моей с твоей дочерью. И после свадьбы… Лаодика останется здесь жить. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Моя дочь обязательно встретится с вождём сарматов Тири, если выйдет замуж за тебя, властитель Кангюя. – Евкратид беспечален. – Тири тебе подвластна, друг Кушан, и то мне хорошо известно.
– Каков характер у твоей Лаодики? – вопрошает Кушан.
– Она моя дочь, Кушан. Я в ней уверен, как в самом себе. Лаодика – мой первенец. Я воспитал её. Вложил в неё самые лучшие душевные порывы. Моя любимая дочь справится со всеми напастями. Лаодика станет не просто твоей преданной женою, но почётным посланником Бактрии в Кангюе.
– Что ж, если так, то не могу отказаться от твоего предложения. – Кушан протягивает обе руки Евкратиду. – Скрепим дружбу Кангюя и Бактрии кровными узами.
– Скоро встречай мою юную Лаодику и многоопытного архитектора, как ты просил в первую нашу встречу. – Евкратид крепко сжимает руки правителя Кангюя.
Часть первая.
Фонтан
Глава 1. Сладкие пироги
– Мама, зачем на рынок нам идти? Кладовая полна запасов. А на агоре шумно, ужасно грязно. Запахи витают неприятные. Грубые речи. Простолюдины, рабы, ослы, повозки. Мясники орудуют ножами и туши потрошат. Фу! Ведь у нас прекрасная экономка. Рабыня справится с любым поручением. Останемся же дома, в приятной обстановке встретим день? – Юная дева лет пятнадцати, скорее прелестное дитя, чем невеста на выданье, играет завитыми чёрными локонами высокой причёски, светится милой улыбкой.
– Лаодика, прошу, отнесись серьёзно к сегодняшнему походу на агору. Ведь это твоё обучение к супружеству. Уже совсем скоро ты выйдешь замуж и будешь вести своё собственное хозяйство.
– А ты мне на что, богинями данная любезная мама? – Дева добавляет в улыбку безобидную иронию.
– Я буду помогать тебе, конечно же. Можешь рассчитывать на меня и после свадьбы. Облачись в шаль, и мы пойдём.
– Быть может, здесь, у дома, проведём то обучение? Чуть позже? Я высплюсь. Прибудет поставщик, ты будешь выбирать и торг вести, а я буду за твоей спиной тихо стоять и обучаться? – весёлым тоном предлагает дева. – Не надо никуда идти. Утро проведём во снах. Давай поступим по-моему?
– Так в прошлый раз тебя я наставляла, Лаодика. Но сегодня урок будет посложнее. – Мать тянет деву к воротам. – Сны не заменят реальности.
– Ну хорошо, хорошо, как пожелаешь. Дозволь мне только отлучиться за шалью. – Дева предпринимает попытку ускользнуть.
– На краткий миг? – Мать не отпускает дочь. – Запереться в комнате я не позволю. Нет-нет, Лаодика! Не перехитрить тебе меня.
Дама принимает из рук служанки тёмно-серую шаль, накидывает на голову девы и под руку выводит из дому. За ними тенью позади следует наголо обритый пожилой раб. Дева с сожалением оглядывается назад. Ворота дома со скрипом затворяются. Дева тяжело вздыхает, со словами «Прощай, милый дом» кутается в шаль и шагает покорно с матерью. Так втроём они покидают аристократический квартал.
Рассвет не новость для столицы. Великолепные Бактры давно уже не спят. На главной улице гам и столпотворение. Несколько гружёных повозок сцепились колёсами друг с другом, образовался затор. Возничие и торговцы, вместо того чтобы разъехаться, ищут виноватого, ругаются, грозятся, корчат злые рожи, готовятся сойтись в кулачный бой. Вокруг затора собираются зеваки, свора им приятна, и перебранка многословная их веселит. Возбуждённые зеваки подстрекают к драке. До драки, однако, не доходит, появляются жезлоносцы. Слышатся слова «закон, булле, суд, штрафы». Возничие наконец-то вспоминают про поводья и лошадей.
Дамы обходят толпу разочарованных зевак и, не желая того, встречаются с молодыми повесами из богатого сословья. При виде хорошо одетых женщин шутки про «болванов на телегах» затихают. Богачи охотно уступают дорогу дамам, но вот зазевавшемуся рабу кто-то из них незаметно подставляет ногу. Раб запинается и падает навзничь, в лужу лицом, растеряв в падении пустые корзины. Раздаётся шлепок, за ним громкое жалостливое «ой!», а далее следует громкоголосый хохот трёх дюжих глоток.
Дамы оборачиваются, шали покидают головы, смех повес осекается. Надменно-гордый вид двух красивых македонянок вызывает уважение. Белые наряды поправляются, юноши приобретают благопристойный вид. Один из них, высокий, кареглазый, широкоплечий брюнет с квадратным подбородком, вежливо представляется первым:
– Кекроп, сын Эрехтея. Того блистательного Эрехтея, чья колесница победила на празднествах Аполлона. Со мной мои друзья Нис…
Юноша пониже на голову, слегка полноватый, с округлым брюшком, наклоняет голову.
– …и Пандион! – подхватывает и завершает знакомство юноша роста среднего, сложения щуплого, с горбинкой на носу, самоуверенного вида.
– Зачем вы уронили нашего Ксуфа? – Лаодика вступает в беседу с повесами.
Раб встаёт, потирает ушибленные колени, отряхивает неподшитый экзомис, с причитаниями собирает разбежавшиеся корзины. Ему никто не помогает. Вид у Ксуфа обиженный и злой.
– Он наступил мне на ногу. – Нис поднимает полы одежд и выставляет далеко вперёд левую ногу. На щегольском ботинке из чёрной кожи едва заметная полоска грязи. – Но я не в обиде на вашего неуклюжего раба. Дам ему затрещину, с вашего разрешения? Дабы впредь под ноги смотрел…
– Нет! – чуть не кричит Лаодика. – Я не позволю вам бить нашего Ксуфа!
– У-у-у, разиня, тебе повезло! – шипит на раба Нис.
Ксуф выдыхает с облегчением.
– Меня он и вовсе толкнул локтем при падении. – Пандеон указывает себе на правый бок. – Острый локоть у старика. Больно мне. Большое прегрешение вашей собственности предо мной. Готов ту боль простить, но только потому, что я в хорошем настроении.
Ксуф что-то невнятно бормочет себе под нос, поднимая очередную корзину. Повозки разъезжаются, затора больше нет. Толпа расходится. Кекроп желает дамам «благоволения богов в делах».
Мать накидывает на голову шаль, поворачивается спиной к повесам, шепчет дочери:
– Пойдём. Нам надо на агору. Придём первыми, так выберем лучшее.
– Что нужно было им от нас? – отойдя на десяток шагов, вопрошает Лаодика.
– Гнусных развлечений. Искали занятную беседу с нами. Забудь о них. Итак, что будем покупать? – Дама обнимает дочь, целует в щёку. – Ну же, Лаодика, припоминай, что нужно для хорошего девичьего вечера?
– Мне пригласить подруг? Ты разрешаешь? – Дева радостно хлопает в ладоши.
– Сначала сделаем необходимые приготовления.
Лаодика оглядывается назад, Кекроп машет на прощание роскошной белой широкополой шляпой.
– Он помахал мне.
– Так что с того? – усмехается иронично дама.
Лаодика заливается румянцем, опускает глаза к мостовой.
– Какие купим угощения для твоих замечательных подруг?
– Сладкие пироги с нежной фруктовой начинкой! – весело отзывается Лаодика.
– Но перед кондитерами заглянем к мясникам. Ты должна научиться отличать свежее мясо от несвежего.
– Но мама! Я презираю мясников! Нечистоты вокруг них, – протестует Лаодика. – Там будет кровь, ножи, содранные шкуры, мухи, въедливая противная вонь! Всё это так противно, мерзко!
– Тогда твой изысканный вечер с подругами не состоится. – Дама сурово-непреклонна.
– Умеешь ты убеждать. – Лаодика сдаётся. – Веди к мясникам.
– Да? – Дама заглядывает в лицо девы.
– Ради любимых подруг готова вытерпеть жестокую пытку. – Дева насупливает брови.
– Затворничество – наше привычное занятие. А иногда так приятно покинуть дом! – Дама с интересом рассматривает проходящих мимо двух девушек в ярко-красных гиматиях.
– Кассандра, Бактры такие огромные, такие великолепные! – раздаётся за спиной Лаодики.
– Медея, у нас будет очень богатая клиентура, – ей отвечает голос энергичный.
– Ты думаешь, нас ждёт успех, Кассандра?
Беседу более не слышно. Проезжающая повозка громыхает и заглушает голоса.
– Кто эти девы? – вопрошает Лаодика.
– Провинциалки. Занятием гетеры. Такие, как они, разрушают семьи, опустошают кошельки богачей. Гетеры выбрали правильную сторону улицы, сейчас им встретятся те самые наглецы, что уронили нашего слугу. Ксуф, ты живой?
– Живой я, милая хозяйка. Ох, как спешите нынче вы, я за вами еле-еле поспеваю.
– А вот и агора Бактр. Ну что, готова к моему уроку? Мясники нас ждут, ты не позабыла? – Дама широко улыбается. – Глупышка, это же совсем не страшно. Будем гладить мясо рукой, пальцами давить в нём отпечатки.
– Ох, мама! Только бы не гладить. – Лаодика закатывает глаза.
Дама тихо смеётся.
Поздний вечер
– Вы помните наше славное пари? – Одна из трёх дев, та, что в ярком розовом пеплосе, наполняет мастос сильно разбавленным вином, наполнив, пристально смотрит на хозяйку.
– Какое пари? – Лаодика искренне недоумевает.
– Да неужели, Аттида? – восклицает другая из приглашённых, в светло-фиолетовом пеплосе. – Тебя можно поздравить? Ты выходишь замуж?
– Ариста, дорогая, именно так. Меня сосватали вчера. – Дева в ярко-розовом пеплосе прикладывает губы к мастосу и делает первый глоток.
– Вы сговорились? Да? Прямо перед приходом ко мне в гости? – Хозяйка встаёт из-за столика с угощениями.
– Куда ты уходишь, Лаодика? – Дева в тёмно-синем пеплосе встаёт с кресла.
– За монетами, Филилла. Я же проиграла Аттиде какой-то стародавний позабытый спор. – Лаодика грустна.
– Вовсе не позабытый спор, а честное пари. При мне год назад вы его заключили, – вставляет своё уточнение дева в светло-фиолетовом пеплосе.
Дева в ярко-розовом пеплосе отрывает губы от мастоса и, торжествуя, говорит с белым потолком комнаты:
– Да, выхожу, представь себе, Лаодика. Монеты оставь себе. Жених мой несказанно богат.
– Назови его. Молю тебя, подруга. Кто твой жених? – неумело подыгрывает дева в светло-фиолетовом пеплосе.
– Кекроп, сын Эрехтея. Того блистательного Эрехтея, чья колесница победила на празднествах Аполлона, – на одном дыхании выговаривает дева в ярко-розовом пеплосе.
– Я повстречалась с ним сегодня, совсем случайно, когда шла с мамой на агору, – задумчиво отвечает двум подругам Лаодика. – Я принесу тебе монеты. Ты честно заслужила их.
– И как тебе мой жених? – Дева в ярко-розовом пеплосе напускает на себя заносчивый вид и делает добрый глоток вина.
– Определённо не в моём вкусе. Самодовольный хвастун, как и его друзья – Нис и Пандион. – Лаодика шагает к двери.
Дева в ярком розовом пеплосе кричит в спину уходящей хозяйке вечера:
– Признайся, ты мне завидуешь, возлюбленная подруга!
Лаодика застывает на месте, не оборачиваясь, отвечает:
– Ах, вовсе нет, Аттида! Чему завидовать? Мне жаль тебя. Сразу после сватовства твой жених, едва его отец покинул дом ваш с брачным уговором, заигрывал со мной. Сегодня рано утром. Ты бы слышала его пожелания. Он так распинался предо мной и мамой. Даже шляпой помахал.
– Ты лжёшь, Лаодика! – Аттида задета не на шутку.
– Могу и маму привести. Она свидетель той странной сцены неуклюжего знакомства на главной улице Бактр. Ну а потом… – Лаодика ласковым голосом беседует с дверью комнаты.
– Что потом? – тревожно вопрошает Аттида.
Лаодика поворачивается к Аттиде лицом. Хозяйка спокойна. Негромко, холодно, бесстрастно проговаривает:
– Мы с мамой встретили двух гетер-провинциалок. Они спешили по направлению… ну, прямо к твоему жениху и его друзьям. Возможно, Кекроп, сын Эрехтея, того блистательного Эрехтея, чья колесница победила на празднествах Аполлона, сейчас, вот прямо в этот самый миг в объятиях…
– Довольно, Лаодика! – кричит Аттида. – Прекрати немедля…
– А то что мне будет? – Лаодика торжествует.
Подруги закрывают лица руками, все, кроме девы в тёмно-синем пеплосе.
– Я на тебя серьёзно обижусь, – сникает покрасневшая Аттида, отдаёт мастос Аристе и твёрдо добавляет: – Дружбе нашей славной придёт конец.
– Скоро вернусь с монетами. – Лаодика широко открывает дверь.
– Постой! Меня с собой возьми. – Дева в тёмно-синем пеплосе нагоняет хозяйку, и они вместе покидают комнату.
– Ну почему она со мной вот так всегда? – жалуется Лаодика Филилле.
Филилла ласково обнимает подругу.
– Не обижайся на Аттиду. Она часто бывает невозможно грубой.
– Грубая? Она постоянно наступает мне на пятки и дышит мне в затылок. Что ни сделаю, так то Аттида тут же неуклюже повторит. Розовый пеплос на ней сегодня фасоном-кроем точь-в-точь как мой прошлогодний розовый. Всё время, что я её знаю, Аттида соревнуется со мной. Зачем, скажи? – Лаодика тяжело вздыхает и утирает слезу.
– Не плачь, прошу. Не стоит пустая свара твоих слёз. – Филилла сильнее прижимается к подруге. – Ты же выигрывала у неё все соревнования, за исключением этого пари.
– Выиграю у неё и это пари, – шепчет зло Лаодика.
– Как? – удивляется Филилла.
– Ещё не знаю. Глупая! Она и вправду мне не подруга. Только что сама, ты слышала её слова, предложила мне дружбу завершить.
– Пустое то, сказано тебе по обиде. Шантаж всего лишь.
– Нет, вовсе не пустое! Расстаться? Что в слове этом пусто? Я вижу в этом слове боль. Разрыв Аттида допускает? Играет жестокими словами. Шантажирует близкую подругу? А разве допустимо угрожать тому, кого ты любишь? Пришла в гости, улыбалась, пела, поела пирогов моих и ссору устроила в моём же доме. Намерения дурные живут в её голове. Аттида – извечный мой оппонент. Зла тайно мне желает. Как раньше я этого не понимала! – Лаодика останавливается у лестницы. – Как досаждает мне Аттида извечным соперничеством!
Девы спускаются по лестнице.
– Ты превосходишь Аттиду в красоте и дарованиях. Сочти её подражание тебе за комплимент. Прошу, Лаодика, не злись, а помирись с подругой. Ну, отложи хотя бы до завтра разрыв. Обожает она тебя втайне. За обожание не казнят. – Филилла напрасно пытается утихомирить гнев хозяйки. Хозяйка её не слышит.
Вновь Лаодика жалуется подруге:
– Скажи мне, дорогая Филилла, ну почему нельзя было просто насладиться вкусными пирогами и лёгким, весёлым общением? Ведь милая чепуха – такое приятное времяпровождение! Взяла и испортила настроение. А я так старалась весь долгий вечер! Зачем мне её жених? Несказанно богат, колесница, Аполлон! Сколько ненужных восхвалений прозвучало. Преподнеси Аттида мне новость по-другому, и я была бы рада за неё.