Погоня за двойником. Хроники затомиса

© Александр Беляев, 2016

ISBN 978-5-4483-5226-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. Возвращение

Сознание возвращалось толчками. Картинки каких-то былых событий вспыхивали и угасали, а Он никак не мог остановить этот быстро сменяющийся калейдоскоп лиц, обрывков разговоров, пейзажей; все тут же гасло в темноте небытия, оставляя загадку и досаду: что это, кто Он, перед чьим сознанием вспыхивают и гаснут эти странные яркие видения. В следующий момент Он осознал свое тело, и с трудом открыл глаза. Калейдоскоп картинок и темнота небытия сменились белым больничным потолком, не очень чистым, с трещинами и желтыми разводами. Он точно знал, что этот потолок именно больничный, но откуда эта уверенность, как Он сюда попал, и даже кто Он такой, на данный момент оставалось загадкой.

И тут в его разуме впервые возникла устойчивая картинка-воспоминание: он идет рядом с девочкой лет десяти, и несет два чемодана. Чемоданы, особенно правый, весомо оттягивают обе руки, но ни в коем случае нельзя показывать, что ему тяжело, а то, не дай Бог, девочка подумает, что он слабак, и предложит свою помощь. И еще: душу переполняет чувство радости от выполненного какого-то очень важного долга, и кажется: с этого момента жизнь пойдет совсем по-иному, и впереди только радостный смех и чистое небо над головой.

Андрей – только сейчас он вспомнил, что его зовут Андрей Данилов – тихо застонал и попробовал пошевелить сначала руками, потом ногами: это ему, хоть и с большим трудом, удалось, но одновременно возникло какое-то неудобство в носоглотке. Он подвигал языком, затем сделал несколько глотательных движений, и понял, что через нос и глотку введена тоненькая гибкая трубка.

«Это еще зачем»? – Недовольно подумал Андрей. – «Я серьезно болен? По-моему такие трубки для введения жидкости через нос в пищевод ставят больным, которые не могут питаться естественным образом. В этом, конечно, нуждаются либо больные в коме, либо с операциями на гортани и пищеводе – при раке, например».

Откуда у него эти познания в принципе, Андрей не знал, на всякий случай он потрогал свое лицо и шею, но, кроме трехнедельной щетины, ничего не обнаружил – ни шрамов, ни ран, ни фистул.

«Ну, слава Богу, вроде бы операции не было», – удовлетворенно подумал Андрей, – «значит я болен какой-то другой болезнью. Или болел и выздоровел»?

Андрей прислушался к другим своим ощущениям, но вроде бы нигде ничего не болело, беспокоил только почти чистый лист памяти, он совершенно не мог вспомнить, как жил до момента пробуждения, а также держалась мучительная слабость, и каждое движение давалось с огромным трудом. Андрей осмотрел помещение, в котором находился: это был небольшой бокс, с кроватью, тумбочкой и подставкой для капельницы. Никаких других предметов, которые бы хоть как-то разъясняли в какой больнице, и в каком отделении он находится, не оказалось. А впрочем, может чего-то он и не увидел, поскольку тело двигалось с трудом, словно разучилось выполнять приказы сознания.

«Что же могло произойти»? – В тоске ломал голову Андрей. Невозможность вспомнить свою жизнь, и идентифицировать свою личность вызывали в нем почти панику. Правда он помнил свое имя и фамилию, а так же понимал, где находится, и знал назначение тех немногих предметов, которые его окружали. Держалось ощущение, что весь мир сосредоточен в этой больничной палате, а что там за окном – совершенно не понятно, поскольку уровень кровати был ниже уровня подоконника, и кроме неба и облаков («Вроде бы летние облака», – подумал Андрей), ничего нельзя было увидеть в лежачем положении. Казалось странным еще и то, что в видении, которое держалось в его сознании после пробуждения, он видел себя, несущего чемоданы рядом с какой-то девочкой лет десяти, причем ясно осознавал себя ее ровесником – десятилетним мальчиком. Что было до и после он не мог никак вспомнить, словно бы и остался ребенком, но, судя по щетине на щеках, десятилетним мальчишкой быть он никак не мог. Чтобы еще больше в этом удостовериться, Андрей с трудом преодолевая явно несоразмерную ощущениям тяжесть, сдвинул одеяло, и скосил глаза вниз, желая себя рассмотреть. Нет, это было тело (кстати совершенно голое) взрослого человека, только сильно исхудавшее, с какой-то неприятной, сухой, словно бы пергаментной кожей. Осмотр своего тела так же не принес никаких разъяснений.

«Может я в автокатастрофу попал и у меня была травма черепа, и какое-нибудь сильное сотрясение мозга, которое мне память отшибло»? – Подумал Андрей на всякий случай еще раз ощупывая голову в поисках следов травмы. Нет, никаких повязок, гипсов и следов травмы не оказалось, и тем не менее он ясно помнил, что какие-то тяжелые, даже трагические события его жизни, связанные именно с автокатастрофами имели место, правда и факта того, что он попадал под машину, или в какое иное автомобильное происшествие он (впрочем, как и все остальное), припомнить не мог.

«Все же, наверное, какая-то катастрофа была», – пытался убедить себя Андрей, – «ведь явно что-то связанное с автомобилями припоминается. А то, что следов не видно, и ничего не болит – мало ли как это могло произойти. Переломов явно нет, но может я ехал в машине, и авария как-то так произошла, что было просто сильное сотрясение, или я обо что-то мягкое головой ударился – о ту же спинку сидения, например. Просто тряхнуло с такой силой, что я сознание потерял и памяти лишился. Конечно, может это и какое-то психическое или неврологическое заболевание. Правда, не припомню, при каком заболевании человек может вот так всю свою жизнь забыть, оставаясь в остальном вполне нормальным… хотя, с чего это я взял, что я нормальный»? – Тем не менее, Андрей почему-то был уверен, что он вполне нормален во всем, что не касается памяти.

Воспоминания о существовании на свете автомобилей, мягких сидений, сотрясений мозга и прочих заболеваний несколько расширили представления Андрея о действительности. Он подумал о том, что если встанет и подойдет к окну, и посмотрит, каков мир там, за окном, то это, если не полностью возвратит память, то хотя бы даст поток каких-то дополнительных ассоциаций и зацепок разума для восстановления полной картины своей личности. Он попытался лихо соскочить с кровати, но это оказалось совсем не так просто, тело слушалось с трудом, казалось (хоть он явно не был парализован), что его руки и ноги совсем разучились двигаться, и на то, чтобы сесть на кровати и свесить ноги вниз, ушло не менее получаса мучительных попыток. Затем, когда он привык к сидячему положению, прекратилось головокружение и мушки перед глазами, Андрей резко встал, как нырнул в холодную воду. Какое-то время ему удавалось держаться вертикально, уцепившись за спинку кровати (пальцы были очень слабыми и на самом деле еле держались за упор), затем все поплыло, ноги подкосились, и он грохнулся на пол, от непривычных усилий вновь потеряв сознание.

На этот раз (очевидно потеря сознания была непродолжительной) никаких картинок и снов Андрей не видел, и очнулся от боли в руке. Над ним склонилось лицо полной пожилой женщины в белом халате, которая делала укол в вену. Рядом стоял невысокий лысоватый мужчина, и держал в руке толстый потрепанный журнал.

«Моя история болезни», – догадался Андрей, – «Господи, почему же она такая толстая? Когда же они столько написать успели, я что, год здесь провалялся? Что же это за сотрясение мозга такое»?!

– Ну, вот и наш спящий принц проснулся! – С непонятным воодушевлением сказал мужчина, то ли обращаясь к Андрею, то ли к медсестре, которая уже заканчивала делать укол. – Вы меня слышите, вы понимаете, о чем я говорю?

– Слышу, – пробормотал, впрочем довольно невнятно Андрей, во рту было сухо, и язык слушался его так же плохо, как руки и ноги. – Где я? Что со мной случилось, чем я болел?

– Слава Богу, – обратился врач к медсестре, – вполне адекватен после такого срока в летаргии. Правда, в подобных случаях больные достаточно быстро восстанавливаются, но некоторые какое-то время говорить не могут. По крайней мере, так описано в литературе, естественно, подобный случай мало кому из врачей наблюдать посчастливилось. А вообще-то, механизм и природа летаргического сна мало изучены, не известно, ни от чего больной засыпает, ни отчего просыпается, нам остается только констатировать факт. Ну, молодой человек! – (тут он явно обращался к Андрею). – Сегодня – великий день и у вас и у нашего отделения! С добрым вас утром, а вернее, с новым рождением! Знаете, сколько времени вы почивать изволили?

– Сколько? – Уже более отчетливо проговорил Андрей, чувствуя, что внутри его все холодеет. – Неделю? Месяц?…

– Может, не надо ему сразу говорить, Анатолий Яковлевич? – Тревожно зашептала медсестра. – Может это для него шоком будет, и он снова это… заснет?

– Ничего, ничего, – весело ответил врач, – легкий психологический шок ему сейчас даже полезен, это его сознание слегка растормозит. А насчет «заснет» – не беспокойтесь, в литературе описано, что они после летаргии еще долго обычным сном заснуть не могут. Так что бессонница на ближайшие дни и месяцы ему обеспечена. Вы, молодой человек, – сказал врач, внимательно глядя в глаза Андрея, – проспали десять лет с лишнем.

– Лет?!

– Да-да, именно лет, я не оговорился, – добавил Анатолий Яковлевич, потирая руки (историю болезни он положил на тумбочку Андрея), – читаем, – он снова взял историю Андрея и открыл первую страницу. – Вас привезли в первое неврологическое отделение больницы имени Боткина 20 февраля 1975 года. Сейчас вы находитесь в реанимационном боксе той же больницы, и на дворе 21 июля 1985 года. Так что вы, молодой человек, можно сказать, местная достопримечательность, ископаемое, мастодонт, музейный экспонат, так сказать! На вас посмотреть каждый день студентов водят. Такая продолжительная летаргия, можно сказать, анабиоз – редчайший случай. Сердце раз в полминуты бьется, дыхание и того реже – прямо таки, кадавр – труп, в переводе с латыни, только не разлагается и в питании нуждается. Ну, естественно, сами вы кушать не могли, приходилось вам через трубочку и через капельницу питательные жидкие смеси вводить.

Андрей потрогал трубочку, торчащую из носа.

– Так вот, значит, зачем трубка, – сказал он уже более уверенно и отчетливо. – А впрочем я и сам догадывался, зачем она вставлена, я, похоже, когда-то медицину изучал….

– До того, как вы заснули, вы были студентом Первого медицинского института, наш коллега, так сказать. К сожалению, ваш академический отпуск несколько затянулся, так что не исключено, что с вашим восстановлением в институте могут быть проблемы, не знаю, какие там сейчас порядки.

– Так, сколько же мне лет? – Упавшим голосом спросил Андрей. Я, когда очнулся, мальчиком десятилетним себя ощущал, а потом понял, что нет, вроде, не мальчик….

– Да, какой мальчик, тридцать лет вам, – сказал врач, глянув в историю болезни. – Так сказать, мужчина в самом расцвете сил, как Карлсон, который живет на крыше. Припоминаете такого героя? – Доктор снова внимательно глянул в глаза Андрею, словно пытался оценить, достаточно ли тот включился в привычные имена и образы.

– Прекрасно помню, – ответил Андрей, в памяти которого тут же всплыли детали истории о Карлсоне, описанной в бессмертном произведении Астрид Линдгрен. – Все, что вы мне говорите, я прекрасно понимаю и, похоже, достаточно хорошо могу ориентироваться во внешнем мире. У меня – другая проблема, помимо общей слабости, естественно. Я совершенно забыл события моей жизни. Я даже своего лица не помню, и отца с матерью.

– Ну, такое вполне может быть, – развел врач руками, – думаю, вскоре вы все вспомните, когда мать свою увидите, домой вернетесь, встретите своих родных, близких. Вы же не проснулись полным идиотом, и быстро восстанавливаете ассоциативные связи, когда слышите знакомые слова и понятия. Ваше сознание столько лет находилось в пассивном состоянии, что такая утрата памяти вполне естественна. Очевидно, все события, находившиеся на уровне коры до приключившегося с вами несчастья, опустились глубоко в подкорку, и их нужно снова на поверхность сознания вытаскивать. Как только возникнут знакомые ассоциации, вы все вспомните. Ведь часто так бывает, что мы забываем какие-то события в нашей жизни, но как только появляются ассоциации, связанные с этим событием, все вспоминается. Так что не беспокойтесь, не перегружайте мозг, все вернется в свое время. Вот только вставать вам пока рановато, ваша мышечная система атрофировалась за эти годы, так что ходить придется учиться заново, и разумеется, в сопровождении медперсонала. Но не переживайте, думаю, что все быстро восстановится, и тогда, через пару недель, мы выпишемся, вы и так тут слишком долго занимали больничную койку. А пока отдыхайте, скоро сюда зайдет психолог и немного с вами побеседует, мы же позвоним вашей маме, сообщим ей радостную весть. Если все будет нормально, скоро переведем вас в общую палату в неврологическое отделение. – Доктор ободряюще потрепал Андрея по плечу, и они с медсестрой оставили Андрея в одиночестве.

Через час пришел врач реаниматолог (Анатолий Яковлевич, как выяснил Андрей, был заведующим реанимационного отделения), осмотрел Андрея и вынул из носа зонд для питания. Затем медсестра принесла завтрак – жидкую овсянку и стакан слабенького чая, и Андрей – правда вначале не без труда – самостоятельно поел впервые за десять лет. Позже, в течение дня приходили разные врачи, посмотреть на местный экспонат, задавали Андрею всякие вопросы, щупали пульс, делали кардиограмму и энцефалограмму, сообщили, что работа сердца и биоэлектрическая активность мозга в пределах нормы, правда несколько преобладают Тэта-волны, но ничего удивительного, после стольких лет летаргического сна.

В довершение медсестра его побрила, и Андрей попросил принести зеркало, чтобы вспомнить свою внешность. В первый момент на него глянул незнакомый молодой человек с красивым, но сильно исхудавшим лицом и желтоватой пергаментной кожей, но вскоре он стал припоминать детали своей внешности, и был приятно удивлен, что не особенно постарел за эти десять лет. И еще он вдруг вспомнил, как стоит напротив зеркала и дотрагивается пальцем до его поверхности, а затем, по мере отведения руки, из зеркала появляется его двойник, и начинает вести самостоятельное существование. При этом, хотя картинка выглядела достаточно неправдоподобной, держалась полная уверенность, что все это он наблюдал воочию, и подобное невозможное явление его тогда ничуть не удивляло.

«Нет», – подумал Андрей, – «все же, наверное, крыша слегка съехала. Где это видано, чтобы отражение из зеркала выходило? Не могло такого быть»!

В этот момент дверь палаты распахнулась, и в бокс вбежала незнакомая, пожилая женщина с заплаканным лицом. Она бросилась к Андрею, сжала его лицо ладонями и начала целовать в веки, щеки, лоб. Затем сильно прижала его голову к груди, и как-то по-стариковски запричитала:

– Господи, Андрюшенька, сынок, очнулся! Уж не верила, что снова глаза твои ясные увижу! Каждый день в больницу к тебе еду и думаю: «Сейчас скажут, что сердце остановилось, и тебя в морг отвезли». Я и к телефону-то со страхом – особенно первое время – подходила, думала, сейчас скажут, что ты умер…. И так десять лет! Я за это время совсем извелась, состарилась раньше срока…. Ну, скажи, скажи что-нибудь! – Добавила она, видя, что Андрей ее явно не узнает.

– Здравствуй, мама, – смущенно пробормотал Андрей. Он вглядывался в это заплаканное лицо, с темными мешками под глазами, и ему вспоминалось другое, гораздо моложе и привлекательнее, с редкими морщинами и другой прической, и в его памяти воскресал образ той, которую он звал своей мамой, которую всегда очень любил, но стеснялся своих чувств, с которой был сдержан, а в последние несколько лет весьма холоден. Одна за другой, словно свечи от руки лакея в гостиной прошлого века, в его памяти всплывали бесчисленные сценки из его детства, отрочества и юности, в которых фигурировала эта, в его воспоминаниях молодая, а теперь сильно состарившаяся и подурневшая женщина.

Вот мама, облаченная в одежды Деда Мороза (тогда им не узнанная) вытаскивает из красного мешка с блестящими, вырезанными из фольги звездами огромного плюшевого мишку (впоследствии этот мишка становится его любимой игрушкой), и говорит смешным басом: «Слышал я в нашем лесу, что этот мальчик, совсем уже большой, а до сих пор молоко из бутылочки пьет. Стыдно, Андрюша, все дети в твоем возрасте уже давно молоко из кружечки пьют, а ты – все, как маленький! Обещай мне, что завтра же вы с мамой эту бутылочку за забор забросите, и ты начнешь молоко вот из этой кружечки пить». И с этими словами ряженая мама достает фаянсовую кружку с разноцветными цветочками. А Андрей стоит посреди комнаты, силится не зареветь, и думает, какой это мерзкий старикашка, и откуда он знает тот постыдный факт из его биографии, что ему уже пять лет, а он до сих пор пьет молоко только из специальной градуированной бутылочки с выдавленными цифрами.

А вот они с мамой сидят, обнявшись на мягкой софе, и мама рассказывает ему импровизированную историю немецкого ефрейтора Пука на советско-германском фронте. В памяти Андрея всплывает ее озорной голос, напевающий от имени этого многострадального ефрейтора, который постоянно мается животом, накладывает в штаны по любому поводу, и вообще – редкий трус и идиот, разухабистую песню про таинственного Мальбрука, который собрался в поход, но так же, как ефрейтор, занедужил животом, и в конце концов помер от поноса. Заканчивается же эта песня тем, что Его жена Елена

Сидела на горшке

И жалобно свистела

С бумажкою в руке.

Потом Андрей узнал, что в настоящих словах этой старинной песни, времен войны с Наполеоном, фигурирует вовсе не «свистела», а нечто более соответствующее описанному процессу, но, как видно, мама не хотела воспроизводить при сыне столь неприличные подробности.

А вот более поздняя сцена из его жизни. Андрей сидит за праздничным столом рядом с симпатичной пухленькой девушкой в белоснежном свадебном платье («это – моя жена, Леночка», вспыхнуло в памяти Андрея) в окружении гостей, а мама стоит с бокалом шампанского в руке и произносит тост за здоровье молодых: ее сына и новоиспеченной дочки. Тост естественно заканчивается синхронным ревом гостей «горько», а Андрей, которому уже смертельно надоел этот обязательный свадебный ритуал, неохотно целуется с Леночкой, которая, в отличие от него, явно довольна происходящими событиями. А затем, словно перебивка кадра, уже совершенно противоположная сцена. Андрей стоит у гроба, в горле у него ком с трудом сдерживаемых слез, а в гробу лежит Леночка все в том же свадебном платье невесты, и словно бы смотрит на него с укором сквозь закрытые веки. А в голове Андрея кружится, словно на испорченной пластинке только одна фраза: «Прощай, мое Солнышко, я тебя никогда не забуду».

Эти сцены запустили череду других, и Андрей понял, что память его начала по кусочкам восстанавливаться. Одна сцена, словно за ниточку вытягивала из небытия другую, а та – следующую.

– Что с тобой, сынок? – Раздался испуганный голос мамы, и Андрей почувствовал, что его трясут за плечо. – Тебе плохо?

Андрей стряхнул поток воспоминаний и включился в поток действительности.

– Не пугайся, мама, – сказал он бодрым голосом, – я сейчас за несколько секунд словно бы значительный кусок жизни снова прожил. Я ведь с момента пробуждения и до твоего прихода, совершенно не помнил свою жизнь до того, как летаргическим сном уснул. Помнил только, что меня Андрей Данилов зовут – но при этом идиотом себя не ощущал, понимал, что вокруг происходит, и даже некоторые медицинские познания обнаружил. Мне потом Анатолий Яковлевич подтвердил, что я в медицинском институте учился. А как только тебя увидел, вдруг все стал вспоминать. Ты даже себе не представляешь, как это страшно, не помнить, кто ты такой, как жил и кем был. Кстати, тебя я тоже совсем не помнил, и вдруг появляешься ты, я тебя вспоминаю – правда, гораздо моложе – и вся моя жизнь по кусочкам начинает в сознании восстанавливаться! Наверное, в этот момент я вел себя несколько неадекватно….

– Да нет, просто застыл и глаза остекленели. Я испугалась, что ты снова в летаргию впадаешь…. Моложе, говоришь, была? – Мама, очевидно, была задета, как любая женщина, которой напоминают о возрасте. – Так ведь десять лет прошло, мне сейчас пятьдесят четыре, а слез я столько за это время выплакала, что выгляжу, наверное, совсем старухой….

– Да, что ты, мамочка, – начал успокаивать ее Андрей, – совсем не старуха, просто я тебя немного другой помню: и покрасилась ты, и прическу другую носила, и платья этого не было…. Я к тебе теперь уже почти привык, на самом деле ты не особенно изменилась.

– Где уж там, «не особенно», – горько сказала мама, – горе и годы не красят…. Ладно, что мы все обо мне, как ты…, хотя, что я глупости спрашиваю, хотела сказать «поживаешь». Это же все мы за эти десять лет большую жизнь прожили, а для тебя все равно, что мгновение прошло, тебе же, по сути дела, как было двадцать, так и осталось, ты и внешне-то не особенно изменился, только исхудал сильно.

– Ты знаешь, – Андрей как-то странно посмотрел на мать, – у меня такое чувство, что это не совсем так, такое ощущение, что я все эти годы жил, только не здесь, а в каком-то другом мире, правда не могу его пока припомнить. По крайней мере – это не то, что заснул и тут же проснулся….

– Как это «жил в другом мире»?! – Мама снова глянула на Андрея с тревогой. – Ты же спал! И потом, что это за «другой мир такой»? Наверное, сны видел, а сейчас в твоей голове все немного перепуталось. Надо будет у доктора спросить, видят ли люди в летаргическом сне сновидения…. Вообще-то я, например, всегда помню, какие события происходили во сне, какие наяву.

Андрей смутился.

«Не хватало, чтобы она меня за ненормального приняла, надо следить за тем, что говорю»! – Андрей припомнил, что раньше, в прежней жизни происходили какие-то необычные события (астральные путешествия пока не всплывали в его памяти), и он никогда не делился этим с мамой, чтобы не встревожить ее материалистически воспитанный разум. Тем не менее он отчетливо чувствовал, почти был уверен, что эти десять лет не спал, не видел сны, но жил полнокровной жизнью, хотя было совершенно не понятно, как такое может быть, к тому же никаких конкретных событий он пока припомнить не мог.

– Да, это, наверное, сны были, – Решил Андрей успокоить маму, – наверное, когда десять лет спишь, то во снах фантастическую жизнь проживаешь, а, поскольку это происходит очень долго, то кажется, что реальную жизнь прожил. Правда, что мне снилось, я вспомнить пока не могу, но что тут удивляться, я свою реальную жизнь вспоминать начал только когда тебя увидел…. Кстати, знаешь, какая сцена была в моем сознании, как только я проснулся? Помнишь, мы с тобой, когда я мальчишкой был, в Трускавец ездили? Так вот, стоит перед глазами картина, как живая, что к калитке подъезжает такси, и я бегу помогать маме с дочкой, которые из этого такси выходят, и потом тащу через сад тяжеленные чемоданы, и мы с этой девочкой болтаем, как старые знакомые…. Казалось бы, совершенно пустяковая сцена, а как запомнилась! Всю остальную свою жизнь забыл, а такой пустяк, да еще из раннего детства в памяти остался.

– Ты что-то путаешь, – сказала мама, пожав плечами. – Я хорошо помню нашу поездку в Трускавец, и маму с дочкой, которые в соседнем доме поселились. Очень симпатичная девочка, и я тебя все время подзуживала, чтобы ты с ней познакомился – одному-то скучно. Но ты тогда таким букой был, и утверждал, что с девочками никогда дружить не станешь. Правда, она тебе явно понравилась, я видела, что ты все время за ней следишь, и однажды у тебя даже какая-то странная фантазия возникла, когда мы церковь посмотреть ходили, будто ты ее там около икон встретил, и с ней разговаривал. Но я все это время тебя из внимания не выпускала, и точно знаю, что никакой девочки рядом не было. Все же с тобой, наверное, тогда галлюцинации приключились, а не фантазии, иначе, зачем было такую безделицу выдумывать, и так искренне удивляться, что я этого не видела. Наверное что-то с тобой уже тогда было не так, ведь и летаргический сон на пустом месте не мог возникнуть. Правда я с врачами говорила – никто ничего толком об этом заболевании не знает.

– Не подносил чемоданы, говоришь, – с сомнением покачал головой Андрей. – Странно, а мне казалось, так оно и было в действительности…. Ну, Бог с ним, – решил пока оставить он эту тему, – ты мне скажи – правда я уже многое припоминаю – насчет моей жены. Отчего она умерла, она же совсем девочкой была? Этот момент у меня как-то пока не всплывает.

– Под машину она попала, – пряча глаза, сказала мама. – Может, не надо об этой трагедии, ты еще так слаб!