- -
- 100%
- +
12
Когда кто-то умирает, на небе загорается звезда, – так мама говорила, когда умерла бабушка – но утром не видно звёзд. Когда кто-то умирает, на экране рядом с именем появляется красный крест. Спросонья его очень легко перепутать со звездой.
Когда Надя открыла глаза, свет разлился по всей крошечной комнате. Электрические лампы не горели, никто не говорил механическим голосом, смятая простыня не смотрела угрожающе. Вообще все было бы хорошо, если бы не экран над головой.
Напротив имени Рины стояла белая буква А. Надя решила, что это «алиби». Напротив имени Коли стоял красный крест. Здесь не надо было ничего решать. Надя улыбнулась про себя и подумала, что ей совсем не жаль и что иронично вышло – виновник торжества первым покидает праздник.
Часы показывали половину девятого. Маленькая аккуратная дверь обнаружилась справа от кровати, а за ней – совсем уж крошечная уборная. Надя нескоро привела себя в порядок, стараясь поменьше смотреть в зеркало.
– Город просыпается.
Мир резко наполнится звуками, как широкий коридор наполнился помятыми, растерянными людьми. Одни здоровались, другие сразу повернули к гостиной. Надя присоединилась ко вторым.
Большой стол накрыт, конечно, не был, если не считать остатков вчерашнего торжества. Если бы не гуляющий вдоль тарелок ветер, можно было бы подумать, что время остановилось и не было странной ночи и механического голоса. Игра не началась, можно снова бродить по старому дому, сидеть с ногами на подоконнике и…
– Хороший подарок имениннику, – заметил Алекс. Откинувшись на спинку стула, он жевал яблоко, будто обстановка ничуть его не смущала.
– Коле везёт вечно быть первым, – хмыкнул Руслан, косясь на камин, спящий, тихий, чёрный от вчерашнего огня. Было в нем что-то жуткое.
Надя как раз подумала, что хорошо бы разжечь огонь, так, для атмосферы, и сходить на кухню, поставить чайник, когда Алекс спохватился:
– Он сам-то где?
И все сразу заметили, что один из стульев пустует.
– Я позову его. – Крис выскользнула из-за стола. Еся хотела было её остановить, но передумала.
– Я стучал к нему, – пробормотал Руслан.
Часы смеялись некрасивым временем 9:13. Надя подумала, что есть что-то странное, неправильное в огромном количестве часов в этом доме. И услышала крик.
Она поняла сразу. Она вскочила и в числе первых вылетела в коридор. Она вспомнила и красный крест, и плохое предчувствие, и сожженные приглашения. Но мысль ползла так медленно, что осознала все Надя только на пороге спальни.
Руслан пытался оттащить Крис от кровати. Слышны были только его настойчивый шепот и свист сквозняка. Надя чувствовала взгляды за спиной – тринадцать человек – слишком много для одной крошечной спальни. Двенадцать – мало. Так мало, что почти вся комната осталась заполнена вязкой, липкой пустотой.
– Надя, Надя, ты же врач, ты можешь помочь, ты… – голос Крис сорвался то ли всхлипом, то ли вздохом.
– Здесь ничем не поможешь, – прокомментировал кто-то за спиной.
Надя не видела и не слышала ничего.
Руслан оттащил Крис от кровати в угол комнаты, усадил её прямо на пол и сам сел рядом. Надя смотрела, как он наклоняется над её ухом, держит за плечи, гладит по голове, потом вдруг встряхивает или хлопает по щеке, и опять что-то шепчет. Это было очень важно, важнее того, что Надя могла увидеть на кровати.
Кто-то вскрикнул, хлопнул дверь. Одеяло лужицей разлилось по полу. Рядом распласталась, раскинув рукава, белая пижама.
Не смотреть, не смотреть, не смотреть.
Надя с трудом сглотнула – так сухо было в горле, и подняла глаза. Он как будто спал. Также расстегнуты были две верхние пуговицы рубашки, на лицо падали волосы, губы замерли в полуулыбке. Но не должно было быть бурых пятен на белой простыне. Не должно было быть на голове такой натуральной спекшейся крови.
– Стреляли в голову, – кто-то говорил, но далеко и невнятно, будто Надя разучилась слышать. – Думаете, это?..
Не думать, не думать, не думать.
Надя нащупала дрожащими руками стену. Она думала, пока в потоке рук и голосов выходила из проклятой комнаты, думала, пока сползала спиной по стене, так приятно холодящей затылок, думала, даже когда чувствовала, что плечо сжимает чья-то ладонь. Надя думала, как все нелепо получилось, как в дешёвом триллере.
Настоящая смерть не похожа на то, что показывают на экране. Надя ощупывала горящее лицо, липкую шею. Под тонкой кожей билась, судорожно, быстро, такая же тонкая жилка. Сердце колотило в грудь. Глупое, знает же, что никто не откроет.
Темнота была горячая, пушистая и такая большая, что не оставила места воздуху, и дышать было сложно. Потом в темноте появилось лицо. Надя готова была увидеть кровь на виске, но лицо оказалось очень даже живым.
– Вставай. Ты-то труп не в первый раз видишь.
И Надя встала, отмечая, что снова дышит, слышит и видит, пол под ногами, потолок над головой, и только щека горит от пощёчины.
– Так-то лучше, – попытался улыбнуться Руслан. – Выпей.
Стакан почти не дрожал в руках, и Надя залпом опустошила его.
– Ты извини. Так быстрее, и работает безотказно. – Улыбка дрогнула. По лицу пробежали помехи. Горячая и пушистая темнота спряталась в глубине глаз. – Пойдем.
Руслан протянул руку, и Надя коснулась горячей, как пустота, ладони, осторожно, кончиками пальцев. Идти было на удивление легко. Ноги не подгибались и даже не дрожали, исчезла сухость в горле, только сердце продолжало бежать куда-то, обгоняя стук шагов.
Крис плакала. Пустые красные глаза выдавали её с головой. Ладони и щеки у неё были в красных разводах, руки мелко, страшно дрожали. Надя посмотрела на свои белые, но совершенно спокойно лежащие на коленях руки. Это нормально – плакать, бояться, сходить с ума, чувствовать хоть что-нибудь, когда в спальне лежит с простреленной головой товарищ, а за столом сидит его убийца. Но Надя не чувствовала ничего.
Руслан встал за спиной Крис, положив руки на спинку стула. Мрачная строгая фигура защитника над сгорбленной хрупкой фигуркой. Юра и Саша держались за руки и смотрели друг на друга такими глазами, что Надя сразу отвела взгляд. Еся не знала, куда себя деть. Она тоже не плакала и не тряслась от страха, и Надя почувствовала себя немного увереннее.
– Все здесь? – спросил Руслан и осекся – понял ошибку.
Он стоял, один из всех, невозмутимый, элегантно-аккуратный, будто не ползал по полу на коленях и не оттаскивал девушку от тела друга. Солнце светило ему в спину: чёрные волосы казались ещё чернее, бледная тонкая кожа – бледнее, глаза… Они по-прежнему были похожи на прожженные дыры на очень хорошей старинной бумаге.
Из-за стола поднялась фигурка в широкой нелепой футболке. Фигурка наклонила голову, над пушком коротких рыжих кудряшек вспыхнуло солнце. Это было бы мило, если бы то же солнце не расплавилось в янтарно-рыжих, нечеловеческих глазах.
– Мелкая? – воскликнул Алекс, и Надя вспомнила: игровой клуб, напряженная партия… Что-то происходило с этой девчонкой в разгар игры, и с детского личика начинали смотреть грязно-рыжие, горячие глаза.
– Я вчера догадалась. Мне рассказывали про эти квесты.
– И откуда, позволь узнать, у тебя знакомые из таких кругов? – съязвил Алекс. Он не хотел ничего плохого – у него руки тряслись, как в судороге. Анита оставалась неправдоподобно спокойной.
– Ты мало обо мне знаешь.
– Да уж, теперь вижу, – пробормотал Алекс и опрокинул в себя стакан. Что-то Наде подсказывало, что внутри была совсем не вода.
– Они ходят по клубам и собирают таких, как, – Анита кивнула в сторону коридора. – Они давно нас заметили, слишком часто мы ходим в клуб.
Один и тот же столик, одно и то же место – такие сборы были традицией. Наде они даже нравились. Кто бы мог подумать, что посиделки в простом игровом клубе с друзьями доведут их до запертого в неизвестности дома и тела на белых простынях.
– Это не игра, друзья, – заключила Анита. – Это война.
Именно такой должна быть тишина на войне. Все сидят за одним столом, протянешь руку и коснешься чужого плеча. Все смотрят друг на друга с подозрением, страхом, недоверием. Все чувствуют, как сквозняк пробегает по ногам от заштрихованного решёткой окна к коридору, о котором очень не хочется думать. Все знают, что Анита права, что ночью снова будут стрелять, и никто ещё не может в это поверить.
– Но зачем нам играть по их правилам, если мы все поняли? – На ноги поднялась третья фигура, на этот раз незнакомая. Высокий крепкий парень в лёгкой белой рубашке, на фоне которой смешно выглядели рыжевато-соломенные волосы – это он вчера сказал, что на играх пропадают люди.
Анита то ли хмыкнула, то ли усмехнулась. Рядом с Рыжим она выглядела совсем ребёнком. На кукольном личике поблескивали простые человеческие глаза, на щеках появились ямочки-улыбки.
– Думаешь, ты первый? – тем более странно прозвучали её слова. Рыжий был выше на две головы, но от насмешливого голоса Аниты весь как-то съежился. – Здесь везде глаза. Они видят все, что мы делаем, слышат все, о чем мы говорим. Если кто попытается нарушить правила, его сразу выкинут из игры.
«Тот, кто покидает игровую территорию, выбывает из игры».
По спине побежали мурашки.
– У нас один вариант – играть партию, как мы обычно играем. – Анита села и потянулась к тарелке с печеньем. Это была ошибка. Надя заметила, как дрогнула её рука.
Никто не пошёл на кухню. Почему-то очень важно было не выпускать остальных из виду, будто и при свете дня убийца мог достать пистолет. Сидя за одним столом, все разбились на группки. Юра не отпускал руку Саши, что-то нашептывал ей на ухо, а сам не прикасался к еде. С другой стороны к Саше наклонился Рыжий. Он выглядел скорее задумчивым, чем напуганным, и то и дело косился на Аниту. Анита же, одна из немногих, спокойно завтракала и смотрела в окно. Руслан не отошёл от Крис. Его чёрные пустые глаза будто смотрели внутрь самих себя и зарывались все глубже, глубже. Так глубоко, чтобы никто не достал. Еся отошла к подоконнику и тихо постукивала по нему ногтями. Её лица Надя видеть не могла.
– Ты поешь что-нибудь, – раздался из-за спины шепот. Надя вздрогнула и резко поняла, что откровенно пялится на людей за столом, будто пытается…
Нет, об этом она подумает потом, в одиночестве.
От одного вида еды становилось плохо, но Вика отступать не собиралась. Под её чутким взглядом Надя налила холодный чай и надкусила бутерброд с сыром.
На тарелку упали чёрные крошки и встали ровным треугольником. На них смотреть было легче, чем в глаза-хамелеоны. Надя жевала бутерброд, оттягивая момент, когда придётся заговорить, и думала, какого цвета будут глаза, когда ей придется оторваться от тарелки.
Голубые, и на дне – маленькие солнца.
Вика сама была похожа на маленькое солнце. Миниатюрная, женственно-красивая, тише тени, она появлялась из ниоткуда, когда нужна была больше всего. Детские ямочки на щеках, вздернутый носик и тонкие, будто бумажные губы странным образом гармонировали со взрослостью, которую Надя не смогла бы объяснить. Вика, ровесница Нади, выглядела сильно младше своих девятнадцати, и при этом казалась взрослой женщиной, застрявшей в теле девчонки.
– Сначала надо успокоиться, – прошептала Вика.
– Ты, кажется, спокойна и без… прости.
Ложка звякнула – громко, оглушительно. Надя поморщилась.
– Это нервы.
Вика не сказала, что все нормально или будет хорошо. Она никогда не говорила глупости. Вика вообще говорила мало, но её присутствие необъяснимым образом успокаивало. Вике ужасно хотелось доверять, просто посмотреть в глаза и выложить все, что грызется внутри. Надя прикусила губу – не время.
Тянулись бесконечные минуты. Тихие голоса попрятались по углам гостиной. Тишина пожирала их, и Надя не могла расслышать ни слова. Время завтрака давно закончилось, смысла сидеть в гостиной больше не было, но никто не брал на себя ответственность встать первым.
Вика словно почувствовала, что Надя готова, и потянула её за руку. Не обращая внимание на обступившие их со всех сторон взгляды, девушки вышли из гостиной и, не сговариваясь, направились в маленький кабинет.
Вика влезла на подоконник, осторожно подобрав подол лёгкого платья. Надя вскарабкалась следом.
Здесь тишина была другой, пыльной и ласковой. Сюда не добрались лапы невидимой войны. Здесь можно было не считать минуты и спокойно молчать, сидя лицом к лицу.
– Знаешь, я не буду сегодня голосовать, – сказала Надя, потому что надо было сказать хоть что-нибудь, чтобы понять, что ещё не разучился говорить.
– Знаю. Я тоже не буду.
Надя знала, что Вика так ответит, что посмотрит сквозь размытое отражение в оконном стекле и закроет на секунду глаза – единственная слабость, которую она может себе позволить.
– Но говорить придётся. Они будут обсуждать все… – Вика махнула рукой. – Это.
Как за столом в игровом клубе. Будто на кону карточка, а не жизнь.
– Я предпочитаю думать. – Сложно было назвать улыбкой ту трещину, которая рассекла губы Вики.
– Ты поэтому здесь? – Надя ответила такой же надтреснутой улыбкой.
– С тобой можно не говорить.
Они долго не говорили. Солнце поднялось высоко. За приоткрытой дверью то и дело клацали шаги. Иногда они останавливались, и дверь слегка шевелилась, но не открылась ни разу.
Вика думала. Иногда её губы беззвучно шевелились, приподнимались брови, глаза бегали по комнате – теперь они были темно-зелеными. Надя вспоминала ночь, один единственный момент ночи – её выбор. От мысли, что этот выбор придётся делать ещё не один раз, немного подташнивало.
Не страшно ошибиться за игровым столом.
В дверь постучали. Вика спрыгнула с подоконника.
Но ошибиться здесь, когда…
Дверь открылась, и в кабинет вошла Рина. Живая. Ни ровной дырочки на виске, ни крови на рубашке.
Страшно. До дрожи.
Надя рассматривала Рину, будто не видела её утром. Вся резкая, острая, будто начерченная по линейке, она вскинула голову. Собранные в пучок волосы ударили по щеке. Она стояла точно напротив окна, скрестив на груди руки, по-мужски широко расставив ноги. Столько уверенности было во всем её облике, что Надя подумала: «Если кто и выиграет, так Рина». Та, кто выигрывает чаще всех остальных вместе взятых.
– Можно тебя на минутку.
Глаза Рины сверкнули металлом. Вика уже хотела выйти, когда Надя опередила её.
– Оставайтесь. Я пойду, пройдусь.
Рина приподняла тонкие белесые брови. Вика открыла было рот, но вслух ничего не сказала. Надя оставила их вдвоём, уходя, закрыла до щелчка дверь, и спустилась на первый этаж. Эхо бежало следом. Но даже эхо устало и осталось лежать где-то между пролетами. Спустилась Надя в полную тишину.
Первый этаж спал. Поскрипывал под ногами пол, смеялись занавески, но тяжёлые двери были неподвижны, из-за них не доносилось ни звука.
Надя остановилась у окна в коридоре. Здесь не было решетки, и сад выглядел совсем живым. Душный воздух был так пропитан чем-то терпким, дымно-горьким, что даже дом задыхался. Дом один, что говорить о двенадцати людях внутри него?
Надя закрыла глаза. В окно билась ветка старой сирени. Но можно представить, что это клен. Шуршали занавески. Можно представить, что шуршит упаковка сухариков. Тёплый солнечный свет ласкался к щекам.
Три мафии – как крепко они должны держаться друг за друга теперь, когда поняли, что им придётся делать. Одна триада – убийственная роль: или остаёшься последним, или умираешь. И город. Город должен победить.
Под одной крышей собралось много хороших игроков. Надя представила, что эта партия не будет для них последней, и думать стало немного легче.
Два убийства, но жертва одна. Что это может значить?
Мафия и триада выбрали одну жертву.
Красотка пришла к триаде и, дав алиби, лишила способностей.
Доктор сделал правильный выбор.
Как же Надя хотела верить в последнее.
Если бы все было не взаправду, за кого она голосовала бы?
Надя перебрала в голове имена. С закрытыми глазами легко было представить стол в игровом клубе и чёрные маски перед лицами. Кто-нибудь да подумал бы на Рину. Но Надя лечила её, почему-то это было важно.
За мысленным столом пришла Надина очередь выбирать.
Руслан поднял палец.
Почему?..
– Надя? Ты что здесь делаешь?
Картинка рассыпалась. На месте воображаемой чёрной маски появилось вполне реальное лицо Еси.
День смазался в памяти Нади, растекся по полу солнечными разводами. Он был одновременно настолько пустым и настолько сложным, что никак не походил на реальный. Надя то снова оставалась наедине с мыслями, то перекидывалась парой бесполезных слов с Есей. Когда день уже уверенно перевалил через половину, Еся объявилась снова с тарелкой бутербродов и предложила Наде посидеть в бывшем будуаре.
Они расположились по традиции – если традиция может появиться за один день – на широком подоконнике друг напротив друга.
– Как Крис?
– В порядке. Насколько можно быть в порядке после такого.
Надя не спросила: «Как ты?». Такие вопросы в лицо не задают.
– Я бы расспросила Крис, но после этого… ты понимаешь. – Еся опустила глаза и вдруг показалась Наде совсем маленькой. Ей же от силы семнадцать, а то и меньше. Она школу ещё не закончила. Но Еся подняла голову и снова стала ужасно взрослой: – Расскажи обо всех. Пожалуйста.
В другой ситуации просьба прозвучала бы странно, но лимит странностей в этом доме исчерпался ещё вчера. Надя устроилась в кресле, подобрав под себя ноги. Еся сочла это за согласие и подвинула поближе стул.
– Я сама в Москве чуть больше года. В компанию меня Крис затянула. Мы познакомились на первом курсе. Не в универе, конечно, в автобусе. Глупая история. Я никого здесь не знала, и Крис…
– Первая настоящая подруга, – Еся не перебила. Она подняла с пола потерянную мысль и вставила её в нужное место. – Крис рассказывала. Больше, чем о тебе, она говорила только о Коле.
От Еси первой Надя услышала это имя.
– Он был её одноклассником в старшей школе. Поступил на физфак, там сошёлся с Русланом и Лексом. Все трое однокурсники и игроманы. Они и основали клуб мафии. Он втянул Крис, Крис – меня. Потом пошло по цепочке. В последний раз нас было одиннадцать.
– Расскажи, – снова попросила Еся и наклонилась к лицу Нади, будто их могли подслушать. Слова полились сами.
– Руслан… странный. Кажется, учился он в интернате, никто точно не знает. Аристократ, нигилист и немного не в себе, не нашего времени человек, – Улыбка острая. Надя с радостью не стала бы улыбаться, но голос сорвался и надо было заполнить паузу. – Лекс… Лекс, потому что и Саша, и Алекс у нас уже есть, не суть, не важно, он…
– Та ещё птица, – подсказала Еся. – Тот высокий, зеленоглазый, в солнечных очках?
– Точно. Я о нем ничего не знаю. Разве что денег у него хватает, и с семьёй история какая-то тёмная. Честно, у него столько масок, что я бы ему не доверяла.
Надя вообще-то не любила обсуждать людей за спиной и новеньких вводить в компанию никогда не умела. Её бы кто ввёл. Но этот странный день перевернул все с ног на голову. И Надя говорила, перебирая вместе с Есей лица и имена:
– …Аниту к нам никто не приглашал. Она в клубе пробилась на одну партию и так и осталась. Ей четырнадцать, но играет чуть ли не лучше всех. Она хорошая, конечно, но есть что-то, – Надя не договорила: «В глазах…»
– … Рина у нас лучший игрок, это любой скажет. Она одна побеждает чаще нас всех вместе взятых. Говорит мало, выглядит немного пугающе, но это сначала. Она в педе учится, первый курс. И детей очень любит…
– … Вика психолог, все чувствует, все знает, появляется, когда нужна, уходит, когда хочешь побыть один. Я ей верю, как себе…
– …Саша солнышко…
– …Юра – сама надежность, настоящий джентльмен…
– А этот, зачесанный, – Еся сделала неопределённый жест рукой. Это не требовалось. Надя знала, кто остался.
– Алекс. – Она хотела сказать: «Та ещё сволочь». Но описание вышло бы слишком коротким. – Он Лекса одноклассник. Знаешь, его или принимают, или ненавидят. Своеобразный человек.
Мудреное вышло слово, но Еся нахмурился и кивнула. Поняла. У неё на лбу был подробно расписан весь поток её мыслей, но так быстро и неразборчиво, что Надя не пыталась прочесть.
– Вы знакомы так долго и так мало друг о друге знаете, – заметила Еся.
Солнце падало все ниже. Время узнать ещё будет. Одна ночь в этом доме больше, чем жизнь.
– О себе расскажи хоть.
Еся спрятала глаза, пальцы забегали по подоконнику. Она не привыкла просить. Она не привыкла даже просто говорить вот так, с едва знакомым человеком. Обстоятельства вынуждали. Почему-то эта мысль больно кольнула под ребрами. Ей назло Надя рассказала и про скучное детство далеко от столицы, и про ожидания родителей, и про друзей, которых всегда было так мало, и про бешеный год в меде. Еся не перебила ни разу, а потом просто повернулась к окну и, будто случайно, коснулась кончиками пальцев запястья Нади.
Это было лучше любой поддержки. Это было понимание.
Старая сирень пронзила солнце. Кровь сочилась из его раненого бока и растекалась по подоконнику.
Надя поняла, что рассказала гораздо больше, чем хотела.
Еся пробормотала что-то про Крис и убежала. Сквозняк захлопнул за ней дверь.
Надя поняла, что Еся не рассказала ничего.
Ноги затекли. Пора было возвращаться наверх, но от одной мысли о гостиной по спине бежали мурашки. Назло здравому смыслу Надя пошла в библиотеку. Внутри сидели трое. Когда Надя открыла дверь, они одновременно вскочили и спрятали за спину руки, как заговорщики.
Библиотека принадлежала им. Здесь была их пыльная, лохматая тишина, их часы отбивали их секунды, их ветер облизывал ноги, их закатный свет сочился сквозь приоткрытые шторы. Здесь не было места для чужого. Библиотека встопорщилась и зашипела, как кошка.
Надя честно хотела уйти. Но Саша неожиданным прыжком оказалась рядом и схватила её за руку.
– Ты не мешаешь, – сказали искусанные губы.
«Пожалуйста, останься», – сказали растрескавшиеся глаза.
Надя не смогла не остаться. Саша потянула её вглубь комнаты. Там, где недавно стояло три стула, появился четвёртый, а у Юры волосы упали на лоб. Надя подмигнула ему и получила улыбку в ответ. Никто, кажется, не заметил.
– Вы же незнакомы! Надь, это Володя. И я страшно жалею, что позвала его в этот кошмар, – воскликнула Саша.
Володя, тот самый высокий и рыжий, хотел возразить, но Сашу перебить не посмел. А та будто и не заметила.
– Володя, Наде можешь верить, как мне.
Они посмотрели друг на друга. В глубине ядовито-шоколадных глаз Надя откопала что-то тепло-запретное, и поняла: можно верить. Они пожали друг другу руки и, не зная ничего друг о друге, сразу как-то стали друзьями.
– Ты говорила с Есей, – перевела тему Саша. Или, может, вернулась к тому, о чем говорили здесь пару минут назад. – Она… настоящая.
Надя кивнула. Хорошее слово, правильное. Библиотеке оно понравилось, одобрительно вздохнули стены старого дома.
– Она Кристину очень любит, – добавил Юра. А Надя решила, что эти двое замечают куда больше, чем может показаться на первый взгляд.
Они говорили, а часы настойчиво гнали время вперёд. Раненое солнце провалилось в густые заросли сада. По черному небу разбежались искры звезд. Луна, грузная, тяжелая, уселась на убийцу-сирень.
Перевалило за девять. Потом – за половину десятого.
– Надо подниматься на голосование, – сказал Володя и не пошевелился. Библиотека замерла в напряженном ожидании. Все думали об одном и том же и знали, что об этом думают остальные.
Пришло время красных крестов.
– Я вчера, когда мы обед готовили, видел, – замялся Юра. Взъерошил волосы, встал, прошёлся от стула до стула. Все, конечно, поняли, что он хотел сказать. – Эти пробирки для голосования.
Он дёрнул плечами и весь как-то сгорбился. Саша резко выдохнула и замерла на своём стуле, прямая, как палка, страшно бледная, с приоткрытым ртом и распахнутыми настежь глазами. Они смотрели друг на друга. Надя подумала, что друг от друга у них нет секретов.
Вопреки ожиданиям, стол в гостиной, когда они поднялись, был почти пуст. У окна с закрытыми глазами сидела Рина. Если бы её пальцы не крутили резинку-пружинку на запястье, Надя решила бы, что она спит. Камин, вот кто спал по-настоящему. Рядом устроился Руслан: чёрные глаза смотрели в пустоту несуществующего огня.
Надя села рядом с Сашей. Не успела Рина открыть глаза, как вошли ещё двое. И уж этих двоих Надя предпочла бы не видеть подольше.
Оба кивнули Руслану и молча устроились рядом с ним. Оба выглядели неприлично спокойными. И оба притворялись.
Алекс, будто вычерченный по линейке новичком-художником с его острыми геометрически-точными чертами, аккуратно зачесанными на бок волосами, грязно-коричневыми в темноте, рядом с ним высокий, зеленоглазый Лекс выглядел просто красавцем. Волосы идеально-каштановые и ровно той длины, чтобы выглядеть оригинально, но не быть вызывающими, строгое каменное лицо, шрам на правой брови и нелепые точки родинок, будто напоминающие, что перед тобой реальный человек.