Вологжанка. История русской женщины

© Татьяна Боровенская, 2023

ISBN 978-5-4474-6341-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается Ираиде и Александру

(Все имена, названия и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными)

Перепечатка произведения возможна только с согласия автора, к которому вы можете обратиться на его странице.

Часть 1. Северная деревня

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве,

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

И покосившаяся хата

В глухом вологодском краю, деревенька Свистуниха примостилась одним боком к лесу, который тянулся сплошной разноцветной, немного мрачноватой стеной далеко за горизонт, а другим упиралась в тихую речку с песчаным плёсом и мельницей. Высокие сосны с тонкими верхушками, красноватыми стволами и озорными раскидистыми шапками веток выделялись среди жёлто-зеленых берёз и елей.

Деревня просыпалась, лишь едва наступал рассвет. Осень, несмотря на начало сентября, уже нетерпеливо проявляла себя холодным пронизывающим ветром.

Крики горластых петухов будили всю округу, следом за ними слышалось из сараев нетерпеливое мычание и хрюканье разной живности.

В избе Никоновых первой встала хозяйка, подошла к огромной русской печи, которая была ещё тёплая и занялась ухватами, горшками, квашней и самой печкой. Невестка тоже проснулась в углу избы за своей занавеской, и слышалось, как ребёнок причмокивал молоко из её груди. Двое других детей, пяти и семи лет, тихо посапывали на полатях, досматривая сны.

Мужчины, трое сыновей хозяйки и муж выпив по кружке молока с хлебом, отправлялись на сенокос. Глава семейства, седой, кряжистый, с чуть сгорбленной спиной и мускулистыми руками, лет шестидесяти, тихо произнёс, наклонившись к самому уху хозяйки:

– Мы ненадолго, осень хорошая стоит, покосим немного. Сейчас сухо, день год кормит. А вы тут пока с едой заканчивайте. Божатка скоро придёт на подмогу. К обеду жениха ждите, да и мы вернёмся, вот и отпразднуем свадебку. Поговори ещё раз с Анной, а то характерная она, как бы чего не выкинула.

Мужчины быстро вышли.

Анна слезла с тёплой печи, взяла железный корчик с изогнутой ручкой на ведре и выпила воды, затем причесалась, глянула в осколок зеркальца и подошла к матери помочь в хозяйских заботах.

– Аня! В обед сваты приедут, приготовь праздничное, парчовое платье! Сразу и свадьбу справим, мы с отцом решили, время сейчас тяжёлое, чего тянуть, – повелительно сказала мать.

Дочка заволновалась и, посмотрев на неё серыми красивыми глазами полными слёз, воскликнула:

– Умоляю, не отдавайте за вдовца. Он же старый, ему сорок один год, а мне двадцать два. Дети у него, годик да шесть – второй. Его жена умерла при родах, а если он богом «меченый»? Вы же знаете, я Ваню люблю, он с отцом разговаривал, почему тот отказал?

– Замолчи, вздумала родителям перечить! Нищий он, да к рюмке любит приложиться. А Николай хоть и вдовец, но работящий, не пьющий, хозяйство у него знатное и смолокурня ещё, дом новый большой выстроил, грамотный и серьёзный человек. И где это видано, чтоб девки выбирали? Меня отдали замуж родители, сильно не спрашивали, вот и семья у нас хорошая, не бедствуем.

Понизив голос, Ефросинья зашептала:

– А время сейчас лихое – 1925 год. Царя-батюшку скинули, а антихрист Ленин, немецкий шпион, слава богу, помер, только земля не приняла. Говорят, его гроб в каменный дом поставили, мавзолей называется. Тяжёлые годины нас ожидают. Большаки душили продразвёрстками, помнишь голод в 1918 году? Еле выжили, белый мох драли в лесу да с мукой мешали, животы от голода пухли. Они не смотрели, что у меня пятеро детишек в доме, даже подушки забрали. Сейчас вроде послабление от власти вышло и работников можно нанимать, земли-то у нас хватает, её ведь тоже надо обработать! Полдеревни от голода разбежалось или умерло за эти годы. Что дальше будет? Страшно подумать!

Она погладила дочку по спине, прибавив:

– Николай не дерётся, не обидит, а то, что строгий, хорошо. Ты своевольная очень, а дурь в голове быстро пройдёт, как своих детей заимеешь. Главное, здоровьем тебя бог не обидел. Ты работница хорошая, а нам спокойно на душе, что ты в добрых руках. Потом спасибо скажешь! В крестьянской жизни порядок надо соблюдать, иначе быть беде.

– Матушка, милая, пожалейте! – Воскликнула девушка.

Ефросинья топнула ногой и, оттолкнув её, гневно возразила:

– А принесёшь в подоле? Кроме тебя ещё ого «ртов», отец на работе надрывается. Троим братьям нужно земли оставить, чтобы они хозяйством обзавелись, да детишек кормили, а у твоего Ивана десять соток на пятерых. Как жить станете? Значит, часть земли у братьев забрать?

Это была дородная светловолосая женщина, полногрудая с широкими скулами. Маленькие, немного раскосые глаза, небольшой чуть вздёрнутый нос, и крупные губы украшали миловидное лицо.

– Бери коромысло, да натаскай воды в чугун, запарь овса для лошадей! – Приказала она властно.

Анна вышла во двор.

Осеннее яркое солнце затопило заплаканные глаза и осветило её стройную фигуру с пышной грудью и тонкой талией. Поздняя, необычно тёплая пора стояла в этом северном краю. Лес вдали зеленел, но уже подёрнулся многоцветьем. Особенно берёзы постарались одарить напоследок ярко-жёлтым цветом листьев, как бы прощаясь с тёплым солнышком и подготавливаясь к суровой зиме.

Деревня запаслась вволю ягодами. Люди насушили малины, черники, грибов засолили, как водится, запаслись мукой да картошкой на зиму, наквасили капусты.

Девушка грустно шла к колодцу, вспоминая милого.

«Убегу с ним, куда он скажет», – решила Аня.

Иван уже поджидал её с ведром у колодца. Статный парень, кареглазый и темноволосый, первый плясун на посиделках очень нравился Анне, ни одна девк «сохла» по нему в деревне.

– Ванечка, сегодня жених со сватами за мной приедут. Родители спешат замуж отдать. Что же будет? Конец нашей любви? – Грустно спросила девушка.

– Надо подумать, ты спрячься в овине от него, а я вечером проберусь, как обычно, там и поговорим, решим нашу судьбу, – ответил он, глядя на неё растерянно и ласково.

– Ой, моя, крёстная Божатка, подходит, до вечера! – С испугом воскликнула Аня.

Иван взял своё ведро и быстро ушёл в сторону.

– Анютка, опять с Ванькой воловодишься? Мы с матерью уже пива наварили в горшках глиняных в печке, еды припасли, столы на свадьбу приготовили. Подумай хорошенько, где жить будете? У вас полный дом, и у него в хатёнке битком. Ну, поживёте в брошенной избе. Вон их, сколько заколоченных стоит. А как хозяева найдутся? К матери вернёшься да не одна, а втроём, дело молодое. В овин уйдёте? Там зимой холодно, на севере живём. В нём нужно лён сушить, да зерно обмолачивать, не для этого его построили, – наставляла её крёстная Ольга.

Девушка виновато опустила глаза, и слёзы опять покатились по скуластому лицу.

– Сердцу не прикажешь, – тихо произнесла она.

– Ничего, девка, не печалься, все мы такие были, да родителей затем послушали. Мы же о счастье твоём думаем. А это, муж работящий, достаток в доме и дети здоровые, да чтоб семью любил. Николай Крючков, аж с деревни Иваново за тобой едет, как увидел тебя тогда в селе Покров пять лет назад, к родственникам нашим ездили, помнишь? Так забыть и не может. Его мать заставила на Евдокии жениться, Николай не хотел, но не смог ей отказать. Теперь сам выбрал. О нём люди отзываются с почтением. Бери коромысло да пойдём, ещё много надо сделать дома, яйца сварить в самоваре, да картошкой пора заняться. Я матери пришла помогать, а ты иди за скотиной поухаживай. Вот и ладно будет.

Аня, накормив животных, вернулась в избу.

Девушка подошла к сундуку и достала праздничное парчовое платье, вспомнив о том, что раньше он еле закрывался. Как много хранилось в нём нарядов и шуб! Теперь сундук едва был заполнен до половины, три сарафана да четыре платья, ещё на дне лежала старая шубейка.

Вспомнила, как горько плакала мать, когда один солдат из продотряда в 1919 году забирал тулупы, шубы и платья. Ефросинья спросила не выдержав:

– А наряды девичьи, зачем вам? Что для Красной армии тоже нужно?

Мужик зыркнул на неё глазами и прошипел:

– Ты что против Советской власти? А ну замолчь! А то живо в лагере окажешься на лесозаготовке. Вы кулаки, а в списках середняков числитесь, по-родственному видать!

Анна оделась и причесалась. Маленькая, ладная, девушка глянула на себя в зеркальце. Небольшие скулы и немного раскосые, сейчас грустные глаза, маленький курносый нос, унаследовала она по женской линии.

Отец всегда подшучивал:

– И какой татаро-монгол догнал вашу предку?

Мать добродушно смеялась и отвечала:

– Об этом никто не ведает, да и не было их здесь, русичи мы.

Выставив на столы самое лучшее угощение, что имелось в доме, родители вышли встречать жениха.

Анна, в сильном волнении, спряталась в угол за пёстрой занавеской. Она видела недавно Николая на сговоре, когда мужчина приезжал к отцу просить отдать дочку в жёны. Мужчина не был ей противен, но сердце тосковало о милом Ванечке. Николай, коренастый, широкоплечий, русоволосый смотрел на неё тогда ласково и прятал улыбку в усы. Девушка засмущалась и убежала.

Родители и гости шумно вошли в избу. Позвали Аню и усадили за стол с женихом. Мужчина с любовью смотрел на невесту. Её щеки горели огнём, и глаз девушка не поднимала, теребя длинную густую косу. Довольные родители желали молодым счастья, наливая гостям пива и подвигая закуски.

На столе в изобилии расставили солёные грибы, плошки с квашеной капустой, варёные яйца, в чугунах картошка с мясом из баранины. Рядом лежали лук, чеснок, хлеб. Шаньги, рыбники, сметанники, хворост, плюшки, лепёшка с яйцом, ягодник с решёткой и другие пироги, которые занимали половину стола.

Вечерело. Анна поднялась.

– Куда ты? – Тревожно спросила мать.

– Надо мне, – опустив глаза, ответила дочка.

Убедившись, что во дворе никого нет, она быстро пробежала в овин и спряталась наверху. Через минут десять раздался шум чьих-то шагов.

– Анюта! Ты здесь? – Услышала она голос Вани.

– Да, – отозвалась девушка, – залезай по лестнице наверх.

Иван пробрался к ней, и они крепко обнялись.

– Милая, ты, моя! Ваша семья свадьбу празднует. Я отцу своему заикнулся, что тебя приведу, так он за мной с палкой кинулся. Еле убежал. Нету нам с тобой дороги. Девушка тихо роняла слёзы, опустив печально руки на колени.

– Не пойду отсюда никуда, – вдруг решительно сказала она, – а ты прощай, не судьба нам видать.

Поздно вечером хватились невесты и послали братьев Василия и Еремея на поиски. Заглянули в дом к Ивану, он сидел за столом и пил чай. Василий, старший брат Анны пригрозил ему:

– Смотри, Ванька, если твоих рук дело, пришибу, не дам позорить нашу семью!

– Не за что, не виноват перед вами ни в чём, – ответил он хмуро.

Наступила ночь, и братья вернулись ни с чем. Николай сидел, как в «воду опущенный».

– Не уеду без моей невесты. Буду ждать, пускай сама откажет, – упрямо сказал он.

Его оставили ночевать в избе на соломенном матрасе. Младшие дети брата Василия забрались на печку и затихли. Родители ушли на свою половину дома, старший сын с женой в дальний угол за занавеской.

Утром мать вошла в овин и крикнула:

– Анютка, знаю что здесь, выходи! Если не хочешь замуж за Николая, иди, сама ему скажи, неволить не станем.

Девушка спустилась к ней. Они обнялись и поплакали вместе.

– Пойдём, доченька, неужто мы враги? Сама решай свою судьбу.

– А Николай, уехал? – Спросила девушка.

– Нет, упёрся: «Не уеду без моей невесты, пусть сама откажет», с характером человек. А, может, так сильно любит тебя»?

Они вошли в избу. Николай сидел рядом с отцом и братьями за столом.

Анна поклонились им, затем сказала:

– Простите, не пойду против воли родительской. Я согласна, бери меня Николай замуж, если не передумал.

– Вот и ладно, подумать, иногда тоже полезно, – обрадованно воскликнул отец и налил всем пива.

Николай радостно «засветился», взял из угла комнаты свой тулуп, подошёл к Анне, завернул девушку в него, взял на руки и вышел во двор. Он, посадив невесту в выездную, праздничную коляску, подвёл коня, впряг, потом поклонился родителям, попрощался и молодые уехали.

Анюта оглянулась. Мать долго стояла и крестила их вслед.

Первое время она часто навещала родителей. Николай понимал, жалел и любил Анну всей душой. Тяжело привыкать к другому дому и строгой свекрови Александре, по прозвищу Писариха, так как её бывший муж умел писать и читать. Он давно умер, но прозвище так за ней и осталось. Свекровь заправляла всем в доме. Физически крепкая, среднего роста, трудолюбивая и быстрая, Писариха сама много работала по хозяйству и других заставляла. Она недавно снова стала вдовой, в свои шестьдесят пять лет, после очередного «домовика», мужчины, которого приняла в дом три года назад.

Александра сказала с тревогой:

– Анюта, пожар в Покрове бушует уже неделю. Не могут остановить. Наша деревня находится в десяти километрах, неужели до нас дойдёт?

– Не беспокойтесь, соседка сказала, что вчера священники сделали обход Покрова с иконами, может, обойдётся.

На следующий день семья ждала известий.

Николай поехал продать двух овец, да картошки, которая хорошо уродилась в этом году, и он скоро должен был вернуться.

Женщины взяли ушат и пошли в колодец за водой. Он представлял собой длинную прочную палку, где посередине на цепи висела маленькая бочка, в которую помещалось четыре ведра воды. Хозяйство и семья требовали бесконечного физического труда с раннего утра до поздней ночи. Только вечерами при лучине можно было отдохнуть за прялкой. Анна не жаловалась, так как с детства привыкла к работе, помогая в доме, на огороде и ухаживая за животными.

С пяти лет мать учила её прясть лён или шерсть, вязать на спицах, а с семи лет она нянчила своих младших братьев и сестёр, да помогала готовить еду. В каждой семье было пять, шесть, иногда и больше детей, и все имели свои обязанности по дому и по хозяйству. Это был естественный, необходимый ритм жизни русских крестьян. Анюта помнила время, когда с матерью ходила на подёнщину, и нужно было сначала отработать на господском поле, а затем на своей земле.

Отец Анны, как и все крестьяне, просил у приказчика зерна на посев, так как своего не хватало. Обычно брали десять вёдер пшеницы, но отдавали тридцать. Были и такие кто долг не возвращал, их били батогами на скотном дворе.

Анютке было лет пять, и она хорошо запомнила, когда родители обсуждали, наказание Ивана, жившего в конце деревни, пьяницу и лентяя, который не смог вернуть зерно приказчику осенью.

Наконец, муж вернулся, заехав во двор на телеге. Анна бросилась ему помогать.

– Постой, я сам тяжёлое возьму, не тронь, побереги себя! – Ласково сказал Николай.

– Что же с пожаром в Покрове? – Спросила она.

Подошла Александра и с тревогой ждала ответа.

– Слава богу, председатель их разрешил молебен провести. Потушили, как только попы обход сделали, так и погасло помаленьку. Старики говорят, что пожар неспроста, быть голоду и лихому времени! – Ответил Николай.

– Да они правильно говорят, каждый день отдай в колхоз с одной коровы по ведру молока, яиц, а куры через день несутся. А если не в колхозе состоишь, так и зерна и сена, чего только не придумали. Где это видано? Спину гнём с утра до вечера, а новая власть одно заседает, о мировом коммунизме мечтают да ездят, как татары, дань с домов собирают! – Гневным голосом проговорила мать.

Павлин, сводный брат Николая, худой, темноволосый, с красным носом в форме капли, длинными жилистыми руками, помогал по хозяйству и выполнял наравне с ним всю крестьянскую работу. Он, трудолюбивый и спокойный по характеру, долгими зимними вечерами чинил упряжь. По осени, Павлин обмолачивал с братом собранное зерно в овине по-старому: они били его палками с цепью на конце, потом отряхивали, снопы складывали, а зерно бережно собирали.

Весной вместе с Николаем пахали поле, а летом заготавливали сено. Дрова рубили зимой, иногда по колено в снегу, затем складывали на санки и вывозили из леса к избе.

Главной страстью Павлина была охота, которая заполняла всё свободное время. Редкий день он возвращался с пустыми руками из леса, а чаще приносил птицу, иногда лис или зайцев. Один изъян у него был, любил выпить. Из-за этого и жил бобылём.

Со временем Аня открыла в муже ласкового, доброго человека и привязалась к нему всем сердцем.

Часто, ранним утром он говорил ей:

– Ты поспи ещё, я сам в печку дров подброшу.

Она полюбила его, расцвела бабьем счастьем и была довольна жизнью.

У Анны, через год, как и положено, родился ребёнок. Решили отпраздновать такое событие. Николай не помнил себя от радости. Даже Александра «оттаяла» и выставила на стол несколько бутылей самогона. У Павлина засверкали глаза.

– Вот это верно. Наследник родился, да такой крепыш, надо как полагается отметить, чтобы жизнь задалась, – сказал брат с довольной улыбкой, потирая руки.

Приехала семья Анны, чтобы поздравить с первенцем. Одарили нехитрыми гостинцами и сели за стол.

– Какое же имя сыну выбрали? Димитрий, как водится для первого мальчика? – Поинтересовалась Ефросинья. – Этот святой был покровителем нашего Вологодского края.

– Муж назвал Василием, – ответила дочь, со счастливой улыбкой, – когда священник в Замошье крестил, даже не пискнул, значит кормильцем и добрым хозяином вырастит. Батюшка окрестил тайно на дому, если большевики узнают, быть беде. В соседнем селе Никольское священника заживо в землю закопали, за то, что он молебен об упокоении царя Николая отслужил. Все церкви закрыли ироды. А нашу маленькую, по бревнам Колька Пименов растащил, потом волокушу привязал и завалил. Так через полгода, сам под ней и умер. Заснул пьяный на краю делянки, вот и расплата! Плакаты повесили: «Религия – опиум для народа, смерть попам». А кому они мешали? Как тяжело или беда случится, куда идешь? В церковь!

Раздался стук колотушки в ворота.

Они услышали, как кто-то крикнул:

– Вечером на собрание!

Мужчины заговорили о колхозе.

– Как у вас, сильно загоняют в это коллективное хозяйство? – Спросил отец Анны, Василий.

– Сил нет, душат. Не вступишь, коня и корову отдай. А у меня одна рабочая лошадь, другая выездная. Сами хорошо управляемся, не нужен нам колхоз! Они хотят весь уклад в деревне уничтожить. Как хорошо мы жили, всё свое имели, без колхоза прекрасно обходились. Меня к середнякам приписали. Спасибо Федорёнок, брат двоюродный – председатель, а то бы раскулачили. Ленивый мужик и балабол, известный на всю деревню, а теперь Фёдор Владимирович. Правда, пока, не шибко жмёт, но сказал, лошадь и корову приведи послезавтра. А как я на выездной работать в поле буду? Обещали трактором огороды вспахать. А когда он будет? Неизвестно. Одно заседают каждый вечер: стол красной матерей накроют, лампу трехлинейную зажгут и болтают невесть что, но больше о мировой революции на всём земном шаре. Важные стали, председатель, да секретарь его Максимёнок, – посетовал Николай.

– У нас такая же картина. Мои земли, сколько предки наживали? Отрезали полоску земли под огород, чтобы совсем с голоду не померли. Пригрозили – не отдашь колхозу лошадь и корову, раскулачим! А на такую большую семью из девяти человек одной коровы и лошади будет мало. Как выживем? Один бог знает! Соседскую семью арестовали вместе с детьми за то, что засомневались, хороша ли советская власть для крестьянина? Красный террор повсюду! – Горько посетовал дед Василий.

– А ну их! Расскажи лучше Василий, как ты медведя напугал, – перебил его Павлин.

Все заулыбались и приготовились слушать главу семейства в очередной раз.

Дед Вася вытер рукой усы, хмыкнул и начал рассказ:

– Решил я сходить за грибами и ягодами, полянку подметил, как с охоты возвращался. Лес за моим домом не так далеко.Взял корзину и пошёл. Набрал всего, вдруг слышу, в малиннике ветки сильно трещат. Сразу понял, что медведь кормится! Начал от него уходить. Я же, конечно, без ружья.

Аня спросила:

– Да как же ты без ружья в лес пошёл?

– Вот глупая баба! С ним, он бы меня разорвал. Зверь порох чует, если без собак, да прозевал, живым не уйдёшь!

– А-а, – протянула дочка.

– Ну, так вот, иду, он за мной, не отстает. Уже чувствую, сейчас догонит. Смотрю, поперёк дороги стволы деревьев поваленные лежат. Я забрался, снял штаны и опорожнился, и пердёж на меня напал, прямо как из пушки! Видно, от страха. Медведь вышел и остановился, потом понюхал, заревел и морду отвернул, чуть не плюнул, да назад ушёл.

Громовой хохот стоял несколько минут.

– Ай да дед, уморил! Таки плюнул? – Проговорил Павлин, подливая себе самогон.

Потом спросил брата:

– Николай, ты царю служил в первую мировую, а как же вы с немцами замирились?

Брат расправил усы и сказал:

– Сидим в окопах, на линии фронта, вдруг слышим, с немецкой стороны кричат: «Иван, рус, цап-цап на хаус», – и флагом белым машут, вот тогда мы и поняли, что конец войне!

Он погрустнел при этих воспоминаниях.

– Неделями сидели в окопах под холодным дождём, в жидкой грязи. Вши заедали, хорошо, что здоровьем бог не обидел, да закалка северная помогла.

Через минуту встряхнулся и произнёс:

– Ну да ладно о ней, войне проклятой, давайте нового человека в этом мире встречать, сына моего Василия Николаевича!

Наполнив чарочки, выпили за здоровье первенца. Незаметно спустился вечер. Родственники Анны собрались назад в деревню, благо Свистуниха находилась в четырнадцати километрах.

– Что-то не видно Павлина, уже два часа прошло, как он из-за стола вышел, – забеспокоилась Александра и послала брата его поискать.

Николай вышел во двор. Небо заволокло тучами. Холодный, северный ветер обдавал своим ледяным дыханием, как бы предупреждая о скором приближении суровой зимы

Из-за угла овина виднелись ноги в сапогах. Он подбежал и увидел брата, лежащего на боку. Николай перевернул его и понял, что Павлин мёртв.

Горько заплакала Александра, узнав о смерти сына.

«Не заладится у внука жизнь, раз такое случилось», – подумала она.

Схоронив Павлина на деревенском кладбище, погоревали, и жизнь пошла по-старому.

Идеи коллективного хозяйства набирали силу. У Николая пригрозили забрать всю скотину, если не вступит добровольно в колхоз. Любитель лошадей, он видел как плохо и голодно их содержали. Ему предложили место конюха. Представить его любимого, выездного коня, которого он вырастил сам в колхозных работах, с разбитыми копытами, растёртой кожей до крови, не мог.

«Лучше утоплю в болоте, а им не отдам! Всё равно, потом сдадут на мясозаготовки, как замучают животину», – решил Николай.

Председатель предупредил:

– Я тебя по-родственному зову в колхоз. Мы получили строгое предписание, кто не вступит, того раскулачивать, выселять из дома и отправлять в район, как врага народа, а там разговор короткий, в тюрьму, а потом в лагерь, а куда, уж как повезёт. Могут и в Сибирь отослать. Ты это семье хочешь устроить?

– Да уж, пофартило тебе! Живёшь в бывшем доме купца, которого ты раскулачил, а он сам из крестьян здешних, и нам работу подбрасывал, не «живоглот», его люди уважали. А теперь, все тебя боятся. Может, и мне к вам с Максименком в подручные пойти? – Горько пошутил его брат.

– Поговори у меня! За такие шутки, сам знаешь, что полагается. Контра, ты! Подручные у палача, а мы служим трудовому народу и родной коммунистической партии.

Годы шли.

У Анны родилась дочь Райка.

И в будущем, каждые следующие два года, рождались по ребёнку: Надежда, Ольга, Валя и Владимир.

Дед Вася подшучивал:

– Ну и плодовитая ты, Анна, словно крольчиха!

Волей-неволей пришлось Николаю вступить в колхоз на должность конюха, голодно и тяжело жилось, несмотря на беспрестанную работу с рассветом и до самой ночи. Он работал в колхозе и на конюшне, и дома. Хороший плотник, построивший сам свой дом, он, как мог, ремонтировал крышу, стены конюшни, жалея лошадей.

Райка подросла, и повсюду сопровождала отца. Ехал ли он в большую деревню Замошье, или с поручением в другое село, зная, что отец обязательно купит пряник любимой дочурке, похожей на мать. Она была тут как тут, быстрая, сметливая, боевая.

Однажды Николай продал воз сена в Покрове и, вернувшись, потихоньку позвал жену в овчарню. Когда она пришла, муж вынул из-за пазухи полуботинки на каблучке.