Волчонок Липо. Книга вторая: Морские приключения

Я осторожно взял ракушку в лапы, перевернул её, посмотрел с одной стороны, с другой. Потом очень аккуратно поставил обратно.

– Завтра, – сказал я ей. – Завтра утром. Сейчас уже темно, и я немного устал… Пусть это будет утреннее решение. Утренний выбор.

От этого слова стало чуть легче. Утро всегда казалось мне временем, когда голова работает яснее. Ночь – для снов, утро – для решений. Так я себе сказал и решил, что это правда.

Я отправился спать.

Но спать меня не очень-то и отпустили.

Я лёг в свою кровать, укрылся одеялом до подбородка, уши устроил на подушке поудобнее. В комнате было тихо: только за окном шуршали листья, да изредка вдалеке ухала сова. Сначала я лежал на спине, глядя в потолок, который чуть светился от ночного света снаружи.

«Сейчас закрою глаза, – подумал я, – и всё. Утро придёт само. Главное – не думать. Совсем не думать. Ни о чём не думать. Особенно… не о море».

Как только я сказал себе это, в голове тут же появилась картинка.

Сначала – маленькая. Я увидел светлую полоску – будто песок. Потом рядом с ней разлилась синяя линия – вода. Эта синяя линия быстро, очень быстро начала расти. Она становилась всё шире, длиннее, глубже. Вот она заполнила всю картинку до самого края. Внутри синего начали появляться тёмные пятна – словно островки и глубины. А сверху над этим всем появилось небо. Широкое, огромное, где-то с облачками, где-то – просто светлое.

Я зажмурился крепче. Но в закрытых глазах море стало ещё ярче.

Теперь я уже не просто смотрел на него сверху. Я стоял будто бы на берегу – лапы в песке, а передо мной катились волны. Они бежали-бежали ко мне, шуршали, поднимались, а потом у самых лап мягко ломались, разбиваясь на тысячу белых кружевных краёв. От них летели вверх капельки, как крошечные стеклянные бусинки.

Я почти чувствовал, как вода касается подушечек лап. Она была не как вода из нашего ручья, не как дождь. Эта казалась тяжелее и сильнее. Каждая волна была как дыхание большого существа.

Я перевернулся на бок, отвернувшись от окна, будто от этого могли исчезнуть мои мысли.

«Ну и что? – начал спорить я сам с собой. – Ну море. Ну волны. Ну зовёт. Это всё ещё можно не принимать. Можно сказать: “Извините, я маленький волчонок, мне страшно, я остаюсь в своём лесу”. Никто же не заставляет. Хранитель Глубин не написал: “Ты обязан”. Он только позвал».

Но в другом уголке моего сердца кто-то тихо возразил:

«Ты же весь день ходил по лесу, спрашивал, советовался. Лес шуршал тебе “иди”. Ручей плескался от радости. Ты даже иголку взял с собой. Разве всё это было просто так?»

Я вздохнул и перевернулся на другой бок.

Теперь мне стало казаться, что я уже не просто стою на берегу. Я брёл по самому краю воды. Волны подбегали к моим лапам и убегали обратно. Иногда одна задерживалась чуть дольше, и мне становилось немного холодно. Но всё равно я двигался вперёд – потому что там, вдали, мерцал какой-то свет.

Я открыл глаза. Комната была всё та же: пол, мои вещи, стол, на столе – слабый силуэт коробки и ракушки. Но куда бы я ни посмотрел, внутри всё равно было море.

Я сел в кровати.

– Ну почему ты такое большое? – тихонько спросил я темноту. – Почему ты не можешь быть просто маленьким прудом за домом? Было бы проще.

Темнота ничего не ответила. Только где-то за окном хрустнула ветка – может, кто-то ночной пробегал по лесу мимо моего дома. Это немного успокоило: значит, лес живёт и ночью, не спит.

Я тихо вылез из-под одеяла и, стараясь не скрипнуть половицей, подкрался к окну. На улице было темно, но не совсем. Небо было густо-синее, в нём висели звёзды – как маленькие серебряные точки. Некоторые из них отражались в небольших лужицах между корнями деревьев, так что казалось, будто кусочки неба упали прямо на землю.

Я прислонил лоб к стеклу.

– Вы когда-нибудь видели море? – спросил я звёзды. – Вы же высоко летаете. Может, вам сверху всё видно?

Ответом мне была тишина – и только одна звёздочка почему-то показалась чуть ярче других. Я решил, что это она мне подмигнула. Внутри от этого стало немного теплее.

– Я, наверное, всё-таки… хочу его увидеть, – признался я сам себе шёпотом. – Но мне страшно. Немножко. Ну… может, не совсем немножко. Но если я не пойду, я ведь всё равно буду думать: «А как там?» Буду ходить по лесу и каждый раз вспоминать этот запах… этот ветер… эту ракушку…

Я постоял ещё немного и вернулся в кровать.

Ночь тянулась длинной веткой. Стоило мне чуть задремать, как мысли снова начинали бродить. Море то отдалялось, то приближалось. Иногда в моём воображении оно было мягким, тихим, как большое озеро на закате. Иногда – шумным, могучим, с высокими волнами. Я то представлял себя смелым путешественником, который стоит на самом краю воды и смеётся, когда волна накрывает его по колени, то – маленьким испуганным волчонком, который держится за камень и повторяет: «Слишком много, слишком большое, я передумал…»

Но чем ближе было утро, чем меньше оставалось ночи, тем отчётливее чувствовалось: от выбора не убежишь. Утро всё равно придёт. И ракушка тоже будет ждать на столе.

Когда наконец окно чуть посветлело, а птицы осторожно сделали первые утренние звуки, я понял, что ночь почти кончилась. Я устал от собственных мыслей, как будто всю ночь не лежал, а бегал по кругу.

Я сел в кровати и чуть потёр глаза лапами.

– Доброе… утро, – сказал я самому себе.

С улицы в комнату начал просачиваться свежий запах. Он был уже другим, не ночным. В нём было больше прохлады, больше движения. Лес просыпался.

Я выбрался из-под одеяла, спрыгнул на пол и подошёл к окну. Тропа у дома уже светилась тонкой полоской света. Ветки вдалеке чуть качались. Всё казалось настоящим и привычным.

И среди всей этой привычности у меня дома лежала одна абсолютно непривычная вещь.

Я повернулся к столу.

Ракушка всё так же отдыхала рядом с письмом. Только теперь, при утреннем свете, она выглядела немного иначе. Её полоски стали мягче, на них легли нежные бледные блики. Казалось, будто за ночь она ещё чуть-чуть напиталась далёкими волнами.

Я подошёл ближе.

Сердце опять начало стучать быстрее. В ушах всё зашумело, но это был мой собственный шум – волны ещё только ждали, когда их услышат.

Я осторожно взял ракушку в лапы и сел на стул.

– Ну вот, – тихо сказал я ей. – Кажется… время.

Лапы у меня были тёплые и немного влажные от волнения. Ракушка лежала между ними, как маленький живой зверёк. Мне даже показалось на секунду, что она чуть-чуть шевельнулась. Я глубоко вдохнул.

«Если я сейчас её отложу, – подумал я, – то буду откладывать и дальше. До обеда. До вечера. До завтра. А это значит, что я на самом деле уже выбрал “нет”, просто не признаюсь в этом. А я так не хочу».

Я аккуратно поднес ракушку к уху.

Сначала я услышал только своё дыхание. Оно было быстрым и чуть рваным, как у зверька, который собирается прыгнуть через ручей, но всё ещё сомневается. Я постарался дышать ровнее. Тогда, сквозь собственные вздохи, я уловил другое.

Тихий-такой шорох.

Не похожий на шуршание листьев. У листьев звук мягче, он идёт сверху, спускается с ветвей. А этот шорох был круглый. Будто кто-то катил по невидимому полу тысячи маленьких прозрачных шариков.

Ш-ш-ш…

Я прикрыл глаза. Мне стало легче слушать.

Шорох то усиливался, то чуть отступал, как дыхание. Я уже слышал что-то подобное, когда раньше прикладывал ракушку к уху, но сейчас в этом звуке было другое чувство – будто он тоже слегка волнуется.

Воображение тут же дорисовало картинку: где-то там, очень далеко, море дышит. Волны бегут к берегу, накатывают и убегают обратно. Они ещё не знают, согласился ли маленький волчонок, но всё равно продолжают свою работу – шуршат, говорят на своём языке.

В этом шорохе не было слов. Но было ощущение: «Я есть. Я жду. Я рядом, даже если очень далеко».

Я слушал долго. Настолько долго, что у меня немного затекла лапа, которой я поддерживал ракушку. Но отнимать её от уха не хотелось.

– Я тебя слышу, – наконец прошептал я. – Правда. Даже если до конца не понимаю.

Ш-ш-ш…

Шорох стал чуть-чуть теплее. Или мне просто так показалось – но я решил поверить своему ощущению.

Я отнял ракушку от уха и положил её перед собой на стол.

– Хорошо, – сказал я, и голос мой прозвучал серьёзнее, чем я ожидал. – Ладно. Если уж я говорил с лесом, если меня зовут, если всё внутри меня уже несколько дней только об этом и думает… Наверное, пора отвечать.

Я вспомнил строчку из письма: «Если ты откликнешься, приложи ракушку к уху и прислушайся». Там не было ничего про «дунь в ракушку». Это уже было моим собственным представлением о том, как дать ответ. Но мне казалось правильным: если зов идёт издалека ко мне, значит, и мой ответ тоже должен полететь туда – далёким звуком.

Я взял ракушку снова, крепко, но аккуратно, чтобы не уронить.

– Смотри, – сказал я ей, словно она могла видеть. – Я сейчас сделаю одну очень важную вещь. Для тебя это, может, просто звук. А для меня… это выбор. Так что не обижайся, если у меня получится немного криво.

Я глубоко-вглубоко вдохнул. Грудь наполнилась воздухом, так что стало даже немного тесно. Плечи сами приподнялись. Хвост дёрнулся и замер. Уши тоже приподнялись – будто хотели слышать, как получится звук.

На секунду я замер.

«Если я сейчас не подую, – мелькнула мысль, – то, наверное, уже никогда не решусь. А если подую – всё изменится».

Стало очень-очень тихо. Даже птицы за окном в этот момент, кажется, прекратили свои песенки. В комнате слышалось только моё собственное сердце.

– Ладно, – сказал я почти неслышно. – Пусть будет “да”.

И я дунул в ракушку.

Воздух, который я копил внутри, мягко, но решительно вырвался из меня и ворвался в ракушку. Сначала послышался самый обычный «фууу», но в следующую секунду звук вдруг изменился.

Он стал длиннее. Глубже. Чуть дрожащим, как тонкая ветка под ветром.

«Ууууу…»

Мне показалось, будто этот звук не просто раздался в комнате – он протянулся куда-то дальше. Словно незримая тропинка из звука протянулась от меня, от моего дома, от леса – далеко-далеко. Туда, где жило море.

Я видел это почти глазами: тонкая волнистая линия, похожая на струйку дыма, тянется над деревьями, перелетает через холмы, спускается к незнакомому берегу и исчезает там, где волны встречаются с песком.

«Ууууу…»

Звук длился ещё чуть-чуть, а потом растворился. Комната снова стала обычной, тихой. Только в ушах у меня ещё звенело.

Я отнял ракушку от губ и долго смотрел на неё, чуть приоткрыв рот. Лапы у меня дрожали – не так, как когда я просто волнуюсь от простых вещей, а по-особенному. Сильно. Но не от ужаса, а от того, что внутри всё разом проснулось.

Сердце колотилось, как испуганный, но радостный зверёк. Мне казалось, что весь лес сейчас слышит, как оно стучит. В груди было тесно, в животе – щекотно, будто там завёлся десяток бабочек.

– Всё… – вышло у меня почти шёпотом. – Я… это сделал.

Эти слова я говорил уже самому себе. Ракушка лежала спокойно, словно ничего особенного не произошло. Но я-то знал: произошло.

Я дал ответ.

Где-то внутри меня две большие силы – страх и радость – столкнулись, как волны, которые бегут навстречу друг другу. На секунду от этого столкновения стало так странно, что я даже привстал со стула.

Одна часть меня тихо подвывала:

«А если ты ошибся? А если будет слишком страшно? А если захочешь назад, а будет поздно?»

Другая часть улыбалась так широко, что я физически это чувствовал:

«Я сделал шаг! Я не спрятался! Я сказал “да” приключению, о котором мечтал всю ночь!»

Эти две части спорили, перекатывались, как волны в шторм. Но в самом-самом центре, там, где мысли становятся особенно тихими, сидело другое чувство.

Спокойствие.

Маленькое такое, но упрямое. Оно тихо говорило:

«Выбор сделан. Теперь не надо бежать от него туда-сюда. Можно немного… просто быть. Просто ждать. Просто готовиться».

Я осторожно положил ракушку обратно на стол и провёл по ней лапой.

– Если честно, – признался я, – я всё ещё боюсь. Но теперь это уже такой страх… который идёт рядом с чем-то очень радостным. Как будто я стою на краю высокой горки: страшно свалиться вниз, но и ужасно хочется попробовать скатиться.

Хвост у меня чуть поднялся. Не высоко, не как в те дни, когда я просто беззаботно бегал по лесу, но уже не так низко, как вчера, когда всё казалось неразрешимой задачей.

Я шагнул к окну и распахнул его чуть шире.

В лицо мне ударил свежий утренний воздух. Он был прохладным, бодрым. В нём были и влажная земля, и хвоя, и лёгкая сладость цветов, и далёкий-дальний запах чего-то… ещё. Я вдруг понял, что теперь чувствую этот далёкий запах чуть отчётливее. Возможно, это мне только казалось. Но после того, как мой звук улетел куда-то к морю, мир действительно стал казаться немного другим.

– Лес, – тихо сказал я, глядя на знакомые стволы. – Я… сказал “да”. Надеюсь, ты не пожалеешь, что отпустил меня.

В ответ на мои слова ближайшая ветка мягко качнулась. Листья чуть зашуршали, будто говорили:

«Мы слышали. Мы рядом. И мы будем ждать, когда ты вернёшься – уже другим. С новыми историями».

Я улыбнулся.

Внутри всё ещё дрожало – как лист, на который только что упала большая капля дождя. Но вместе с этой дрожью было и другое: тихое, тёплое чувство, что одна большая дверь внутри меня только что открылась.

Я не знал, когда именно море ответит на мой ответ. Не знал, каким будет путь, с кого начнутся мои морские приключения. Я не знал даже, насколько сильно мне придётся бояться по-настоящему.

Но одно я теперь знал точно: назад, к тому утру, когда ракушка ещё звала, а я ещё не дунул, вернуться невозможно. Да и не хотелось.

Я аккуратно закрыл окно, ещё раз посмотрел на ракушку и сказал ей:

– Ну что ж… Будем считать, что мы договорились.

А сердце мне в ответ тихо, но упрямо стукнуло:

«Тук.

Тук.

Тук».

Так стучит тот, кто уже сделал свой утренний выбор.