Эмма. Восьмое чудо света
- -
- 100%
- +
– И каких, например, слов нет во французском, в отличие от немецкого? – Я многозначительно смотрю на него.
– Я думал, тебе будет интересно узнать, как так случилось, что ты начала мне нравиться.
– Ты прав, давай обо всем по порядку, – киваю я с важным видом.
Пикировки с Йонасом на удивление отвлекают и успокаивают.
– Когда я впервые тебя увидел, то был уверен, что ты сумасшедшая соседка, которая бесконечно смотрит «Тикток» – я считаю, хуже ничего не бывает.
– О, здесь я могу поспорить, – хмыкаю я.
– Но надо отдать ему должное: если бы не он и не те ужасные звуки, которые ты выбирала весь сентябрь, я бы не стоял тогда у твоей двери, чтобы устроить тебе скандал века.
– Я скрывалась от тебя, как могла. – Вспоминаю, как пряталась осенью от Йонаса, который казался мне сущим наказанием, а не соседом.
– Это я тоже понял, – усмехается он. – Поймать тебя было сложно. Две недели шпионской практики – и вот наконец затаившийся тигр Йонас решил, что жертва у него в руках. – Он щелкает пальцами, заглядывает мне в глаза и самодовольно заявляет: – Но черт бы меня побрал… в тот осенний день жертвой оказался я!
– Только не надо нести пургу о любви с первого взгляда, – предупреждаю я.
– Кто говорит про любовь?! – Йонас театрально возмущается. – В немецком есть слово verschossen.
– И что оно значит?
– Это будет твое домашнее задание.
Я не сразу замечаю, что мы уже подошли к дому, где живет мой отец. Делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку домофона с фамилиями «Деланье и Лепран».
– Ты что, нервничаешь? – Йонас снова внимательно меня изучает.
Прежде чем я успеваю ответить, дверь открывается с характерным щелчком. Он толкает ее и, не глядя на меня, придерживает, чтобы я прошла первой.
– Есть такое… – признаю я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– Почему? У тебя плохие отношения с отцом?
Он что, правда заинтересован? Или спрашивает просто для поддержания разговора?
Мы заходим в лифт и встаем друг напротив друга. Почему поездки в лифтах всегда такие неловкие? В этих крошечных кабинах, хочешь ты того или нет, ощущаешь чужое присутствие слишком отчетливо. Йонас пахнет… терпко, но приятно. Кожа, немного пряности, что-то сладкое. Нельзя разобрать, но почему-то хочется вдохнуть чуть глубже. Я делаю вид, что просто смотрю в угол кабины, но вдруг замечаю, как расстояние между нашими лицами словно тает. Слишком тесно. Волнение пробегает дрожью вдоль позвоночника. Черт. Не время и не место. Я отступаю на полшага, но Йонас тут же заполняет это пространство, словно не замечая моей попытки отстраниться.
– У меня хорошие отношения с отцом, – отвечаю я, отбрасывая мысли о запахе немца.
Сейчас точно не время думать о таких вещах.
– Ты так вкусно пахнешь, – неожиданно говорит Йонас.
Я вздрагиваю. Мне не показалось? Он действительно сделал шаг ближе? Опять…
– Спасибо… – хрипло шепчу я, не зная, как реагировать.
Наконец лифт останавливается, но Йонас не двигается. Я громко откашливаюсь и указываю на выход:
– Может, пойдем?
– А может, поцелуемся?
Где-то внутри все сжимается. Я замираю, вцепившись пальцами в ремень сумки. Взгляд на долю секунды опускается на его губы, и во рту тут же пересыхает.
– Ты всегда такой? – Мой голос звучит сипло.
– Какой? – интересуется он, приподняв бровь и чуть наклоняя голову вбок.
– Прямолинейный?
– Жизнь всего лишь миг, отчего бы им не насладиться? – Его голубые глаза смотрят слишком пристально.
– Ты явно перечитал классиков… – Я стараюсь скрыть смущение за сарказмом. – Как высокопарно, жизнь лишь миг! Выходи уже, пока никто другой не вызвал лифт.
Йонас тихо смеется, и этот смех – свободный, теплый, расслабленный – слегка сотрясает его грудь. Я вдруг ловлю себя на мысли, что мне нравится этот звук.
Дверь квартиры чуть приоткрыта, и едва я переступаю порог, как в нос ударяет теплый, насыщенный аромат еды – смесь чеснока, тушеного мяса и свежего хлеба.
– Я пришла!
Шарль Азнавур и его «La Bohème» заполняют пространство квартиры. Звук внезапно стихает, и через секунду в коридоре появляется папа. За последние два года он чуть прибавил в весе, и поэтому пол под ним смиренно поскрипывает.
– Привет, красавица! – Он расплывается в улыбке, совершенно искренне радуясь мне. – Я даже не надеялся, что ты придешь! Уже собирался за тобой ехать.
Но вдруг папа замирает. В его взгляде появляется легкое замешательство – он замечает незваного гостя у меня за спиной. Отец сначала моргает, потом переводит взгляд с меня на Йонаса, будто пытается сложить пазл в голове. Глаза чуть сужаются – он оценивает парня, стоящего рядом со мной.
Йонас озадаченно смотрит, как я разуваюсь, и хмурится, недоумевая:
– Я думал, французы ходят дома в обуви.
– Не в моем доме, – раздается веселый голос Амели.
Она выходит из кухни, вытирая руки о полотенце. Как и папа, она бросает на Йонаса оценивающий взгляд. Амели – жена моего отца, по совместительству мама Лили, той самой, в которую влюбился Адам – моя первая любовь. Интересно, если я расскажу об этом Йонасу, он решит, что мы все тут безумные французы, переживающие страсти, словно в дешевых сериалах?
– Но я не совсем француженка, – поясняет Амели, улыбаясь. – Я швейцарка.
Йонас хмыкает, стягивает кроссовки и аккуратно ставит их у двери.
– Это все объясняет.
Он стоит в белых носках, слегка переминается с ноги на ногу. Забавно наблюдать, как он вдруг растерял самоуверенность.
– Ты нас не представишь? – Папа прочищает горло, пытаясь напомнить мне о приличиях.
– О да, конечно! – спешно говорю я. – Это Йонас, мой… друг.
Я делаю акцент на этом слове, но стоит мне его произнести, как немец нагло мне подмигивает. Может, приглашать его было ошибкой?
– Это мой папа, Жером, и его жена Амели.
Йонас чуть приподнимает бровь, на долю секунды на лице проскальзывает удивление. Да, он только что понял, что Амели не моя родная мать. Я, конечно, могла бы предупредить заранее, но… ну ладно, я не обязана рассказывать всем о личных делах моей семьи. Йонас быстро берет себя в руки и вежливо целует Амели с папой в обе щеки.
– Не будем нарушать ваши французские традиции.
– Приятно познакомиться, – воркует Амели.
Она выглядит слишком довольной. Ей явно нравится сам факт присутствия Йонаса. Наверное, с тех пор, как Адам выбрал Лили, Амели мечтает, чтобы у меня тоже появился парень.
– Значит, друг? – Папа, в отличие от нее, выглядит растерянным.
– Думаю, друг – это временное звание, – спокойно заявляет Йонас.
Я роняю сумку на пол. На какое-то время комната погружается в неловкое молчание. Где-то вдалеке Азнавур уже перешел на следующую композицию – «Hier encore». Папа, я, Амели – мы все замираем. А Йонас, черт возьми, усмехается.
– Где можно помыть руки? – как ни в чем не бывало спрашивает он.
Амели машинально указывает на дверь ванной. Йонас разворачивается и медленно направляется туда, как вдруг раздается стук в дверь. Словно в замедленной съемке, я дергаю ручку и встречаюсь взглядом с зелеными, родными глазами. Поль. Он устало проводит рукой по щетине и прикрывает веки, но при виде меня на его губах появляется слабая улыбка.
– Привет, – говорит он тихо.
– Привет, – отвечаю я почти беззвучно.
Пульс стучит где-то в районе горла. Я делаю шаг назад, чтобы Поль мог пройти. Он переступает порог, но вдруг замирает у самого входа. Его взгляд становится холоднее, глаза сужаются, когда он замечает выходящего из ванной Йонаса. Йонас тоже останавливается, но, в отличие от Поля, на его губах появляется нахальная усмешка.
Мы не успеваем закрыть дверь, как следом в квартиру проходят Лили и Адам. Лили, моя свободолюбивая сестра, держит в руках коробку из буланжери, а Адам – бутылку вина.
– Всем привет, – вежливо здоровается Лили, но смотрит куда угодно, только не на меня.
Наверняка она тоже не ожидала меня здесь увидеть. День чертовых сюрпризов. Поль все еще стоит на входе. Лили опускает глаза, делая вид, будто полностью поглощена развязыванием шарфа, Адам нервно сжимает в руках бутылку… Все смотрят друг на друга. И я уверена, что в голове у каждого звучит одна и та же нецензурная лексика.
Азнавур перестает петь. Наступает гробовая тишина. Слышно ровное дыхание Поля и глухой шум из наушника Лили, она спешно выдирает провод из телефона. Все стоят, никто не двигается. Йонас лениво опирается о дверной косяк и скользит взглядом по лицу моего лучшего друга, словно ждет от него чего-то. Поль не отводит глаз от него. Я замечаю, как сжимаются его пальцы. Черт, кому-то нужно что-то сказать. И тут как по волшебству…
– Я так рада, что вы все пришли! – звучит голос Амели, слишком радостный для этого вечера, слишком бодрый для ситуации, в которую мы только что угодили.
Глава 8
Эмма– За стол! – Амели буквально светится.
Единственная в этой квартире, кто горит энтузиазмом. Я сажусь на свое привычное место, машинально проводя пальцами по краю скатерти. Йонас, не раздумывая, опускается рядом со мной, занимая место Поля, будто так и должно быть. Замираю, чувствуя пронзительный, оценивающий взгляд зеленых глаз у себя на спине. Йонас, конечно, не мог не заметить этой реакции, и, в подтверждение моей догадки, на его губах мелькает хитрая ухмылка.
– Я голоден как волк! – заявляет он.
– Не зря я столько наготовила, – довольно произносит Амели.
Поль садится напротив меня, его движения плавные, но в них чувствуется напряженность. Он продолжает прожигать взглядом моего соседа, а затем его глаза находят мои.
– Как ты? – спрашивает он, голос звучит глухо, почти отстраненно.
– Хорошо, – вру я, чувствуя, как жар приливает к щекам. – Не знала, что ты придешь.
– Жером пригласил. – Поль медленно наклоняет голову, изучая мою реакцию.
– А меня Эмма, – словно трехлетка, хвастается Йонас, по-детски самодовольно растягивая губы в улыбке.
Поль сжимает челюсти, желваки играют на его скулах. В коротком взгляде, который он бросает на Йонаса, читается плохо спрятанное раздражение. Затем его глаза снова находят мои, и я вижу в них замешательство, скрытое за холодной маской. Мне чертовски хочется оправдаться…
– Ты сам напросился, – бурчу я, чувствуя, как краска заливает лицо от нелепости ситуации.
– Если тебе так хочется думать. – Йонас хмыкает, небрежно проводя пальцами по столу, словно обсуждаемая тема его совершенно не трогает.
Поль переводит дыхание, на его лице мелькает легкая тень злости. Он явно пытается держать себя в руках, но его пальцы сжимают нож чуть крепче, чем нужно. Адам неловко топчется у стола и взъерошивает волосы, очевидно жалея, что оказался здесь. Кажется, он готов сбежать, сославшись на недомогание, но, встретившись взглядом с Лили, ободряюще ей улыбается и все же садится рядом с Полем. Лили устраивается возле Адама, поправляя вилку и нож, хотя они и так лежат идеально ровно. Папа занимает место во главе стола, а Амели располагается напротив него, держась уверенно, как и подобает хозяйке дома.
Из окна в комнату проникают теплые лучи солнца. Они играют с хрустальными бусинами люстры и светлыми полосами разукрашивают простую льняную скатерть. На столе расставлены керамические тарелки, винные бокалы, корзина с хрустящим багетом. Запеченное мясо с розмарином, легкий салат, заправленный оливковым маслом, которое папа и Амели сами выжали в Португалии во время отпуска, и картофельное пюре – ничего особенного, но все домашнее.
Йонас не скрывает интереса к еде – осматривает ее с явным любопытством, наверное, он и вправду голоден. Он ловит мой взгляд и тихо на ухо поясняет:
– Я не помню, когда в последний раз был на полноценном домашнем ужине.
И тут я понимаю, что вообще ничего о нем не знаю.
– Приятного аппетита, – провозглашает папа, поглядывая на Йонаса из-под нахмуренных бровей.
– Спасибо, – благодарим мы в один голос.
Поль резко берет блюдо с мясом, накладывает себе порцию и… дальше он должен бы передать тарелку. Йонасу. Но вместо этого, сделав паузу, неторопливо ставит ее на стол. На его лице появляется легкая ухмылка. С наигранным спокойствием Поль берет тарелку с картофельным пюре, кивает Йонасу, протягивая именно ее.
– Держи.
Йонас принимает картофель, прищуривается и насмешливо тянет:
– Да, любовь немцев к картошке не выдумка.
Он берет ложку и с явным вызовом накладывает себе самую большую порцию пюре, какую только можно уместить на тарелке. Передает мне миску как ни в чем не бывало, но я, в отличие от него, не так люблю пюре – одной ложки мне вполне достаточно.
– Если честно, я первые две минуты искал на столе картофельный салат, – продолжает немец.
– Это же чистый майонез. – Папа смотрит на Йонаса, будто тот только что предложил положить ананас на пиццу.
Парень лишь беззаботно пожимает плечами и нарочито невинным тоном добавляет:
– А майонез – это вкусно.
Адам ловит мой взгляд и чуть поднимает брови, беззвучно спрашивая: «Что тут вообще творится?» Я только пожимаю плечами. Берусь за бокал вина, кручу его в пальцах. Этот вечер без алкоголя точно не пережить. Амели начинает рассказывать о поездке в Шампань на прошлой неделе. Мой отец – трудоголик. И все же, с тех пор как они поженились, Амели переехала в Париж, папа, кажется, впервые в жизни начал находить время не только для бизнеса, но и для себя. И это меня радует. Сеть ресторанов – дело всей его жизни, он строил ее годами, с нуля. Здорово, что теперь у него есть не только работа, но и любовь.
По словам Амели, они провели несколько дней, проезжая через бесконечные виноградники, посещая старинные замки и дегустируя шампанское в уютных гостевых домах, где виноделы с гордостью рассказывали об истории каждой бутылки. Папа даже загорелся идеей купить старинный коттедж в одной из деревень – «для отдыха», как он выразился.
– А у вас как дела? – наконец спрашивает Амели.
Адам оглядывает присутствующих и, поняв, что никто не спешит отвечать, улыбается широко, чуть застенчиво:
– Я хочу поделиться с вами радостью.
Я смотрю на Лили, ее глаза сияют, и она одобрительно кивает.
– У меня будет выставка в Милане через два месяца, в Павильоне современного искусства…
У меня из рук выпадает вилка.
– Подожди! – Эмоции захлестывают меня волной. – Это же то самое место, о котором ты так мечтал!
Воспоминания проигрываются в голове, как кинопленка. Мы лежали на моей кровати, я жевала жвачку, лениво надувая пузыри, и читала Колин Гувер, а Адам что-то рисовал в своем альбоме. В какой-то момент я отложила книгу и спросила:
– Адам, у тебя есть мечта?
Не знаю, почему именно этот вопрос пришел мне на ум. Он потер грязными от грифеля пальцами подбородок, нахмурился и, немного подумав, признался:
– Есть список мест, в которых я мечтаю выставить свои картины.
– Целый список? – Я всегда восхищалась тем, что Адам с детства знал, кем хочет быть.
– Да. – Он улыбнулся и мечтательно поднял глаза к потолку.
Я смотрела на него влюбленными глазами и не могла перестать думать о том, как однажды буду стоять рядом, когда его картины обретут признание во всем мире. Глупые мысли…
– И что там в списке? – сипло спросила я.
– Много всего, но первый в списке – Павильон современного искусства, это галерея в Милане.
В тот момент в душе у меня разразился ураган эмоций. Я вскочила с постели и набросилась на него с объятиями.
– Адам! – закричала я на всю комнату. – Знаешь, я уверена, что все твои мечты обязательно сбудутся!
Я смотрела на него глазами, полными веры. Веры в него. Любовь в моем сердце делала эту веру непоколебимой. И сейчас, глядя на Адама, осознавая, через сколько всего мы вместе прошли, я вдруг замечаю печаль в его взгляде. Я уверена – он тоже вспомнил тот самый день. Тот момент, когда я кричала на всю комнату, что он добьется своего. Нас связывает слишком много. Он с детства был моим лучшим другом, а детство – это целый мир, целая жизнь. И тогда все было проще, честнее, искреннее.
Я встаю со стула. Порыв, который сложно сдержать. Да и не хочется. Подхожу к нему и обнимаю за плечи.
– Я так рада за тебя, – шепчу хрипло ему на ухо.
Отчего-то на глазах выступают слезы. Адам нежно целует меня в щеку.
– Спасибо, Эмс. – Его пальцы мягко сжимают мою руку.
Раньше от таких его прикосновений у меня по коже пробегали мурашки, в груди вспыхивал пожар, а в животе, трепеща крылышками, взмывали бабочки. Сейчас же я чувствую только спокойное тепло. Я больше его не люблю. Вернее, люблю, но не так, как раньше.
– Я добавил в коллекцию твой портрет, – говорит Адам, и я ощущаю, как от волнения его мышцы слегка напрягаются. – Лили считает, что это одна из моих лучших работ.
Поднимаю голову, опешив от происходящего… моргаю, пытаясь понять, правильно ли услышала:
– Мой портрет?..
Лили тихо улыбается и неловко заправляет прядь за ухо:
– Это и правда его лучшая картина.
Я замечаю, как папа подмигивает Амели, которая с надеждой смотрит на нас троих.
– Мой портрет? – рассеянно переспрашиваю я.
– Он самый, – щелкнув меня по носу, говорит Адам.
Несколько секунд мы молча смотрим друг другу в глаза. Наконец я улыбаюсь.
– Ты повесишь мой портрет в особенном месте, – требую я, хитро сощурив глаза.
Он громко фыркает:
– Разумеется!
– Боже! – верещу я на всю столовую. – Вы просто обязаны прислать мне фото! Желательно собрать рядом с моим портретом толпу и сделать снимок, будто они все мной любуются, – смеюсь я. – А потом я поделюсь этим в «Тиктоке» со словами…
Я запинаюсь, так и не закончив фразу. Настроение мгновенно портится.
– Все нормально? – спрашивает Адам, его карие глаза внимательно вглядываются в мое лицо.
Он знает меня как свои пять пальцев. Точно так же, как и я знаю его. Близость, которая возникает, только когда люди выросли вместе.
– Да, – вру я, медленно отстраняясь, Адам чувствует мою ложь и хмурится. Я опускаюсь на свое место. – Просто немного устала от соцсетей.
Это уже не ложь, а полуправда. Адам с понимающей улыбкой чуть качает головой:
– Я вообще не представляю, как тебе удается постоянно делать контент.
– Мне нравится… – Я медленно размазываю пюре по тарелке, стараясь подобрать нужные слова. – Точнее, нравилось…
– Что-то случилось? – интересуется папа, приподнимая бровь.
– Нет-нет, – спешно отзываюсь я.
Поль молча накалывает кусок мяса на вилку и, словно невзначай, бросает в мою сторону короткий взгляд. Йонас закидывает руку на спинку моего стула, слегка притягивая меня ближе к себе.
– Интересы могут меняться, – лениво замечает он, не отрывая взгляда от Поля.
Воздух между ними опять электризуется. Я опустошаю бокал вина, всем своим видом давая понять, что не собираюсь участвовать в их молчаливой дуэли.
Телефон мягко вибрирует в кармане, достаю его и бросаю беглый взгляд на сообщение от Анабель: «Я поняла, в чем проблема! Проблема не в парнях!»
«Ну, может, до нее наконец дошло», – думаю я. Но тут же прилетает еще одно сообщение: «Все дело в моем кармическом хвосте!»
Я закатываю глаза. Она неисправима…
– Поль, – тянет Йонас, и я напрягаюсь. Его голос звучит нарочито расслабленно, но с вызовом. – Можно поинтересоваться, почему ты всю неделю ошивался вокруг моей квартиры?
Телефон выпадает из моих рук, с глухим стуком ударяясь о паркет.
– Ты хотел мне что-то сказать? – Йонас самодовольно улыбается.
Поль медленно откидывается на спинку стула, его челюсть напряжена, а пальцы чуть сильнее сжимают вилку.
– Ты же знаешь, что я приходил не к тебе.
– Знаю. – Йонас наклоняется чуть вперед, его голос становится спокойнее, но острее. – А еще знаю, что у тебя не хватило смелости постучаться.
Вилка в руках Поля застывает на полпути к тарелке.
– Это не твое дело, – отрезаю я, прежде чем он успевает ответить, и резко сбрасываю руку Йонаса со спинки моего стула.
Тот лишь ухмыляется.
– Все, что касается тебя, – мое дело. – Йонас беззастенчиво подмигивает, не отводя взгляда.
Поль плавно кладет вилку рядом с тарелкой, вновь встречается взглядом с Йонасом и медленно произносит:
– Это нужно будет исправить.
Его улыбка холодная, а в глазах такая ревность, боюсь, мне не поможет даже вино…
Глава 9
ПольОн мне не нравится. Нет, не так. Он приводит меня в бешенство. И, что хуже всего, я почти уверен – именно этого он и добивается. С глубоким вдохом медленно сжимаю и разжимаю кулаки под столом, пытаясь удержать раздражение, которое рвется наружу. Что он вообще тут забыл? Какого черта Эмма пригласила его? У него даже имя дурацкое – Йонас. Так и хочется зарифмовать с чем-то, что начинается на А, продолжается буквами Н и У и заканчивается на С. Придурок.
– Как там Полин? – спрашивает Амели с улыбкой.
У моей сестры есть уникальный талант – притворяться идеальной перед родителями своих друзей. Все уверены, будто она ангел во плоти, и искренне радуются, что их дети с ней дружат.
– У нее все хорошо, – без лишних деталей отвечаю я.
На самом деле этой ночью она разбудила меня звонком, требуя объяснить, что происходит с Эммой, почему та внезапно прекратила выкладывать посты в «Тиктоке» и не отвечает лучшей подруге. Мне пришлось рассказать все. Да-да. Про торговый центр. На меня орали минут двадцать, осыпали всеми возможными ругательствами, а потом просто бросили трубку.
Классическая Полин.
– Кто еще хочет вина? – спрашивает Жером, в руках у него третья по счету бутылка.
Эмма медленно поднимает палец вверх, словно этот жест требует от нее невероятной концентрации:
– Мне, пожалуйста.
Жером мешкает. Он явно заметил, что сегодня дочь пьет больше, чем обычно.
– Ты уверена? – аккуратно, с легкой улыбкой, уточняет он.
– Да, кажется, тебе на сегодня хватит, – беспардонно вставляет этот идиот Йонас, вопросительно взглянув на Эмму, будто удивлен тем, сколько она выпила…
Полнейшее отсутствие такта и воспитания. Эмма медленно поворачивает голову в его сторону, в ее пьяном взгляде мелькает угроза.
– Я тебя спрашивала?
Он поднимает руки в знак капитуляции, уголки его губ приподнимаются с ухмылкой.
– Справедливо!
– Папа, с каких пор мне нельзя вина? – тянет Эмма недовольно.
– Детка, тебе можно все на свете. – Жером тепло улыбается, но взгляд у него обеспокоенный.
Он мягко проводит рукой по волосам дочери и все же наполняет ее бокал. А потом, как бы между прочим, спрашивает:
– Останешься у нас на ночь?
Анабель и Лили тем временем убирают грязные тарелки со стола и приносят десерт – тарт татен[4] и сырную тарелку.
– Нет! Я буду ночевать у себя! – воинственно заявляет Эмма. – И я вообще не боюсь!
Жером во все глаза смотрит на дочь, его брови удивленно поднимаются, а в глазах читается растерянность.
– Я провожу ее, – встреваю в разговор.
– Ну конечно. Ты ее проводишь, – фыркает Йонас, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. – А ничего, что она пришла со мной?
Я сжимаю челюсть.
– А уйдет со мной.
Йонас театрально стучит пальцем по подбородку:
– Почему ты в этом так уверен?
Прежде чем я успеваю ответить, Эмма резко отодвигает стул, и ножки со скрипом скользят по паркету.
– Если вы оба не прекратите, – зло сузив глаза, выпаливает она, – то я попрошу Лили и Адама проводить меня.
Я прикрываю глаза, сдерживая улыбку. Эмма редко бывает такой вспыльчивой. Если бы не вся эта ситуация, я бы даже насладился моментом. Амели, заметив напряжение за столом, решает разрядить обстановку. Она берет нож и аккуратно нарезает тарт, раскладывая его по тарелкам.
– Обязательно попробуйте, – говорит она с мягкой улыбкой. – Я специально попросила Лили заказать тарт к сегодняшнему ужину, в буланжери на углу его делают восхитительно! Он словно тает во рту!
Йонас, не проявляя интереса к десерту, тянется к сырной тарелке.
– Я предпочитаю сыры, – медленно тянет он, накалывая на вилку кусочек камамбера, и лениво бросает взгляд в мою сторону.
Он намазывает сыр на багет и поливает его инжирным вареньем.
– Скажу честно, не знаю, как жил в Германии без вашего французского…
Он намеренно делает паузу, притворяясь, будто забыл слово. Наконец его голубые глаза загораются, и он провозглашает:
– Вонизма!
Комната замирает, все уставились на Йонаса, который продолжает жевать с довольным видом, будто не оскорбил только что французское наследие. Я так полагаю, это мне за картошку… Тушé!
Неожиданно Эмма и Адам взрываются смехом.
– Ты тоже вспомнил? – спрашивает она, заикаясь от хохота.
– Такое не забыть! – отвечает Адам, тоже задыхаясь от смеха.
Я принимаюсь за кусок тарта. Сладость карамелизованных яблок и хрустящая корочка идеально сочетаются, но я не могу полностью насладиться вкусом. Они часто делали так в школе. Переглядывались и начинали смеяться. На вопрос о том, что их так развеселило, они лишь отмахивались: «Это наша общая шутка, ты не поймешь». Таких тайных общих шуток у них было много. И всегда в такие моменты я чувствовал себя лишним.