- -
- 100%
- +
Мог ли Мартьен мстительно отправить его занырнуть и теперь? Глядите, мол, как ваш Дийенис ладен и хорош, когда багром подтянут к берегу день эдак на четвертый.
«Пожалуй, что мог», – без радости примерился Рауль.
Хваленое товарищество на «Императрице»! Он содрогнулся от мерзкого чувства внутри.
Впрочем, и не только от него. Лед еще бился у высоких берегов, и к ногам в студеной речке мгновенно подбиралась немота. Сапоги тянуло вниз и через магию, а поддержание тепла высасывало силы. В глаза преступника он взглянет утром, тогда и будет время выводов, а пока – сушиться чарами, только на сушу лучше выбраться подальше, где реже лепятся дома и нет свидетелей.
Подозреваемый пускай сочтет, что преуспел. От жителей в окнах яркое зрелище тоже спокойнее скрыть – крылатой славой пьяницы маг сыт и без того.
***
Эмма Гордеевна Дийенис, вдова, сама себе хозяйка, отпустила служанку дремать в закуток и проходила маленький одноэтажный дом дозором уже четвертый раз. Обыкновенно леди не была настолько бдительна (то есть хватало и трех), но нынче что-то не давало ей остаться в спальне и облачаться ко сну.
«В печь не подборосили? – искала она эту зудящую мимо сознания мысль. – Арфу не накрыли?»
Однако, элланская арфа, единственная роскошь, спала под белой кисеей, две печи дарили майской ночи тепло, все лампадки были поправлены и (Эмма глянула в окно) мослы от ужина лежали в миске верной старой Альмы, усердно охранявшей приусадебный покой.
Эмма задернула зеленую портьеру, оправила складку внизу и готова была признать за собою ошибку, когда входную дверь встревожил стук.
Вдова нахмурилась – лай ушей не достигал, напротив, Альма скулила не то радостно, не то ужасно жалко. Если к усадьбе прорвался грабитель, он – маг.
«Пропадай моя арфа», – попрощалась хозяйка.
Со стены взяла старую мужнину шпагу для весу, распрямила плечи и отправилась встречать судьбу сама, не кликнув и служанку.
Гость прошел сени без приглашения и постукивал тихонько в самые двери прихожей. Вдова Дийенис отворила с лихой смелостью – ясно, что именно эту встречу предвкушал ее неясный зуд, так нечего таиться!
Прежде всего глаза вдовы уперлись в лацкан темно-синего мундира. В сумраке сеней она не различила звание, зато обильно различила дух реки и глины, украсившей сукно по рукавам. Вскинув очи выше, вгляделась в лицо посягателя на арфу – его смущенная улыбка переходила в полоску грязи на щеке, глаза, однако, были озорны и влажны.
– Вот, матушка, – развел руками гость. – явился в блеске славы.
Шпага в ножнах грохнула о половицы, оставив там зазубрину для памяти.
– Рауль?..
Эмма Дийенис и забыла, что еще способна так обильно плакать. Могла ли глина помешать ей подтянуться к шее сына и висеть на ней минуту, то обмирая от негаданного чуда, то сомневаясь вновь? Уж сколько раз она принимала за правду свои трепетные сны! Сколько лет не видела лица, в котором прежде знала каждый штрих и каждую привычку!
Впрочем, благоухание реки было странным даже для сбивчивых грез. Эмма, наконец, оторвалась, шагнула назад и осмотрела сына снова. Слезы стиснули ей голос, но проницательного взора не отняли и они – маскарад он все-таки избрал пречудный.
– Ты купался?
– Так вышло, – мальчишкой замялся Рауль. – Обсушился кое-как, но дальше… Простите, матушка, где в вашем царстве натопчу – с утра натру до блеска.
Растерянность хозяйки миновала в тот же миг.
– Ийа! – вскричала она, пугая мышь за стенкой. – Баню!!
– Не Лили? – спросил Рауль.
Он вглядывался в милые черты и невольно удивлялся, отчего на них растут морщинки.
– Лили при муже, второе дитя нянчит. Теперь мы управляемся вдвоем. Ийя! – Эмма бросилась будить покойно спавшую ровесницу-прислугу.
Баню в дворе Рауль помог топить и сам – магу быстрее. Молил обеих женщин хлопотать потише – соседям до утра визита знать не следует. Они внимали, как могли, Ийя почти не гремела ведрами, таская из колодца воду и почти не охала, ликующе косясь на господина. Помнило сердце, как здесь же ночами стирала ему пелены, потом – загвазданные во дворе рубахи, а последние несколько лет крахмалила сорочки и даже начищала сапоги! Все кончилось тогда и ожидаемо, но как-то вдруг: сына вдовы флотского офицера зачислили в Морской корпус, он умчался за новой жизнью, почти остановив ее течение в родном углу.
Явился тому пять минут – и тотчас же все завертелось!
Альма скулила от счастья, ластясь Раулю под руку. Он теребил ей голову на крыльце в раскрытых дверях, то и дело отвечая матери, сновавшей по дому: все ли еще уважает он пирог с окунем или уже от простой приречной трапезы отвык? Пьет ли чай с богородской травой, как любил? Две ли перины ему постелить ли или три?
Рауль поймал бы ее и держал, умиляясь – матушка как будто стала меньше, беззащитнее, а он еще раздался в росте и плечах. Только железная вдова сама не часто нежничала с сыном – куда привычнее ей было выражать свою любовь деянием. Он видел, как она промакивает глаз углом перины, и матери счастливее нее в этот миг не нашлось бы Арсисе.
Во дворе, лишь мало уступая ей, топтала первую тонюсенькую травку Ийя. Под едва одевшейся березой, скромницей после аграрных чудес городского парка, уже наполнялось большое корыто. Маг сам бы по утру занялся чисткою мундира, но обнаружил, что сердца этих двух женщин его самостоятельность жестоко разобьет.
– Выстираем вас до скрипа, Рауль Теодорич! – обещала Ийя, укладывая на краю коричневый обмыленный брусок. – Завтра всех пересияете, только чарами вашими придется форму досушить. Пошто в Дивину-то полезли? Заново из каждой встречной лужи вас вынимай! Сапоги напоили песком! Сукно дорогое – чуть-чуть не сгубили!
Рауль едва не сгубил там и самую жизнь, но этого взволнованным хозяйкам он поведать не решился.
Ийя распахнула баню, впуская облако пара на двор, и обнюхала ее нутро весьма придирчиво – ну как не годна еще принять мальчишку? Тот был вдвое против нее ростом, но за купание в ночи она его бранила точно теми же словами, какие закрепила за подобною бедой в его шальные восемь. Рауль по давней же традиции понурил голову и отговаривался вяло, пока счастливая своей полезностию Ийя не дозволила ему идти в натопленный сосновый сруб.
Впрочем, на ее рвение помочь «сорванцу» в парилке он обрел внезапную отвагу, отнял рябиновый моченый веник и закрылся изнутри.
Одежду сыну матушка добыла из «детского» сундука. Рубаха сидела уже не так просторно, как ей причиталось в пятнадцать, и оттого Рауль, бродящий через час по комнатам, смотрелся еще более выросшим из всей усадьбы.
Дом встречал его смесью знакомых штрихов – в его спальне ни единая деталь не покинула места, даже «уголком» стоявшие подушки укрывались той же самой кружевною кисеей, только в кресле горой поджидали перины. В гостиной, казалось, врос в половицы гарнитур из кушетки и кресел, у окна горделиво дремала старинная арфа. Рауль согревался этим застывшим детством даже более, чем баней, когда вдруг обнаружил пришлые новинки. Он почти удивился – неужто дом способен жить и без него? Разве не должен самый воздух здесь остаться тем же, что в его юные годы? Или навигатор здесь теперь – в гостях?
– Не помню этих гобеленов, – заметил он вслух, ревниво созерцая полотно на стене гостиной. Из ткани летела вперед золотая ладья, а светлоликий герой в одеждах элланского воина стоял на ее носу и решительно прожигал зрителя бровями (глаз было не очень разглядеть). Облик и спутники героя намекали всячески, что это – сам Одизей, царь Итэки.
Матушка как будто стала трепетней – подошла, оттянула чуть сжавшийся край и распрямила морщины на веслах.
– Гобелены увлекли меня несколько лет назад, – пояснила со смущением. – Этот я соткала самым первым.
– Вы??
Гобелен тотчас же предстал Раулю в иных красках. Безусловно, еще не верх мастерства, но как начальный шаг масштабного труда – производил эффект изрядный. Матушке польстило это изумление.
– Вдова одного морского офицера и мать другого не может не находить себя всегда несколько Пенелотой, – призналась Эмма лирически.
Сама она взирала на свой труд не без смущения. Ошибки первых проб теперь тревожили ее глаза, казались так заметны и просты! Однако, в год, что провела за этим гобеленом долгие дни, а порою и ночи, она еще не сумела бы их избежать.
Рауль всмотрелся в облик мужа на носу ладьи и обнаружил попытку ткачихи придать ему портретное сходство с собою.
– Вы мне польстили, матушка, – заметил иронично. – Я даже за штурвалом не гляжусь так феерически. Здесь бы вам выбрать иной образец.
Эмма тотчас подобралась – плоды своих трудов она раскритикует в пух и прах, но только лично! Другим не позволяется мешаться в отношения творений и творцов.
– Не учи меня ткать гобелены, Рауль, – строго сказала она. – как я не посягаю отдавать тебе рекомендации в поступках. И не расспрашиваю, как ты оказался ночью в реке, коль скоро сам не пожелаешь поделиться.
Рауль смиренно примолк – матушка разумна, и отшутиться не удастся, так что тему с купанием лучше не развивать.
На другой стене висела серия иных, не очень крупных гобеленов, составляющих коллекцию – эти были поровнее и не стягивались по бокам. Как видно, южные сказания довольно долго увлекали мастерицу, ибо даже с учетом разности пейзажей и сюжетов, мужей на этой серии нельзя было именовать иначе как «пышнопоножными» и «сребролукими», а женщины были в высшей степени «лилейнораменными».
– Ранние работы, – сказала Эмма сдержано. – Уже намного глаже и плотнее, но я еще искала почерк. Последними довольна куда больше.
Она нетерпеливо провела в столовую и указала на три узких гобелена, протянутых от пола и почти до потолка.
В них южная нега была совершенно забыта – полотном владели белые снега и пестрые хлопочущие горожане. Ткачиха излила на них всю силу своей связи с этим краем, который не покинула бы и за плату, взбреди кому-то в голову ее сманить. Здесь город с высоты полета чайки умещался весь внизу, а верхние две трети были отданы различным темам: на первом полотне их захватило море с внушительными льдинами и спящими в порту колесниками, на втором – по прихоти ткачихи стая лебедей затеяла не по сезону хоровод в полярной ночи, на третьем – кружева исполинских снежинок парили над дымом из маленьких труб.
– Помнишь занятный местный сказ о «мороженых песнях»? – ткачиха с гордостью погладила последнее творение. – С детских лет они не шли из моей головы.
Снежинки в самом деле протянулись из кружащихся внизу девиц: те обозначились совсем уж пятнами, не отличить платков от сарафанов – и все-таки Рауль почти услышал, как они поют.
Однако, и воплотив детскую фантазию, художница и не устрашилась бросить себе новый вызов – теперешний прожект, растянутый на раме у окна под светом, сражал особо, хотя и был готов лишь на треть высоты. Рауль шагнул к нему, приблизив нос.
– Карта Ладии? – узнал восторженно. – В деталях?
Ткачиха отвечала скромно, однако, ее гордость за прожект вполне проступала в глазах и осанке.
– Я начала ее, когда ты написал о переводе на «Императрицу». Вот здесь, – ладонь приласкала нитяную заготовку от низа до середины высоты, – я изображу всю нынешнюю Ладию. Выше – место под ваши открытия. Закончу работу, когда вы вернетесь.
Совесть отметила Раулю, что он неблагодарный эгоист. Как мало вспоминал писать он к матери, когда она так живо принимала каждое движение его судьбы! Что спрашивал одной строкой в конце письма, кроме здоровья? Искренне скучал о ее руках и голосе, когда брал труд о них подумать, но полагал вдову Дийенис доживающей свой век на краю мира. Сыну и в голову не забредало расспросить о том, к чему прилежит ее сердце. Матушка обескуражила порядком – оправилась от пустоты и уже много лет осваивала дивное искусство!
– Вы даже нанесли здесь параллели! – спешно подивился Рауль, пока не слишком уж сконфузился. – Карта настолько точная?
Матушка с довольством улыбнулась.
– Смею верить, что так, хотя ходить по ней, пожалуй, было бы черезвычайно авантюрно.
– Я вышлю вам лучшие карты, какие сыщу! – восхищенный и пристыженный в равной мере, Рауль взялся за реабилитацию. – С ручьями, селами и крепостями всей сегодняшней Империи!
Здесь он безнадежно опоздал.
– Нет нужды – у меня их в достатке, – Эмма небрежно махнула кистью на обеденный стол.
Трапезничать за ним уже не удалось бы – скатерть была снята, и столешница исчезла под разложенною картой. Четыре тарелки прижали углы, на стуле горкою хранился ворох дополнительных бумаг, скрученных в рулоны впечатляющих размеров.
Навигатор навис над столом и с удивлением окинул взором цветной чертеж такого тонкого и точного рисунка, какого сам, пожалуй бы, не раздобыл.
– Не у самого ли надзорщика вы одолжили это чудо?
– Не имею чести быть с господином Нортисом на короткой ноге, – уклонилась матушка от более пространных пояснений.
Эту оплошность любезно исправила Ийя в дверях.
– Лука Ионыч приносит, – доложила она.
За это говорунья удостоилась великого внимания: Эмма глянула сердито, Рауль – с немалым интересом. Определенно, в письмах следовало научиться задавать вопросы.
– Коль скоро вы не пожелаете делиться, матушка… – улыбнулся он.
– Нечего здесь и скрывать, – торопливо означилась Эмма. – Сосед, отставной капитан Лужен, перебрался к нам уже без малого два года. Бывает у меня порой на чай или послушать арфу.
– Каждый Божий день, – секретно донеслось опять от двери.
– Ийя!
– С тех самых пор, как эту арфу от дороги услыхал, – уперто досказала та и на всякий безопасный случай вспомнила себе работу: – Мышеловку под кроватью осмотрю – и можно Рауль-Теодоричу стелить, перины попроветрились.
Навык навигатора против них спасти уже не мог. За дюжиной пиал дымящегося чая, литра киселя и осторожного намека на пору женитьбы он был отпущен почивать – и все-таки неотвратимо утонул в пучине взбитого в четыре женские руки лебяжьего щекочущего пуха.
5. «Императрица» наносит ответный удар
Порт Арсис, 14 мая, вторник
Слухи о том, что ночью один приезжий навигатор запропал в реке, достигли «Императрицы Эльзы» около одиннадцати. Капитану докладывали, что кто-то видел офицера у моста и слышал плеск, но поднимать галдеж из-за его купания не стали – если мальчишки там ныряют, бывалый мореход уж как-нибудь на дно не ляжет. Однако, вскоре сопоставили – тот будто бы нигде не вылезал, решили от греха спросить на шхуне – тогда команда заподозрила, что дело дрянь.
К полудню вместо построения четыре мага стояли по разным концам берегов и мутили незримыми щупами темную воду.
Народ, конечно, собрался смотреть. Топли здесь – бывало, но чтобы хваленые столичные навигаторы – это в новинку! Надзорщик Нортис явился среди первых, обеспокоенно пыхтел и сокрушался. Зачем-то не усидели дома и три его любопытные дамы. Это сердило его отдельно – ладно супруга, не сахарная, но дочкам-то зачем носы совать? Дурехи.
Впрочем, под руку они не лезли и очень серьезно молчали посреди моста, от ветров спасаясь только шляпками и тонкими весенними накидками.
Поняв, что розно шарить пользы нет, маги заплели потоки в сеть и тралили ее по дну, подобно рыбарям – Бердинг и Мартьен стояли на левом берегу, почти под крепостью, картограф и лекарь – напротив. Маги чуяли, как прицепляются на щупы мусор и плотва, но к счастью или к сожалению, бедовый лейтенант им не ловился. Лица были одинаково сосредоточены, а интендант без магии молчал у самого моста, упрятав шею в вороте казенного плаща, и тоже буравил глазами то реку, то чугунные перила.
– Не найдут. В море давно унесло, – вздохнула надзорщица. – Какая доля…
Нерина и Аида шмыгнули носами вразнобой, но искренне. Сразу вспомнилось, что гость был так деликатен, так смирен, что он, к тому же, им земляк и очень мило за Нерину заступался.
При капитане высился отец Иосиф, худющий корабельный иеромонах, в подряснике похожий на горелую сосну. Молча двигались четки в опущенной руке, и на шумливую толпу он иногда взирал с печальным осуждением.
Встретив его взгляд, Нерина вдруг нашла себя его глазами: явилась пьесу любопытную смотреть, авось покойника подымут! Отрезвясь, зашептала хотя бы молитву о чуде – не слишком убежденно, но все-таки тем оправдав свой приход.
Эффекта, что последовал немедленно за сим, она никак не ожидала. Зрители на левом берегу зашевелились, ойкнули нестройно, потом поспешно хлынули по сторонам.
В неярком солнце северного дня по настилу из подгнивших досок вдоль берега шагал до крайности живой «утопленник». Ни один мундир сегодня не казался чище, чем его, ни одно золото волос не растрепал приморский ветер краше, словом, в сравнении с Раулем меркли все.
– В ангелы попал? – с благоговением уверилась надзорщица, и лишь секундой позже приняла, что гость еще от далек от вечности.
Рауль быстрым шагом возник за плечом у капитана и нарочито звонко вытянулся позади:
– Лейтенант Дийенис для построения прибыл!
Бердинг вздрогнул, обернулся и густая борода укрыла множество эмоций, что желал бы разведать Рауль на суровом лице.
– Так вы целы, лейтенант? – в конце концов капитан обозлился и бросил в сердцах чародейскую сеть. – В воду не сигали?
– Я там очутился против воли, но не мог ославить «Императрицу Эльзу» тем, что ее первый навигатор утонул в городской речушке.
На фразе «первый навигатор» маг остро посмотрел в глаза стоящего рядом Мартьена. Тот вернул взгляд внимательный и жесткий. Изумлен? Пожалуй, только нынче все изумлены. Зол? Не разобрать. Лишь губы плотно сжаты под чернотой ухоженных усов.
– Где прятались? Шутить над нами вздумали? – ярился Бердинг, вполне справедливо ощущая себя дураком перед обширным городским собранием. Слова о невольном купании в докладе навигатора как будто пролились мимо его ушей.
– По приказу был свободен до полудня и навещал свою мать. К построению не опоздал, – Рауль облекся редкой твердостью – обычно он не демонстрировал характер так открыто.
– Каков примерный сын! – поздравил мрачный Бердинг.
– Не пил я вчера, господин капитан, – Рауль рапортовал уже вполголоса. – Поверьте, запах – недоразумение, меня облил лакей.
Говоря, он краем взора отмечал соратников – Мартьен здесь подозрительнее прочих, но и иных пока не следует отбрасывать совсем.
Кто принял его появление с большей досадой?
Сам капитан привычно впал в гневливый тон, за которым и понять нельзя – все-таки рад, что не придется подбирать замену? Разочарован, что не избавился от непредсказуемого мага еще здесь, до отхода?
Идрис криво улыбнулся Раулю от края моста – в его очах всегдашняя усталость, которая при некотором допущении могла сойти и за печаль.
Оскарис от другого берега как будто смотрит веселее, даже что-то шепчет – видимо, острит. Еще непременно доскажет и лично.
Лекарь возле картографа был молчалив – стряхнул с руки ненужные потоки чар и наблюдал расклад спокойно.
Зато дочери надзорщика над гладью Дивины повеселели неподдельно.
Нерина свела края накидки изнутри, под самой шейкой, не замечая, что пальцы сжались от переживания момента. Как редко, ожидая злых вестей, внезапно получаешь добрые! Лейтенант Дийенис ворвался в это унылое утро слепящим лучом и отчего-то заразил ее теплом и счастьем. Барышня хотела поделится с матушкой отрадой, что «бедный мальчик» появился невредим, но это лестное именование сегодня показалось глупостью и к доблестному навигатору прилипнуть не желало. Нерина поискала новые слова, но так ни одного и не произнесла, застыв и улыбаясь молча.
Надзорщица тоже с утешением отринула из головы тревогу о неудачливом госте, чуть не бросившем тень на Арсис. Присмотрелась к их беседе с Бердингом и поняла, что хмурое начальство пришло время отвлекать: как бы чрезмерная живость «утопленника» не довела последнего до кары за ложную сумятицу и незабываемый анекдотичный эпизод.
– Любезный господин капитан! – воскликнула она с преувеличенным задором. – Раз все так дивно разрешилось – вы обещали нам прогулку на залив!
Тут-то глаза Бердинга стали читаться куда проще: сузились в такие щели, что Рауль сейчас же понял – будет мстить. По-видимому, обещание прогулки исторгнулось из его уст под впечатлением момента и большого осетра, но и связанный словом капитан не намерен был сдать корабля. Напротив, понял навигатор – покажет его с таким радушием и скрупулезностью, что надзорщик раскается в каждой минуте вчерашнего тура по порту.
Барышень жаль, но противник не оставил выбора.
– С превеликой радостью, леди Нортис! Не токмо залив, но прежде отплытия – шхуну посмотрим, все для услады ваших очей!
Первыми усладу их очам доставил нижний трюм с припасами на «минус втором» техническом ярусе. Для такового счастья четверым гостям и всей благородной части команды пришлось гнуть головы, перешагивать снасти и без конца толкаться на шатких узких трапах. Барышни пользовались локтем вездесущего картографа в качестве опоры – он исхитрялся подать руку каждой леди, но более всего улыбок слал Нерине.
Трюм, разумеется, ужасно занимал гостей. И то сказать: направо – еще пустые бочки для воды и солонины, налево – место для мешков муки и круп, в углах – штабеля сосновых досок и два ящика гвоздей. Как тут не подивиться, как не изливать восторгов? Барышни превозносили этот склад за четверых. Надзорщик отставал.
За это его пригласили ярусом выше на камбуз, духота и теснота которого вполне соперничали со вчерашним рынком. Печь грелась артефактами, без дров, но даже это изгоняло и намек на свежий воздух. Здесь надзорщик, очевидно, что-то осознал, и стал проявлять интерес к парусам – но его не пустили.
Таскаясь за толпой по жилому ярусу в полутьме магических светильников, Рауль непрестанно возвращался мыслью к прошлой ночи. Который из соратников желал ему погибели – на глаз не прояснить, но можно разузнать, кто обладал такой возможностью.
Спросить Мартьена, где он ночевал? Нужен момент, чтобы проделать это ненароком. Однако, есть время исключить хотя бы вовсе лишних.
Пока на корабельную кухню по очереди заходили барышни (бедные, в юбках широких по трюмам да трапам!), Рауль шагнул за спины ожидавшей группы и глянул на соседей. Ближе всех к нему томился интендант. Что ж, этому без магии сложнее всех было устроить покушение.
– Ирдис, как вам порт? – спросил Рауль как будто невзначай. – Найдем, что требуется?
Ответом поднялся тяжелый взгляд – не то настороженный, не то удивленный, ибо такое любопытство навигатор проявил впервые за весь путь.
– Найдем, – осторожно отозвался интендант.
– Уже здесь все разведали? – не унимался маг, внутренне морщась от фальши в своем голосе. – Небось, и ночь не спали.
– Так заметно? – смешок в черные усики тоже был далек от настоящего веселья. – Косметические чары мне не доступны.
«Не мог сказать, мол, спал, и капитан меня еще и самолично запер?» – расстроился Рауль. Надеялся сузить свой круг ненадежных, а вышло все только запутать!
– Я думал, что шучу, – признался он. – Вы в самом деле до утра кроили сделки?
Ирдис пожал худым плечом.
– Вы еще больше изумились бы, узнай, как много торговцев решают дела по ночам, тем более – настолько светлым.
Надзорщица вышла из камбуза, овеваясь платком, но сохраняя всю отточенную вежливость – почти не смотрела на люк, откуда по трапу нисторгался чистый воздух. В корабельную кухню, подобрав поуже платье, нырнула востроносая Аида.
– Вы так скоро наладили связи, – продолжил Рауль, пока этот круговорот не думал завершаться. – Опыт, полагаю?
Ирдис тоже наблюдал в рассеянности за движением гостей и восклицаниями юной барышни над недрами бездонного чугунного котла.
– Опыт? – переспросил он. – Вы полагаете, я за ночь отыскал поставщика нескольких тонн муки и сахара?
Рауль приподнял брови – разве нет?
– Я провел в Арсисе половину зимы, лейтенант, – подсказал ему Ирдис негромко. – Такова моя служба – готовить все заранее. Иначе нам не собрать объемов даже при содействии господина Нортиса. Иноземные купцы седмицами ждут очереди на зерно.
Рауль такую очевидность не принял в расчет. Надзорщик Нортис должен был наладить их снабжение, о чем имел приказ – но интендант, похоже, полагался здесь лишь на себя. Заглаживая промах, маг попытался вновь изобразить иронию:
– На землях, что мы ищем, вы еще не побывали? Нас там не ждут туземцы с тремя возами рыбы и моржовой кости?
– Ждали бы, знай я чуть раньше, – Раулю показалось, что интендант вздохнул, пока отводил черную прядь ото лба. – Я не должен был идти туда, лейтенант. Мое дело – устроить всю погрузку и махнуть вам с причала платком. Во льдах я бесполезен, только лишний рот. Приказ об оставлении меня на шхуне до конца затеи капитан подписал уже в пути по Дивине.
Рауль оторопел: Ирдис только на днях нашел себя в команде экспедиции на север? Однако, его жизненные повороты дали фору даже собственным раулевым. Рыжий капитан, стоящий перед кубриком, был сама невозмутимая любезность к визитерам – с командой у него слагалось не так гладко.