- -
- 100%
- +
Пролог
Тьма лизала мои пятки и заставляла бежать быстрее. Ветки хлестали меня по щекам, не веря в моё предательство. А корни могучих вековых деревьев со скрипом вырывались из земли, желая поймать беглянку. И ни троп, ни просек, ни подставленных плеч под рыдание. Только хаос, только колючий бурелом, который приходилось рубить на ощупь, слепо, на бегу.
Я бежала задыхаясь. Глотала воздух и слёзы, сдерживала всхлипы, что пытались прорваться наружу. Страх уже не стучал в груди, он выл. Прожигал изнутри винный дурман в крови, обнажая истину в самой жестокой её форме.
Мне здесь больше не место.
И я бежала, бежала со всех ног. Только вот за спиной, словно шлейф холода, тянулся смех: вязкий, морозный и жуткий. Он был таким родным и чужим одновременно.
Тьма ухмылялась, наблюдая за моим глупым побегом, и шептала мне на ухо истину раздвоенным языком:
– Ты действительно думаешь, что сможешь сбежать от себя?
Её голос звучал мягко, почти понимающе, но за этой обволакивающей интонацией пряталась Она – та, что не прощала глупости, та, что всегда возвращалась добить.
Завести с ней диалог – значит проиграть.
Потому, задыхаясь от долгого бега, я на ходу мотала головой, тщетно пытаясь выбросить из своего разума эту дрянь. И, будто в насмешку над этой жалкой попыткой, одна из ветвей, как живая, зацепилась за деревянный гребень в волосах и дёрнула с неожиданной силой. Боль в ответ вспыхнула молнией, вырывая из моего горла отчаянный, животный вскрик.
Однако даже тогда желание просто выжить было сильнее меня. Я дёрнулась вперёд, вырывая из волос гребень вместе с несколькими прядями. И тогда, в порыве ветра, в вихре бега, мои белоснежные волосы рассыпаются по плечам, будто сорванный саван.
Я не останавливалась. Не имела на это права.
Сдаваться я не собиралась. Я чувствовала, что была близка. К смерти, к спасению, к бездне – неважно. Всё смешалось в один пульсирующий узел, болезненно сжимающий грудную клетку изнутри. Потому вновь рванула вперёд по извивающейся тропе.
Моё упрямство бесило её. Тьму, что вилась за мной, как дым за пламенем. Она зарычала низко, глухо, с яростью зверя, которого не приручить. Пыталась ударить ещё раз, но уже не могла: впереди мерцал мой финиш.
И потому, взбешённая, Она сорвалась и завопила мне в спину:
– Мерзавка! После всего, что я сделала для тебя! Неблагодарная тварь!
Голос в голове едва не оглушал, вторя без конца вслед обещания о моей скорой смерти.
Но пока внутри ещё теплилась надежда, разве мне было дело до глупых, жестоких слов? Однако сколько ни закрывала я уши, я не могла не услышать тот надломленный рёв, которым Она провожала меня. Рёв той, кто наконец поняла: мне действительно удалось от неё сбежать.
Пусть и ненадолго. Ведь я без колебаний, с разбегу ворвалась в ледяную горную реку и преодолела невидимую границу, которую Она никогда не осмелилась бы пересечь.
Умереть в объятиях реки мне было милее, чем в лапах Тьмы.
Холодная, свирепая стихия будто только этого и ждала, подхватила моё тело без промедлений, захлестнула с головой и увлекла в саму бездну. Поток нёс меня вниз с такой скоростью, будто бы и сам бежал от неё.
Какое-то время я ещё боролась, пыталась дышать под водой, но один оглушающий удар о подводные камни вышиб из меня всё: и воздух, и сознание, и волю. Вода проникла в лёгкие, мысли – в туман незабытия. И тогда, затихая, растворяясь в холодной пустоте, я вдруг с удивлением и почти с благодарностью подумала: наконец-то… не придётся больше бороться.
Глупая. Тогда я ещё не знала, что это только начало.
Ведь чья-то рука вцепилась в мою крепко, решительно. Рывок – и меня выдернули из воды, как беспомощного котёнка.
Так судьба вновь дала мне новый шанс, о котором я не просила. И мне хотелось зубасто, с отчаянием засмеяться ей в ответ, но вместо этого из моего горла вырвался лишь хриплый, булькающий кашель. Но захлёбывалась я не водой, а забвением.
Ещё миг – и я бы умерла. Или хуже: ещё миг – и Она забрала бы меня обратно. Но Тьма, похоже, действительно меня потеряла.
Оттого я вынырнула так резко, будто кто-то дёрнул меня за шиворот из ледяной реки второй раз подряд. И только спустя несколько судорожных вдохов поняла: я снова дышу. Неритмично, прерывисто, словно всё ещё бежала и никак не могла остановиться.
Вязкая пелена сна всё ещё стелилась перед глазами. Кошмар въелся в кожу, забрался под ногти и не хотел оттуда вылезать. Мне казалось, что я всё ещё слышу её горячее дыхание в затылок.
Но мир молчал. Ведь на этот раз ни Тьма, ни Смерть не смогли заполучить меня в свои лапы.
А когда я наконец сумела оглядеться среди каменных стен и белоснежных простыней, первое, что поймала взглядом, повернув голову сквозь горячечный бред, было окно. В нём играл свет, пробиваясь сквозь витраж: тонкую стеклянную мозаику, такую вычурную и яркую, что её, казалось, могли создать только мои лихорадочные сны. И в этом пёстром сиянии я безошибочно узнала лик той Богини, которой поклонялись в данном мире многие.
Богини, которая была лишь выдумкой людей. В отличие от Тьмы.
Потому нервный смех застрял у меня в горле комом вместе с кашлем. Он вырвался наружу и сразу привлёк внимание дремавшей у изголовья медсестры. Та подскочила так резко, что напомнила встревоженную курицу-наседку в чёрной рясе.
Я же инстинктивно сжалась, свернулась клубком и едва не зашипела, когда она подняла руку. Одна мысль обожгла разум с яростью пламени: меня вытащили из ледяной реки, чтобы сжечь на их праведном костре.
Однако вместо проклятий я вдруг услышала:
– Тише, девочка, не бойся ты так. Самое страшное уже позади.
Её занесённая рука не ударила. Она коснулась моего лба тыльной стороной ладони, осторожно, как будто я была не чёрной ведьмой, а кем-то… безобидным?
И я медленно открыла глаза, всё ещё круглые от потрясения, и подняла взгляд вверх, на полноватую медсестру.
– Ох, какие у тебя глазища… – спохватилась она наконец, будто только сейчас по-настоящему меня рассмотрела.
И я понимающе вздохнула.
Сейчас-то она точно поймёт, с кем имеет дело!
Но даже если бы в моей голове и промелькнула мысль о бегстве, доползти до ворот храма я бы всё равно не смогла. Никто меня не удерживал, но всё же я была прикована: не цепями, а собственной слабостью.
– …В жизни таких красивых не видела! Точно небо, голубые! – наконец закончила она со странным восторгом, совершенно не замечая той вспышки паники, что отразилась в моих глазах.
В следующий миг она уже подсунула мне кружку прямо к губам, уверенно, как будто знала, что я не откажусь. Аромат был сладким, густым и обволакивающим. И всё равно я по привычке напряжённо принюхивалась, в поисках чего-то… лишнего.
Но нет. Там не было ничего, кроме мяты и корицы, смешанных с заботой.
Потому я отпила сначала осторожно, потом более жадно. Горячее варево почти обожгло горло, растекаясь по телу теплом, словно в меня влили не настой, а чистый свет. И с ним вдруг пришло что-то похожее на ступор.
Потому что это тепло коварно проскользнуло в душу. В то тёмное, обугленное нутро, которое я давно привыкла прятать. И я… не знала, что с этим делать.
От такого непривычного обращения я на некоторое время впала в прострацию и, закутавшись в одеяло, после даже боялась высунуть оттуда нос.
На удивление, ко мне они упрямо не прекращали ухаживать за мной, как за маленьким ребёнком, извечно спрашивали про моё самочувствие с явной заботой и беспокойством в голосе. И пусть я не отвечала им, но они всё равно пытались по очереди вытащить из меня хоть слово. Каждый по-своему, но всё твердили мне одно и то же: «Тебя здесь никто не тронет».
Их теплые улыбки выводили меня из равновесия куда сильнее, чем любые проклятия. Но в голове всё равно никак не укладывалось: как они могли притащить в святыню лесную ведьму? Они что, не понимали, кто я? Неужели не видели во мне того, насколько безнадёжно я была пропитана Тьмой – источником всех моих магических сил и бед?
Но оказалось, так оно и было. Они были слепы и видели во мне лишь девчонку с хорошеньким личиком – запуганную, молчаливую и со шрамами на теле.
Мне даже выдумывать ничего не пришлось: они и это сделали за меня. Придумали причину, по которой я могла бы лежать здесь, под их заботливым взглядом, а не разлагаться на дне той ледяной реки.
Так, однажды монахиня пришла ко мне в палату и стала рассказывать о том, что там, на вершине горы Эндерхана, на горной тропе, снежные волки напали на путешествующий караван торговцев. Они шли к ним в город с юга, везя с собой боевые припасы. Пережив ночное нападение на лагерь, люди были практически лишены шанса на спасение, а потому многие старались спастись бегством от этих жестоких созданий.
Конечно же, их попытки были тщетны. Снежные волки не оставляют выживших. Они рвут насмерть методично и с удовольствием.
Может быть, это и правда была Тьма: рассвирепевшая, скорбящая, ослеплённая утратой. Может, в той бойне Она оплакивала свою потерянную дочь и потому требовала ещё больше крови, чем прежде.
Но меня это уже не касалось.
Мне вообще больше не было ни до чего дела. Я просто хотела забыть. Стереть начисто из себя тот ужас, в котором я выжила по недоразумению.
И почему-то именно в этот момент меня прорвало. Я глупо разрыдалась с громким надрывом так, будто моё сердце треснуло, и через эти трещины начала литься вязкая, злая Тьма. Она вытекала с горечью, с ржавым привкусом лет, прожитых в темноте.
Остановиться? Ха, попробуй зашить бездну чёрной ниткой.
Монахиня в тот момент, должно быть, решила, что меня проняло из-за её рассказа. Что я оплакиваю родичей из каравана, которых никогда не знала. И потому, по-человечески, по-матерински, она неловко уселась рядом на край кровати и без спроса обняла меня, прижала к груди и начала поглаживать по волосам, бормоча утешения.
Всё будет хорошо? Жизнь не заканчивается? Я должна быть сильной?
Возможно, она и была права. Только я совершенно не знала, что же мне делать дальше. Всё, что было во мне было сломано и выжжено. И мысль о том, что впереди ещё что-то может быть, звучала как сказка, в которые я давно разучилась верить.
Женщина внезапно встрепенулась, отпрянула от меня и вдруг стала заглядывать в моё заплаканное лицо. Только тогда я поняла, что сказала последнюю фразу вслух.
– Так ты всё же говоришь… – прошептала она с благоговейной радостью. – Ну, для начала… может, скажешь мне своё имя?
Я застыла. Внутри что-то сжалось.
Моё имя было как кость, которую я носила в себе, обглоданную временем и наполненную проклятиями. Тащить его дальше – значит нести в эту новую, пугающую жизнь всё, что я так отчаянно в себе пыталась похоронить.
Новое имя – новый шанс. Шанс стать кем-то другим.
– А…дель, – запнувшись, придумала я на ходу. И пусть внутри неприятно царапнуло от того, как недалеко я ушла от моего настоящего имени, но вернуть вырвавшееся слово уже не могла. Ведь огонёк в глазах жрицы в ответ вспыхнул так ярко, что практически ослепил меня.
– Хотела бы ты стать послушницей, Адель? – спросила она, и голос её звучал почти торжественно.
А у меня был выбор?
Странно… раньше у меня такой роскоши не было.
Глава 1
Можете ли вы представить чёрную ведьму на коленях перед божеством, в которое она даже не верила? Вот и у меня не получилось. Хотя я честно пыталась.
Каждый рассвет монахини рассаживались у алтаря и шептали молитвы своей Богине. Меня они пробовали вписать в тот же строй, но безуспешно. Зная, какая сила на деле правила из тени миром, я просто не могла поверить в эту сияющую фальшивку.
Ведь всю свою жизнь я тонула во Тьме одна. Она – моя Создательница, Мать, Хозяйка и мой личный ночной кошмар.
Каждый раз, когда я вспоминала о ней, мой взгляд стекленел настолько, что медсестра лишь качала головой, будто узнавала во мне ту боль, которую уже видела в других.
И женщина сомневалась, что это лечится, когда произнесла:
– Возможно, именно здесь со временем тебе удастся обрести веру.
Но, кажется, даже она в это не верила. Хотя очень хотела.
Настоятельница, сестра Маргарет, напротив, была из другого теста: сухая, чёрствая, точно вырезанная из старого дуба фигура. За её ветхим, отполированным временем столом лежали аккуратные кипы бумаг – ни одного лишнего листа, ни одной неровности.
Она точно не нуждалась в вере. Ей хватало порядка.
Её орлиный взгляд прошёлся по мне без мнимой учтивости. Узко поджатые губы говорили без слов: жить здесь я смогу только по её правилам.
О чём она и заявила при нашей первой встречи:
– Дармоедство мы не потерпим. Ты должна выбрать себе работу, которую сможешь выполнять добросовестно и честно, – строго произнесла женщина, смотря на меня своими маленькими круглыми чёрными глазками-пуговками, вероятно, ожидая моей реакции. И, не дождавшись её, сама продолжила вновь:
– Так как при нашем храме находится школа для сирот, то с такой простой, но тяжёлой работой, как мытьё полов и чистка картошки на кухне, у нас никогда нет проблем. А вот с другими сферами у нас не всё так гладко. Допустим, для уборки на конюшне нужна хоть какая-то сила… – она с сомнением осмотрела мою худую фигуру и потому, вздохнув, добавила: – …Хотя и для обычной стирки лишняя пара рук нам никогда не помешает.
Я слушала женщину, не перебивая, пока она наконец не замолкла. А после всё же задумалась и решилась спросить:
– Вы сказали, у вас здесь школа? – тихо начала я, стараясь держать голос мягким, почти непривычно покладистым. – Значит, и библиотека есть? Там я смогла бы принести больше пользы. Я достаточно хорошо обучена грамоте.
Настоятельница заинтересованно приподняла брови. Лицо её немного оживилось, она подалась вперёд с явным интересом.
Я промолчала о главном: о том, что владела тремя языками, один из которых был мёртвым, оставшимся только в пыльных магических трактатах и проклятых молитвах. Однако я не была самоубийцей, чтобы признаваться в этом сидящей напротив женщине.
– Ты права, у нас есть библиотека, – отозвалась она после недолгой паузы. – Единственная на весь город. Увы, не слишком востребованная ни детьми, ни взрослыми.
Она тяжело вздохнула, будто этот факт годами давил ей на грудь, как тяжелый камень. Взгляд её скользнул к окну, застыв там, среди солнечных бликов, золотом разбросанных по подоконнику. И в эту секунду я вдруг увидела в ней усталость, которую не прикроешь рясой.
– Там давно никто не наводил порядок… – добавила она уже тише, с лёгким налётом затаённой грусти. Но затем, будто опомнившись, вновь выпрямилась, вернулась в роль и с настороженностью уточнила:
– Хорошо. Но ты не сможешь проводить в библиотеке весь день. Что будешь делать во второй половине?
Её вопрос повис в воздухе – тёплом, настоянном на сухих травах и старом дереве. Я, не отвечая сразу, невольно проследила за её взглядом, который вел во двор.
Сегодня на улице мороз стал ещё крепче. Снег, наметённый ветром, доходил до колен, укладываясь в высокие сугробы. По неутоптанной тропе было трудно пройти даже с пустыми руками, но кто-то упрямо продирался сквозь белую вязь – высокий мужчина с наледью на воротнике, тащивший за поясом несколько куропаток. Вероятно, недавний улов. И для этого времени года весьма неплохой. Только вот даже его едва ли хватит на всех, кто обитал за этими стенами.
– Это ваш лесничий? – наконец спросила я, резко меняя тему.
Монахиня криво усмехнулась с лёгким удивлением.
– Кайл? Да что ты! – произнесла она с неожиданной теплотой. – Это сын нашего деревенского старосты. Он охотник, снабжает деревню мясом. Хороший парень…
В её голосе проступила неожиданная мягкость. Не как у женщины, а как у хозяйки дома, говорящей о верном работнике.
– Может, он возьмёт меня помощницей? – осторожно предложила я осторожным, но серьёзным тоном. – Я умею обращаться с луком.
При этом вновь тактично умалчивала о том, что и с другим холодным оружием я тоже была на «ты». И, вероятно, правильно делала. Потому что этому факту настоятельница удивилась куда больше, чем моей грамотности.
– Девка, владеющая и оружием, и словом? Эко диво… – хмыкнула она, и в её голосе проступило колючее осуждение, будто перед ней внезапно заговорил волк в овечьей шкуре. – Куда только мать твоя смотрела? – добавила она с упрёком, прищуриваясь так, будто старалась заглянуть мне прямо под кожу.
Для таких, как она, женщина с оружием считалась почти что ведьмой. А ведьм всегда боялись. И не зря. Потому в недоверие старушки было больше смысла, чем она могла бы вынести.
Однако я предпочла выложить на стол самые безобидные из своих умений, чтобы меня не заставили лезть в чьё-то грязное бельё.
– Моя мать умерла, когда родила меня, – ответила я сухо и без эмоций.
Я не врала, но и недоговаривала. Молчала о том, что и после смерти Она ходила по этой земле как Хозяйка. Что жила в моих снах, в чужих шепотках и самых страшных сказках. Но о таком родстве я привыкла помалкивать.
– Ясно… – произнесла Настоятельница, неодобрительно хмуря брови. – Значит, отец обучал тебя охоте? Что же, может, в ваших краях действительно это важно…
В словах женщины не было ни удивления, ни сочувствия. Только чёткое недовольство оттого, что я просто есть.
Затем она всё же нехотя поднялась со стула, скрипя суставами и бурча себе что-то под нос отдалённо матерное, но для меня громче добавила:
– Ладно, пойдём. Познакомлю тебя с твоим спасителем.
Настоятельница уже бодро шагала к двери, её трость чётко отстукивала ритм по камню – уверенно, резко, будто этим звуком она могла держать в повиновении и стены, и молитвы.
– Простите… вы сказали «спаситель»? – глухо спросила я, глядя ей в спину.
– А тебе разве не говорили? – произнесла она через плечо, обернувшись лишь на миг. – Именно он вытащил тебя тогда из реки.
Объяснять, насколько это было важно, я не стала. Она бы всё равно не поняла.
Ведь долг, завязанный на крови ведьмы, не шутка. За него не расплатиться дежурным «спасибо». Это узел, который тянется за тобой, пока ты дышишь. Даже если охотник, возможно, об этом и не подозревал, но я перед ним была в долгу.
И оттого я так явно посерела в тот миг, но тут же сжала зубы и, взяв себя в руки, молча последовала за старухой по каменным, продуваемым всеми ветрами коридорам. Мы неспешно с ней спустились с третьего этажа на первый и, двигаясь узкими проходами, достигли кухни, где вовсю торговалась кухарка за мёртвые тушки, лежащие на столе.
Мой спаситель оказался на самом деле высоким молодым человеком, одетым в хорошую охотничью экипировку, которая, несомненно, легко выдерживала местные морозы.
До того как он увидел нас, парень стоял с нахмуренными бровями и с дико взлохмаченными каштановыми волосами – явно из-за только что снятой шапки – и, опираясь руками на стол, упрямо повторял:
– Марта, ты знаешь, что я не могу снизить цену. Сейчас зима, заказов и так через край, а из-за снегопадов и беснующейся нечисти уходить далеко за крупной дичью становится всё сложнее.
Голос у него был уже не мальчишеский – глубокий и поставленный. Такой, которому веришь, даже если не хочешь. Но повариха всё равно скрестила руки на широкой груди и недовольно фыркнула, пусть и явно сдавала позиции.
– Ну так у меня есть для тебя предложение, Кайл! – властно пророкотала сестра Маргарет, вовремя перехватывая момент и привлекая к себе всё внимание, точно заранее знала, когда стоит вмешаться.
Парень тяжело вздохнул так, будто всё это уже проходил не раз. Он даже голову опустил с каким-то тихим отчаянием, словно готовился к неизбежному кровавому бою с суровой монахиней.
– Матушка… – обречённо протянул он, и в его голосе послышалась острая, знакомая мне усталость. – Я уже говорил вам, что не согласен…
Охотник всё же обернулся и тут же застыл, глядя на меня карикатурно округлившимися глазами. А они у него оказались даже красивые: зелёные, как у кота, с тёплыми жёлтыми лучиками. Да и сам охотник почти светился внутренней силой, которая мало кому была заметна невооружённым взглядом.
Он действительно был хорошим. Это чувствовалось сразу.
Только, похоже, глупенький немного: челюсть он так и не соскрёб с пола.
Сестра Маргарет, разумеется, сделала вид, что ничего странного не заметила. Её голос был сух и деловит, будто перед ней сейчас происходила не судьбоносная встреча, а передача корзины с яблоками:
– Кайл, знакомься: это Адель. Адель – это Кайл.
Моё новое имя повисло в воздухе, и парень, точно очнувшись разом, в ответ вдруг расплылся в широкой, по-настоящему солнечной улыбке. В ту самую секунду он стал казаться мне не мрачным охотником, а обычным мальчишкой. С этими ямочками на щеках, от которых, без сомнения, не одно сердце где-то в округе уже однажды разбилось.
– Так ты всё же очнулась! Рад, что с тобой всё хорошо, – тараторит он и всё ещё смотрел на меня так, будто я была чудом из лесной сказки.
Только вот такие сказки детям на ночь не читают. Их боятся даже взрослые.
Потому я так настороженно молчала, чем, похоже, слегка смутила резко притихшего охотника. Поэтому следующая фраза настоятельницы разнеслась по кухне как выстрел:
– Насчёт предложения. Адель уверяет, что хорошо владеет луком и хочет помогать тебе охотиться. Сходи с ней к Геральду, проверь её навыки. Если она говорит правду и ты согласишься с ней работать, то сделаешь нам тридцатипроцентную скидку на мясо. Согласен?
Кайл замер. Его недоумённый взгляд так и застыл на мне.
Даже поварята, что сновали по кухне, притихли. Они тихонько стояли, переглядывались и перешёптывались, пока Кайл мрачно осматривал мою одежду: выданное монастырём чёрное платье в пол с белым кружевным воротничком. И, судя по выражению его лица, он гадал, как подобная девчонка могла бы просто попасть в кого-то. Не то что убить.
Насколько бывает обманчива внешность, он явно даже не подозревал.
– Подожди, Маргарет… Это же… – начал парень, так явно сбитый с толку, но настоятельница уже полностью переключила своё внимание, переключившись на тех самых поварят.
– Ты! Иди сюда, – громко отдала женщина команду девочке у плиты: рыжей, веснушчатой и дико напуганной внезапным вниманием. – Отведи Адель в гардеробную. Найди ей добротных зимних вещей. Да и сапоги – самые тёплые, не дырявые, поняла?
Девочка, как и все, нагло подслушивала этот странный диалог. Она и не старалась делать вид, что занята чем-то иным. Только глазом косила – то на меня, стоящую, как прилежная тень в кружевном воротничке, то на Кайла, который всё ещё пытался сообразить, в каком месте реальность пошла под откос.
– А я, пожалуй, займусь тем, что подыщу тебе комнату, – тем временем продолжила сестра Маргарет, не сбавляя ни тона, ни хода мысли. – Нечего тебе больше в госпитале жить. Надеюсь, с соседкой не возникнет проблем? У нас все прислужницы живут по двое.
Она даже не ждала ответа, просто продолжала, глядя поверх моих плеч, будто уже расставляла на доске планов очередную фигуру. И я вдруг оказалась одной из них.
– Ну а ты чего стоишь? Иди! Как закончишь, Кайл будет ждать тебя у главного выхода. А мы пока с ним ещё потолкуем…
Она повернулась к охотнику с тем самым выражением, от которого, как я уже успела заметить, мужчины начинали слегка втягивать голову в плечи.
И в этот момент я по-настоящему осознала: Настоятельница хоть и выглядела дряхлой, но внутри всё ещё горела. Именно благодаря этому огню на ней и держался весь монастырь.
В ответ я даже почти смогла усмехнуться, медленно вспоминая заново, как это делается. И, коротко кивнув, я молча пошла за рыжей девчушкой. Та всю дорогу бросала на меня косые взгляды с нескрываемым интересом.
Впрочем, она была такой не одна.
В коридорах другого крыла монастыря оказалось удивительно многолюдно: повсюду сновали дети, и почти каждый не стеснялся таращиться на меня во все глаза, как на новую диковинку этих мест. Вероятно, это и были те самые сироты, что жили при монастыре.
И я их понимала. В этой глухой деревне время тянулось тягуче, вязко, как мёд в глиняной чашке. Поводов для сплетен здесь было не больше, чем сухих дров в холодный вечер. И потому любая чужачка становилась ценным поводом для обсуждений.
Но меня это даже не пугало.
Напротив – эта неспешная, почти сонная жизнь казалась именно тем, что мне было нужно: размеренность, предсказуемость, покой.
Я больше не стремилась вырвать у судьбы смысл.
Мне хотелось выдохнуть, а не бежать дальше.
Ведь пока Она ещё не нашла меня. И это давало мне шанс, чтобы впервые за долгое время начать просто жить. Пусть и с тревожными мыслями, крутящимися на повторе: