По осколкам твоего сердца

На кухне я встретила отчима – он пришел налить маме гранатовый сок, который она в последнее время полюбила. Иногда он бывал сверхзаботливым.

– Надеюсь, ты выполнишь то, о чем мы договаривались, – тихо сказала я.

– Посмотрим. Сначала убери из моего дома кота. Я даю тебе последний шанс сделать это.

– Чем он тебе мешает?

– Это моя квартира. И я буду решать, станут тут жить животные или нет, – холодно сказал отчим. – На моей территории их не будет. Или я, или они. Уяснила?

Андрей был прав – квартира его, и правила устанавливает он. И меня это ужасно бесило. Потому что я еще острее чувствовала себя чужой.

– Да ты просто ненавидишь животных, – вырвалось у меня.

– Конечно же нет. Ты же знаешь, у меня аллергия. Я пью горстями таблетки, но все равно мучаюсь, – совсем другим голосом – дружелюбным и в то же время виноватым – вдруг сказал отчим.

И следом раздался голос мамы:

– Господи, ну чего ты в самом деле как ребенок? У Андрея сильная аллергия на шерсть!

– Да, конечно, – раздраженно фыркнула я. – Не дай бог коту будут уделять больше внимания, чем ему!

Отчим улыбнулся – мол, какая забавная глупость. А мама рассердилась.

– Полина, имей совесть, в конце концов! Аллергия – это болезнь! Котенка действительно пора уже пристроить! Не испытывай терпение своего отчима…

– Отца, – подсказал Андрей. И меня просто перекосило от отвращения. Отца?! Да пошли вы все!

– Боже, – выдохнула я. Опять этот урод подставил меня перед мамой. А, пофиг. Плевать на него. И на нее уже тоже.

– Полина, что за поведение?! – закричала мама.

– Перестань, Дана, не злись. Нашему малышу не нужно, чтобы ты волновалась, – заворковал отчим.

Стремительно покинув кухню, я вошла в свою темную спальню и рухнула на кровать, а Обед спрыгнул с подоконника и лег мне на живот, начав мурчать и перебирать передними лапками. Я читала, что так кошки выражают свою любовь и заботу. Обед любил меня, а мне нужно было отдать его поскорее. Хорошо, что Диларе… Однако этого не произошло.

На следующий день, в пятницу, мы с Диларой пришли в школу. А вот Малиновской, ее подружек и Власова не было. После того как в классе не стало Димы, Лехи и Вала, наши ряды заметно поредели.

Разумеется, каким-то образом все уже были в курсе насчет вчерашнего. И смотрели на нас с опаской. Я была уверена, что случившееся обросло слухами и нас с Диларой побаивались. Та же Милана взглянула с осторожностью и кивнула, приветствуя. Ей не хотелось приближаться к нам, но и не поздороваться она не могла.

– Милан, – окликнула ее Дилара, и та, вздрогнув, медленно обернулась.

– Что?

– Ты ведь знала?

– А?

Дилара вдруг подскочила к бывшей подружке и схватила за плечо.

– Ты же знала, верно? – тихо спросила она. – Про то, что готовит Малина. Я уверена, что знала. Многие знали. Иначе бы не переглядывались так.

– Ты о чем? – забормотала Милана. – Ничего я не знала. Никто ничего не знал…

Глаза ее забегали, и Дилара отпустила ее, поняв, что была права. Милана поспешила к близняшкам, которые тоже прятали глаза. А Дилара рассерженно выдохнула:

– А я ведь в точку попала! Все она знала! Многие знали и молчали. Знаешь, я только что осознала, что навсегда потеряла подругу. Навсегда.

– Зато у тебя есть я, – подбодрила я ее улыбкой и положила руку на плечо. Странный жест. Раньше я так не делала. А теперь с его помощью давала понять – я с тобой. Не брошу. Защищу.

Так делал Дима.

Больше никто не лез к нам – ни девчонки, ни парни. Никто. И я поняла – мы выиграли. Победили их всех. Эту толпу, которая боялась пойти против лидеров.

После уроков нас с Диларой вызвала к себе Ольга Владимировна. Мы очень долго разговаривали, и она настояла, чтобы мы обе пошли к школьному психологу. Пришлось пообещать.

– Почему ты не рассказала мне сразу? – спросила классная руководительница тихим голосом, когда мы с ней остались наедине – Диларе позвонила мама, и она вышла в коридор.

– Что? – подняла я на нее глаза.

– Что с начала сентября Малиновская задирала тебя.

Видимо, Ольге Владимировне все стало известно. Только она не была рассерженной – в ее глазах читались боль и горечь. То, что я хотела увидеть в глазах мамы. А она так ничего и не узнала… И теперь не узнает.

– А что бы вы сделали? – прямо спросила я.

– Мы бы нашли выход! – нахмурилась учительница.

– Сначала мне было страшно и стыдно. Потом я решила, что справлюсь сама. Вот и все.

– Кто же тебя так обидел, что ты не доверяешь взрослым? – вздохнула Ольга Владимировна. Я ничего не ответила. Мне действительно нечего было ответить.

После разговора с классной мы с Диларой пошли ко мне – она наконец должна была забрать Обеда. Я знала, что они с сестренкой уже купили ему новые миски, лоток, игрушки и когтеточку, знала, что у них ему будет хорошо, но все равно переживала.

Однако, когда мы пришли домой, я не нашла Обеда. Его не было ни в моей комнате, ни во всей квартире.

– Где мой кот? – спросила я с ужасом маму, и она удивленно посмотрела на меня.

– Не знаю, наверное, как всегда, в твоей комнате, – ответила она. – Где же ему еще быть?

Но Обеда нигде не оказалось. Совершенно нигде. Я едва с ума не сошла, да и на Диларе лица не было. Мама тоже начала волноваться. И мы втроем обыскали весь дом. Даже на лестничной площадке смотрели!

Его кто-то выкинул.

Отчим. У меня не было сомнений, что если его кто-то и выкинул, то это он. Больше некому.

Горе вновь навалилось на меня – как тогда, когда пропал Лорд. В голове зазвенело, дышать стало трудно.

– Твой дорогой муж выбросил моего котенка, – сказала я маме, сжимая кулаки. – На улицу. В холод.

– Не говори глупости! Зачем ему это? – рассердилась мама.

– Он животных ненавидит.

– Не придумывай. Он ведь разрешил котенку остаться на долгое время в твоей комнате, несмотря на аллергию.

– Несуществующую.

Андрей сделал это только по одной причине. Не хотел возвращаться к теме того, что поднимал на меня руку. Это был его тактический ход, не иначе. Да и перед мамой хотел выглядеть белым и пушистым.

– Полина!

– Ненавижу его! – выкрикнула я и потащила Дилару за собой на улицу – искать Обеда. Мысли в голове крутились одна хуже другой.

Нам повезло – ребята, которые гуляли во дворе, сказали, что какие-то мальчишки недавно находили котенка и утащили куда-то. Не помня себя, я бросилась искать их в соседний двор. Там их отыскать не удалось, зато другие дети сказали, что знают адрес этих мальчишек, забравших котенка. Мол, они решили оставить его себе.

По описанию котенок походил на Обеда, поэтому мы с Полиной побежали к нужному дому, позвонили в домофон, долго объяснялись с какой-то женщиной, которая, по всей видимости, была матерью мальчиков. В итоге она лично вышла на улицу, не став нас пускать к себе, и вынесла коробку с котенком, который отчаянно мяукал. Ее сыновья действительно притащили его, но не домой, а в подъезд.

В коробке действительно сидел Обед. У меня с плеч упала целая гора. Слава богу!..

Увидев его, я позорно расплакалась. Опустилась на ближайшую лавочку и стала беззвучно рыдать – от облегчения. Зато Обед, увидев меня, перестал мяукать и с удобством устроился у Дилары на коленях. В коробку ему не очень хотелось. Она гладила его и пыталась успокоить меня.

В итоге мы с Диларой пошли к ней. С Обедом я прощалась тяжело, хотя знала, что не навсегда, что я буду приходить к нему в гости. Но это была последняя ниточка, которая соединяла меня с Димой. И терять ее было больно.

В квартиру я вернулась вечером. Зашла в квартиру и на удивление спокойно сказала прямо с порога:

– Я уезжаю домой. К бабушке.

– Как это домой? Что ты несешь?! – закричала мама. – Почему телефон дома оставила? Я с ума от волнения схожу!

– Случайно оставила, – пожала я плечами. Это была правда.

– Что с котенком?

– Нашли. Теперь он будет у Дилары.

Мама с облегчением выдохнула – тоже переживала.

– Но ты должна была сразу вернуться домой, Полина! Я ведь переживаю!

– Лучше переживай из-за того, что твой муж выбросил моего котенка, – прямо сказала я. Да, я была спокойна, но злость, холодная и сильная, переполняла меня.

– Я не выбрасывал твоего кота, – появился Андрей. – Не придумывай.

– Тогда кто это сделал? Только ты мог. Живодер.

– Полина! – закричала мама еще громче. – Не смей так говорить!

– Я говорю правду. Твой муж выкинул на улицу в холод беззащитное животное. Выбрала себе урода.

– Что?..

– Урод, – повторила я. – Вот он кто.

– Хватит! Перестань!

Мама вдруг дала мне пощечину. Слабую – я сама могла так ударить себя.

Но, боже мой, как же это было ужасно! Она будто окончательно меня предала.

Мама потрясенно смотрела на меня, будто сама не могла поверить в то, что сделала. А я улыбнулась, хотя мне было не весело – мне было больно. Так больно, что даже говорить не было сил.

– Не говори так об Андрее, – дрожащим голосом сказала мама. – Не смей.

– Дорогая, не нужно ссориться, – обнял ее отчим, победно на меня глядя. – В сотый раз повторяю – тебе не нужно волноваться. Понимаешь? Тебе нужен полный покой. А ты… – Он поднял на меня недобрый взгляд. – Не разговаривай так со своей матерью. Со мной можешь разговаривать, как угодно. С матерью – не позволю.

На глазах мамы появились слезы.

– Да мне вообще на тебя плевать. Я уезжаю домой, – повторила я. – Живите счастливо своей семьей.

– Никуда ты не поедешь! – выкрикнула мама. – Я тебе не разрешаю!

– Тогда я сбегу. Жить с вами больше не буду.

– Как ты себя ведешь?! Как? За что? Неужели… Неужели из-за нашего ребенка? – Ее губы задрожали, а рука снова дотронулась до живота. А я вдруг подумала – это точно моя мама?

– При чем тут ребенок?! – воскликнула я, прожигая Андрея взглядом. – Я же вижу, что лишняя! Так дайте мне уехать! И сами живите счастливо! Без меня! Хватит! Не могу так больше!

Меня будто прорвало – я кричала, что больше не собираюсь так жить, что устала, что не могу. Что хочу вернуться. А мама слушала, плакала, потом долго разговаривала с Андреем на кухне, пока я сидела в своей спальне и смотрела в пол.

Потом отчим появился на пороге комнаты и сообщил:

– Собирай вещи. – И тихо добавил: – Можешь поблагодарить меня.

– Спасибо, – усмехнулась я. – А разве тебе самому легче не будет?

– Как знать, – оскалился Андрей, зная, что мама не увидит и не услышит. – Видеть перед собой копию этого ублюдка не самое приятное занятие.

Под «этим ублюдком» он имел в виду моего папу.

– Он был лучше тебя, – прошипела я.

– Не сомневаюсь. Но советую заткнуться. Не то вместо родного города отправишься в закрытую школу для трудных подростков, – усмехнулся Андрей и закрыл дверь.

Отчим так и не признался, что выбросил Обеда, и уже потом я узнала, что это сделала его мать, когда забегала утром. Увидела Обеда и вышвырнула на лестничную площадку. А оттуда он попал на улицу.

***

Я думала, что буду уезжать из этого города с легким сердцем, но нет. В действительности на сердце было так тяжело, что я хотела выть. Но держалась. Держалась так уверенно, будто ничего и не произошло. Даже улыбалась, когда стояла на вокзале с вещами и слушала, как неразборчивый женский голос объявляет поезда. На самолете было бы быстрее, но я не могла. Боялась до безумия. И папа, и Дима умерли в небе. Оно стало для меня проклятьем.

А вот мама плакала, обнимая меня и прощаясь будто бы навсегда. Она гладила по волосам, заглядывала в глаза, прося звонить несколько раз в день, то и дело проверяла, все ли я взяла документы. Мама до последнего не хотела меня отпускать, но, наверное, и она понимала, что так будет лучше для нас всех.

– Пожалуйста, будь со мной на связи все время, – в который раз умоляющим тоном попросила мама.

– Конечно, – ответила я, крепче сжимая лямку рюкзака.

– Может быть, я все-таки поеду с тобой, дочка?

– Дана, как ты это себе представляешь? У тебя нет билета, – мягко заметил отчим, который сегодня надел маску тактичного и заботливого мужа и папочки, чем ужасно бесил меня с самого утра.

– Мы можем взять другие билеты! – воскликнула мама. – Для меня и для Полинки! И поехать вместе! Я первое время побуду с ней.

Андрей поморщился. Ее отпускать он не собирался.

– Дана, ты в положении. Какие поезда? – чуть более твердым голосом сказал Андрей. – Тебе нужно отдыхать, как сказал врач. Твоя дочь взрослая. Сама благополучно доберется. А там ее встретят.

– Мама, все будет хорошо, – сказала я, не понимая, почему мой голос звучит так холодно.

– Ты точно будешь мне звонить каждый день? Обещаешь?

– Обещаю.

Объявили мой поезд, и я первой направилась к выходу, который вел к нужной платформе. Свой чемодан я катила сама – не хотела, чтобы это делал Андрей. Мне хватило того, что он привез нас на вокзал. С собой я взяла самое необходимое – остальное мама должна была отправить транспортной службой.

Мы оказались на шумной платформе. Я нашла нужный вагон и показала проводнице документы и билет. Пока мама просила ее присматривать за мной в пути, а отчим разговаривал по телефону, я смотрела на людской поток и отстраненно думала, что исполнилась моя мечта. Уехать обратно.

Только почему так больно? И почему я чувствую себя такой взрослой?

Несмотря на эту боль, я все так же не плакала. А вот у мамы слезы текли не переставая, и, заглянув ей в лицо на прощание, я поняла – она чувствует вину.

– Мам, все будет хорошо, – тихо сказала я, обнимая ее. – Нам всем будет лучше. Я сосредоточусь на учебе в прежней школе, буду помогать бабушке, мы с тобой все время будем на связи. Я возвращаюсь в наш родной город, а не переезжаю в другую страну.

– Но это все равно неправильно – оставлять тебя, – всхлипнула она.

– Не ты уезжаешь, а я, – пришлось напомнить мне. Стало еще больнее, и, наверное, я бы тоже все-таки проронила слезу, если бы мама вдруг не выдала:

– Понимаю тебя, малышка… Ты хочешь сбежать отсюда – слишком сложно думать о Диме. Я тоже хотела все бросить и уехать, когда твоего папы не стало.

И всю ту нежность, которая была во мне в этот миг, оборвало.

Я отпустила маму.

Серьезно? Она думает, что я уезжаю только из-за Димы?

«Ты что, не видишь, что происходит?! – хотелось выкрикнуть мне. – Неужели ты не видишь, как твой муж относится ко мне? Почему ты не веришь родной дочери?! Почему ты сделала вид, будто забыла, что он поднимал на меня руку?»

Этих «почему» внутри скопилось столько, что действительно хотелось кричать. Но я молчала.

В этом нет смысла. Мои слова ничего не изменят. Отчим заколдовал ее. Будто паук пробрался в нашу семью и опутал маму паутиной, чтобы высосать из нее душу.

– Пора занимать свое место, – появилась рядом с нами вежливая проводница, и я кивнула. Поскорее бы уже оказаться в вагоне.

– Обними напоследок Андрея, – добила меня мама и, увидев, как я закатила глаза, сделала умоляющее лицо.

Хорошо, обниму. Но не для того, чтобы поблагодарить. За другим.

– Обидишь ее – тебе будет плохо, – тихо сказала я отчиму, с отвращением дотрагиваясь до его плеча.

– Не появляйся в нашей жизни, не порти будущее матери, – ответил он тихо, но с угрозой. До меня даже не дотронулся – ему явно было противно.

Больше ничего не говоря, я поднялась в вагон. Нашла свое купе, села на нижнее место возле окна и даже устало помахала маме.

С протяжными гудками поезд тронулся. Я откинулась назад, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает меня. А вот боль – нет. Она все так же удавкой обвивалась вокруг шеи. Разве что стала чуть свободнее, не давая мне задыхаться.

Мимо проносились дома, в окнах которых играло заходящее оранжевое солнце. Потом – пригород. Затем – луга и поля, вскоре их сменил смешанный лес, над которым горело ноябрьское зарево. Яркое, словно небесный пожар.

Точно так же горело мое сердце. Мне действительно было тяжело уезжать.

Сложно было оставлять маму с этим козлом. Хотя я понимала, что быть с ним – это ее выбор. Я не проживу ее жизнь за нее.

Сложно было оставлять Дилару. Нас связывала не только любовь к BTS, разговоры, смех и шоколадки, которые мы вечно делили на двоих. Она была не просто моей подругой, а буквально пожертвовала собой, чтобы помочь тогда, когда меня травили. За это короткое время она стала для меня настоящей сестрой. Я надеялась, что наше общение не прекратится.

А еще сложно было оставлять Диму. На могиле папы я бывала часто, а на его – всего раз. Не могла приходить туда. Меня начинало трясти от ужаса от одной только мысли… Что-то в глубине меня, какая-то частица продолжала верить в то, что он не умер… И что это не его могила. И что он однажды появится.

Небо стало темнеть, и похолодало. Поверх футболки я надела рубашку Димы – все, что у меня от него осталось. Я берегла ее, будто сокровище. В ней было теплее, чем в самом толстом свитере.

Чувствуя его запах, который сохранился на ткани, я успокаивалась. Свернувшись калачиком на нижней полке, я смотрела в окно, слушала мерный стук колес, крутила браслет на запястье и вспоминала его голос.

Встреча с ним – это лучшее, что со мной случилось.

Я действительно буду любить тебя целую вечность и даже немного больше, мой мальчик.

Мое сердце разбито на осколки. Но это не значит, что я опускаю руки. Я стала другой. Новой Полиной, сильной и смелой. И я проживу эту жизнь за нас двоих. А через вечность мы встретимся. Обещаю.

Бабуля встретила меня на платформе, хоть я и говорила, что доеду сама. Она обняла меня, и мы обе заплакали – очень сильно друг по другу соскучились. Домой поехали не на такси, а на машине сына ее подруги.

Бабушкина квартира в старой хрущевке кардинально отличалась от квартиры Андрея в новом комфортном жилом комплексе. Но все здесь было родным и привычным. Все, начиная от запаха бабушкиных духов и заканчивая кружевными салфетками на столе.

Первым делом я схватила любимого кота, по которому тоже безумно скучала, и, прижимая его к груди, села в любимое кресло.

Я дома. Наконец-то я дома.

Не выпуская кота, который, разумеется, замяукал от негодования, я подошла к окну кухни, что выходило во двор, сейчас заваленный снегом. В небе – неожиданно ярко-голубом – вдалеке пролетал самолет, оставляя после себя белую полосу. Я грустно улыбнулась. Пап, я скоро приду к тебе, не обижайся, что долго не была.

***

Все случилось так, как и должно было случиться. Зло всегда возвращается бумерангом. Иногда это просто происходит не сразу, и порою нужно просто подождать.

Власова, Малиновскую и ее свору выгнали из школы. Директор, видимо, побоялся, что они могут навредить другим ученикам. Все-таки в нашем учебном заведении учились разные дети – в том числе непростых родителей. Кроме того, их всех поставили на учет в полицию. Класс расформировали, и остатки разбросали по параллели. Милане, правда, повезло, и она оказалась в классе Женьки Соколова, с которым продолжала встречаться. Мать Малиновской уволили. Директор велел написать ей заявление по собственному желанию, та не согласилась, тогда он быстренько нашел причину, из-за которой сам уволил ее.

Уже потом Дилара рассказала мне, что, по словам знакомой ее мамы, директор дал своим коллегам такую рекомендацию, что мать Малиновской не могла устроиться ни в одно учебное заведение в районе. Никто не хотел ее брать, к тому же на место завуча. Сама Малина перешла в другую школу. И опять-таки, по словам той самой знакомой, училась она отвратительно, да и поведение ее было просто ужасным. А еще ее бросил Власов. А сам замутил с дочерью какого-то депутата.

С Сашей и Русланом я больше не встречалась. Она перестала мне писать – резко пропала. И я подумала, что они решили не общаться с дочерью новой жены отца. Наверное, это было правильно.

Дилара тоже ушла из школы. Не хотела видеть лица одноклассников и вспоминать обо всем, что произошло. Поговорив с мамой, она перевелась на домашнее обучение, решив, что должна по максимуму выжать из себя до конца одиннадцатого класса. Ей не хотелось быть тупой, как она сама говорила. И подруга усиленно занималась с многочисленными репетиторами, которых ей нанимали.

С Лехой они прекратили всяческое общение. Он не писал ей, а когда Дилара все-таки осмелилась написать ему, то получила долгий игнор. Леха не отвечал ей почти неделю, зато засветился в сторис у их общего знакомого, где обнимался с какой-то новой девушкой. После этого Дилара ревела целый день. А затем снова заблокировала его. Решила, что пусть он идет на все четыре стороны. Но я знала – подруга продолжала его любить. И никакие другие парни не могли заменить ей его.

Дилара шутила, что теперь любит только одного Обеда, который быстро освоился, в первую неделю ободрал им новые обои, пару раз нагадил в папины тапки, разбил дорогую вазу и разодрал тетрадь младшей сестры. И в итоге стал всеобщим любимчиком, которому все члены семьи едва ли не поклонялись.

Сама я с Лехой поддерживала контакт – ради Лорда. С псом все было хорошо, хотя он очень скучал по Диме и часами лежал на пороге, положив голову на лапы, будто ждал хозяина. Но это общение было редким и мимолетным, словно Лехе неловко было со мной общаться, а мне – с ним.

Я часто общалась с Диларой, и она обещала прилететь ко мне на Новый год. В отличие от меня она не боялась самолетов. Я созванивалась с мамой, которая сначала переживала за меня так, будто бы я улетела на Луну, а потом, поняв, что со мной все в порядке, и сама, наверное, осознала, что им вдвоем лучше. Она все время говорила о своем новом ребенке и надеялась, что это будет мальчик. Ведь этого хочет Андрей!

Бабушка молчаливо осуждала ее, лишь только раз проронила: «Дура она, твоя мать». И жить с ней было комфортно и тепло. Даже мой котик простил меня за долгое отсутствие и снова стал ласковым, как и прежде.

А еще я заинтересовалась байками.

Жизнь продолжалась.