Пылай для меня

Глава первая

слышно как мир рушится

– Дай мне развод.

Три слова. Три глухих хлопка в опустевшем офисе. Пальцы сжали телефон, вжимаясь в холодный пластик. Я ждала ответа – крика, скрежета, хоть чего-то.

В трубке – густая тишина, настолько, что слышно собственное сердцебиение. Потом – ровный, механический гудок.

И всё?

«Сбросил», – холодная мысль поползла по коже, как иней.

«Он просто сбросил», – обида подкатила к горлу, сдавив его сухим спазмом

Воздух вырвался свистящим выдохом. Телефон шлёпнулся о стену. Экран цел. Слава богу. Новый мне не по карману.

Всего лишь десять лет разбились вдребезги. Всего лишь.

Экран вспыхнул: «Остынь и приходи домой. Поговорим.»

Чуждый смех вырвался из горла и тут же оборвался, оставив на губах привкус желчи. Слёз не было. Слов – тоже.

Запястье просверлила знакомая, ставшая частью меня, боль. Тупая, ноющая. Рука сама потянулась к ящику, нащупала шершавую упаковку. Одна таблетка. Вторая. Осталось на один раз. Я закрыла ящик. Пусть поноет ещё.

Стук в косяк. Я вздрогнула. В дверях стоял Кирилл. Его улыбка была инородным телом в давящей тишине.

– Ты собираешься тут ночевать?

– Нет. Просто не хочу домой.

– Это уже привычка, – голос его был плоским, без осуждения.

– Я там – тень. Нужная, лишь чтобы по счетам было чем платить.

Кирилл достал из кармана пиджака расчёску. Ритуал: каждый волосок – на место.

– Не хочешь возвращаться?

Я мотнула головой:

– Мне просто хочется, чтобы кто-то дома… радовался мне.

– Заведи кота.

Усмешка вырвалась сама собой.

Кирилл убрал расчёску и пододвинулся ко мне:

– Оль, мой вечер испорчен. Пошли в бар?

Я сохранила отчёт. Уставилась на цифры. План был дурацкий, невыполнимый, рождённый в воспалённом мозгу какого-то стратега, который никогда в жизни не сидел в душном офисе в десять вечера. Но я выполню. Офис знал это. Он чувствовал мою покорность, мою жажду утонуть в работе. Главное – не думать, зачем. Иначе сердце поцарапаешь о то самое «иначе» – о жизни, которая могла бы быть.

Могла бы…

Офис замер, притаился, будто боялся, что я сейчас очнусь и сбегу. Он выжидал.

Монитор погас. И офис, уставший от дневного людского шума, с облегчением выдохнул, разжимая хватку и выпуская меня из кресла.

Это был мой ритуал: заглушить одно «иначе» другим, более громким. Работа заглушала развод, бар заглушал работу. Круг замкнулся. Я стала белкой в колесе, притворяющейся, что бежит к свободе.

Коридор был поглощён тьмой, которую пронзал лишь одинокий красный глаз аварийки. Он горел, как сигнал тревоги, который все научились игнорировать. В багровом свете, у двери лифта, ждал Кирилл.

– Бежим, – он толкнул меня к лифту. – А то охранник решит, что мы тут ночуем, и начнет читать лекцию о вреде трудоголизма.

– А разве нет? – я зевнула, заходя в кабину, и словила в зеркале свое изможденное отражение. – Хотя ты прав. Мои мешки под глазами уже начали плодиться.

– Тогда мы братья-еноты, – улыбнулся Кирилл, указывая на свои темные круги под глазами.

Стойка охраны была пуста. Я торжествующе посмотрела на Кирилла. Он фыркнул, но в уголках глаз заплясали чёртики – мы были соучастниками этого ночного побега.

Ночной город встретил влажным воздухом, пропахшим дорогим одеколоном Кирилла.

– Даже сигареты не перебьют твой одеколон.

– А я и не маскируюсь, – парировал он. – Пусть мир знает, что здесь прошёл человек со вкусом.

«Lend time» («Одолжи время») – вывеска, давно смирившаяся с собственной агонией, растеряла несколько букв и теперь огрызалась в ночь усеченным, пророческим «end time» («Конец времен»). Этот бар, с его кислым запахом потерянного рая, стал для нас уютным убежищем.

– Переезжай ко мне, – его предложение повисло в воздухе, как дым.

Я покачала головой, проводя пальцем по влажному конденсату на стакане.

– Нет, Кир. Мне одной клетки хватит. – И кивнула в сторону стойки. – Присмотрись какая симпатичная.

Уголок его рта дрогнул.

– Мне не нужна официантка.

– И я.

– Не надеялся, что ты согласишься.

В его глазах не было обиды, лишь понимание. Странно, кто-то уважает мои границы, даже когда я сама их уже давно предала.

Я качнула стакан, заставив лёд звякнуть.

– Сегодня даже твой отчим спрашивал, всё ли у меня хорошо.

– И что ты сказала?

Я откинулась на спинку дивана. Искусственная кожа с годами стала потёртой, как ссохшийся пластырь, намертво впитавший в себя чужой пот, слёзы и откровения.

– А что должна была? Я работаю на износ, его это устраивает, меня тоже.

Диван скрипнул, недовольный моим ответом.

Виски оставило на языке обжигающую сладость.

– Я попросила развод. – Слова повисли ядовитым облаком. Кирилл замер. – Он… попросил неделю. Как будто за семь дней можно воскресить мёртвое.

– Неделя – это много. Ты за неделю можешь понять, чего хочешь на самом деле.

Иногда мне кажется, я стала тем, что живёт в темноте между стен, – прозрачным, беззвучным, питающимся крохами чужих эмоций. Долг – это не нить. Это смола. Тягучая, древняя. Я не могу его стряхнуть, потому что знаю: под ней бьётся чьё-то другое, угасающее сердце. И моё молчание – это воздух, который я ему отдаю, вдыхая взамен запах тления. Не могу бросить его в той пустоте, что мы когда-то по глупости называли «мы». Эта пустота теперь имеет вкус. Вкус холодного чая в стакане, оставленном на ночь.

Я расплатилась за виски, за друга, за этот вечер. Купюры на столе – последние монеты Харону. Я сунула руку в карман, и пальцы наткнулись на холодный металл.

Ключ.

Один-единственный, потёртый ключ от двери дома. Он ждал. Лежал в кармане непосильным грузом, который так хотелось оставить под дверным ковриком и уйти. Уйти навсегда.

И Кириллу хотелось того же. Не трусливо сбежать, а уйти с твёрдым правом на свою жизнь.

Он закурил и нехотя заговорил:

– Завтра приезжает один руководитель на стажировку. Ты хорошо располагаешь к себе людей. Поможешь разведать?

Он был моей единственной опорой. Я кивнула.

Конечно помогу.

Окно моего дома пылало на лице ночи жёлтым, гнойным светом. Я толкнула калитку, и её скрип был похож на стон старого пса, которому наступили на лапу. Дом не спал. Он бодрствовал – тяжёлый, насыщенный немыми упрёками, как тело, налитое формалином прошлого.

Взгляд зацепился за щель между рамой и шторой. Тускло поблёскивала металлическая собачка. От замка розовой курточки. Та самая. Я забыла её там в тот день, когда разбирала вещи. В тот день, когда проревела над ней часа два, а потом убрала подальше. Немой укор. Я вырвала взгляд. Сердце застучало в висках. Ключ с скрежетом вошёл в замочную скважину.

Одноэтажная бетонная коробка встретила меня запахами сырой штукатурки, дешёвого пластика и шуршащего отчаяния. Да, отчаяние имеет запах. Он узнаваем даже в парфюмерном магазине. Затхлый, сладковатый, как гниющее дерево.

Хозяева, строя этот сарай для винограда, и не думали, что в нём будут коротать свои дни люди.

В комнате Виталий сидел перед телевизором. На столе стояла тарелка, накрытая крышкой. Рыба с картошкой. Моё «простое».

– Я поел. Это тебе. Разогрей.

Не ждал, но оставил.

– Спасибо, – прошептала я, голос сорвался.

Есть не хотелось, но я разогрела и села за стол, машинально проглатывая куски. Он вышел, поставил передо мной стакан воды.

– Почему так поздно?

– Много работы. – Я отпила. – Посидели с Кириллом в баре.

Он кивнул. В его глазах не было привычного укора. Только усталость.

– Ты могла бы предупредить.

Предупредить? О чём? О том, что мне физически невыносимо переступить порог этого дома? Что каждый вечер – это игра в счастливую семью, в которую никто из нас не верит? Сказать, что я тону, Вит? Ты бы услышал? Или просто ещё раз вздохнул, как сломанный механизм?

– Да, – согласилась я тихо. – Могла. Не подумала.

Он сел напротив, его пальцы принялись барабанить по столу старый, нервный ритм.

– У тебя кто-то появился?

– Нет, – я бросила на него сердитый взгляд. – Реально нет. Просто… работа и все.

– Я беспокоюсь. Ты изменилась.

«А кто виноват?» – ядовитая мысль обожгла язык.

– Я устала, Вит. Просто устала.

Он помолчал, глядя на свои руки.

– Знакомый зовёт в дальнобойщики. Деньги – река. Только первое время нужно долг за фуру выплатить, поэтому процент низкий.

Я представила его за рулём фуры. Представила его разбитую машину, его двенадцать проваленных работ. Но в его голосе слышалась не привычная пустая бравада, а смутная, давно забытая надежда. Попытка.

– Это… далеко, – осторожно выдохнула я.

– Ну да. Но может, тогда… съедем отсюда.

«Съедем». Это слово повисло между нами зыбким перемирием, готовым рухнуть от одного неверного слова.

– Ты же не умеешь даже парковаться, – мягко сказала я. Старая, забытая шутка.

Уголок его рта дрогнул.

– Научусь. Фуры вроде просторнее.

Я отодвинула тарелку.

– Спасибо. Было вкусно.

Он кивнул.

Вибрация в кармане стала спасательным кругом. Я молча показала мужу на телефон и выскользнула в ночь, вжимая трубку к уху.

– Ты почему не спишь? – мой голос сорвался на шёпоте.

– Игорь свалил. Притащил два бочонка своего вина.

В её голосе не было злости – лишь изнуренная, обжитая, как старый халат, обида.

– Значит, пора тебя навестить.

– Когда одна в квартире, так тихо, аж в ушах звенит. Кажется, сейчас и этот звон перестану слышать и всё… исчезну. Ты.. приезжай. Вы же помирились?

– Не знаю. Я ничего уже не понимаю, Аля.

В трубке – лишь звон посуды. Тоска завыла внутри так громко, что я инстинктивно сгорбилась, словно от удара.

– Не хочу ныть, – голос оборвался. Я молчала, и тишина заставила её договорить: – Меня от Ленки просто тошнит!

– Сокурсница с квартирой? – я с трудом выуживала нужный образ из галереи её друзей.

– Ей за курсы визажиста машину подарили. Машину, Оль! Представляешь?

– И что? Хочешь, чтобы и тебе купили немного любви?

– Чтоб она сдохла! – выкрикнула Алина. И тут же сдулась: – …Вот поэтому Игорь меня и не любит. Я – гадюка.

– Ты ёжик. – Тишина в трубке опешила. – Вся в колючках, а развернешь – мягкая и добрая. Просто мало кто хочет разворачивать ёжика.

Дверь приоткрылась, разрезая тьму полосой света.

– Идём спать.

Простыня вздохнула холодом, будто предвидя непростой разговор.

– Почему? – его голос в темноте прозвучал приглушённо.

Потому что я здесь умираю.

Я ждала этого вопроса. Но слова прилипли к горлу комьями ваты.

– Нам нечего делить, – выдохнула я в подушку.

– Что делить? – он перевернулся, и я кожей почувствовала его взгляд. – Воздух в этой норе?

Эта «нора» была для меня берегом с острой галькой, на котором мы оба, притворяясь рыбами, медленно задыхались. И моя вина была в том, что я, в отличие от него, помнила, как пахнет море.

– Мне нужна свобода, Вит. Хотя бы просто молча посидеть в своей комнате.

– Свобода, – он повторил это слово с обречённостью. – От меня, значит.

– Не от тебя. От… этого. – Я обвела рукой в темноте, указывая на стены, на всю эту жизнь.

От слова «свобода» повеяло трупным запахом. Цепи. Я просто переложила их из его рук в руки Анатолия Павловича, в долги, в эту конуру на два отсека, что каждым скрипом половиц шипела мне в спину: «Смотри. Вот она, цена твоей жизни. Ничего».

Он долго молчал.

– Неделя, говоришь?

– Неделя.

Он повернулся на спину. Скоро его дыхание выровнялось. А я лежала и смотрела в потолок, чувствуя, как между нами повисло не привычное молчание-стена, а что-то неуловимое и новое, первый ледок на реке, по которому ещё страшно ступить.

~

Привкус ночного разговора с Виталием всё ещё был на губах, когда звонок вырвал меня из очередного кошмара.

– Ты где?

– На автобус иду. – Нагло соврала я подруге.

– Планерка через 10 минут!

Кисть руки просверлило невидимым перфоратором.

– Прикрой меня! -Проскулила я с болью.

Ударила по перине. Резь не прекращалась. Встала.

Время в пути в приложении такси не оставляло надежд. Я опаздывала.

Я влилась в застывшую толпу. В собравшихся я узнала несколько директоров из других филиалов и осознала насколько сильно влипла, опоздав именно сегодня. Встретившись со мной взглядом, Анатолий Павлович жестом призвал к стойке регистратуры.

– А это наш руководитель колл-центра Ольга Юрьевна! – Его пальцы впились в мое предплечье. – Не хотите что-нибудь сказать?

Я сделала глоток воздуха, чувствуя, как голос предает.

«…Мне крайне повезло работать под руководством Анатолия Павловича.» – Фраза о «желании помогать людям» сорвалась натянутой, заученной нитью. Начальник похлопал меня по плечу, и его шёпот обжёг ухо: «Костюм не могла надеть?» Я съёжилась, отступая за спину Кирилла.

Новый руководитель отдела продаж, Пахомов Виктор Петрович, появился не как новичок, а как хозяин, молча изучающий свои будущие владения.

– Он такой брутальный с этой бородой, – прошептал Кирилл.

Я раздраженно хмыкнула. Это была наша профессиональная смерть.

– Откровенно, пока мне нечего сказать, – его голос был шершавым, но теплым, как потрескавшаяся от времени кожа старого кресла. – Я пришёл в компанию всего лишь год назад. Уверен, что здесь стоят люди, которые меня могут научить куда большему.

Он склонил голову, но в этом жесте не было подобострастия. Это был поклон фехтовальщика перед дуэлью.

– Не прибедняйтесь! – фальшиво рассмеялся Анатолий Павлович. – Виктор Петрович через полгода возглавил отдел, подняв кассу с двух до четырех миллионов!

– Повезло с командой, – губы Виктора дрогнули в подобии улыбки, но глаза оставались ледяными. – Просто дело нравится. Надеюсь, мы с вами подружимся.

Фраза повисла в воздухе стальным крюком. «Подружимся» прозвучало с той же вежливостью, с какой палач предлагает подставить голову.

Глава вторая

но свобода, скулящая

Густая тишина, как взбитые сливки из стекла и праха, вползла в лёгкие, царапая изнутри, замедляя время до темпа капающей из крана воды.

На столе дымилась кружка – безмолвное подношение Кирилла. Кивка хватило, чтобы ритуал состоялся, но его тут же растоптало грубым:

– А ты здесь что забыл?! – Анатолий Павлович навис над пасынком.

– Поднять настроение.

– Подними кассу! Брысь отсюда!

Начальник развернулся ко мне, и его голос опустился до интимного шёпота, в котором читалась неприкрытая угроза.

– Надеюсь, подготовила оправдание?

– Будильник не прозвонил, – отрезала я.

Его глаза-гальки буравили меня, выискивая трещины.

– Ты как? Порядок?

– Да. Что со мной будет то.

– Оль, зайди вечером. – Он поправил складку на дорогом пиджаке, цветом запёкшейся крови и по-отечески добавил: – Обсудим, что с тобой происходит.

Я упёрлась взглядом в монитор. Точка. Но её тут же стёрло сообщение от Виталия: «Сегодня ты после работы домой?»

Офисный стул гортанно скрипнул, словно старый пёс, укладывающийся на ночь. Он знал мой ответ ещё до меня.

«Нет, задержусь», – отписалась я, и система, как верный палач, тут же поглотила чат, одобрительно зашумев вентиляторами.

На лестнице в столовую я врезалась в Виктора. Меня окутал его запах – сухой, тёплый, пахнущий землёй и кожей.

– Спешите?

– Нет, – выдавила я, отступая.

Алина ворвалась в наш диалог и увлекла в прокуренное подземелье столовой. Виктор коротко осмотрел мой поднос: пустая гречка, чай.

– Руководящий паёк? – спросил он и расплатился за еду.

– Эффективный, – парировала я, чувствуя, как краснею.

Он молча снял с своего лотка порцию гуляша, поставил её рядом с моей гречкой и накрыл сверху своей булкой.

– Инвестиция, – сказал он тихо, прежде чем я успела возмутиться. – В вашу работоспособность.

Пока мы обедали, Виктор рассказывал о поездке в Египет, любви к Риму, о своих планах. Я слушала как работает его мозг. Хищная уверенность под вежливой улыбкой.

Вернувшись в офис, я застала Ваню в панике. Его голос в трубке стал заискивающим, тонущим. Я уже шагнула к нему, как в дверь постучали.

На пороге стоял Виктор.

– Ольга Юрьевна. От Анатолия Павловича.

В этот момент голос Вани стал совсем жалким: «Иван Петрович, ну пожалуйста, я просто оператор…»

Виктор замер. Он весь сфокусировался. Взгляд стал цепким. Он молча передал мне принесённую папку и жестом спросил: «Можно?». Я кивнула.

Он подошёл к Ване не как начальник, а как напарник, и положил ему на стол свой блокнот. Тот, растерянный, уставился на него. Виктор жестом показал: «Читай» и начал что-то быстро писать. Иван развернул трубку таким образом, чтобы руководитель тоже мог слышать голос клиента.

Я не видела что именно он писал. Но я видела, как Ване стало легче. Он глубоко вздохнул и его поза из защитной стала уверенной.

– Именно! – Ваня снова оживился, его речь стала плавной, почти убеждающей. – Поэтому мы и предлагаем вам пакет «Всё включено Плюс». Вы не просто бронируете тур, вы покупаете уверенность. Вам не придётся думать ни о чём, кроме собственного отдыха. Никаких скрытых платежей, наш представитель встретит вас в аэропорту и решит любые вопросы. Это не просто цена, Иван Петрович, это инвестиция в ваш комфорт и ваше время.

Я смотрела на Виктора. Этот взгляд… он сбивал меня с толку. Я привыкла читать в мужских глазах расчёт, похоть, скуку, отчаяние, в конце концов. А здесь… тишина. Как в библиотеке, где знаешь – все ответы есть, но нужно приложить усилие, чтобы их найти. Мне было страшно прикладывать это усилие.

Сообщение от Виталия: «Если в этом месяце опять будет плохо с деньгами, я попросил у матери.»

«Ты завалил стажировку?»

«Есть вариант получше. Расскажу дома.»

Приглашение от Кирилла сходить в паб вечером стало тем самым якорем, за который можно было ухватиться, лишь бы не плыть обратно в тину домашних скандалов.

Я отписалась в личную группу с подчинёнными, где нет вышестоящего руководства:

«Кто сегодня хотел бы погулять?»

У большей части сотрудников уже были планы, но Алина с Иваном, как мои преданные друзья, обрадовались идее. Мы вместе уже долгие годы, видели много потоков ребят. Одни считали что работа в агентстве не для них и уходили сами, с кем-то приходилось расстаться из-за низких показателей. Потоки сменялись, а мы втроем были становым хребтом колл-центра.

Я пошла на повышение первая, и, видя мой пример, ребята предпочли остаться операторами, но я знала что, если потребуется, могу положиться на них и в своей работе.

«Как тебе он?» – всплыло сообщение от Алины в личном чате.

«Кто?»

«Новенький, этот руковод»

Я посмотрела на подругу, хищно наблюдающую за мной из-за монитора.

«Работай, давай! Где твои двенадцать? Ваня их еще в три часа сделал.»

В компании, где руководителей годами «выращивали» с самых низов, Виктор, как и Анатолий Павлович, был карьерной кометой – ослепительной и неестественно быстрой. Когда-то я рвалась наверх с тем же рвением. Теперь же тонны отчётов, штрафы за чужие промахи и зарплата, уступающая доходам моих же подчинённых, напоминали не продвижение, а ловушку.

Тень упала на стол ещё до его появления. Начальник распахнул пиджак, его ладонь привычно легла на твёрдую выпуклость живота – поглаживая трофей.

– Ну, как наши успехи? – его голос обволакивал, как тёплый сироп. Пальцы легли мне на плечо, прижимая к стулу.

– Отчёт будет готов к пяти, Анатолий Павлович, – я заставила себя не отстраняться.

Он наклонился так близко, что я почувствовала запах дорогого коньяка.

– Я бы с тобой сегодня поговорил… Но эти дядьки забирают меня на неделю. Не смертельно?

– Конечно, – слово вылетело неприлично бодро.

Он охнул с театральным недоверием.

– Всё управление на тебе. И связь с отделом продаж… наладь. Нам нужно показать, какая мы дружная команда. Поняла?

– Так точно, Анатолий Павлович.

Он сделал шаг к выходу, но обернулся, смягчившись.

– И присмотри за моими оболтусами, а? Хорошо?

Мой кивок позволил ему выдохнуть. Он ушёл, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и тяжёлое бремя ответственности.

Визг тормозов – истеричный, протяжный. Чей-то автомобиль, едва не вписавшись в поворот, исчез в сумеречной дымке.

– Прямиком на тот свет собирается, – буркнул Ваня с наслаждением затягивался, будто выкуривая вместе с табаком всю усталость.

Алина, прислонившись к стене, выпустила облако пара. Запах её нового вейпа захватил меня, унося в детство. Я с обожанием смотрела на круглую катушку в руках соседнего мальчика. Он, неторопливо, растягивал полоску жвачки в руках, предвкушая её вкус.

Я потянула бабушку за юбку, жалобно смотря на неё, но она, окончательно сбившись с подсчёта мелочи, скрыла раздражение за улыбкой и бросила: «Что ты хочешь? Чтобы кишки в узел как у него связались? Такое детям нельзя, только взрослым. Вот вырастишь, купишь свой бабл-гам.»

Так и не купила – мелькнула во мне мысль и я покачала головой.

– Я с вами, ей-богу, закурю, – сказала, отходя подальше. Не от дыма – от этой внезапной, липкой общности их компании.

В кармане завибрировал телефон. Сообщения от Виталия вспыхнули на экране:

«Дома будь в 8»

«И включи gps»

Следом пришло голосовое. Я судорожно убавила громкость. Несколько секунд грузного, свистящего дыхания, а потом сдавленный, почти детский всхлип: «Я не могу… Я больше не могу дышать в этой пустоте…» Сообщение удалилось.

– Написывает? – Алина подошла ближе.

– Пусть пишет. Очередная манипуляция.

В этот момент из стеклянных дверей выплеснулась шумная гурьба продажников. Кирилл, жестикулируя, вёл свою историю, но его речь растворил другой голос – холодный, ровный, лишённый всяких интонаций.

– Кир. Папа звонил. Интересуется, когда закроется Роберт Ашотович.

Из тени, как её порождение, вышел Саша. Его костюм, стоивший больше нашей совокупной месячной зарплаты, болтался на угловатой фигуре, как чужой, неудобный панцирь. Длинные, нервные пальцы безостановочно перебирали ключ от машины – дорогой игрушки, купленной отцом, единственного, что давало ему иллюзию статуса.

Кирилл, не оборачиваясь, отмахнулся:

– Он не закроется. А вот ты – закроешь. Верно?

– Не сомневайся, – голос Саши остался плоским и неприятным, как плоскость стекла по которой выводят гвоздем чувство собственной важности.

– Скажи папе, что всё под контролем.

На его лице на мгновение мелькнула гримаса – смесь раздражения и детской беспомощности. Он быстро стёр её, надев маску холодной вежливости, и посмотрел на меня.

– Ольга. Присоединяетесь? – Его улыбка была бы безупречной, если бы не глаза. Ледяные, оценивающие, они скользнули по Алине и Ване, и я буквально прочла в них: «Ну и компашка. У них, наверное, и на такси не хватит».

– А почему бы и нет? – парировала я с той же сладковатой ядовитостью.

– Действительно, – он коротко, насмешливо вскинул бровь. – Выпал шанс лицезреть знаменитый колл-центр, о котором папа говорит с таким придыханием. «Дружный коллектив», «атмосфера семьи». Интересно, как выглядит эта идиллия изнутри. Особенно в пятницу вечером.

Он развернулся, оставив в воздухе висящее, колкое жало.

– Да пофиг на него. – усмехнулась Алина, но её щёки чуть зарумянились, а фраза прозвучала чуть громче, чем нужно.

Виктор отделился от коллег:

– Я подвезу. Места всем хватит.

– Я…

– Ольга, не усложняйте. – В его голосе не было просьбы, а лишь спокойное предположение, что его план – лучший.

Я оглянула сияющие морды ребят. Идиоты. Они не понимают, что для него это не дружеская поездка, а тактическая операция по сбору разведданных. Но спорить было лень.

Виктор оказался интересным собеседником – умным, начитанным. Но за уверенностью я угадывала родственную усталость.