Один из тринадцати

– И еще время… Неизмеримо ценный ресурс, который имеет свойство только кончаться. Его надо беречь, им надо пользоваться для настоящего, отбрасывая всякую фальшь. А что делает благородный человек? Он тратит слишком много витиеватых слов, но так и не укажет, при всем своем желании, куда хочет послать оппонента. Простому человеку достаточно трех, и еще столько времени останется на остальной разговор, если еще будет с кем, либо на созерцание красоты вокруг. Вот, например, вас, сеньорита. – И Родриго галантно поклонился.

Габриэла была обезоружена, с довольным видом покраснела и сама подлила в кубок Родриго пива из кувшина, за что получила еще один благодарный поклон.

Однако ближе к середине дня девушка опять начала все больше проявлять признаки тревоги и нетерпения. В конце концов она обратилась к мужику на груженной и крытой рогожей телеге:

– Уважаемый, а мы правильно едем к мосту через Эрму?

Мужик, довольный от такого вежливого обращения, приосанился, для вида подумал и ответил:

– Дак ить верно, госпожа. Так-то здеся народ и ездит. Оно вроде как самый удобный путь. С людями, деревеньки кругом, дворы постоялые имеются, есть где пивом разжиться.

– А долго ли ехать?

– Дак ить, дня четыре. Сам я вот, репу вожу, да деготь. Так и выходит. Опять же ежели жара, да пива возьмешь… Оно ведь как в суху землю, по жаре-то! Разморит – так и все пять выйдет. А куда спешить? Дома жена… То не так, да это не эдак… – мужик похоже был не дурак почесать языком.

– А по-другому? По-другому можно проехать? Чтобы быстрее, – остановила его разглагольствования Габриэла.

– По-другому? – мужик вдруг посмурнел. – Дак ить, можно. Ежели опосля Ардена вправо взять. Да не ездють там. Здеся с людями, а там…Не, нехорошо там. – Большего от него добиться не получилось.

Вскоре тракт привел их небольшому городку, тому самому Ардену. Там они пообедали и уже после полудня тронулись дальше. На первой же развилке Габриэла остановилась в раздумье. Наконец приняла решение:

– Так, нам туда, – и указала на довольно заросшую дорогу, отбегающую от протоптанного и разъезженного телегами тракта.

Это направление на протяжении взгляда было абсолютно пустым, весь народ продолжал двигаться дальше, не думая сворачивать. Там даже местность как-то сразу отличалась большей унылостью: видно было начало оврагов, заросших диким бурьяном и густым кустарником.

– Вы уверены, сеньорита? Не похоже, что по ней шибко уж часто кто-то ездит, – засомневался Родриго.

– Это как раз то направление, о котором говорил тот мужик. И вообще, вы теперь склонны не доверять мне?

– Что вы, сеньорита?.. Вы наняли меня в сопровождение, щедры и, наконец, красивы – следую за вами, куда скажете, – Родриго учтиво склонил голову.

– О, неплохо было бы добавить ещё и «умна», но ладно, и так сойдет, – Габриэла с нарочито гордым видом отправила лошадь новым путем.

Родриго невольно любовался девушкой: к тому, что она была отлично сложена, и хороша внешностью, Габриэла еще и в седле держалась довольно грациозно, как опытная наездница. Общение с ней тоже доставляло удовольствие: дразнило нотками флирта, цепляло сквозящим в иронии интеллектом. Это было как дружеский поединок двух мастеров, когда нечего доказывать, а есть только желание игры, движения кипящего жизнью сильного тела. А после, все довольные друг другом идут весело пить вино и горланить песни, испытывая не досаду за пропущенные удары, а скорей восхищенные ловкостью товарища. Всё это приправлено и осознанием своего умения, и приятельским, не злым подтруниванием над промахами.

Сама дорога в целом была довольно ровной, разве что ее почти совсем затянуло травой, но на удобство езды верхом это никак не сказывалось. Местность же вокруг соответствовала первому впечатлению: она оказалась изрезана глубокими оврагами, заросшими унылой дикой растительностью, ровных засеянных полей и выпасов не было и в помине, деревень и мельниц тоже не наблюдалось. Стояла пустынная тишина, изредка нарушаемая только щебетом птиц, который, впрочем, здесь не особо радовал. Еще и лошади временами начали беспокоиться и тревожно всхрапывать.

– Если не случится постоялого двора или какой деревни, ночка может оказаться неприятной. Похоже волков чуют наши коняшки, – рассудил Родриго.

– Но вы же нас защитите? – вопросительно взглянула Габриэла: к слову, не было видно, чтобы это ее как-то встревожило.

– Сделаю, что смогу! Придется выставить караул. В первую смену пойду сам, во вторую поставлю себя, ну а в третью, самую сложную… тут, пожалуй, придется мне караулить, – не дрогнув лицом, ответил Родриго. – Такова солдатская доля: ночь на посту, спишь на ходу.

– Хм… Несправедливое распределение обязанностей, – хмыкнула Габриэла. – Но так и быть, возьму на себя этот нелегкий труд – спокойно спать, пока вы ходите вокруг и бряцаете своей Луизой.

– Я еще и песни буду петь, чтобы волки точно прошли стороной, – в глазах Родриго блеснуло веселье, что не отразилось на его лице. – Знаю одну такую, ее непрерывно распевал наш капрал, когда был шибко датый – а этого обычно не приходилось долго ждать, – про неестественные удовлетворения естественных потребностей в случаях стесненных обстоятельств.

– Даже и не знаю, что я теперь больше хочу: ночь под крышей или этих гадких подробностей, – Габриэла некоторое время еще изображала невозмутимое раздумье, потом все же весело рассмеялась. Родриго тоже улыбнулся, и они поехали дальше, довольные друг другом.

Сгустились сумерки, стало ощутимо холоднее. Габриэла усиленно куталась в плащ, и Родриго уже присматривал место под лагерь, чтобы распалить костер. Самого его озноб не спешил пробирать, но тянуть дальше было неразумно, чтобы потом не собирать сушняк по этим косогорам в темноте. Но тут в стороне, у леса, путники увидели постоялый двора, у закрытых ворот которого висел уже зажженный фонарь, манящий уютным желтым свечением даже сейчас, когда ночь еще не заявила свои права. Из трубы поднимался легкий дымок. Когда они приблизились, Родриго соскочил с коня и постучал. Ждать пришлось довольно долго, но наконец внутри брякнуло, раздался голос, отдающие распоряжения, загремели засовы, и створки со скрипом отворились. За ними обнаружился представительный старик, худощавый и высокий, с лампадой в руке. Ворота открывал слуга: весь какой-то перекошенный и сгорбленный. Еще и двигался он, подволакивая ноги, будто они его плохо слушались. Старик оказался хозяином этого места, представился Леронимом Сала.

– Проходите, проходите. Не часто путники радуют нас своим посещением. Проклятое зверье распугало всю округу, нет на них никакой управы. Так что много не готовим, но что-то на ужин соберем. Проходите, я сейчас вам всё покажу, – старик был явно рад гостям, словно это не посторонние люди, а вдруг нагрянувшая родня.

Он в целом имел вид не прожженного держателя постоялого двора на большой дороге, а скорее эдакого состарившегося ученого: по крою одежды, сверканию умных глаз, белому пуху бороды и венчика волос вокруг обширной залысины.

– Криська, накрывай стол! Да воду грей умыться! – крикнул он в сторону жилой части здания – в проеме двери мелькнула крупная девица. – Вульчер! Коней прибери. Напои, накорми. Да почисти. Слуг у господ нет, а ты не переломишься, и так весь день тебя не видел, бездельника. И вещи господ в комнаты отнеси: сеньориты в верхнюю, с балдахином, сеньора в ту, с окном.

Старик приглашал их радушными жестами, сгорбленный слуга приковылял и крепко взял лошадей под уздцы: те вели себя тревожно, нервно переступали копытами. Родриго помог Габриэле спустится из седла, при этом поглядывая на слугу. При более близком рассмотрении вид его приязни не добавил: засаленные волосы падают на глаза, те настороженно зыркают из-под них, прямо не смотрят, рот временами корчит гримасой, открывающей кривые, будто по-звериному острые зубы. Сам весь скособоченный, заскорузлые руки свисают ниже, чем привычно видеть у людей, этакими гоблинскими лапами. Хозяин Лероним перехватил внимание Родриго и пояснил:

– Вот, такой он у меня страхолюдный. Да что там, видите, даже лошади его боятся. Еще и пропадает вечно куда-то, и не признается, где шлялся. Не к девкам же ходит, хе-хе, поди поищи, чтобы такого добром приголубили. Выгнать бы, да сердце у меня больно доброе. Да работящий вроде, когда на месте. Других-то не сыскать сейчас на мой двор, – и добавил, уже обращаясь к слуге: – Вульчер, не стой давай, не пугай господ своим видом.

Слуга наконец повел лошадей в конюшню. Родриго при этом с подозрением посматривал ему вслед, никак не мог удержаться от разных настораживающих мыслей. Тревожно всхрапывающие кони их только усиливали. Наконец хозяин провел гостей в основную залу, где дебелая Криська, у которой на лице была явная печать слабоумия, уже подкинула в угли камина пару новых поленьев и начала накрывать стол. Родриго и Габриэла с удовольствием уселись на лавки, расслабляясь после целого дня в седле. Служанка подала кувшин вина и кубки. Тепло очага и пара глотков терпкого напитка навеяли благостное состояние.

– Вы что-то упоминали про обнаглевшее зверье… – поинтересовалась Габриэла у присевшего неподалеку хозяина.

Старик подобрался поближе со своей кружкой пива, не торопясь отпил из нее и ответил:

– Дак вот, волки, будь они неладны, держат округу в страхе. То там, то здесь кого-никого да зарежут. Когда животину, да и людей тоже не пропускают. Замков рядом нет, чтоб господин какой их охотой своей повыбил. Вот они и лютуют. Потому и народец не шибко этой дорогой ездит: кому охота за так пропасть?

– А вы тут как живете? Вам волки не докучают? – уточнила Габриэла.

Лероним отпил еще пива, горестно помотал головой и вздохнул:

– Да как не докучают, добрая госпожа? Сами видите – ветшает мое дело. Проезжих только на скудный прокорм хватает, из слуг сами видите кого держу, на других средств нет. Да и ночами бывает так вокруг воют, что глаз не сомкнешь. Сидишь в четырех стенах, двери на все засовы, да еще кольями подпираешь со страху. Шеоловы отродья!

– А что ж не уедете? – искренне сочувствовала хозяину Габриэла.

– Да старый я уже с места срываться. Привык здесь за все годы. Ранее не было так, хорошо было. Дорога наезженная была, о волках и не слыхали. Откуда их принесло, за какие мои грехи? – Лероним, потряхивая седым пухом волос, даже прослезился.

– А что ж людей-то, где волки режут? На обочине что ли ночуют? При солнце на небе редко такой зверь нападает. Тут до вашего двора как раз дневной переход от Ардена, – подал голос Родриго. – Да и к костру они не вдруг сунуться, если остерегаться да настороже быть.

– Дак кто ж знает, господин, что там у людей в голове? Может кто выезжает поздно, может денег на постой жалко или еще что. А вот сами видите – заросла дорога. А ране-то не так было, – развел руками Лероним.

Родриго согласно покивал для виду и больше не стал ничего расспрашивать. А спросить было чего: далеко не всё в рассказе Леронима было ему ясно. Сам он много истоптал и широких трактов и узких троп, спать при его ремесле приходилось не только под крышей. Если так волки лютуют, так вот он, постоялый двор. Даже если внутри места не хватит, все одно лучше рядом на ночь расположиться, в куче, не сунется лесной зверь. В целом постоялые дворы с таким расчетом и ставят, чтоб путник и мимо не проскочил, спеша засветло еще побольше проехать, и до ночи примерно успели разглядеть пристанище, если вдруг не знает о нем. Всякое конечно бывает, но чтоб так волки людей отвадили, это многих погрызть должны были, а значит народ в поле ночевал. Опять же понятно, что у всех ума по-разному нажито, кто-то и не успевает накопить, но костер-то любой жжет – еду сготовить, согреться. Да и караулить кто-то завсегда должен: без волков зверья на дорогах хватает о двух ногах. В общем были вопросы…

Тут как раз Криська подала к уже стоящему на столе хлебу и сыру кольца жареной колбасы и вареные яйца. Путники принялись утолять голод, а хозяин продолжил развлекать их веселыми историями из прошлой жизни постоялого двора. Делал он это с воодушевлением, с мечтательной улыбкой, да еще и с мастерством бывалого рассказчика. Видно было, как дороги ему эти воспоминания, и что он и впрямь рад гостям: всё его морщинистое лицо, обрамленное пухом седых волос, выражало неподдельное удовольствие. Габриэла раскраснелась от вина и жарко разгоревшегося очага, радостно смеялась над рассказами Леронима. Родриго тоже слегка разомлел от тепла и сытости, хотя всë еще прислушивался, что происходит снаружи. Когда сгорбившийся Вульчер втащил с улицы их вещи, он пристально глянул на него, гадая, спросить или не надо, как там их лошади. Всë так же беспокоятся, почищены ли? Слуга вдруг прямо встретился с ним глазами и так и смотрел какое-то время, но сразу уставился в пол, как только хозяин начал поворачиваться, интересуясь, чем это так заинтересовался гость. Вслух Родриго ничего не сказал, но озадачился: что это было? Характер слуга показывает, не привык за конями ходить и вещи гостей носить? Да вряд ли, вроде, по словам Леронима, не первый год он здесь. Работящий, опять же. Да и куда такому еще? Уж точно лучше, чем под открытым небом. Одно было понятно Родриго: не нравится ему это, чем-то цепляет чутье, натасканное опасной жизнью.

Наконец Габриэла пожелала умываться и отдыхать. Лероним отправил Криську проводить ее в комнату наверху, сам показал на этом этаже, где располагаться Родриго и, сославшись на возраст, объявил, что отправляется спать. Родриго высказал желание еще немного посидеть и остался у очага один. Он пил вино и смотрел в огонь. Уже неплохо было бы завалится в кровать, раз представилась в пути такая прекрасная возможность, но Родриго будто всё ждал чего-то, катал в голове мутные мысли. Хозяин-то вроде нормальный, но точно в старческое скудоумие впадает, раз сидит в этом безлюдье в компании с недоразвитой бабой и слугой, к которому не шибко хочется поворачиваться спиной. Ну а если всё ж держаться за двор… Волки… Ну что волки?.. В конце концов можно взять на подряд пару охотников, за год повыбить зверей и окупит это всё на путниках за то же время. Да Родриго в сложные периоды жизни и сам бы подрядился за кормежку, пиво и немного монет для жиру. Он в очередной раз окинул взглядом общую залу постоялого двора: паутина на стропилах, в одном углу поваленные скамейки, которые, видать, нет нужды поправить, столы давно толком не скоблены – да, запустение налицо.

Наконец утомление и вино взяли вверх над настороженностью и деятельной натурой, и ноги понесли его в отведенную комнату. Там стоял таз с уже остывшей водой и можно было умыться. Родриго еще немного подумал, снимать ли сапоги, а то мало ли, но решил все-таки снять. Ведь что может быть приятней после долгой дороги, хоть и не пешком. Разве что… Родриго тряхнул головой, гоня несвоевременные мысли, чему-то улыбнулся и завалился спать.

* * *

Женский крик вспорол кокон крепкого сна, и Родриго обнаружил себя с оголенной рапирой уже бегущим босым по лестнице. Сердце колотилось, вырванное из забытья сознание судорожно пыталось что-то понять, тело, как водится, жило въевшимися рефлексами. Расплата за опрометчиво снятые сапоги не заставила себя ждать: мизинец левой тут же неудачно въехал во что-то твердое. Родриго выругался, не прекращая скакать через две ступени – наверху загрохотало. «Чтоб меня!.. Хуже сраного первогодки… И ладно б не почуял…»

Было темно, и если б не мерцала свеча из приоткрытой двери, можно было бы шею свернуть в такой спешке. Родриго распахнул створку и ворвался в комнату. В дальнем конце настороженно выглядывала из-под балдахина Габриэла, прижимая к груди покрывало. На полу возле кровати ворочался Вульчер: он прижимал одну руку к голове и что-то мычал. Тут же валялась опрокинутая крынка и белела лужа разлитого молока. Родриго мягко скользнул к успевшему привстать слуге, готовясь нанести смертельный удар: Габриэла была слишком близко, если у того нож, медлить было нельзя. Обдумывать, что здесь произошло, времени не было, Родриго лишь продолжал себя ругать за опрометчивую недальновидность, проявленную вопреки скребущему внутри опыту. Вульчер вскинул руку в останавливающем жесте – его пальцы были в крови. Одновременно Габриэла крикнула:

– Не надо!

– Сеньорита?.. – Родриго замер, вопросительно приподняв брови.

– Стойте, он не причинил мне вреда. Это скорее я…

Родриго глянул на Вульчера: тот отрицательно мотал головой, скривив лицо испуганной гримасой и потихоньку отползая подальше от угрожающего ему острия. При этом широкая штанина на одной его ноге задралась, и глазам Родриго открылась бледная голень слуги, изуродованная месивом жутких шрамов – ногу будто пожевали огромными зубами. На полу валялось треснувшее зеркало с ручкой: видимо им и отхватил слуга по своей патлатой голове.

– Рассказывай, – сказал ему Родриго, не торопясь опускать оружие.

Вульчер приоткрыл рот, но тут лестница заскрипела, будто по ней поднимался кто-то немалого размера – шаги неторопливо приближались. Глаза слуги напряженно уставились в ту сторону, казалось, он уже напрочь забыл о нацеленной на него рапире. Во тьме дверного проема сгустился еще более черный силуэт. Родриго в очередной раз подумал, какого рожна он без заряженного пистоля и сапог, и ладно, что хоть штаны не снял. На пороге в неверном свете свечи появилась массивная фигура. Родриго резко перевел Луизу в ее сторону, напряженно всмотрелся… и облегченно выдохнул, опуская клинок: это был хозяин постоялого двора, который видимо показался больше из-за просторного ночного халата.

– Признаться, умеете вы эффектно появиться, – нервные встряски последних минут вызывали желание иронизировать, но Родриго не ожидал последовавшей за этим тишины, словно он сказал что-то неподобающее. Он непонимающе оглянулся на Габриэлу: та не сводила глаз со старика, а знак на ее груди подергивался.

Лероним молча обвел всех взглядом, выражение которого впотьмах было не разобрать. Наконец он остановил свое внимание на слуге, и Родриго с удивлением увидел, как тот в страхе всё сильнее вжимается в угол.

– Нет никакой необходимости никого наказывать, – прозвучал голос Габриэлы. – Вышло недоразумение, ваш слуга просто принес мне теплого молока – я сама об этом просила, бывает ночью просыпаюсь в новом месте и не могу уснуть, – а я спросонья испугалась.

«Молока? Ночью? После трех кубков вина?» – с недоумением подумал Родриго. Однако белая лужа на полу подтверждала слова девушки. Одновременно с этим он обратил внимание, что она пытается что-то выудить из переметной сумы, стоящей на стуле возле кровати, причем делает это украдкой, продолжая говорить и не отводя глаз от Леронима. Старик вдруг шумно втянул воздух, словно принюхиваясь. При этом он как-то необычно повел головой. «Как собака», – мелькнуло в голове у Родриго. Воин обнаружил, что невольно опять поднял клинок в боевое положение и подобрался.

И тут произошло сразу несколько событий, будто кто-то пытался аккуратно открыть ларец с ними, крышка заела, не поддавалась, но вдруг резко откинулась, и все содержимое вывалилось разом. Габриэла торжествующе вскрикивает, выдергивая что-то из сумы, цепляется этим за балдахин, в результате чего крик радости сменяется воплем досады, освобождает добытое – жезл из темного дерева, – и из него бьет ветвистая молния. Лероним, которому был предназначен магический разряд, с неожиданной стремительностью и кошачьей ловкостью прыгает на стол, минуя угрозу, и застывает там совсем не в человеческой позе готовности к атаке. Голова ниже сгорбленных лопаток, торс наклонен вперед, ноги согнуты взведенными пружинами, руки скрюченными пальцами вцепились в старое дерево. Полы халата бесстыдно разошлись и стало видно, что бедра его бугрятся мощными мышцами и покрыты густой растительностью. Тут в глаза бросились еще некоторые детали, говорящие, что размеры Леронима всё же никак не связаны с ночным убранством: спина натянула тонкую ткань, грозя порвать ее, руки перевились жилами, а костистые пальцы увенчались кривыми когтями. В довершении всего прямо на глазах его челюсти выдвинулись вперед, меняя форму головы, и ощерились мощными зубами, а белый пух бороды и волос превратился в седую гриву матерого зверя. Резко завоняло псиной.

«Мне нужны мои пистоли», – подумал Родриго, вздохнул и принялся прикидывать, есть ли в теле оборотня такое место, в которое его можно убить одним ударом, так-как вряд ли такая ловкая и сильная тварь даст возможность нанести несколько. Или надо оставить эти фантазии юнцам и просто попытаться продать свою жизнь подороже. Глядишь сеньорита сумеет как-то спастись, если он хотя бы удачно подрежет зверя.

– Эй, блохастый! Пошел прочь, пока не огреб поленом, – заорал Родриго, привлекая внимание оборотня, первое, что пришло в голову.

Но видимо тот всерьез воспринял жезл Габриэлы и прыгнул в ее сторону. Девушка взвизгнула, еле успев скатится с перины, и тут же благоразумно поползла под кровать. Оборотень, запутавшись в балдахине, заревел, раздирая легкую ткань, и лишь успел цапнуть лапой вдогонку, но не достал. Родриго с проклятием скользнул вперед и, не тратя времени, ткнул зверю туда, где у приличных оборотней находится хвост и все остальное хозяйство. Было бы хорошо зайти сбоку и попробовать ударить в сердце, но проклятая зверюга вертелась, да еще в любой момент могла зацепить Габриэлу. Халат мешал целиться, но оборотень пронзительно взвыл и развернулся, а Родриго довольно ухмыльнулся:

– Невежливо воротить морду от гостей при деньгах, урод!

Шутку он договаривал уже в тщетной попытке увернуться: оборотень метнулся к нему, и Родриго отбросило к стене. Он почти уберегся от зубов и когтей – разве что по груди протянулась пара багровых полос, – и даже умудрился вбить в грудь зверя рапиру на половину длины, но самого приложило так, что несколько мгновений воин только хрипел и скреб пятками пол, силясь втянуть в грудь хоть немного воздуха. Оборотень, кстати, удар с фронта принял с большей стойкостью. Только взрыкнул, зацепил эфес когтистой лапой, вырвал клинок из себя и отбросил в сторону – Луиза обиженно звякнула. По движениям зверя не было видно, чтобы рана принесла ему хоть какие-то неудобства. Он уже опять направился к Родриго, но вдруг с воем выгнулся, охваченный сетью синеватых разрядов: Габриэла высунулась из-под кровати и предприняла в этот раз удачную попытку. Родриго принялся отскребать себя от пола: не дело мужчине оставлять женщину в беде, да и вдруг сама справиться – не удобно окажется. Однако встать до конца, а тем более добежать до рапиры он не успел: молния из жезла Габриэлы рассеялась, и оборотень, все еще вполне бодрый, хоть и воняющий паленым, резво скакнул в дверь и прогрохотал вниз по лестнице, не дожидаясь следующего разряда.

– А казался вполне приличным человеком, – сказал Родриго, уже поднявший клинок. Он двигал плечами, кривясь от боли в спине.

– Лошади, – послышался хриплый голос. Это первый раз издал членораздельные звуки Вульчер.

Родриго хлопнул себя по лбу и зарычал не хуже оборотня. Лелеять раны пока не было времени: если зверь зарежет их верховых, им в крайнем случае даже ускакать не получится. Он поспешил по лестнице вниз, правда, прежде чем бежать в конюшню, все же заскочил одеть сапоги. Пистоли заряжать было некогда, но во дворе Родриго вытянул из дроворубной колоды большой топор. Тут больше пригодилось бы копье или протазан, но чего не было, того не было.

Лошади были в порядке, только тревожно ржали и бились в стойлах. Родриго наскоро осмотрелся: ночная темень здорово мешала, но вроде бы внутри конюшни оборотня не оказалось. В ее воротах объявился как раз доковылявший Вульчер. В руках его была масляная лампа. Он тут же повесил ее на гвоздь и схватился за вилы, стоящие у стены. Родриго окинул его внимательным взглядом, но все же решил довериться.

– Сбоку держись, под руку не лезь. – Вульчер молча кивнул.

В это время к конюшне подоспела наскоро одетая, растрепанная Габриэла с жезлом в одной руке и свечой в другой.

– Может не своевременно, но что там случилось, у вас в комнате? – спросил Родриго. – До того, как… – Тут он красноречиво замолчал, не имея свободных рук, для таких же жестов.

– Да я глаза открываю, а тут этот почти вплотную. Потом уже сообразила, что и не проснулась бы – за плечо он меня потряс. А сперва испугалась, в лицо его толкнула, зеркало под руку попало, ну я им и дала ему по голове, – немного сбивчиво начала рассказывать Габриэла, продолжая тревожно озираться. – А он: госпожа, госпожа, не со злом я, не со злом. Тут и вы заскочили.

Родриго вопросительно глянул на вцепившегося в вилы Вульчера. Тот скривил свое неприятное лицо, будто извиняясь, и хрипло пояснил:

– Упредить хотел. Молока вот взял: вдруг хозяин увидит, дак сказал бы, что госпожа просила.

– Хозяином зовешь? – Родриго нахмурился.

– Дак привык я, господин. Две зимы при нем, – пояснил Вульчер.

– А ко мне почему не зашел?

– Да пужаюсь я таких господ. Еще ткнете железкой не спрося. Госпожа, она помягче, вот я и…