История Греции. Том 11

Напротив, положение Сиракуз ухудшалось. Дионисий Младший сумел вернуться, изгнав Гиппарина и Нисея из Ортигии, и вновь утвердился там как властитель. Поскольку у него была длинная череда прошлых унижений, которые он жаждал отомстить, его правление носило тот угнетающий характер, который древняя поговорка признавала свойственным царям, вернувшимся из изгнания. [282]

Никто из этих потомков Дионисия Старшего не унаследовал трезвости и умеренности, которые так способствовали его успеху. Все они, как говорят, отличались пьянством и распущенностью [283] – Дионисий Младший, его сын Аполлократ, а также Гиппарин и Нисеи. Гиппарин был убит в пьяном виде, так что Нисеи стал представителем этого семейства, пока не был изгнан из Ортигии возвратившимся Дионисием Младшим.

Этот князь после своего первого изгнания из Сиракуз жил преимущественно в Локрах в Италии, уроженкой которого была его мать Дорида. Уже упоминалось, что Дионисий Старший всячески увеличивал и лелеял Локры как принадлежность своей сиракузской власти. Он присоединил к их территории весь самый южный полуостров Италии (ограниченный линией от залива Терны до залива Скиллетия), некогда принадлежавший Регию, Кавлонии и Гиппонию. Но хотя мощь Локров таким образом возросла, они перестали быть свободным городом, превратившись во владение семейства Дионисиев. [284] В качестве такового они стали резиденцией второго Дионисия, когда он уже не мог удержаться в Сиракузах. Мы мало знаем о его деятельности, хотя нам сообщают, что он возродил часть разрушенного города Регия под именем Фойбия. [285] Сам Регий вскоре вновь появляется как община под своим именем и, вероятно, был восстановлен после полного падения Дионисия Младшего.

[стр. 133] Период между 356–346 гг. до н. э. стал временем тяжелых испытаний и страданий для всех италийских греков из-за усиления власти луканов и бруттиев, живших в глубине полуострова. Бруттии, занявшие самую южную часть Калабрии, были отколовшейся частью луканов, добившейся независимости; они состояли в основном из местных сельских рабов в горных общинах, которые свергли власть луканских господ и создали собственное независимое объединение. Эти люди, особенно в период энергичного подъема, сопровождавшего их раннюю независимость, стали грозными врагами греков на побережье – от Тарента до Сицилийского пролива – и превосходили даже спартанцев и эпиротов, которых греки приглашали в качестве союзников.

Кажется, что второй Дионисий, удалившись в Локры после первой потери власти в Сиракузах, вскоре обнаружил, что его правление неприемлемо, а его личность непопулярна. С самого начала он удерживал власть, опираясь на две отдельные цитадели в городе, с постоянной армией под командованием спартанца Фаракса, человека развратного и жестокого. [286] В конце концов поведение Дионисия стало настолько отвратительным, что только грубая сила могла сдерживать гнев граждан. Мы читаем, что он привык совершать самые разнузданные насилия над девушками из знатных семей Локр, достигшими брачного возраста. Ненависть, которую он вызвал, подавлялась его превосходящей силой – несомненно, не без многочисленных жестокостей по отношению к тем, кто пытался защищаться, – пока не настал момент, когда он и его сын Аполлократ вторично вернулись в Ортигию. Чтобы обеспечить себе столь важное приобретение, Дионисий сократил военный гарнизон в Локрах, где оставил свою жену, двух дочерей и малолетнего сына. Но после его отъезда локрийцы подняли восстание, разгромили ослабленный гарнизон и взяли [стр. 134] в плен этих несчастных членов его семьи. На их невинные головы обрушилась вся ярость возмездия за злодеяния тирана. Напрасно сам Дионисий и тарентинцы [287] умоляли позволить выкупить пленников за любую цену. Напрасно Локры были осаждены, а их земли опустошены. Локрийцев нельзя было ни подкупить, ни запугать – они жаждали удовлетворить свою месть до конца. После множества жестокостей и зверств жена и семья Дионисия наконец были избавлены от дальнейших страданий – их задушили. [288] Этой отвратительной трагедией завершился злосчастный брачный союз, заключенный между старшим Дионисием и локрийской олигархией.

По тому, как Дионисий правил в Локрах, можно судить, как он вел себя в Сиракузах. Сиракузцы терпели больше зла, чем когда-либо, не зная, откуда ждать помощи. Гикет Сиракузский (когда-то друг Диона, а впоследствии убийца вдовы и сестры погибшего Диона) теперь утвердился как тиран в Леонтинах. К нему они обратились за помощью, надеясь получить достаточно сил для изгнания Дионисия. Гикет охотно принял предложение, намереваясь после успеха присвоить плоды этой победы себе. Более того, с запада собиралась грозная туча – Карфаген. Почему Карфаген оставался бездействующим в последние годы, пока Сицилия была слаба и разобщена, – мы не знаем; но теперь он снова перешел в наступление, заключая союзы с тиранами острова и вводя крупные сухопутные и морские силы, угрожая независимости как Сицилии, так и Южной Италии. [289] Появление этого нового врага повергло сиракузцев в отчаяние, и они не видели иного спасения, кроме помощи Коринфа. В этот город они отправили страстный и срочный призыв, описывая как текущие страдания, так и надвигающуюся внешнюю угрозу. [стр. 135] И опасность действительно была так велика, что даже хладнокровному наблюдателю могло показаться, будто печальное пророчество Платона вот-вот сбудется – эллинизм и свобода на острове исчезнут.

Гикет формально поддержал призыв к коринфянам, но делал это неохотно. Он уже решил, что для его целей лучше присоединиться к карфагенянам, с которыми уже вел переговоры, – и использовать их силы сначала для изгнания Дионисия, а затем для установления своей власти в Сиракузах. Но эти планы пока нельзя было раскрывать: поэтому Гикет сделал вид, что поддерживает настойчивые просьбы сиракузцев к Коринфу, с самого намереваясь сорвать их успех. [290] Он ожидал, что коринфяне сами откажутся: предложенное предприятие было крайне сложным; у них не было ни обиды, которую нужно отомстить, ни выгоды, которую можно ожидать; а сила симпатии (несомненно, немалой) к страдающей колонии, вероятно, перевешивалась нестабильным и упадническим состоянием, в которое быстро погружалась вся Центральная Греция из-за честолюбивых устремлений Филиппа Македонского.

Послы Сиракуз прибыли в Коринф в благоприятный момент. Однако грустно вспоминать, насколько сократилась мощь греков по сравнению с тем временем (семьдесят лет назад), когда их предки обращались туда же за помощью против осаждавшей афинской армады – в эпоху, когда Афины, Спарта и сами Сиракузы пребывали в расцвете сил и неограниченной свободы. Однако коринфяне в этот момент оказались достаточно свободны как в делах, так и в мыслях, поэтому искренний крик о помощи, дошедший от самой почитаемой из их колоний, был услышан с благосклонностью и сочувствием. Было принято единодушное и воодушевленное постановление оказать запрашиваемую помощь. [291]

Следующим шагом был выбор предводителя. Но найти его оказалось нелегко. Предприятие сулило мало соблазнов при обилии опасностей и трудностей. Все ведущие коринфские политики и военачальники хорошо знали о многолетних безнадежных раздорах в Сиракузах. Имена большинства из них по очереди предлагались архонтами, но все [стр. 136] единодушно отказывались. Наконец, когда архонты уже не знали, на ком остановиться, в толпе раздался голос, назвавший имя Тимолеонта, сына Тимодема. Казалось, этот выбор был внушен свыше: [292] настолько он был неочевиден и настолько превосходным в итоге оказался. Тимолеонт был назначен – без особых споров и без особого намерения оказать ему честь – на пост, от которого отказались все остальные влиятельные люди.

Здесь стоит отметить некоторые моменты из биографии этого выдающегося человека. Он принадлежал к знатному коринфскому роду и был уже в зрелом возрасте – около пятидесяти лет. Он славился не только храбростью, но и мягкостью характера. Мало подверженный тщеславию и честолюбию, он был предан родине и непримирим к тиранам и предателям. [293] Правительство Коринфа было и всегда оставалось олигархическим, но это была упорядоченная конституционная олигархия; а ненависть коринфян к тиранам имела давние корни [294] – едва ли уступая в этом демократическим Афинам. Как солдат в рядах коринфских гоплитов, Тимолеонт отличался не только храбростью, но и дисциплинированностью.

Эти черты его характера выделялись еще ярче на фоне его старшего брата Тимофана, который обладал воинскими доблестями – смелостью и энергией, – но сочетал их с беспринципным честолюбием и готовностью идти к личной выгоде любой ценой. Однако военные заслуги Тимофана принесли ему такую популярность, что он занял высокий пост в коринфском войске. Тимолеонт, исполненный братской преданности, не только старался скрывать его недостатки и подчеркивать достоинства, но и не раз рисковал жизнью ради его спасения. В битве с аргосцами и клеонейцами Тимофан командовал конницей, когда его раненый конь сбросил его на землю прямо перед врагами. Остальные всадники бежали, оставив командира на верную гибель; но Тимолеонт, служивший в рядах гоплитов, в одиночку выбежал вперед и прикрыл Тимофана своим щитом, когда враги уже заносили над ним копья. Он один сдерживал их, отражая множество ударов, и сумел защитить своего брата до подхода подкрепления, хотя сам получил несколько ран. [295]

Этот акт великодушной преданности вызвал всеобщее восхищение Тимолеоном. Но он также пробудил сочувствие к Тимофану, который этого менее заслуживал. Незадолго до этого коринфяне подверглись серьёзному риску потерять свой город, который их афинские союзники планировали захватить, но их замысел был сорван благодаря своевременному предупреждению, полученному в Коринфе. [296] Поскольку вооружение народа считалось опасным для существующей олигархии, [297] было решено сформировать постоянный отряд из четырёхсот наёмных иностранных солдат и разместить их в качестве гарнизона в мощной и неприступной цитадели. Командование этим гарнизоном, а вместе с ним и контроль над крепостью, был доверён Тимофану.