Законы Ардаса

Глава: Имя, которое нельзя забыть

День в школе был непростым. Мара сидела на полу у кровати, колени прижаты к груди, пальцы – в кулаки, ногти впивались в ладони. В животе будто скрутились змеи. Обида пульсировала в висках, хотелось орать или хлопнуть дверью так, чтобы стекло дрогнуло. На коленях лежала подушка.

– Мара-Шмара… – пробормотала она в подушку. – Иди играй в аквариум!

Горло сжалось. Им весело, им смешно. А ей хотелось стереть своё имя хоть с дневника, хоть с таблички на шкафчике. Дверь приоткрылась. Вошла мама:

– Мара, ты чего?

– Почему вы дали мне ЭТО имя?! – сорвалось у Мары. Она резко подняла голову, глаза налились слезами. – Меня дразнят! Мара-Шмара! Вы прикалывались, когда меня называли?!

Мама вздохнула и шагнула ближе.

– Имя – это честь. – Мама замолчала, не зная, что ответить. Ей сложно было разговаривать с дочерью, когда та злилась. – Поговори с Ардасом. Он не прячет крылья, когда больно. А я пока сделаю чай. Мятный. Или облепиха?

– НИКАКОЙ! – крикнула Мара. Мама понимающе оставила ее одну.

Капсула Ардаса молчала. Мара стучала по ней кулаком, будто могла наказать за имя, за школу, за слёзы.

– Корди, вызывай Ардаса! Немедленно!

Капсула моргнула. Воздух задрожал – и появился он. Мягкое свечение, массивные крылья из света. И глаза. Те самые: серьёзные, тёплые, без осуждения.

– Я здесь, – сказал Ардас.

– Почему ты не пришёл раньше?!

– Потому что в ярости ты бы услышала только себя.

– Меня дразнят, Ардас. Из-за ИМЕНИ!

– Что именно сказали?

Мара вскинула руки, как будто отталкивая от себя воздух:

– «Мара-Шмара», «играй в аквариум», ну ты понял.

Ардас топнул лапами и вокруг простроился школьный коридор. Ряды шкафчиков, гул голосов, хохот. Он попытался повторить ту сцену, которую ему объясняла Мара.

– Да… Блистательная находка. Прям уровень Стендапа у школьного умывальника.

Мара фыркнула сквозь слёзы, коридор погас.

– Это обидно, Ардас! Это… тупо!

– Это бедно.

– Бедно?

– Да. Не в рублях, а в культуре. Мальчик, который дразнит чужое имя, – как повар, который смеётся над сыром, не умея его готовить.

Мара вытирала слезы, уловив более спокойное дыхание.

– Но мне было так стыдно…

– Мара, знаешь, как переводится твоё имя в древних языках?

Вокруг них вспыхнула сцена: заснеженное поле, тёмная река и мост через неё. На другом берегу – светлая фигура, похожая на Мару.

– «Мудрая». «Горькая». «Зрелая». В фольклоре Мара – покровительница зимы и границ. Между детством и взрослением. Между страхом и силой. Между хаосом – и тобой.

Картина исчезла.

Мара тихо всхлипнула, но лицо упрямо хранило обиду.

– А мне всё равно обидно! Им какая разница?

– Конечно. Но обида – не причина отказаться от достоинства.

Мара снова всхлипнула. Ардас пытался найти подход к Маре и решил зайти с другой стороны – с аналогичной проблемой, но менее близкой, чем имя.

– Знаешь, – продолжил Ардас, словно садясь рядом. Пространство вдруг стало меняться, они перебрасывались из ресторана в ресторан. Из города в город. – Французы едят лягушек. Азиаты – насекомых. Эскимосы – китов. И никому не приходит в голову орать на них в ресторанах или гнобить за их вкусовые предпочтения. А твой одноклассник смеётся над тем, что ты пьешь молоко.

– Он в классе на весь голос крикнул: «Смотрите, Мара до сих пор пьёт молоко!» – как будто это было преступление.

– Это не про молоко. Это про его внутреннюю нищету.

– Я хотела… ну, как-то ответить. Но всё внутри сжалось.

– Хочешь модель реакции?

Она кивнула.

Ардас запрыгнул на тумбочку и театрально произнёс:

– «Да, пью. Потому что молоко – это сила. А ума тебе и так не хватит, даже если я буду делиться».

Мара хмыкнула сквозь слёзы.

– Или так, – добавил он и, ухмыльнувшись, провёл рукой по воздуху:

– «Завидуешь, что у тебя в стакане одна желчь?»

Мара уже рассмеялась.

– Ну или серьёзнее, – продолжил Ардас, возвращая комнату в прежний вид:

– «Если тебя смешит чужой выбор еды – тебе срочно нужна личность. А не новая шутка».

– И всё?

– И уйти. С достоинством.

Мара глубоко вдохнула.

Колонка ожила голосом ИИ Корди:

– Вас зовут на чай. Мама сказала – «с мёдом и, прости господи, молоком».

– И печеньем? – спросила Мара.

– Думаю, да. Но если что – ты можешь съесть тех, кто его не принесёт, – усмехнулся Ардас.

– Иду, Корди, спасибо, 5 минут! – крикнула Мара в колонку.

Слёзы высохли, но злость осталась – как наждачка в груди.

– Давай их засудим, – выпалила она. – Всех. За клевету, за оскорбление, за моральный ущерб. Пусть платят!

Ардас задрал клюв, смокая ее слова. Посмотрев несколько выразительно на юную девчулю, поглощенную несправедливостью и жаждущую мести, он вдруг повёл крылом – вокруг них возник зал суда: строгие скамьи, высокие стены.

– Подать в суд на одноклассников за «Мара-Шмара»? – задумчиво фыркнул Ардас. – Это же как бить комаров танком. Эффектно, но не эффективно.

– Но я хочу, чтобы они ответили! – Мара топнула ногой, и по полу зала, покрытому обычным линолеумом, и пошла трещина, будто пол был хрустальным.

Ардас прикрыл уши крылом:

– Ого. Ты, я смотрю, сразу в гильдию мечников – только вместо меча у тебя иск. – Он закатил глаза. – Запомни: моральным бывает только вред, а ущерб всегда материальный. Не позорь род.

– Ага, запомнила: моральный вред, материальный ущерб, моральный вред, материальный ущерб… – проговаривала она себе под нос, стараясь поймать суть и разницу вещей, – Но это же унижение. Я имею право?!

– Да, Мара. Имеешь. Но суд – это не лазерная пушка. Это хирургический скальпель. Им не машут на эмоциях. Сначала переговоры. Что ты знаешь о переговорах? – он склонился к ней, лоб к лбу.

– А клевета – это же статья, да? – не сдавалась Мара.

– Конечно! – Ардас щёлкнул когтями, и зал суда исчез. – Клевета – это заведомо ложное обвинение в конкретных, позорящих вещах. Например: «ты воруешь», «ты заболел чем-то постыдным», «ты берёшь взятки».

Он посмотрел прямо в глаза Мары

– А вот «Мара-Шмара» – это не клевета. Это тупая, пошлая насмешка. Невоспитанность. Но не преступление.

Он приобнял её крылом:

– Уважение нельзя получить через суд. Уважение мы получаем только через поведение и поступки. Обозначь свои границы и прояви достоинство.

Мара сжала кулаки.

– Но мне всё равно обидно!

– Обидно – нормально. Унижаться – нет. А чтобы отстоять себя, есть оружие получше, чем иск.

– Какое?

– Спокойствие. Уверенность. Когда он смеется над чужим именем – он показывает свое невежество и слабость. Брось ему в ответ: «Ты смеешься над выбором моих родителей? Ты действительно хочешь этого знакомства?». И вот так прищур сделай – Ардас скривился в лице и Мара немного испугалась.

Фраза вспыхнула над ними в воздухе, будто подсвеченная строчка на экране.

– Это работает быстрее, чем суд, – подмигнул Ардас.

Мара пыталась уловить каждую ноту в харизме Ардаса, чтобы самой вот так легко давать отпор, когда на нее нападают. Ей нравилось, как легко эта память рода могла выдавать решения, не давя на нравоучения.

– Я всё ещё зла. Но твою мысль я уловила.

– Чай с молоком, ты не забудь, – сказал Ардас. – Всё это – разминка жизни. Настоящее веселье впереди. Очень много людей попытаются тебе унизить, оскорбить и самоутвердиться на тебе. Ты должна быть всегда готова постоять за себя. Всегда.

Глава: Свои кирпичи

Скорая свернула за угол. Красные огни мигнули – и исчезли. Тишина накрыла улицу, как после грозы. Воздух будто выдохся. Мара прижималась к маме. Асфальт пах резиной, соседи выглядывали в окна, стараясь не показывать своего любопытства. Пальцы мерзли, хотя холодом и не пахло.

– Мам…? – голос сорвался внутрь груди, наружу почти не вышел.

– Всё будет хорошо, – мама прижала её сильнее. Голос звучал ровно, уверенно. Но в глазах – напряжение. Не паника, а контроль: как у того, кто знает, что надо делать, даже если финал туманен.

– А Тео? Он… испугается?

– Дискомфортно ему будет точно, – кивнула мама. – Но справится. Он сильный.

Они шагали к дому. Тротуар под ногами был вязким, будто каждый шаг требовал усилия.

На лестничной клетке мама достала ключи, замерла и, не поворачивая головы к дочери, вдруг спросила:

– Ты знаешь, как себя вести с врачами?

Мара вскинула брови.

– В каком смысле?

– Если вдруг останешься одна. Или попадёшь в больницу без нас.

Мара молчала, не совсем понимая смысла ее вопроса. Они вошли в квартиру. Коридор встретил тишиной. Мама сняла пальто, повернулась к дочери:

– Врачи – как говорили раньше – «белая кость». Сложно объяснить. Но важно понять.

Не дерзить. Не быть равнодушной. Не капризничать. Не выпендриваться! Почтение, уважение, такт. Они это считывают сразу.

Мара легонько ногой отогнала кота, который подошел к ней ласкаться в очень неудачный момент. Она думала над словами мамы, перебирая истории, которые она когда-либо слышала про врачей, и задумчиво произнесла:

– Но ведь бывают врачи грубые. Холодные. Непрофессиональные даже.

– Бывают. Но это не повод вести себя недостойно. Ты не можешь их оценивать. Не потому, что «нельзя», а потому что у тебя нет критериев экспертной оценки. Ты в их теме не разбираешься, а оценивать по улыбке или часам экспертов нельзя.

И тут воздух дрогнул. Капсула загорелась мягким светом.

– Семейство, извиняться за вторжение я не буду, тут память рода – Ардас распушил свои крылья. И пространство взорвалось. Коридор, банкетка, стены – всё растворилось.

Мара увидела вокруг себя пространство-арену без крыши. Вокруг нее стали возникать картины:

– Сначала ты учишься ходить. Смотри, шаги ребёнка по мостовой.

Рядом с Марой появилась маленькая девочка в подгузнике, она настойчиво вставала, делала пару шагов и падала. Подхватил Ардас ее своим крылом, взмахнул другим и картинка сменилась.

– Потом ты учишься читать. – тысячи страниц летели вверх, складываясь в книги разных годов, авторов и жанров.

– Иностранные языки, школьный курс наук, спортивные секции, балет, скорочтение, римское право и даже твой семафор с такелажем, – вокруг Мары был ураган из всего, чем она интересовалась и занималась.

– Это твои инструменты, – сказал Ардас и ураган замер с застывшими в нем атрибутами интересов Мары. – Чем больше инструментов осваиваешь, тем шире твой арсенал. Брать их сложно, но потом они становятся частью тебя и двигают тебя сами.

Мара вспомнила про такелаж, который когда-то изучала и стерла себе тогда пальцы в кровь. Но сцена вокруг нее вновь сменилась. По залу закружились силуэты людей: друзья, учителя, случайные встречи; потом воспоминания: провалы на соревнованиях, победы в конкурсах, противостояние ребятам из отряда в лагере, первые собеседования на работу, отказы в отношениях, потеря денег из-за мошенников, порванная сумка – этих сцен было так много, что глаза Мары разбегались, тревога, страх и слезы накрывали ее. Все события превращались в монеты и падали в ее ладони, кристаллы знаний складывались в руки.

– Это твои ресурсы. Их можно собрать только с помощью инструментов. Без навыков – не будет связей. Без уважения – не будет доверия. Без провалов – осознанности негативных сценариев и как их можно предотвратить.

Зал дрогнул. Перед Марой появилась земля – она была вся в красивом газоне, небо чистое.

– А это – место, куда приходит каждый, чтобы построить свой мир, в котором он будет жить. Инструменты привели тебя к ресурсам. Ресурсы дают возможность строить то, что ты хочешь: дом, бизнес, образ жизни по своим стандартам. Если у тебя много нужных инструментов и ресурсов, ты построишь тот дом, который хочешь, ту семью, какую хочешь, будешь зарабатывать столько, сколько хочешь, окружишь себя людьми, какими хочешь. Но если ты пришла в эту точку с минимальным набором инструментов и ресурсов, то ты сможешь построить только из того, что у тебя есть. Все приходят в эту точку, Мара, все.

Мара смотрела вокруг себя, и жизненная несправедливость вопила в ней.

– Но ведь есть дети, кому все дали… дом, работу, деньги…

– Конечно! – Ардас ждал это возражение, он довольно хлопнул крыльями, – но это не их инструменты и ресурсы. Это их точка старта – она у всех разная, мы все родились в разное время, в разных семьях, с разными взглядами. Ты не путай исходные данные и точку прибытия. Старт у всех разный, а вот строить каждому придется свое.

Они смотрели на вспышки голубого света, растворяющиеся вокруг Мары.

Мама взяла Мару за руку.

– Да. Уважение – тоже инструмент. Он открывает доступ к ресурсам: доверию врачей, знаниям учителей, помощи старших. А позже эти ресурсы станут монетами, камнями, мостами для твоего строительства.

Мара тихо выдохнула.

– Никогда так не думала…

Мама кивнула.

– Уважение и благодарность – это не про приличия. Это инвестиция в то, каким будет твой мир через десять-пятнадцать лет.

Мара всмотрелась в маму. «Она в каком возрасте это поняла? Явно ведь не в 16 лет…» – подумала Мара с ощущением получения некоего сокровища, которое получила лет на двадцать раньше своих родителей. Мара потянулась за телефоном и написала Тео: «Ты там не раскисай. Мы тебя скоро заберём.»

Глава: Шум

Детское отделение больницы. Тео сидел на кровати у окна. В палате было четыре койки, но только его занята. Белые стены. Одеяла – как бумага. Всё слишком чисто и слишком одиноко. Где-то стены были исписаны детскими карандашами, которые усердно пытались отмыть: солнышко, цветочек, «Маша + Паша», «Привет от Дена». С одной стороны, это было забавно, с другой – грустно. «Им альбомы родители не покупали, что ли? Бумаги никогда не видели?» – думал Тео, не понимая такой формы самоутверждения. Как-то в детстве он исписал фломастерами всю квартиру, пока мама суетилась на кухне. Повезло, что фломастеры были смывающиеся. Когда мама увидела все шторы, диван, зеркала, пол, мебель, белый комод в детских каракулях, она всего лишь выдала детям влажные тряпочки и заставила их все вымыть. В тот момент мама на удивление не ругалась. После этого она разложила на полу огромные ватманы и рисовала вместе с детьми, дав им пространство большее, чем письменный детский стол.

Женщина в белом халате разносила по палатам передачки от родителей. Тео получил пакет с вещами от мамы, печенье и капсулу с Ардасом. Из коридора больницы доносились звуки – шаги, голоса, тележка с едой, писк дверей. И – смех.

В коридоре мелькнул малыш – в одних трусиках и тапочках, с лохматой русой макушкой. За ним – мама. Уставшая, но собранная. Глаза напряжённые, но в голосе – тепло. Тео выглянул в коридор и с удивлением смотрел на мальчишку лет трех.

– Ма-аам, а мы зачем сюда пришли?

– В космос полететь, зайка.

Тео насторожился и стал прислушиваться. В больнице, где все про боль, вдруг смех и космос. Малыш еще больше оживился.

– Ого! А почему я в трусиках?

– Потому что тебя переоденут в скафандр. Настоящий. Его надевают прямо на трусики.

– А почему пить нельзя?

– В космосе туалетов нет. Космонавты готовятся заранее.

– А что будет?

– Тебе наденут кислородную маску, ведь в космосе нет воздуха. Мы с тобой вместе полетаем, а потом нам дадут витаминки, чтобы организму проще было восстанавливаться.

– А тебе тоже? – малыш крепче сжал её руку.

– Конечно, – мягко улыбнулась мама.

Малыш кивал. Космос – полёт неизвестный. Но он верил: если мама рядом, значит всё под контролем. А мама… Мама знала правду. Знала про операцию, про наркоз. Но она держала весь страх на себе. Она не пугала. Она не врала. Она давала образ, который делает страшное понятным. Сложное – доступным. Опасное – безопасным. Тео вдруг почувствовал удар – не боль, а озарение. Вот так выглядит защита. Вот так взрослые делают мир переносимым и понятным, когда по-настоящему может быть страшно и больно.

Он откинулся на кровать. С потолка падал холодный свет. «Она защищала. Она создала фильтр, сквозь который ребёнок увидел не страх, а игру. Он не пострадает. Потому что мама приняла удар на себя.» Тео взял телефон. Лента ожила: видео, реклама, танцы, мнения, мемы, советы.

«Сделай так – и ты не будешь лузером.»

«Пять признаков, что ты токсик.»

«Хочешь быть богатым? Подпишись.»

Он не моргал. Но всё в нём молчало. И он понял: здесь никто не был «мамой». Никто не объяснял, что происходит. Никто не готовил. Никто не называл это «космосом». Лента просто кричала: «Лайкай! Подписывайся! Иначе останешься один.»

Тео сжал кулаки. Сердце будто провалилось. Не страх – усталость. «Я просто хотел расслабиться. Почему у меня чувство, будто на меня всё это орёт? Будто каждый чего-то хочет от меня?» – думал Тео с чувством какой-то пустоты внутри. Он бросил телефон на подушку. За ним упали и десятки закрытых вкладок и окон. И в каждом одно и то же: «Ты не такой. Исправь себя. Купи. Измени. Догони.»

И тут Тео ясно почувствовал то же самое, что с малышом, только наоборот. Там мама создала фильтр, чтобы защитить. А здесь фильтр создали, чтобы требовать и… унижать?

– Ардас… – тихо сказал Тео.

Светлый силуэт орла расправил крылья под потолком.

– Что происходит, Ардас? – голос Тео сорвался. – Меня никто не готовил. Мне никто не дал маску. Просто воткнули в сеть и сказали: «нравься», «соответствуй», «ты неправильный». Мне все время пытаются читать нотации, втюхивать мне модели поведения, отношения, реакций. Что происходит, Ардас?

Крылья сомкнулись вокруг него, как зеркало. Голос Ардаса был спокойным:

– Если ты не знаешь правил игры, значит, играют тобой. Всё, что ты лайкаешь, смотрит на тебя в ответ. Всё, что ты читаешь, читает тебя. И потом – знает, чем зацепить.

Экран телефона на подушке мигнул. Линии кода побежали по стенам. Пространство дрогнуло, словно палата стала проектором. Это подключился Корди. Из воздуха вспыхнула симуляция: Тео сидит дома, грустный. На экране перед ним – реклама: «Как избавиться от одиночества». Сразу следом баннер с одеждой. Затем блогер: «Секрет успеха».

– Они продают, – сказал Корди. Его голос был ровным, почти машинным, вокруг Тео оживали цифры и всплывающие окна.

– Я же не марионетка! – вспыхнул Тео.

Пол палаты разломился и превратился в гигантскую шахматную доску. Фигуры сами двигались, а Тео оказался пешкой, которую толкают вперёд.

– Но ты предсказуем, – мягко сказал Ардас. – А значит, управляем.

Шахматная доска растворилась, и стены наполнились новой симуляцией: девочка покупает курс «как стать популярной». Мальчик жмёт кнопку «подписка на успешную жизнь». Подросток держит NFT с лозунгом «стань другим».

– Это реклама под видом мечты. Зомбирование проблемой или брендом под видом заботы. Ловушка, в которую ты идёшь сам, – добавил Ардас. В его словах вспыхивали подсказки, словно маркеры в дополненной реальности.

Симуляции рассыпались, и Тео сел на край кровати. В груди было тяжело. Это не раздражение – это предательство.

– Они делают вид, что знают, чего я хочу… Но я сам не знаю. Тогда кто решает за меня?

Ардас приблизился, его свет стал мягче, как защитное сияние.

– Кто управляет вниманием – управляет вектором. Кто управляет вектором – управляет смыслом. Если хочешь свободы – начни с вопроса: «На что я смотрю? И зачем?».

Тео прошептал, будто клятву:

– Его мама создаёт фильтр, чтобы защитить. Сеть создаёт фильтр, чтобы управлять… Но как понять?

– Начни с простого, – сказал Ардас. Стены палаты превратились в бесконечную ленту соцсетей, текущую, как река из картинок и видео. – Каждый раз, когда листаешь ленту, спрашивай: «Зачем мне это показывают? Чего от меня хотят?» Тогда ты уже не пешка, а игрок.

Лента рассыпалась в пыль. Внутри стало яснее. Не новая жизнь – но новый фильтр. Инструмент. Ардас растворился в тени. Но оставил ощущение: «Я рядом. Но теперь – ты». В этот момент в палату вошли папа и врач.