Энджи

Дым-то как раз был самым обыкновенным. Как в вонючих подъездах ее родного городка.

Пока их встречали и приветствовали, она незаметно держала Андрея за руку. Ей казалось, что на нее никто и не смотрит, хотя, конечно, это было не так.

– А это чудо у тебя откуда? – спросил кто-то в рифму.

Маша поняла, что это про нее. Она подняла глаза на говорившего. Это был круглолицый, но довольно накачанный парень в мешковатых шортах, в сине-бело-голубой футболке футбольного клуба «Зенит» (с рекламой Газпрома) и почему-то босиком. Наверно, это была его квартира.

Маше было приятно, что Андрей даже не улыбнулся. Он очень серьезно посмотрел на нее и сказал:

– Это чудо из Чудово. Есть такой город.

– Знаю, – сказал круглолицый. – Сколько раз с отцом мимо проезжали. Познакомишь?

– Уже нет, – отрезал Андрей.

Маше снова захотелось его поцеловать. Это было, наверно, заметно, потому что футболист слегка приуныл.

– Это несправедливо, – сказал он. – Опять все лучшее тебе одному.

– Ладно, ее зовут Маша, – сказал Андрей. – Она, между прочим, в библиотеке работает. У моей тетки. Ну, ты знаешь.

– А я Макс, – сказал тот парень. – Макс Ершов. Мы вообще-то с этой немчурой друзья с пятого класса.

– С шестого, – уточнил Андрей. – Макс ничего не помнит, потому что он технический гений… Нет, не гей, а гений… Мы зовем его «Маск». Возьми-ка вот лучше сумки, Маск. Там маленькие шампусики.

– Ого! – оценил Макс. – А еще у нас что-то покрепче есть.

Он поднял с пола два объемистых пакета. Андрей выбрал в алкомаркете не что-нибудь, а сразу шесть коробок немецкого игристого в мелкой расфасовке.

– В Европе на вечеринках только так и пьют, – пояснил он Маше.

– Для экономии? – спросила Маша.

– Для безопасности, – ответил он.

Продавец в алкомаркете насмешливо на них посмотрел и спросил документы. Маша уверенно показала издали паспорт, и все получилось как нельзя лучше.

– Вы фанат «Зенита»? – спросила Маша у Макса.

– Я фанат Газпрома, – ответил тот. – Отец на них трудится… с утра до вечера.

– Правда? Так тяжело?

– Ну да… Он давно бы бросил, если бы корпоративные футболки не выдавали… Сейчас он в командировке. И это… может, перейдем на «ты»? Я неловко чувствую себя во множественном числе.

Маша кивнула. Она смотрела на его босые ноги. На правой, повыше щиколотки, была видна татуировка: «Musk».

– Маск, не будь слишком тонким, – сказал Андрей. – Это не твой образ.

– Энджик любит ревновать. – Его друг повернулся к Маше. – Даже когда нет причин. Что, кстати, вдвойне обидно.

И он ушел с сумками вдаль по коридору.

– Как он тебя назвал? – спросила Маша.

– Как? Энджик? Это… старое…

Вот странно: Андрей как будто немного погрустнел. Хорошо еще, что сразу две полуодетые девчонки полезли к нему целоваться с двух разных сторон. Одна, впрочем, повернулась к Маше и спросила:

– А ты его девушка? Ты есть у него в Инсте? Я тебя не видела…

Маша помотала головой отрицательно.

– Мы живем в даркнете, – отрезал Андрей. – Там голые фотки не размываются.

Наконец все собрались в одной из неизвестно скольких громадных комнат, расселись на коврах и принялись открывать шампанское. Протянули руки, хорошенько облили друг друга пеной.

– Никто не понял, с чего ты так сразу уехал, – говорил Андрею один из приятелей, чье имя Маше не запомнилось. – Взял и пропал. Потом мы такие смотрим – ага, он уже в Германии… Ты бы рассказал, что ли, как оно…

– Да расскажу… потом… – отнекивался Андрей.

– Давай сейчас. Ловецкой все равно нет. Девчонки ее спрашивали, как она тебя туда отпустила… а она…

Маша стала слушать внимательнее.

– Чего она не пришла-то? – тихо спросил Андрей.

– Сам как думаешь?

Маше стало грустно. Она потянулась и взяла из тазика со льдом еще одну мокрую бутылочку. Андрей посмотрел на нее, отвинтил проволоку, хлопнул пробкой. Себе взял еще одну.

– За нас, – сказал он так, чтобы только она слышала.

Никогда еще Маша не пила такого вкусного шампанского. И оно показалось еще вкуснее после этих слов.

И еще у нее немножко кружилась голова.

– Тебя звали Энджик, – сказала она. – Как странно.

Она потрогала серебряного ангелочка, что висел на груди. Андрей заметил. Нежно накрыл ее ладонь своей. В том месте, куда легла его рука, вдруг сделалось очень горячо, и Машино сердце ненадолго остановилось, а потом снова застучало сильнее прежнего.

– Не надо, – сказала она.

– Хорошо. Маш, я никогда не сделаю ничего… плохого. Если ты… не захочешь…

– Не надо, – повторила она.

Кажется, она слышала, как скрипнули его зубы. Но вслед за этим скрипнула дверь, и в комнате появились еще одна девушка (редкой, но какой-то слишком настойчивой красоты) и увалень Маск, который со смущенным видом шел за ней. Он один услышал звонок в дверь.

Все, кто был в комнате, как-то неловко замолчали. Только скучный R'n'B все еще пульсировал где-то вдалеке.

Эта девушка нашла глазами Андрея.

Маша почувствовала, как тот вздрогнул. Медленно опустил руку.

– Привет, – сказал он совершенно незнакомым голосом.

Тронул Машу за плечо. Молча поднялся и вышел в коридор. Девушка вышла с ним, так и не проронив ни слова.

Все с пониманием переглянулись. Потом все посмотрели на Машку. Она хотела было исчезнуть тоже, но добрый Маск подсел рядом. Его зенитовская футболка почему-то была мокрой. От шампанского, подумала Маша.

– Оставь их, – сказал он. – Не бери в голову. Пусть пообщаются, три года не виделись. Хочешь еще шампуса? Или, может, тебе лучше пива принести? У отца в холодильнике целый ящик.

– Все равно, – сказала Маша.

– Тогда чего другого? – оживился Маск.

– Ни за что.

Маск оглянулся на дверь:

– А я немножко выпью, наверно.

Он вышел куда-то и действительно вернулся через минуту с пузатой бутылкой. Не очень-то ловко налил в стакан (жидкость выливаться в стакан не хотела). Выпил один. Снова повернулся к Маше. Даже взял ее за руку.

– Знаешь, какое было погоняло у этой Светки? Рыба… Рыба Ловецкая… смешно, да? Она такая и есть, как рыба… губищи видела, какие? В одиннадцатом классе тест IELTS speaking сдала на ноль баллов… парни ржали… знаешь, чего про нее говорили?

Видимо, он уже опьянел. Его темные глаза даже стали немного косить.

Маша мягко высвободила руку. Не удержалась и спросила:

– А что у них было… с Андреем?

– Вроде как первая любовь, – сказал Макс, вздохнув. – Была, да кончилась. В десятом классе. Никто не знает почему. Какая-то темная история. Очень личная. Энджик в больницу попал… а на каникулах взял и уехал насовсем.

– Как это в больницу? Из-за любви?

– Слушай, Маш-ша, – сказал Макс, стараясь глядеть ей прямо в глаза, – я обещал молчать – я и молчу. Чего не знаю – того не знаю. А что знаю – не скажу. Только скажу, что все это зря было. Очень зря.

– Почему?

– Потому что мы тогда его чуть не потеряли. А может, уже и потеряли. Ты видишь, какой он? Это он с виду такой… пофигист… а внутри – нет. Я-то знаю…

За его спиной хлопнула дверь, и чья-то тонкая рука легла Максу на плечо. Да так, что как будто норовила вцепиться в горло.

– Зачем ты его сюда пригласил, а, Маск? – процедила сквозь зубы Света Ловецкая по прозвищу Рыба.

Макс поднялся на ноги и оказался даже немного ниже этой Светки (он босиком, а та на каблуках, поняла Маша).

– Затем что он мой друг, – сказал Макс спокойно.

– Хорошо. А меня тогда зачем позвал? Ты же знаешь, что я не хочу с ним встречаться?

– Я всех позвал, – сказал Макс, будто оправдывался.

– Всех? – Тут Света Ловецкая перевела презрительный взгляд на Машу. – И эту тоже? Так она вообще не из наших. Это он ее привел? Где он ее подцепил? Может, где-нибудь в «Дикси» на кассе, в этой угробищной кофточке?

Предмет одежды, который был так назван, вообще-то был предметом Машкиной гордости. Она купила эту блузку со скидкой в самом лучшем шведском интернет-магазине и долго ждала доставки. Она очень обиделась.

– Нет, ты скажи, ты ему кто? – настаивала Света. – А ты, Маск, молчи. Я хочу знать, что она тут вообще делает?

Маша не стала отвечать. Ей пришла в голову одна странная идея, которая никогда бы не пришла на трезвую голову. Сидя на полу, она взяла ковер за край и резко дернула. Ловецкая немедленно грохнулась на пол, опрокинув на себя тазик с полурастаявшим льдом.

Макс зааплодировал, но остался в меньшинстве. Впрочем, кто-то из гостей бросился удерживать Рыбу от дальнейших поступков, в то время как Маша уже была на ногах, а через мгновение уже была за дверью.

Теперь перед ней был бесконечный полутемный коридор. Откуда-то тянуло сквозняком и знакомым сладким дымом. Секунду подумав, она пошла туда.

Выбор оказался верным. В зеркальной прихожей было пусто, но дверь на лестницу почему-то была приоткрыта. В последний раз оглянувшись, Маша вышла на площадку. Никто ее не преследовал.

На ступенях перед лифтом сидел Андрей. Он опустил голову на руки. Ему было плохо. Возможно, его просто тошнило.

Но Маша еще совсем недавно жила в городке на трассе Москва – Питер. В блочной пятиэтажке с вечно выбитыми дверями, где на лестнице вечно дежурили наркоманы. Может быть, поэтому она, не говоря ни слова, взяла Андрея под мышки и попробовала поднять. Это никак не получалось, пока он сам не очнулся. Не оглянулся. Не положил вдруг обе руки Маше на плечи. Поскольку он стоял ступенькой ниже, это у него вышло как-то особенно беспомощно.

– Маша, – сказал он. – Здравствуй, Маша. Вот все и кончилось.

– Вот и хорошо, что кончилось. Меня твоя тетка убьет. Поехали отсюда.

Она нажала кнопку лифта. Потом они стояли в залитой светом кабине, и Маша смотрела на Андрея, стараясь сдержать слезы. Держась как можно прямее, они прошли мимо хмурой консьержки с очень цепким взглядом, которая, к счастью, не стала их ни о чем спрашивать. Красивая дверь с цветными стеклами распахнулась перед ними, и они выбрались на улицу. В крохотном сквере опустились на скамейку, и вот тут Андрея по-настоящему стошнило.

– Прости, – сказал он Маше. – Черт, как стыдно. Нельзя мне пить.

У Маши нашлись салфетки. Вода нашлась в ночном магазине, в подвальчике на площади.

Выпив воды, Андрей даже смог включить свой телефон. Кое-как набрал на карте Машкин адрес.

Через полчаса они стояли вдвоем возле ее дома, а такси, мигая аварийкой, ожидало возле ограды спортплощадки – совсем как когда-то давно, а именно сегодня утром.

– Я идиотский кусок дерьма, – сказал Андрей Маше. – Я втянул тебя в какую-то… долбаную авантюру… прости меня.

Маша покачала головой:

– Просто я не справилась со своей работой. Плохой из меня гид. Я позвоню твоей тетке и попрошу… найти кого-то другого.

Андрей протянул руку и потрогал ее телефончик в заднем кармане джинсов.

– Не звони, – попросил он.

Его рука задержалась немножко дольше, чем было нужно, чтобы определить наличие телефона на привычном месте, и Маша зафиксировала его ладонь… Хотя его действия не были похожи на те, что ей приходилось терпеть раньше в подобных ситуациях. К тому же стоять очень близко друг к другу было не так холодно. Свежий ночной ветерок продувал весь огромный двор насквозь. А еще откуда-то пованивало помойкой.

– Молодые люди, мне ехать надо, – напомнил таксист. – У меня тоже работа.

Андрей опомнился. Отступил на шаг.

– Не звони тетке, – повторил он. – Ты мне нужна, Маша. И я тебя здесь не оставлю. Заберу с собой в Берлин. У нас все будет хорошо. Ты мне веришь?

Его голубые глаза блеснули в свете фонаря.

Маша прошептала одними губами: «Да». И он поцеловал ее на прощание.

Надпись на футболке вспыхнула и снова погасла, когда он развернулся и пошел к машине. Белые кеды светились в темноте. Маша вдруг подумала, что та его Светка по прозвищу Рыба тоже когда-нибудь прощалась с ним вот так, без слов и без слез.

Или все же со слезами?

А ей он что обещал?

Такси тронулось с места и в два приема развернулось. Проползло мимо Маши, нацеливаясь в широкий проезд между девятиэтажками. Кажется, Андрей помахал ей ладошкой. Она машинально ответила.

В другой руке у Андрея светился телефон.

Немедленно вслед за этим Маша поняла: ни к какой тетке он не поедет. Прямо сейчас вернется на ту же вписку. К своей бывшей. Или настоящей?

Потому что если парни говорят «вот все и кончилось», это значит, что они скучают по тому, что было.

Ей захотелось плакать, но в этом не было смысла. Кому интересны слезы девочки-гида с почасовой оплатой?

У себя в комнате Маша расстегнула замок на цепочке. Рассмотрела кулончик на ладони. Ей показалось, что у серебряного мальчишки был недовольный вид.

Никто не знает, о чем именно она попросила своего ангелочка. Хотя догадаться было несложно.

Стекло в ванной запотело, и глаза у Маши были, как говорится, на мокром месте. Так – грустно и немного влажно – закончился этот день.

Ночью ей снились кошмары, удушливые и почему-то беззвучные. Среди этих глухих кошмаров запомнилась чертова Рыба-Ловецкая. Она строила Маше страшные рожи и хлопала губами. С ней удалось совладать привычным способом: Маша обрушила ее на пол, и Рыба нехотя уплыла из ее сна, зато в этом сне остался потертый советский ковер с оленями.

Теперь он висел на стене в ее доме в городе Ч., в большой комнате, где телевизор на тумбе все еще показывал тупое реалити-шоу.

А еще в этой комнате была Машина мама. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Машу печально и укоризненно.

«Ты вернулась слишком поздно», – сказала мама неслышным голосом.

«Прости», – ответила Маша.

«Вечно шляешься неизвестно где», – сказала мама.

«Я больше не буду».

«Верно. Не будешь. Скоро ты совсем не будешь».

«О чем ты, мама? Я не понимаю».

«Придет время, поймешь. Я поняла, и ты поймешь».

«Но я не хочу», – прошептала Маша.

«А куда ты денешься?»

Тут ее мать повернулась и пошла прочь – в прихожую, где пахло нафталином, и на тесную кухню, куда Маша отчего-то боялась идти, но покорно шла следом, как это часто бывает во сне, и, как бывает во сне еще чаще, потеряла в дороге маму, не попала ни на какую кухню, но внезапно оказалась в незнакомой просторной, абсолютно пустой комнате без окон. Зато все стены в ней были выкрашены в кроваво-красный цвет.

Во сне Маша встревожилась (во сне очень легко встревожиться). Она вспомнила дурацкого дейтинг-бота и его приглашение в пятницу, тринадцатого.

И вот она стояла, недоуменно оглядываясь, в этом замкнутом алом пространстве и пыталась понять, откуда же придет опасность. Но опасность была вокруг. Она нависала над Машей, она сгущалась, пульсировала, заставляла сильнее биться ее сердце – и вдруг заговорила:

«Как хорошо видеть цветные сны, не правда ли, Мария? Иначе ты даже не поймешь, как здесь прекрасно. Красно-прекрасно. Превосходная степень красноты. Вот за что я люблю русский язык».

«F[…] U berry berry», – грубовато ответила Маша, полагая, что с чат-ботами надо говорить на их наречии.

«Предпочитаешь английский? – Кажется, голос даже обрадовался. – Тогда слушай. Красная комната. Red Room. Тебе ни о чем не говорит это название?»

«Ни о чем».

«Ты не читала „Сияние“? Ты пропустила даже мегасериал Дэвида Линча? Хотя и правда. Ты из другого поколения. Ты про них даже не слышала».

Во сне Маше было вовсе не обидно признаться, что это так. Хотя она помнила: в каталоге библиотеки были романы Стивена Кинга, и «Сияние» брали довольно часто. Но от этого стало еще тревожнее.

«Тем лучше, – одобрил голос. – Твой страх будет безотчетным. Незамутненным».

«Да шли бы вы», – вежливо сказала Маша.

«Уже иду. Уже иду к тебе, дорогая. Практически я уже здесь».

В смятении Маша проснулась. Подняла голову и стала таращить глаза в темноту (от сияния петербургских белых ночей Маша отгораживалась шторами). Конечно, никого в ее комнатке не было и быть не могло. Но голос как будто все еще звенел в ее голове. Или скорее омерзительно жужжал: «Я з-здесь».

Маша хлопнула в ладоши и убила надоедливого комара. Воткнула в розетку фумигатор. Обняла подушку и постаралась думать о приятном. Это было легко: удивительный вчерашний день все еще жил в ее памяти.

Потом уснула опять и начисто забыла все, что ей снилось.

В воскресенье утром Маша ждала звонка от Андрея – непонятно зачем. Около часу позвонила сама. И тоже без видимых причин.

– Я сейчас в дороге, Маша, – сказал знакомым голосом кто-то далекий и чужой. – Мне не хотелось тебя снова впутывать в мои дела. Когда закончу с этим, обязательно увидимся. Я позво…

– Нет, – перебила Маша. – Скажи, куда ты едешь.

– Ну… это неважно. Вечером буду.

– Если ты не скажешь, я сейчас же звоню твоей тетке. А она жалуется твоей маме.

– Не надо жаловаться маме, – быстро сказал Андрей. – Я еду к своему отцу. Маша, это личное. Личный разговор. Я тебе все объясню. Когда-нибудь потом. Не волнуйся.

– Позвони сразу, как будешь там, – попросила Маша.

– Bis bald, – попрощался он по-немецки.

Она напрасно ждала его звонка. Около трех наконец решилась и перезвонила его тетке.

Заведующая совсем не удивилась.

– Этот его отец – порядочная дрянь, – сказала она с уверенностью. – Странно, что Андрей к нему поехал. Не замечала между ними никакой особенной любви. Особенно после всего, что случилось…

Маша выглянула за окно. В небе сгущались зловещие сизые грозовые облака. Почему-то ей пришло в голову, что Андрей вряд ли захватил с собой свой красный зонтик. Утром на небе не было ни облачка.

– А где живет этот отец? – осведомилась Маша самым равнодушным голосом.

Но от заведующей не укрылось, как этот равнодушный голос внезапно дрогнул.

– Эх, Маша… милая моя Маша, – сказала она. – Я в тебе не ошиблась… хотя, может быть, лучше бы ошиблась… Ну, раз уж ты так просишь, сейчас поищу адрес этого… папаши. Повиси, не отключайся…

Поискала и нашла. Наверно, где-нибудь в старомодной записной книжке. Маша тоже записала адрес очень старомодно – огрызком карандаша на хозяйских обоях.

Через полчаса она уже ехала на такси по Приморскому шоссе в сторону курортного поселка со странным названием Лисий Нос. Они миновали офисную башню-кукурузину, где, должно быть, трудился не покладая рук отец Маска; тяжелые тучи висели над заливом, но проливаться еще не спешили, совсем как Машкины слезы.

Прошла еще четверть часа, и такси нырнуло под виадук и, сбавив ход, двинулось по узким асфальтовым улочкам Лисьего Носа. Старые деревянные дома здесь соседствовали с вычурными особняками. Эти последние были окружены заборами разной художественной ценности, но неизменно высокими. За заборами угадывались псы бойцовых пород.

У Маши еще оставались некоторые иллюзии, пока они не подъехали к адресу. Вдоль улицы тянулся бесконечный чугунный забор-частокол высотой в полтора этажа, как у Летнего сада, отделанный понизу натуральным камнем. Ограда была бы даже красивой, если бы хозяева не догадались обшить ее изнутри чудным оранжевым полупрозрачным поликарбонатом. Дом за забором был украшен башней с узкими окнами и флюгером. На флюгере был вырезан год постройки: 1998.

Сдвижные ворота были плотно закрыты. В воротах нашлась калитка, чуть в стороне – панорамная видеокамера, похожая на глазастое полушарие.

Водитель только хмыкнул. Получил деньги и уехал. Маша осталась стоять под внимательным взглядом камеры. Как можно более спокойно достала телефон и набрала Андрея.

Никто не отвечал.

Маша чувствовала, как за ней наблюдают.

Тучи над поселком между тем сгущались. Воздух был насыщен электричеством. Но Маша не боялась. Если вдруг ударит молния, думала она, то прежде всего она врежет по флюгеру, а потом уже по ней.

Когда первые тяжелые капли застучали по листьям, Маша приблизилась к калитке и нажала на кнопку переговорного устройства.

Мгновенный отклик только подтвердил ее подозрения. Конечно, за ней уже давно следили.

– К кому? – прошебуршал в динамике голос.

– К Андрею Охотникову, – ответила Маша лаконично.

За забором знали эту фамилию. В калитке щелкнул электрический замок. Маша толкнула дверь и вошла.

Внутри оказалось не так уж и просторно, как можно было подумать. Территория была занята низкими кирпичными постройками неясного назначения; была там и очевидная баня с высокой трубой. Из трубы шел не слишком густой дым. От бани к большому дому вела длинная стеклянная галерея, и все это было похоже на паровоз с вагончиками.

В стороне, под навесом, скучали два черных автомобиля, в марках которых Маша не очень разбиралась. Один был большой и внедорожный, другой – низкий и гоночный.

Навстречу Маше вышел охранник. Одет он был по-домашнему, в мешковатые брюки и темную рубашку, но вид имел суровый.

– По какому вопросу? – спросил охранник.

Маша решила, что здесь нужно говорить кратко и убедительно. И что большинство аргументов, которые могли бы быть высказаны в любом другом месте, тут не прокатят.

– Я гид и переводчик Андрея, – сказала Маша. – У нас возникли проблемы с консульством.

Зачем она так уверенно врала, она бы и сама не смогла объяснить. Вероятно, ее вел инстинкт. Если это было так, то инстинкт сработал.

– Они с отцом в сауне сейчас, – проговорил охранник, который даже немного опешил. – Позвать?

– Я подожду, – махнула Маша рукой. – Где у вас можно погулять?

– Сейчас гроза начнется. Идемте в дом. Вас как зовут?

Вот так, ведя легкий small talk, они поднялись на высокое крыльцо и прошли внутрь. Маша старалась не глазеть вокруг, делая вид, что ей все привычно. В полутемном зале она заметила только звериные морды-чучела на стенах (в основном добычей хозяев были кабаны и олени), какие-то кинжалы и топоры в стеклянной витрине и медвежью шкуру на полу.

Маша осторожно обошла шкуру и уселась на диван. Два глубоких кожаных кресла напротив оставались пустыми. Между ними громоздился низкий круглый стол, сделанный из широченного среза какого-то экзотического дерева, с темными и светлыми годовыми кольцами. Стол был похож на громадный пень, но держался вместо корней на невидимых ножках и, должно быть, стоил жутких денег.

– Чай-кофе? Вино? – спросил охранник (видимо, в доме он был один за всех).

Маша не очень хотела проколоться, зато очень хотела пить.

– Апельсиновый сок, пожалуйста, – сказала она. – Можно без льда.

– Верный выбор, – сказал охранник как-то двусмысленно.

Но сок принес. А сам куда-то сгинул.

Кажется, он все же сообщил о визите куда следует. Потому что в скором времени двое мужчин в неожиданно цветастых махровых халатах заняли места напротив Маши.

Первого Маша хорошо знала, и описывать его нет смысла. Андрей почему-то кутался в халат, словно мерз, и еще как будто стеснялся коротких рукавов. Его мокрые нечесаные волосы казались темнее, чем есть, и только голубые глаза удивленно блестели в полутьме охотничьего зала.

Видно было, что он похож на отца. Только отец оказался сильно шире по всем направлениям. Его прическа была пореже, шея потолще, а взгляд потяжелее. Он-то как раз ничему не удивлялся.

– Так вот кто нас тут дожидается, – сказал он с усмешкой. – Сюрприз, сюрприз. Сын, признавайся: все так и было задумано?

– Нет, – сказал Андрей. – Маша здесь по срочному делу.

– А чего так скромно, Маша? Взяла бы подружку… Шучу, шучу.

Хозяин явно веселился. Умные слова вроде «гид» и «переводчик» не могли ввести его в заблуждение.

– Что за дело-то срочное в воскресенье? – поинтересовался он. – Какое еще консульство? Даже я знаю, что немцы по воскресеньям не работают. Колитесь, граждане, что вы себе задумали. Один всю дорогу темнит, теперь еще и Маша приехала в молчанку играть. А? Так что за дело?

– Его тетя просила за ним присматривать, – выдавила из себя Маша.

– Точно, – сказал Охотников-старший. – Молодец. Больше не ври, не люблю.

Андрей скрипнул зубами.

– Это моя девушка, – сказал он.

– Да ну? Об этом ее тоже тетя попросила?

Маша вспыхнула. Андрей промолчал. Кажется, ему все-таки было плохо после вчерашнего.

– Ну и ладно, – махнул рукой отец. – Девушки, как в песне поется, бывают разные. Но после бани все красные. А чтобы выглядеть красиво, людям требуется… что? Пиво. Не благодарите, идея висела в воздухе. Сидите, сидите, гости дорогие, я сам принесу.

Он вышел и отправился куда-то в другой конец дома.

Андрей поднял глаза на Машку:

– Маш… Ну зачем ты здесь? Я всего лишь хотел с ним поговорить. Может, в первый раз за всю жизнь.

– Говорите сколько угодно, пожалуйста, – разрешила Маша. – Но потом я тебя увезу отсюда.

– Это потом. Но сейчас… я тебя попрошу… подожди меня где-нибудь…

– Да нифига подобного, сынок, – сказал отец, возвращаясь с тяжелой коробкой в руках. – Никуда мы Машу не прогоним. Это невежливо. Пусть тут остается… переводит.