Энджи

За окном вспыхнула молния. Где-то в отдалении раскатисто грохнуло, и хлынул ливень. Гроза только начиналась.

Отец открыл одну за другой три темные бутылочки чешского – изящно, при помощи одноразовой зажигалки. Поставил перед каждым на низкий столик.

– Хорошо сидим, – сказал он. – Слыхали, чего на улице творится? Самое время, я считаю, о делах поговорить. Ты ведь за чем-то таким приехал?

Из бутылочек медленно лезла пена.

Андрей опустил голову.

– Папа, – сказал он. – Я бы, если честно, и не приехал бы. И не просил бы тебя ни о чем.

– Вот что значит европейские манеры, – одобрил отец, с видимым удовольствием глотнув пива из горлышка. – Так бы уж и сказал по-русски: «Гадский ты папа, видеть тебя не хочу».

– Не начинай вот это все, – попросил Андрей. – Ты ведь тоже меня не звал к себе. Ни разу.

Отец посерьезнел.

– Не звал, – согласился он. – И смысла не видел. Алименты платил? Платил. И не говори, что ты все это время во мне страшно нуждался. И потом, твоя мама сама выбрала это счастье.

– Я о ней и хочу поговорить.

Андрей снова посмотрел на Машу – как ей показалось, жалобно. Отец перехватил его взгляд. Посмотрел на Машу уже без улыбки.

– Нет, ты уж сиди, не дергайся, – велел он ей. – Свидетелем будешь. Мы с его матерью, чтоб ты знала, уже давно чужие люди. Очень давно и очень чужие. Поэтому даже не знаю, о чем тут можно говорить.

– Они с Клаусом разводятся, – сказал Андрей.

– Рад за него. А мне-то что?

– Он нанял хорошего адвоката по бракоразводным процессам. Кто бы мог подумать. Так вот, если она проиграет дело, то остается без копейки. Как у них говорят, без пфеннига.

– Повторяю вопрос: мне-то что?

– Ее могут выдворить обратно в Россию, если вид на жительство не продлят.

– Ну и добро пожаловать на родину. Я-то при чем?

– Тогда и меня выдворят. А я не хочу. Я хочу там в университете учиться. На нейрофизиолога.

– Да что ты говоришь, – протянул отец. – На нерво… кого?

– Да неважно. Понимаешь, нам деньги нужны. На адвоката. Это очень дорого. Десятки тысяч евро.

Его отец за пару глотков допил свою бутылку. Со стуком поставил на стол.

– Нам? – спросил он. – Это значит – ей? Или тебе?

– Послушай… ну почему ты так к ней относишься? Она, кстати, тебя часто вспоминает.

Отец усмехнулся.

– Думаю, даже скучает, – сказал он. – Особенно по алиментам.

Над столом повисло молчание.

– Папа, – произнес Андрей затем. – Если ты поможешь нам… решить эту проблему… я всегда буду тебе благодарен, как никому другому. И мама… тоже.

Отец закинул руки за голову и откинулся на спинку кресла. Его цветной халат слегка разошелся на груди. Волосы на его груди были густыми и почему-то темными. В этих волосах тоже прятался свой амулет – немаленький крестик на золотой цепочке. Маша вдруг совершенно случайно и спонтанно подумала… хотя ей тут же стало стыдно за эти мысли.

– Это я все понимаю, – сказал отец. – Про благодарности и про все такое. Решать проблемы – это вообще мое хобби. Только вот я помню, что именно лично ты говорил мне года три тому назад. И какими словами ты меня называл. Да, в общем-то, и твоя мама не уступала в красноречии.

– Ты же знаешь, почему это было.

– Я? Я-то знаю. Вот, кстати, Маша не знает. Может, хватит говорить загадками? А ты ей так и скажи: мой отец – чертов блядун. И девки к нему так и липли. А я, скажи, был таким трепетным подростком, что никак не мог с этим смириться, и… Ну так чего? Расскажешь? Или мне рассказать?

– Нет. Пожалуйста, нет.

Отец и правда не стал продолжать. Взял из ящика еще пару пива. Пробка полетела в потолок, и одновременно с этим на улице снова прогрохотал громовой раскат, будто там выстрелили сразу из нескольких пушек: гроза подобралась совсем близко.

– Во как шарахнуло. Значит, правду говорю, – сказал отец и приложился к горлышку.

– Речь не идет о благодарности, – сказал Андрей. – Речь идет о нашем будущем. Я мог бы попросить у тебя в долг. Я верну. Обещаю.

– Ну а чего, жизнь длинная, – согласился отец. – Если ты по жизни не трус и не слабак.

Андрей стиснул зубы и промолчал. Он как-то сгорбился в своем кресле. Даже его замечательные глаза потускнели. Два родных человека в одинаковых халатах, думала Маша, а какие разные.

– Но это же очень грустно так жить, – сказала она вдруг.

– Милая Маша, – сказал отец. – Ты мало что об этом знаешь. Были времена, когда жизнь… да и смерть… стоили совсем других денег. И это было еще совсем недавно. Я бы тебе рассказал, да ты не поверишь. Ничего… кто выжил, тот помнит. А другим и знать не надо.

– Я понимаю, – проговорила Маша.

– Вижу, что понимаешь. И что не боишься, вижу. Я это в людях уважаю. Но я тебе все же расскажу одну вещь. Вот у этого красавчика, – он показал пальцем на сына, – есть один одноклассник. По фамилии Ершов. Мы с его отцом вместе… работали. По нефтянке, по металлолому, ну там всяко-разно. Этот Виктор, я тебе скажу, круто поднялся. Квартира у него на целый этаж в центре, дом в Репино, все дела. И была у него жена. Мать этого самого одноклассника. Он за ней, видишь ли, еще в школе ухаживал. Ну и женился по такой любви неземной. А потом… после пятнадцати лет жизни… она со своим же тренером по фитнесу спуталась. Нормально, да?

Маша пожала плечами, не говоря ни да, ни нет.

– Ты дальше слушай. Она с этим тренером вступила в сговор. Тот нанял бандитов, чтобы Витька завалить, понимаешь? Тогда, как они думали, все бабки законной супруге достанутся, и недвижимость тоже. Только наняли они каких-то лохов приезжих. Я тебе скажу, это было любо-дорого посмотреть, как их наши пацаны по всему лесу гоняли… только Ершову было невесело. Он-то знал, кто его заказал. Это я к чему? К тому, что любовь приходит и уходит. И только бабки рулят всем. Такая вот поэзия жизни.

Маша слушала и удивлялась.

– А что случилось с женой? – спросила она. – И с этим… тренером по фитнесу?

Охотников-старший вздохнул.

– Тренер так к работе и не вернулся, – сказал он. – Куда делся – не могу знать. Клиентки, должно быть, плакали горючими слезами. А Марианна… ну, жена Ершова… с ней, видишь ли, произошел несчастный случай. Причем, веришь, нет, без чьего-либо постороннего участия. Летела на кабриолете по нижнему шоссе, не вписалась в поворот. Таблетки потом по всему берегу собирали… она их принимала от депрессии… ну, и части тела тоже.

– Ужас какой, – сказала Маша.

– Да какой там ужас. Так… унылая порнуха. Хорошо, сын не видел. В Турции на сборах был. Мячики пинал.

Все это время Андрей сидел, опустив голову. А тут протянул руку, взял со стола бутылку. Глотнул. Маша хотела сказать ему что-то, но не решилась.

Его отец понял, что хватил через край.

– Не хнычь, – сказал он. – Это я все к чему? Иногда проще бабе денег дать. Чем ее потом собирать по частям. Судмедэксперты, опознания… бр-р.

– Так ты сможешь что-то сделать? – спросил Андрей.

– Еще не было такого случая, чтобы я сказал «не смогу».

– Тогда сделаешь?

Отец не смотрел на сына. Почему-то он смотрел только на Машу. Под его тяжелым взглядом той было неуютно и немножко жарко. Но было и еще кое-что, удивительное и стыдное. Ее джинсы (с телефончиком в заднем кармане) показались ей вдруг тесными и неудобными. А может, она просто читала чью-то чужую мысль? С ужасом она думала, что если вот сейчас они останутся наедине с этим человеком, то…

Она тронула двумя пальцами свой серебряный кулончик.

Человек, который смотрел на нее, отвел взгляд. Посмотрел наконец на своего сына.

– Чего ты очкуешь-то, – сказал он. – Думаешь, мне денег жалко? Да я на баб никогда денег не жалел.

Андрей встал и, волнуясь, пригладил свои мокрые волосы. Наверно, он хотел сказать своему отцу что-то серьезное, только почему-то не решался. Но Маша во все глаза смотрела на его руки. Широкие рукава халата слегка задрались, и на его довольно мускулистых предплечьях Маша заметила длинные и тонкие темно-красные рубцы – хирургические швы. Он поспешно опустил руки и слегка побледнел.

Маша перевела взгляд на взрослого мужчину в таком же халате. Тот снова сидел в любимой позе, закинув руки за голову, и смотрел на нее, Машу, с легкой усмешкой. Смотрел уверенно. Как победитель.

– Нам надо ехать, – сказала Маша сдавленным голосом.

За окном с готовностью прокатился гром. Было слышно, что ливень не утихает.

– А то оставайся? Наверху у нас шикарно. А пацан пусть один едет.

Андрей поглядел на них безумными глазами. Он поднял со стола бутылку и крепко сжал в руке.

– Не советую, – сказал отец. – Тебе вреден алкоголь. Твой гид подтвердит. И вот что… сейчас все в город возвращаются, сплошные пробки… и такси ждать долго. Так что Леха тебя отвезет, куда скажешь. Причем прямо сейчас.

Маша вскочила с дивана. Пробежала по медвежьей шкуре, распахнула стеклянную дверь и выбежала прочь из этого дома. Во дворе она мгновенно промокла насквозь, но струи дождя казались ей теплыми. Ее слезы лились не переставая, как этот дождь, но их она даже не замечала.

Но тут из дома послышались резкие голоса, звон битого стекла и негромкий удар, и еще один. Затем снова хлопнула дверь, и под дождем появилась еще одна фигура. Длинная, нестриженая, в нелепом цветном халате, мгновенно промокшем насквозь, как мочалка.

Андрей крепко обнял Машу. Она спрятала лицо на его груди – не такой широкой, как у отца, хотя тоже довольно широкой, – и слезы потекли из ее глаз с новой силой. Он гладил ее по голове и целовал в мокрые волосы, и она не противилась. Маша не могла видеть, да и Андрей не видел, что по его плечам и по цветному халату текут алые ручейки крови из рассеченной головы, стекают и тут же растворяются и развеиваются под дождевыми струями. Никто не знает, о чем они говорили в ту минуту и говорили ли о чем-нибудь вообще. Возможно, Андрей тоже беззвучно плакал, но, быть может, так только казалось со стороны, если бы на это было кому смотреть.

Впрочем, их видел охранник по имени Леха. И когда мальчишка во дворе вдруг побледнел, покачнулся и принялся медленно оседать на землю, все еще держась за Машкины плечи, не кто иной, как этот Леха, мягко ступая по лужам, выбежал к ним во двор. Укрываясь от дождя под капюшоном, бегло осмотрел лежащего, выругался и вызвал «скорую».

Утром понедельника Маша, как ни в чем не бывало, сидела на своем рабочем месте, за столом в читальном зале библиотеки. Утреннее солнце отражалось на светлом паркете. Пахло книгами и кофе.

Старуха была тут как тут. Советский картонный кирпич, который она взяла сегодня, назывался «Иду на грозу». Это название напомнило Маше о чем-то недавнем и неприятном.

Очкарик в мешковатом костюме задерживался. Почему-то Маша была уверена, что он придет.

Несколько студентов, рассевшись за дальними столами, листали книги по медицине.

Вчера вечером фельдшер «Скорой помощи» довез их с Андреем до травмпункта, где Андрею наскоро зашили рассеченную голову и наложили повязку.

Отец Андрея в медицинской помощи не нуждался. Он даже из дома не вышел. Только вышвырнул на мокрый двор светлый льняной пиджак своего сына. Пиджак был безнадежно испорчен.

В обеденный перерыв в библиотеку приехала заведующая. Поговорила о пустяках. Потом пригласила Машу к себе в кабинет.

Там слегка приобняла и легонько потрепала по прическе, очень неформально. Далее заняла свое место за столом. Маша скромно присела на подоконник.

– Я знаю, зачем Андрей ездил к отцу, – сказала заведующая, глядя на Машу уже без улыбки. – Я разговаривала с сестрой. Теперь многое становится понятным. Беда в том, что ездил он все равно зря. Получилось только хуже.

Маша молча кивнула.

– А главное, я ума не приложу, что делать дальше. Неужели придется самой ехать к этому… зверю? Боюсь, моя миссия провалится. У меня нет для него веских аргументов. Особенно если он опять начнет швыряться бутылками.

– Андрей вам все рассказал? – спросила Маша осторожно.

– Ничего не рассказал. У него все-таки сотрясение мозга. Пользуясь этим, он лежит и молчит. Это ты мне расскажи, что там у вас приключилось.

– Они подрались, – сказала Маша. – Но… уже после.

– Дай-ка угадаю. Старик к тебе подкатывал? А наш малыш был против?

Что уж тут говорить, заведующая была проницательна. А может, знала что-то такое, о чем говорить не спешила.

Маша кивнула неопределенно. Но заведующей и не надо было ничего объяснять.

– Это их старая проблема, – усмехнулась она. – Я бы сказала, семейная традиция. Возможно, тебе будет полезно узнать об этом, Маша. Три года назад все было иначе. Андрюшка был такой… избалованный красавчик. Престижная гимназия, престижные друзья. Престижная девушка в комплекте. Ну, ты меня понимаешь.

– Света Ловецкая? – не удержалась Маша.

– Света. Не помню какая. Так вот. Его папаша тоже не отставал от жизни. Охотно посещал школьные собрания. Выступал со всякими там спонсорскими проектами. В общем, вечеринки, экскурсии, танцы с бубнами… И вот в один прекрасный день наш мальчик приезжает к папе на дачу. И застает с ним эту девочку. В весьма легкомысленном виде. В полицейских протоколах это называется «по обоюдному согласию». Но до протокола, как ты понимаешь, не дошло… культурные люди, высокие отношения…

Маша вспыхнула. Засопела носом. Хорошо еще, она сидела спиной к окну. Против света не было видно ее лица.

– Возник предсказуемый скандал, – едко продолжала заведующая. – Дело постарались замять, чтобы не выносить сор из избы. Но моя сестра заявила, что уходит. Собственно, даже есть к кому. Что они с мужем уже давно чужие люди и настала пора смириться с этим фактом. Сын тоже заявил, что уходит. Вообще. Один. Навсегда. Всего-то и надо было им, идиотам, к нему прислушаться… Но они, видишь ли, были заняты своими взрослыми делами… включая дележку имущества…

– И что же тогда случилось?

– Случилось то, что обычно бывает с избалованными красавчиками. Он полазил по интернетам, разузнал что и как. Затем надолго заперся в ванной. Вел оттуда прямой эфир. Стрим – кажется, так это у них называется? Поскольку ванных в квартире две, запертая дверь долго никого не беспокоила. Потом кто-то из одноклассников спохватился. Был у него один друг, Максим. Догадался позвонить его матери. Та даже удивилась, как он ее вычислил, к счастью, удивлялась недолго. Постучалась, потолкалась в ванную, а потом… с помощью консьержки… выломала дверь. Ты догадываешься, что она там увидела?

Заведующая остановилась, чтобы передохнуть. Поднялась и подошла к кофе-машине. Достала с полки две чашки.

– Я знаю, – сказала Маша. – У него шрамы на руках.

Сказав так, она все-таки всхлипнула.

Заведующая по-простому присела на край своего стола, поставила чашку рядом и подняла глаза на Машу.

– Бедная девочка, – сказала она. – Ведь ты могла просто побыть экскурсоводом.

Маша помотала головой отрицательно.

– Понимаю, – кивнула заведующая. – В него нельзя не влюбиться.

Маша всхлипнула.

– Но и в тебя тоже, – сказала заведующая.

Маша вернулась за свой стол. Но, если можно так выразиться, не находила себе места. Наконец она не выдержала. Достала телефончик.

«Макс, привет, – написала она в мессенджер. – Я теперь все знаю. Про то, что было три года назад».

Толстоватый парень по прозвищу Маск, друг Андрея и поклонник «Зенита», ответил почти сразу:

«Не уверен, что это знание тебя порадовало».

«Нет. Но я должна была знать».

«Зачем?»

«Хочу ему помочь».

«Уважаю, – написал Макс. – А я тебе зачем?»

Теперь пришла очередь Маши немного подумать.

«Макс, – набрала она. – Я не хочу, чтобы он ушел».

«От тебя?»

«От нас, Макс. Вообще и навсегда».

Этот парень молчал несколько минут. А потом прислал вместо ответа ссылку на старый видеострим, давно и отовсюду удаленный, кроме облачного хранилища файлов на аккаунте самого Макса.

Маша незаметно вставила в уши наушники. И нажала на ссылку.

«Привет, всем привет», – сказал шестнадцатилетний Андрей в камеру последнего айфона. Его тогдашний голос уже был похож на нынешний, но говорил он немного хрипло. Было слышно, как где-то рядом шумит вода. За его спиной угадывалась темно-зеленая кафельная плитка. Очевидно, он сидел на бортике ванны.

«Это будет такой мокрый стрим, – продолжал он. – Немного бесформенный. Не надо задавать мне вопросы. Я все равно не отвечу. Просто побудьте со мной, кто хочет. Это ненадолго».

Тут он, видимо, проверил по счетчику, сколько человек его смотрит.

«Шестнадцать, – сказал он. – Ну и нормально. Сколько лет, столько и людей. Можете как бы не добавляться. Только не уходите. Секунду…»

Он укрепил селфипод так, чтобы камера смотрела чуть в сторону, и принялся стаскивать футболку. Еще немного, и он вернулся в кадр по пояс голый. Слегка подкачанный, но худенький. Маша не удивилась. Она же знала, что будет дальше.

«Я хотел сказать всем моим друзьям спасибо за то, что они есть, – снова заговорил он. – Маск, я вижу, ты здесь. Спасибо тебе. У тебя как-то получается быть нормальным человеком… среди всяких уродов… У меня не получилось».

Он шмыгнул носом. Чтобы камера не потела, протер ее пальцем (на экране на пару секунд случился атомный взрыв).

«Это так хреново, когда понимаешь, что не можешь вернуться, – сказал он. – Ну, там, типа, вернуться во вчерашний день и забыть про сегодня. И чтобы оно вообще никогда не настало. Нет, так не бывает. Никогда не настать может только завтра. Кто понял, о чем я, ставьте лойсы».

Он усмехнулся. Маша уже знала, что он почти никогда не говорит на сленге. В их гимназии это было немодно.

«Теперь, Свет, я для тебя скажу несколько слов, – продолжал он. – Тебя здесь нет, но я думаю, ты когда-нибудь это увидишь. Я хочу тебе сказать вот что. Меня немножко напрягает одна вещь. Не то, что вы там трахались как кролики на этой гребаной даче. Ты знаешь, о ком я. Ну да, я был самым большим идиотом, когда вас познакомил… Если бы я вас не познакомил, ничего бы и не было. Но я же, блин, верил в себя. Я думал, что я всегда смогу выиграть. Я же всегда сам устанавливаю правила. Но оказалось, что я даже не проиграл… вы просто прошли сквозь меня. Я вроде как пустое место для вас. И вот это меня особенно убивает».

Он ненадолго вышел из кадра. Когда вернулся, почему-то закашлялся и закрыл рот рукой. Наверно, это действительно не так страшно, если перед этим выпить чего-нибудь, подумала Маша. Ну… перед тем как…

«Я ни фига не пьян, – сказал он, как будто хотел ей ответить. – Но это пока. Ха-ха. Свет, у меня для тебя неприятная новость. Видишь, чего у меня есть? – Тут он поднял откуда-то снизу открытую бутылку виски с перекошенной черной этикеткой. – Знаешь, откуда? Это он мне дал. Ну, он. Сказал, раз тебе шестнадцать, ты теперь уже взрослый. Так выпей и забудь. Это он заплатил за тебя, понимаешь? Это твоя цена, Светка».

С этими словами он поднял бутылку и мужественно глотнул еще. На этот раз вискарь прошел легче. Он вернул бутылку вниз. Пригладил волосы и грустно улыбнулся.

«Я бы дал за тебя больше, Свет, – сказал он. – Если бы я мог вернуться… во вчера… что невозможно, как я уже говорил… я бы все отдал, чтобы только мы были навсегда вместе. Я даже не о том, чтобы с тобой постоянно трахаться… хотя мне нравилось… а тебе? Кстати, с кем было лучше, а, Светка? Нет, подожди. Я не то хотел сказать».

Он зачерпнул ладошкой воды из-под невидимого, но шумного крана. Вылил себе на лоб. Потряс головой, как мокрый смешной щенок.

«В общем, я не про секс, – сказал он. – Я про любовь. Мне кажется, я теперь все про это понял. То есть раньше не понимал, а теперь понял. Любовь, она всегда одна на двоих. Только она на двоих не делится. Когда ты очень сильно любишь кого-нибудь, на его долю уже ничего не остается. И вот потом приходит кто-то… кто-то такой, кому вообще наплевать… и просто забирает все».

Он нагнулся. Сделал еще глоток.

Заговорил тихо:

«Я тебя очень сильно любил, Светка. Ты же помнишь, я тебе все время говорил об этом. Я думал, тебе это нравится, когда тебя так любят. Ты не отвечала, но я же тебя и не слушал. Я представлял, что ты чувствуешь то же самое. Глупо, да? А потом, я помню, ты мне сказала, что я еще мальчишка… и неопытный… и что я думаю только о себе… но чтобы я не обижался… что я когда-нибудь вырасту и тоже стану сильным и взрослым… таким, как… ч-черт… таким, как он…»

Он снова порывисто нагнулся, и что-то случилось. Послышался глухой звон разбитого стекла. Это он грохнул бутылку о бортик ванной, поняла Маша. В его руке осталось только горлышко с тонкими лепестками стекла – то, что в народе называется розочкой.

«Прости, Светка, – сказал он. – Но этого не будет. Я не стану таким, как он. Как они все. И мне все равно, что вы про меня думаете. Но я сделаю так, что вам будет не все равно. Вы не сможете больше меня игнорить. Вы больше не сделаете вид, будто меня нет в вашей жизни. Я там буду всегда. Вы меня навсегда запомните. Вот таким, как сейчас. Ставьте лойсы, кто не успел».

С этими словами он улыбнулся бледными губами на камеру. Примерился и аккуратно провел стеклом по предплечью левой руки, между кистью и сгибом локтя, будто провел жирную черту алым маркером.

Маша тихо вскрикнула и выронила телефон.

– Вам плохо? – прозвучал рядом чей-то надтреснутый голос.

Маша подняла голову. Перед ней стоял пятничный гость. Очкастый читатель Фаулза в мятом пиджаке.

– Мне все равно, – ответила Маша, имея в виду, что ей все равно на его вопрос.

Кажется, он так и понял. Обиженно вытянул губы.

– Все смотрите эти ваши… видосы, – сказал он. – Я вот предпочитаю книги. В этот раз я бы взял новую… с вашего позволения, вот эту… жаль, что в абонементном зале этой книги нет… видимо, пользуется популярностью…

Маша проследила за его очками. Господи, подумала она. Он смотрел на «Пятьдесят оттенков серого».

– Видите, я тоже ценю эти модные тренды, – сказал он. – Я даже посмотрел одноименный фильм. Многое понравилось.

– Это уже давно не модно, – сказала ему Маша. – Возьмите с витрины, если так хочется.

Серый человек протянул руку и взял книгу со стеклянной полки:

– Спасибо. Буду читать и вспоминать вашу доброту.

– Да на здоровье, – сказала Маша.

– Кстати, о здоровье. Тот молодой человек, который к вам приходил… в прошлый раз… он не выглядел совсем здоровым. С ним все в порядке?

Маша похолодела, даже сама не поняв, почему. Все-таки ее трясло от этого посетителя.

– А вы что, врач? – спросила она не так чтобы очень вежливо.

– Почти угадали. Я, конечно, имею отношение к медицине. Но очень опосредованное. Я… судмедэксперт. Точнее, был до недавнего времени.

– Судмедэксперт?

Маше вспомнилось что-то неприятное. Больница в родном городке. И какие-то люди, склонившиеся над трупом в морге. Один из них был в грязном голубом халате. Кажется, его и называли таким словом.

– Именно. Так вот, знаете… по роду службы мне не раз доводилось работать с… молодыми людьми… правда, это была специфическая работа. Она не предполагала встречного отклика…

– Перестаньте меня пугать, – сказала Маша строго. – При чем тут мой молодой человек?

– Как мы шутили с коллегами-медиками: клиент сегодня твой, завтра мой. Понимаете юмор?

– Нет. И понимать не хочу.

– Просто… как вам сказать. Мне кажется, у него были в прошлом серьезные проблемы. Вероятно, попытка суицида в анамнезе?

– Это не ваше дело, – сказала Маша глухо.

– Это моя работа, – развел судмедэксперт руками (в одной он по-прежнему сжимал порнокнижку).

– Дрянная у вас работа.

– Да вы не волнуйтесь так, – сказал очкарик. – Ведь предрасположенность – это еще не приговор. Стоило бы направить его к серьезному психоаналитику… чего уж там, я тоже мог бы побеседовать с ним как-нибудь вечером… да и с вами тоже…

– Боже упаси, – вырвалось у Маши.

– Какое интересное выражение. Вероятно, от мамы? Или от бабушки?

– Неважно. Считайте, что это мое личное заявление.

Очкарик посмотрел на Машу из-под очков. Странно: он улыбался.

– Да, в вас что-то есть, – сказал он. – Интрига. Потенциал. Жизненная сила. Мы могли бы… поработать вместе.

– Не приведи господь, – повторила Маша еще одну мамашину фразу.

Та часто говорила это по самым разным поводам. Может, потому господь ей ничего и не привел. Ни жизни долгой, ни мужа богатого. Причем по ее же собственным словам.

– Подумайте еще раз, – сказал очкарик, как будто утомившись. – Я не прошу ответа сегодня.

– Читайте лучше свою книгу, – посоветовала Маша.

– И об этом я тоже хотел бы…

Тут он оглянулся. И вовремя. Внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги. Кажется, шли сразу двое. По пути они переговаривались, и Маша была уверена, что слышала оба голоса совсем недавно.

– Машка, здравствуй, – поприветствовал ее Андрей (в аккуратной повязке) и неощутимо поцеловал в щеку. – Я в порядке. Меня даже не тошнит. Вот если только от некоторых твоих читателей…