Безмолвное нагромождение. Эссе и проза

VI

Кандзи всё сильнее ощущал на спине взгляд Акидзо, преследовавшего его. Шаг его постепенно ускорялся. И почему-то он не мог оглянуться. Завернув за бамбуковую рощу, он вдруг побежал, но, поняв, что, пока сам не уступит, им двоим придётся вечно перекидываться Ясудзи, словно мячиком, он уже замедлил шаг. И когда Кандзи сообразил, что если он, наоборот, опередит и охотно, великодушно заберёт Ясудзи у Акидзо, то это станет хорошей тактикой, которая и заставит врага сильнее почувствовать авторитет его богатства и будет мучить его совесть.

Кандзи уже вернулся домой и, чтобы проверить температуру воды в бане, на мгновение опустил в неё кончики пальцев. Но затем снова подумал, представив образ своей возлюбленной. А что, если она узнает о его благотворительности? Это, несомненно, поможет приблизить день счастливого брака.

Пришёл Акидзо. Грубо таща Ясудзи, словно конюх, сжимающий скудную плату, он, крича «Кандзи, Кандзи», вошёл внутрь. Кандзи молча вышел ему навстречу.

– Эй, Кандзи-сан, не убегай.

– Извини, что заставил тебя пройти такое расстояние столько раз.

Акидзо не мог понять спокойную улыбку, появившуюся на лице Кандзи при его появлении.

– Ясудзи, устраивайся здесь. Если в следующий раз появишься у меня, я тебя до полусмерти изобью.

Ясудзи, сидя на корточках у входа и опустив голову, тихо сказал:

– Делайте со мной, что хотите.

– Пока поживи здесь, за это время поправься.

Когда Кандзи спокойно произнес это, Ясудзи вдруг бодрым голосом скороговоркой затараторил:

– Прости, прости, – и принялся без остановки кланяться в землю.

Чем спокойнее становился Кандзи, тем приятнее было у него на душе. Но Акидзо, разгадав чувства Кандзи, почувствовал, как его нараставший гнев внезапно сменился ощущением унижения. В то же время, испытывая глубинную ненависть к слабости Ясудзи, его ладонь вдруг шлёпнула Ясудзи по щеке, когда тот кланялся.

– Выздоравливай как следует.

Акидзо бросил Кандзи насмешливую ухмылку.

– Ладно, я на тебя надеюсь, – сказал он и быстро вышел на улицу.

Кандзи почувствовал от улыбки Акидзо холод, словно от ледяного ветра. Он не мог пошевелиться, какое-то время пристально глядя на двор.

– Прости, что доставляю такие хлопоты, большое спасибо, большое спасибо.

Чем больше Ясудзи кланялся ему, тем страннее Кандзи хотелось презирать его. Он молча вышел к колодцу сзади. Но, вспомнив холодную ухмылку Акидзо, весь сжался и застыл. Ему захотелось догнать Акидзо и изо всех сил пнуть его так, чтобы тот полетел кувырком. Ему захотелось отложить брак с возлюбленной навсегда. И ему показалось, что если бы он изгнал Ясудзи самым жестоким способом, то смог бы в одно мгновение отплатить Акидзо за его насмешку.

VII

Ясудзи, завязывая шнурки своих штанов, вышел к чёрному ходу и уселся на постамент у водостока. Он слегка вытянул шею, словно прислушиваясь к далёкому звуку, и с привычной лёгкой улыбкой на губах смотрел на огород с листовой горчицей. Несколько кур, обойдя соломенный сарай, по одной тихо приближались к нему из-под грушевого дерева.

– Хорошие кохинхины, – пробормотал Ясудзи, глядя на стаю кур.

Симо, неся редьку и подгоняя отставшую курицу ногой, появилась из-за соломенного сарая.

– Ты опять пришёл?

– Опять я к вам пристаю, прости, пожалуйста. Хорошие кохинхины. Они, наверное, несут крупные яйца?

– А Кандзи где?

– Кто его знает, только что тут бродил.

Ясудзи вытащил из-за пояса свёрнутую банкноту.

– Тётя Симо, не возьмёшь ли это? Здесь две иены пятьдесят сэн, не сгодится ли на что-нибудь.

– Если я возьму такую уйму, а ты потратишь, что тогда? – сказала Симо смеясь.

– На что угодно, потратьте, пожалуйста. Возьмите, простите, что осталось так мало, но больше нет.

– Да ты сам держи. Если скажут, что тётя Симо взяла деньги Ясудзи, мне будет неловко.

Симо вошла в дом нарезать редьку. Ясудзи снова сунул банкноту за пояс и, протянув руку к курам, позвал:

– Тут-тут-тут-тут-тут-тут.

Где-то послышался звук лопаты, вскапывающей землю. Над огородом поднималась белая струйка дыма и мягко клонилась на запад.

Кандзи, вынеся из кладовой тюк в рогожке, заметил фигуру Ясудзи, сидящего в одиночестве и безучастно на постаменте. В нём было что-то беззащитное, брошенное, что неожиданно тронуло его сердце. И Кандзи вдруг почувствовал к Ясудзи совершенно иную, нежели прежде, привязанность.

– Ясудзи, угостить тебя сегодня чем-нибудь вкусным, а?

– Нет, не стоит.

– Баня готова, не помыться ли тебе?

– Нельзя, если я туда полезу, меня прибьёт.

– Но ведь не можешь же ты всё время не мыться.

– Да я уже месяца два как не мылся.

– Два месяца?

Ясудзи снова вытащил банкноту из-за пояса и протянул её подошедшему Кандзи.

– Возьми это, пожалуйста. Здесь две иены пятьдесят сэн, может, пригодится на что-нибудь.

– Сам подержи.

– Такая надоедливая штука, просто невыносимо.

Кандзи, увидев, как Ясудзи заискивает перед ним, снова стало неприятно. Он прошёл во внутренний двор, спустил тюк и, когда Симо с сердитым лицом подошла к нему у раковины, сказал:

– Что ты собираешься делать, приведя такого человека?

– Оставь его в покое.

– Оставить в покое? И куда же ты его сразу денёшь? Грязный! Я не знаю. Делай с ним что хочешь.

– Ладно.

– Какое уж тут «ладно». Где ты его собираешься уложить? Накормить – это ещё куда ни шло, но если он тут обоснуется и нельзя будет ни пошевелиться, ни пошевелить им, что тогда?

– Говорю же, оставь его в покое.

– Если бы от этого было толку, хорошо. Так где ты его положишь, в задней комнате?

– Можно оставить в сарае.

– Бестолковый, если он там умрёт, посмотрим на тебя. В мае надо будет ухаживать за ночными шелкопрядами, кто тогда, боясь, пойдёт туда? Твоя глупость просто поражает.

– Разве не Аки привёл его? Злись на Аки.

– Аки, этот чёртов парень, с ним просто ничего не поделаешь. Он неблагодарный, не ведает долга перед другими, тащит такого человека в чужой дом, мне сегодня придётся хорошенько поссориться с ним! – пробормотала Симо, снова принимаясь резать редьку.

– Сколько риса достать?

– Если нечего делать, так тащи в дом такого больного нищего!

– Риса.

– Хватит одного то, – рявкнула Симо на своего сына.

VIII

Когда вечером Симо заявила, что отведёт Ясудзи в дом Акидзо, Кандзи вспомнил, как великодушно он принял Ясудзи перед Акидзо. Это было неприятно. Но, подумав, что это не он отказывается от Ясудзи, то успокоился. К тому же, зная, что одна мать никак не сможет переубедить Акидзо, он решил, что в конечном счёте Ясудзи наверняка останется в его доме. Поэтому, когда Симо собралась уходить, он, не желая ссориться с матерью, молчал, лишь чтобы дать ей одной понять, что внешне он придерживается того же мнения, что и она. Однако Кандзи был против того, чтобы вести Ясудзи. Но разве его усилия будут иметь какой-то смысл, если Акидзо не узнает о его чувствах? С этой мыслью он ясно представил себе ругань своего противника. Но ему также казалось, что, раз у него есть желание приютить Ясудзи, у него естественным образом появятся силы противостоять вражеским оскорблениям.

IX

Мать Акидзо, Отомэ, закончила чистить бобы в дуршлаге. В этот момент её сестра Симо молча вошла одна.

– А, сестрица. Как раз вовремя. Слушай, появился пояс мару-оби из небелёного крепа, и он дёшев, тебе не купить? – сказала Отомэ.

– Лучше скажи про твоего Аки – негодяй он беспросветный. Твердит, что мы родичи, и тащит ко мне такого, как Ясудзи. Если твоему дому неудобно, то моему – тем более.

– Аки сколько ни говори – не слушает. Не стоит придавать значения словам такого типа.

– Но раз его привели, разве я могу молчать?

– Отправь его к нам. Всё равно везде одно и то же. Послушай, сестрица, он подержанный, хочешь, принесу и покажу? Есть одно маленькое пятнышко в месте узора, но я уступлю за две иены пятьдесят сэн.

– Не надо, не надо. Денег нет.

– Он скоро продастся, нужно брать сейчас. Деньги – всегда можно. Мне поручила невеста Сабуро из Камимуры, если ты не хочешь, я отнесу ей.

– Даже если бы у нас была такая хорошая вещь, нам всё равно некуда её надеть.

– Если так говорить, так и ходить голым придётся, ну, хоть взгляни разок.

После того как Отомэ ушла в заднюю комнату, Акидзо вернулся с улицы, неся похлёбку для коровы.

– Аки, ну и ну, в конце концов ты пристроил Ясудзи ко мне, – сказала Симо.

Акидзо, поняв, зачем пришла Симо, почувствовал, как по груди поползло приятное ощущение. Усмехаясь, он сказал:

– Пристроил? Разве не Кандзи принял его? Спроси Кандзи, спроси его.

– Если бы не привели, кто бы его принял?

– Но ведь ваш дом – и его, и я привёл этого прохиндея – это же естественно.

– Ты твердишь «родич, родич», но раз фамилия одна, значит, мы родичи, но тащить его ко мне самовольно, разве это не доставляет мне хлопот?

– Решено. Разве есть такое место, где от такого типа не было бы хлопот?

– Тогда зачем ты привёл его ко мне?

– Такая сквалыга, как тётушка, могла бы разок позаботиться о таком типе.

– Ты – такой тип, которого хоть жарь, хоть вари – не съешь! Гад.

– Опять ссоритесь. Хватит уже, – сказала Отомэ, выходя с оби.

– Кто будет ссориться с такой сквалыгой-старухой? – Акидзо усмехнулся.

– Да помолчи ты!

– И что же сделать с этим типом? – Симо уставилась на Акидзо.

– Сестрица, взгляни. Хороший блеск, правда? Жаль, есть одно пятнышко.

Симо даже не взглянула на протянутый мару-оби и снова сказала: «Я тебя ещё проучу, помяни моё слово». Акидзо произнес в ответ: «Уходи, уходи». И направился было вглубь двора.

– Что ты говоришь! Сестрица, не обращай на него внимания, ну, взгляни хоть разок на этот оби.

– Такая вещь – без разницы. Лучше разберись с Ясудзи, а то мне неудобно.

– Если с Ясудзи, приведи его к нам. Ну, возьми в руки, посмотри. Хоть и подержанный, но ночью будет смотреться как купленный только что.

– Тогда я приведу Ясудзи. Оби ты покажешь мне потом не спеша.

– Нельзя, нельзя! – закричал Акидзо и прибежал из глубины двора с ковшом.

– Можно оставить его у нас, – сказала Отомэ.

– Нельзя.

– Если ты так говоришь, ничего не поделаешь.

– Нельзя, нельзя.

– Смешной ребёнок. Такой полумёртвый, куда ему идти, бедняга.

– Если жить вместе с таким гнилым субъектом, черви заведутся.

– Не говори такой ерунды.

– Говорю же, нельзя. Если южане примут его, этого и достаточно.

– Если у тебя черви, то и у меня заведутся, – сказала Симо.

– Кандзи принял его. Если есть недовольство, вышвырни его куда угодно. Какое отношение к этому имеет мой дом?

– Ты говоришь, Кандзи принял, но тот ведь оставил его только потому, что ты насильно привёл.

– Спроси как следует Кандзи.

– Он сказал, что не знает.

– Не знает? Хорошо, тогда позови этого прохиндея. Я его до полусмерти изобью.

– Аки, да помолчи ты! – отругала Отомэ.

– Нет, этот чёртов Кандзи, строит из себя важную птицу, раз принял, а если несёт такую чушь, то у меня тоже есть свои соображения.

– Надоел! Ладно уж.

– Пока не скажу всё, что нужно, ничего не поймёшь. Позови Кандзи, Кандзи.

– Сестрица, раз уж так вышло, этому не будет конца. Оставь Ясудзи у себя на одну ночь.

– Такое дело, словно сунуть ногу в кадку с птичьим клеем, нам не справиться, – сказала Симо.

– Одной ночи хватит. Тогда завтра где-нибудь построим хижину, хоть рядом с хурмой у канавы, если построить из соломы, это же пустяк, за полдня управимся.

– Но ведь это будет стоить пятнадцать-шестнадцать иен, не так ли?

– Примерно столько и выйдет. Но ведь черепицы-то у нас нет, если построить только из соломы, потом как-нибудь справимся, ну, давай так и сделаем?

– Но ведь соломы нужно двадцать-тридцать снопов, разве нет?

– Такое дело – известное количество. Если позаботиться о таком, как Ясудзи, это будет благодеянием.

– Построится за полдня?

– Если заняться только этим, успеется за полдня, давайте все вместе построим. Тогда я буду каждый день приносить ему хотя бы кашу, а у тебя, сестрица, можно оставить его.

– Давай так и сделаем. Хватит тридцати снопов соломы?

– Конечно хватит. Достаточно маленькой, на три татами. И Ясудзи сможет жить там до конца жизни, разве не милость?

– Брось этого типа, – усмехаясь, сказал Акидзо.

– Глупости не неси! – отругала Отомэ.

– Такому никчёмному типу самое место подыхать, где никто не видит.

– Ты – настоящий грешник!

– Если я грешник, то тётушка с Юга и другие давно бы согрешили и умерли. Правда, тётушка?

– Ты только посмотри на него! – сказала Отомэ, глядя на сестру.

Симо, казалось, о чём-то размышляла и молчала, но затем произнесла:

– А не попросить ли нам построить хижину общине?

– Если община построит, это было бы прекрасно.

– Конечно, построит. Не посоветоваться ли разок со старостой?

– Делайте что хотите! – сказал Акидзо и снова ушёл вглубь двора.

– Если так делать, это опять затянется, – сказала Отомэ.

– Но, знаешь, по правде говоря, община должна принять его, и даже если твой дом называют главным, это лишь слова с давних времён, и нет никаких особых отношений с этим делом Ясудзи. И даже если наш дом называют родным, нет ничего определённого, община должна принять его. Правда? А пока я оставлю Ясудзи у себя.

– Разве всё пойдёт так гладко?

– Ну, в любом деле нужно попытаться. Давай посоветуемся со старостой.

– Попробовать?

– А? Я сейчас схожу, в любом деле нужно попытаться. Всё это разговоры про главный дом и родичей. Я сейчас ненадолго схожу.

Симо вышла на улицу.

– Сквалыга! – крикнул Акидзо из глубины двора. Однако поведение Симо, противоречащее Кандзи, радовало его всё больше.

– Вот это забавно, вот это забавно, – обрадовался Акидзо, хлопая себя по коленям.

Отомэ поднесла пятно на мару-оби к лампе и, слегка потерев его ногтем мизинца, сказала: «Это нужно отнести сестрице», – и снова ушла в заднюю комнату.

X

Когда Кандзи узнал: решено, что хижину для Ясудзи построит община. И он пожалел, что в ту ночь отправил мать в дом Акидзо. Но теперь, хотя это было выгоднее для всех, должен ли он, даже насильно разрушив это, продемонстрировать Акидзо свою благотворительность? Более того, кто вообще такой Акидзо? С этой мыслью он, ещё более хитрый, решил, что если уж откровенно и прямо возложит на Акидзо все хлопоты, которые впредь должна нести одна семья, то этот явный акт мятежа остро заденет сердце нелюбимого родственника.

Впервые он почувствовал себя так, словно наконец отомстил Акидзо.

XI

Неделю спустя у канавы была построена маленькая соломенная хижина. Это была пустующая земля, принадлежавшая дому Акидзо.

К тому дню Ясудзи уже не мог ходить самостоятельно. Его на доске перенесли из сарая дома Кандзи в новое жилище.

Когда Кандзи подумал, что Ясудзи окончательно ушёл из его рук, то понял, что всё его прежнее отношение к Ясудзи было действием его головы, направляемым Акидзо. Но он не чувствовал никакого особого раскаяния. Лишь после того, как он немало пожалел об упущенной возможности сообщить возлюбленной о своей благотворительности, он разозлился на свою мелочность, которая позволила Акидзо так манипулировать им. Но куда же следует запрятать в его сердце тот образ его великодушного танца, что он исполнил перед врагом? Он постепенно впадал в дурное настроение.

– От заботы избавились, и на душе легко. Когда такой тип находится рядом, и сам заболеешь.

Симо, убираясь после ухода Ясудзи, сказала это Кандзи. Тому почему-то захотелось наброситься на мать, но он промолчал.

– Но всё же благодаря тебе я потеряла три одеяла. Эти одеяла хоть и ручной работы, но их ещё не так много использовали. Вы не делаете ничего путного.

– Кто по своей воле стал бы приводить его! – резко сказал сын.

Симо, удивляясь, почему сын разозлился, ответила:

– Если бы ты не наломал дров, кто бы пришёл!

– Когда дело сделано, хватит болтать!

– Буду болтать. Твоя глупость просто поражает.

– Болтай, что хочешь!

– Только лишние телодвижения. Вы не думаете ни о чём, кроме как уменьшать семейное состояние.

– Что такое один Ясудзи? И разве не стыдно ходить в общину с таким видом?

– Что ты говоришь!

Симо пристально посмотрела на Кандзи.

– Сквалыга! – Кандзи вышел из сарая.

Симо совершенно не понимала, почему Кандзи разозлился. Но разве когда-либо её скупость исходила из чувств, не думающих о Кандзи? Ей захотелось догнать его и вылить на него всё своё огорчение. Тогда хлынули слёзы.

XII

Когда Симо пришла к хижине Ясудзи, люди из общины уже ушли.

– Всё доставляю одни хлопоты, право же, простите.

Ясудзи, увидев Симо, произнес это слабым голосом. Симо, почувствовав в его речи искреннюю благодарность, впервые стало приятно.

– Сегодня хорошая погода, наверное, хорошо здесь, если поживёшь тут, станешь отшельником.

Она мельком взглянула на одеяло, которое одолжила и в которое завернулся Ясудзи. И затем подумала, пригодится ли оно ещё после смерти этого прохиндея, но чем лучше становилось её настроение, тем больше она ощущала благодарность, и ей казалось, что её заслуга от заботы о Ясудзи искупит даже «страдания в том мире» её покойного мужа. Она приподняла соломенную ширму у входа. Свет солнца хлынул в новую хижину. Глубокие тени легли на щёки, глазницы и впадины горла больного и застыли. Симо опустилась на пол и в восхищении смотрела на аккуратно подстриженные круглые волны чайных кустов, раскинувшиеся перед глазами. Доносился звук воды, текущей по дну глубокой канавы за хижиной. Слышался также стук копыт вьючной лошади, переходящей каменный мост. И сытые воробьи на провисших проводах, продолжая бесполезное щебетание, всё больше то надувались, то успокаивались.

– Сестрица, прости, я только что ходила к врачу. Наверное, он скоро придёт.

Вскоре Симо, разбуженная окликом Отомэ, взглянула на неё.

– Ну как, немного лучше? – заглянув к Ясудзи, спросила Отомэ.

– Простите, что доставляю всем хлопоты.

Симо ощутила благодарность и в голосе Ясудзи, обращавшегося к её сестре. И, подумав, не уступила ли она тем самым часть своих «заслуг перед Буддой» сестре, в ней возникло беспокойство, и она почувствовала лёгкую зависть к поступку Отомэ, которая раньше неё пошла за врачом.

– Ничего не хочешь? – спросила Симо у Ясудзи.

– Всё хорошо.

– У тебя же на днях были деньги, куда они делись? Не лучше ли купить на них что-нибудь, чего хочешь?

– Сжёг в огне.

– Сжёг!

– Только мешают.

– Бестолковый. Ну и что, разве сжигать такие вещи – не бессмысленно?

– Он уже наполовину безумный, – произнесла Отомэ.

Они какое-то время молча смотрели на исхудавшее лицо Ясудзи. Тогда обе с ужасом почувствовали, что больной уже находится в каком-то далёком, странном мире, отстраненном от них. Но сразу после этого Симо пожалела, что не взяла деньги, которые больной просил у неё сохранить. Однако Отомэ, вспомнив о иенах, которые она собиралась дать Ясудзи и которые всё ещё лежали нетронутыми, обрадовалась, подумав, что то, что она до сих пор забывала о них, в конечном счёте было даровано ей Буддой.

XIII

Выпал иней. Небо только начало светлеть, и в тот день вскоре должно было стать ясно. Над высохшими очертаниями гор струилась зелёная дымка. Привычные воробьи с самого утра выдёргивали соломинки из новой хижины Ясудзи и уносили их в гнёзда. Но один голодный воробей, приземлившись перед хижиной, мелко перебирая лапками по инею, пролез внутрь жилища через щель.

Внутри Ясудзи выставил из-под одеяла своё плечо с пурпурными пятнами, а пальцы обеих рук, раскинутых в стороны, были изогнуты остро, словно когти задушенного журавля, и уже похолодели. Но воробей не смог найти ни крошки пищи. И, тихо щебеча внутри хижины и облетев её кругом, он вылетел наружу и, перепрыгивая и потряхивая иней, направился в сторону чайных кустов.

XIV

В полях начал таять иней. Симо, неся маленькую чашку с кашей, вбежала через чёрный ход в дом Акидзо, крича:

– Ужас, ужас! Ясудзи умер. Я принесла ему горячую кашу, чтобы накормить, а тот умер.

На крик Симо из кладовой вышла Отомэ. Акидзо выскочил из соломенной хижины. И когда они побежали к жилищу Ясудзи, Симо двинулась обратно к себе домой и сказала Кандзи:

– Ужас, ужас. Ясудзи умер. Я специально принесла ему кашу, а он давно остыл и умер.