Роман-трилогия «Оскар» для Него!" Том 1

Глава 4. Воспоминания на «Ангельских высотах»

После этой бурной сцены и он, и она будто бы растворились во вселенской идиллии и неге. Пребывая в этом состоянии, каждый боялся пошевелиться, дабы не спугнуть неуловимое очарование друг другом, не говоря уже о том, чтобы ещё куда-то ехать.

«А встать всё же придётся, – с неохотой подумал Константин. – Сколько ни тяни время, но пора уже двигаться дальше. Только куда? С моим «Вуазеном» нигде не спрячешься. Стоит нам только выехать из этой глуши, как он соберет все взгляды. Это бы ещё ладно, если б не вездесущая полиция».

Ох, до чего же приятно лежать и рассуждать о том, как создавался уникальный цвет «Голубая Мечта».

«Должно быть, – предположил наш герой, – это произошло в минуту Высшей Радости какого-нибудь колориста. Возможно, в тот момент ему привиделась Птица Счастья, озарившая своим светлым мерцанием всё вокруг. И только тогда у этого гения получилось свести воедино Тепло Греющей Надежды и Холодок Ожидания Мечты!

Ох, как загнул! М-да… Такие «просветления» накатывают только тогда, когда никуда не спешишь и на душе лад, как сейчас. А посему полежу ещё чуть-чуть и немного помечтаю. Да и Эмму жалко будить. А уж я-то от взрыва сегодняшних эмоций и вовсе чувствую себя словно Нобелевский лауреат в момент вручения премии. Сердце то замирает, а то, того и гляди, выпрыгнет из груди от переполняющей радости и гордости за себя. А также от понимания, что все труды и сомнения были не напрасны».

С этими приятными мыслями Костя вновь погрузился в сладкую полудрёму. И теперь перед его мысленным взором закрутилась длинная лента памяти, которая унесла его в дни далёкой юности.

«Уж и не знаю, насколько серой и бесцветной была бы моя жизнь, не пользуйся я успехом у прекрасного пола, – вдруг подумалось ему сквозь поверхностный сон. – Без этого мне никак невозможно.

Взять хотя бы моё детство. Даже в детском саду я и то уже ухаживал за девочкой. Невзирая на детский возраст, эта Леночка тоже была влюблена в меня по уши. А я так и вовсе души в ней не чаял. В то время я был настоящим рыцарем: приносил цветочки с клумбы, пылинки с неё сдувал и подыгрывал в играх. Она была очень стеснительной, но мне тогда нравилось чувствовать себя её защитником. Из-за того что нас дразнили «жених и невеста, тили-тили-тесто», Лена частенько плакала. Я вытирал ей слёзы, выводил из игрушечных домиков, где она пряталась от обид. Несколько раз я даже подрался из-за неё и ходил с синяком под глазом. Помню, пока синяка у меня ещё не было, мне безумно хотелось его заиметь как свидетельство моего мужества. Но потом, когда синяки стали моими «добрыми спутниками», они перестали мне нравиться. Во-первых, больно, во-вторых, я стал уже воспринимать синяки как свидетельство слабости, раз уж я их допустил. Леночке тоже было неудобно, что я из-за неё хожу в синяках. И тогда она стала избегать меня, а её так называемые подружки лишь злорадно посмеивались, надеясь на моё освободившееся «крыло». Но я был словно кремень и не поддавался, храня Леночке верность до самой школы.

А в первом классе меня посадили на последнюю парту, потому что впереди сидели те, кто не очень хорошо видел. Так я оказался рядом с непоседливой егозой, с которой мы быстро подружились. С симпатичной Юлькой всегда было легко, весело и просто. Однажды, пока наша первая учительница старательно выводила буквы на доске, я шепнул заговорщически:

– Юляшик, хочешь, покажу кое-что? Только это секрет! Поняла?

– Да, да… – нетерпеливо закивала она в ответ.

А дальше хоть стой, хоть падай. Возомнив себя, наверное, факиром, я многозначительно перевёл взгляд на причинное место моих школьных брюк. Смешливая Юляшка сразу же прыснула сдавленным смехом и уткнулась лицом в парту. Я же, недолго думая, быстро расстегнул ширинку. О Боже, теперь мне даже страшно это вспоминать! Проникнув рукой внутрь, я с восторженным торжеством шепнул:

– Смотри…

– У… у… – невольно вырвалось у неё, и она сразу отвернулась.

Ну не идиот, а? Уж насколько она была шебутная, а и то сразу же смутилась и, густо покраснев, со жгучей обидой во взгляде отвернулась к окну. Слава Богу, наша парта была у окна. Её чистые глазёнки так и заморгали, она аж застыла от увиденной жути, по щекам прокатились две крупные слезинки и упали прямо в тетрадь, размыв клетки. Как же мне тогда хотелось провалиться сквозь землю. Разве мог я ожидать подобной реакции от девочки, которую считал лучшим другом?

Стараясь замять этот досадный конфуз, я срочно написал ей записку. Эта писанина до сих пор стоит у меня перед глазами: «Юль, ну, ты чего? Бояка, не плачь, я же не кому-нибудь, а только тебе! По секрету!»

После звонка она еле-еле выдавила из себя, смахивая слёзы:

– Костя, я считала тебя хорошим мальчиком, хотела дружить с тобой. Эх, ты… Побежали в коридор, я там тебе всё скажу.

– Бежим, – ответил я.

– Тебя надо в психушку на лечение отправить, – сказала она мне под лестницей, вытирая слёзы кружевным манжетом рукава, хотя я ей дал платок. – Если ты ещё раз так сделаешь, я всё расскажу Тамаре Николаевне, пусть она вызовет твоих родителей. Тогда весь класс и вся школа узнают, какой ты октябрёнок. А меня пересадят от тебя на другую парту, ты же будешь сидеть один и никто с тобой не будет дружить. А может быть, тебя даже выгонят из школы и отправят в интернат.

– Юль, честное слово, я же по дружбе. Пожалуйста, прости! – искренне просил я у неё прощения. – Я сам уже жалею. Ты же меня тоже постоянно удивляешь. Конечно, не так уж, как я тебя. Просто хотел, чтобы наверняка. Ну не плачь, обещаю, что этого больше никогда не повторится. Просто недавно дома я листал медицинскую энциклопедию. И там мне попались картинки с мужскими и женскими… ну, этими, как уж их… органами. Ну и подумал, что тебе это тоже будет интересно. Но там, к сожалению, только чёрно-белые картинки. Что из них можно понять? Лучше уж один раз увидеть, чем сто раз услышать. Правильно? Ну хочешь, я себе руку до крови разрежу или зуб вырву, чтобы ты меня простила.

Испугавшись такого исхода, простодушная Юляшка отрицательно покачала головой, и мы побежали обратно. Видимо, несмотря на мою безумную выходку, ей все же хотелось сохранить дружбу со мной. Ведь чего только мы не вытворяли с ней вместе. То кнопки на сиденье подбросим, то дохлую мышь кому-нибудь подсунем в портфель. Тогда я наивно полагал, что у настоящих друзей нет закрытых тем. Я не воспринимал её как девочку. Для меня она была этакой пацанкой, а сейчас бы я сказал – другом-единомышленником. К тому же я был очень любознательным, и меня всегда интересовало, что и как устроено. Например, уже тогда мне казалось, что часть моего мозга находится у меня не только в голове. Чем старше я становился, тем отчетливее понимал это, особенно когда видел красивую старшеклассницу. Тогда-то мой «нижний мозг» и показывал мне, на что он способен, накрывая меня лихорадочной волной, отзывающейся ёкающим эхом во всём теле. Потому мне и хотелось разобраться в этом явлении с медицинской точки зрения. Будь она мальчиком, глядишь, мы вместе эту энциклопедия стали бы рассматривать.

Говорить об этом с отцом я не мог, потому что никогда его и не видел. Со слов мамы, он всё время был на работе. Приходилось втихаря изучать подобные вопросы, вооружившись чёрно-белой медицинской энциклопедией. Нахватавшись умных слов, мне так хотелось удивить ими хотя бы Юльку. Теперь-то я понимаю, что не стоило так пугать бедную девочку. С тех пор я больше ни с кем не обсуждал физиологию человека. Тем более что во времена СССР эта область знаний была полностью закрытой и интерес к ней воспринимался как нечто непристойное. А запретный плод, как известно, всегда особенно сладок.

С мамой, хотя она и была моим большим другом, я всё же стеснялся говорить на эту тему. Про историю с Юлькой я, разумеется, умолчал, опасаясь вызвать слёзы ещё и у неё. Я ей очень благодарен, что вместо прямых назиданий она обычно рассказывала мне какие-нибудь поучительные истории. Как и все советские люди тех лет, мама очень любила читать, потому и сыпала забавными историями как из рога изобилия. На любой вопрос у неё всегда был готов ответ, причём весьма неожиданный.

Помню, она так мне говорила: «Костик, на свете всегда было, есть и будет не только добро, но и зло. Так уж устроен мир. Вместо того чтобы сокрушаться по этому поводу, ты лучше побольше читай, а особенно книги из серии ЖЗЛ («Жизнь Замечательных Людей»), которые я беру в библиотеке. Всегда интересно узнавать, как умные смелые люди, достигшие больших успехов в искусстве, науке, географических открытиях и сражениях, преодолевали препятствия, боролись с несправедливостью и в конечном счёте достигали своих целей. Глядя на них, понимаешь, что не всегда прямой путь является самым коротким. У каждого из них было столько неудач. Тем не менее, невзирая ни на что, они победили каждый в своём деле. Их давно уже нет, а имена живут и прославляют их. К таким высотам должны и мы стремиться. Просто чтобы не зря прожить жизнь».

Анастасия Петровна, так звали маму нашего героя, всегда дышала с ним одним воздухом, поддерживая затеи сына. Она была из тех редких женщин, которые в советские ударные годы каким-то чудом не растеряли в себе ребёнка. Правда, это не нравилось бабушке, которая в сердцах называла свою дочь-художницу несамостоятельной и несерьёзной. Когда бабушка приезжала в гости из подмосковного городка, то зачастую на кухне затевалась примерно такая дискуссия:

– Настя, сколько раз я тебе говорила: шла бы ты лучше в бухгалтеры. Сидела бы, как я, в конторе за пером, а не занималась бы этой мазнёй для детей. Ну что это за работа такая – плакаты рисовать, стоя на коленках? Я с твоим отцом-художником из-за этого так намучилась, Царство ему Небесное! Приходи работать к нам в заводскую бухгалтерию, я быстро научу тебя дебет с кредитом сводить. Мой портрет даже на заводской доске висит, хотя я и не главный бухгалтер, а только заместитель. Зато председатель профкома, а это величина! На электричке тебе не так уж и далеко будет.

– Мам, давай оставим этот разговор, – отстаивала свой выбор Костина мама, отвечая на постоянные придирки. – Меня вполне устраивает моя работа художником-оформителем в детском книжном издательстве. И менять её я не собираюсь! Во-первых, это моё, а во-вторых, график работы позволяет мне уделять время и Костику, а не только работе.

Стараясь всячески развивать своего сынишку, умненького, с живыми глазами, она водила его в цирк, Театр юного зрителя, библиотеку, а когда подрос, стала брать с собой на разнообразные вечера и концерты. Тем более что в те времена подобные мероприятия стоили сущие копейки, а впечатлений – море!

Будущему Маэстро Шелегову с детских лет нравилось находиться в среде творческих людей. Как и все его сверстники, он мечтал как можно быстрее вырасти и получить интересную профессию. Только желательно такую, чтобы вызывать своими достижениями гордость у родителей.

В пять лет он говорил, что женится только на маме, потому что она самая красивая и добрая, а ещё потому, что папа всё время на работе. А уж когда вырастет окончательно, то будет ходить с ней под ручку, как муж с женой. В раннем возрасте ему нравилось опекать маму, которую он после прочтения сказки частенько называл Еленой Прекрасной, уж очень ему нравилось это имя. При этом он просил, чтобы и она называла его не иначе как Иваном Царевичем. Благодаря тёплым отношениям с мамой Костя легко ладил с девочками, не дёргал их за косы и не страдал прочими мальчишескими забавами.

– Запомни, Костик, – говорила Анастасия Петровна в воспитательных целях, – культурный человек всегда старается нравиться окружающим людям. Ведь восхищение нужно вызывать не только красивым платьем, но и высоко развитым умом, хорошими манерами и конечно же благородными поступками. А для этого нужно постоянно развиваться, читать, путешествовать по стране. Тогда твоя жизнь будет наполненной и интересной. Твой папа так говорит: «Кто умеет нравиться, тот владеет всем!» И с этим не поспоришь.

И действительно, Виктор Аркадьевич постоянно вдохновлялся этой фразой. У него так и получалось: он и нравился, и владел. Например, умами многих женщин, которые были без ума от представительного красавца с фигурой К. С. Станиславского. Только в отличие от этого театрального режиссёра, создателя знаменитой системы, актёра и педагога, Костин папа всё же отвечал пылкой взаимностью своим многочисленным воздыхательницам. И надо сказать, весьма часто отвечал.

Он и так-то был хоть куда. А уж высокий пост в Министерстве культуры и вовсе делал обладателя золотой должности невероятно привлекательным в глазах всех женщин, будь он ростом хоть в метр с кепкой. А уж когда сочетаются и красота, и ум, и должность, и положение… Да, ещё и любовь ко всему прекрасному… Тут уж человек перестаёт принадлежать себе, невольно становясь «народным достоянием».

Познакомились же его родители на открытии какой-то художественной выставки, которую как раз и открывал Виктор Аркадьевич, представляя в своём лице Министерство культуры СССР. И во всём-то Анастасия Петровна была честна и открыта со своим сыном, кроме одной скользкой темы, в которой она проявляла большое материнское лукавство. И уж тут мамина фантазия не знала границ. Поглаживая сына по головке, она говорила:

– Костенька, вытри слёзы… У папы так много работы, что ему даже некогда выйти из здания Министерства, где работают самые ответственные люди нашей страны. У него дел столько, что ему приходится трудиться круглые сутки, а спать прямо в кабинете. Страна-то у нас вон какая большая: сколько городов, маленьких посёлков и деревушек. Кто-то же должен заботиться, чтобы граждане СССР были культурными и высокообразованными, много читали, знали свою страну. У твоего папы очень почётная работа. Костик, когда ты вырастешь, то тоже будешь, как папа, лучшим из лучших! А знаешь, сколько у него талантов? Помимо музыкальной одарённости, папе необходимо разбираться во всех видах искусства, потому что он там один из главных руководителей: поручает, кому какое дело сделать и к какому сроку. Мальчик мой, не волнуйся, твой папа помнит о тебе и присылает подарки.

– А у меня есть какой-нибудь талант? – живо спросил Костик, умирая от любопытства.

– Конечно, мой хороший. Их и у тебя много. Например, ты быстро запоминаешь стихи. Ты любишь обезьянничать и говорить разными голосами. Ну а самое главное – тебе, как и мне, очень нравится рисовать. Ты же у нас то цветы на обоях нарисуешь, то рожки и хвосты на фотографиях в газетах. И когда ты срисовываешь картинки, зачастую у тебя получается даже лучше, чем оригинал.

Кстати, со срисовывания начинали все великие художники. Истинное же мастерство приходило к ним лишь после прохождения серьёзной школы. Именно поэтому, подходя к полотнам великих мастеров, мы невольно чувствуем глубину души этого художника, его переживания или, наоборот, радость и одухотворение. Этим-то и отличаются настоящие шедевры от работ посредственностей, не затрагивающих ни умы, ни сердца людей.

Помнишь, как тронули тебя в Третьяковской галерее полотна Александра Иванова, Карла Брюллова, портреты Левицкого, Боровиковского и многих других? А у картины Василия Перова «Тройка» ты и вовсе надолго застыл. Вспомни, с какими слезами ты смотрел на троих уставших и замёрзших детей, вынужденных тащить по зимней улице обледеневшую бочку с водой. Ледяной ветер дует им в лицо, а с ними ещё и собака. Сколько безысходного страдания на их бледных личиках, в измученных глазах, позах, лохмотьях…

А в другой раз мы с тобой видели глубоко верующую старушку, которая стояла и плакала у картины «Боярыня Морозова» Василия Сурикова. Эта бабушка просто не могла сдержать слёз восхищения женщиной, настолько преданной своей вере.

– Мамуль, а значит, великие художники только для того и рисовали картины, чтобы люди плакали? – с удивлением спросил Костя.

– Да ну что ты, дружочек мой. Уникальное дарование художника заключается ещё и в том, что он затрагивает тему из далёкого прошлого, но которая до сих пор волнует зрителя. Самое главное – воплотить на холсте не только пейзаж или облик человека, но и передать сам дух событий! В этом и состоит великая сила искусства! Работа художника трогает душу зрителя, не оставляет его равнодушным. Это психологическое воздействие как раз и говорит о том, что искусство обладает огромной силой. Она-то и действует на нас, наполняя, облагораживая и очищая человеческие души.

Однажды летом, когда Косте было около шести лет, Анастасия Петровна взяла его с собой на кладбище Донского монастыря. Некоторые боятся таких мест, но уж это место вечного упокоения даже и ребёнку не кажется угнетающим, поскольку больше напоминает парк красивых скульптур под открытым небом. Ну разве что немного печальных…

Рассматривая изваяния, любознательный Костик бегал от одной скульптуры к другой, с живым интересом заглядывая им в глаза. И до того добегался, что ему стало казаться, будто один из ангелочков, тот, что был выполнен из белого мрамора, прямо-таки приворожил его своим ангельским взглядом.

Этот образ был настолько нежен и печален одновременно, что маленький мальчик аж задрожал от страха, испугавшись ожившего ангела! Разумеется, на неокрепшую детскую психику это оказало очень сильное впечатление. И хотя потом мама долго разубеждала и успокаивала своего чувствительного сына, тема ангелов навсегда поселилась в его сердце. С тех пор любое соприкосновение с небесной тематикой приводило его душу в необъяснимый восторженный трепет, с которым он ничего не мог поделать, даже став взрослым.

Наблюдая за неослабевающим интересом сына, деликатная Анастасия Петровна старалась мягко перенаправить больную тему в правильное русло:

– Костя, обрати внимание, только очень достойные люди удостаиваются таких высокохудожественных надгробий. Когда я смотрю на эти изваяния, у меня сердце кровью обливается от того, что мне в своё время так и не удалось стать скульптором, потому что при поступлении мои работы не набрали нужного количества баллов. Пришлось пойти на факультет «Графика», а так хотела попасть на «Скульптуру», куда поступают самые-самые…

До сих пор не могу с этим смириться. Потому и прихожу сюда иногда, и любуюсь перфекцией, то есть безукоризненным совершенством линий и идеальной композицией скульптуры. Обычно мы видим уже законченную статую, но чтобы прийти к ней, статуйный мастер должен много учиться, знать историю искусств, бывать во многих музеях и местах, где он черпает вдохновение. И кроме этого, ему необходимо сделать немало копий признанных шедевров. Костик, а ты хотел бы заниматься таким кропотливым и интересным трудом?

– Хотел! А папа обрадовался бы этому? – с горящими глазами поинтересовался он.

– Конечно! И не только он, но и твой дедушка-художник, мой папа, который погиб во время Великой Отечественной войны, защищая нашу Родину от фашистов. У тебя для этого есть всё: наблюдательность, хорошая память и цепкий взгляд. А самое главное – ты любишь рисовать и, к счастью, у тебя очень чувствительные руки, про которые в будущем можно будет сказать «Руки скульптора с обнажённым нервом». От папы же тебе достался быстрый моторчик и умение нравиться.

Костик с интересом взглянул на свои ладошки, покрутил ими и с удивлением спросил:

– Мам, а почему же я не вижу на них никакого нерва? Он что, прозрачный?

– Этот нерв находится внутри и проявит себя лишь тогда, когда ты всерьёз начнёшь заниматься творчеством. Хорошо бы скульптурой. У меня не сложилось, пусть хотя бы у тебя всё получится.

– И тогда я смогу вылепить всё что захочу? И ангелов? И больших, и маленьких?

– А то как же! – одобрительно улыбнулась Анастасия Петровна. – Не боги же горшки обжигают. Ещё как сможешь!

– Ура! Мои работы будут самыми-самыми красивыми! – загорелся маленький сын, сверкая глазами, полными восторга. – И если меня будут называть Великим Мастером, тогда уж папа точно придёт посмотреть на них и на меня. Мамуль, а где учат делать таких ангелочков? Они словно живые.

– В художественном училище или институте.

– Я хочу, чтобы у моих скульптур стояла табличка «Скульптор Константин Шелегов»! Тогда вы с папой точно будете мной гордиться. Да, мам?

– Да, золотце… – с облегчением выдохнула Анастасия Петровна, радуясь тому, что её одарённый мальчик не прочь пойти по творческому пути.

Начиная с седьмого класса Костя Шелегов, помимо обычной школы, стал учиться ещё и в Школе рисунка и живописи при Педагогическом институте. Эта школа не являлась художественной в классическом понимании, тем не менее её выпускники получали право подавать документы в один из художественных институтов Москвы – Суриковский или Строгановский. После учёбы в основной школе Костя три раза в неделю спешил в дополнительную. Там он получал начальное академическое художественное образование. Знакомился с историей искусств, осваивал рисунок, знакомился с живописью, композицией и конечно же скульптурой.

В отличие от других мальчишек, учился Костя с большим интересом, и прилагаемые усилия не пропадали даром. Его юношеские работы заслуживали из уст опытных наставников-художников только высшие похвалы.

А однажды ему довелось услышать отрывок разговора двух преподавателей. Один из них говорил: «Я считаю, что Костя Шелегов – самый талантливый ученик в нашей школе». Юный художник был приятно удивлён и даже немного зарделся. Он и раньше слышал, что у него есть способности. Да и сам порой смутно чувствовал, что рисунки ему даются с удивительной лёгкостью. Но несмотря на это, иногда его всё же одолевали сомнения: «Так есть ли у меня талант, или это всё мамины подбадривания? А если и есть, то какой он – чуть выше среднего или прямо-таки великий?»

Случайно услышанные слова, сказанные профессионалом, и стали, по сути, для него путёвкой в жизнь. С тех пор он уже безоговорочно поверил в себя, что крайне необходимо для любого созидателя и творца, будь он музыкантом или конструктором, художником или скульптором.

Богатый внутренний мир взрослеющего юноши отражался в его умных светло-карих глазах, горящих внутренним огнём. Его пронзительно-чистый взгляд без слов рассказывал о подвижном уме, схватывающем всё на лету. Педагоги по изобразительному искусству, отлично владеющие секретами физиогномики, говорили между собой: «Этот обаятельный подросток с гордым профилем ещё заявит о себе! При таком симбиозе горения, гордыни и темперамента взлёты и падения ему обеспечены. К критике он пока ещё прислушивается, но наступит день, когда этот юнец не потерпит чужого мнения. Посмотрите, какой популярностью он пользуется уже сейчас. Причем не только у сверстников, но и у всего нашего преподавательского состава. А нас, в отличие от школяров, интересует в основном художественные результаты».

И действительно, этого парня трудно было не заметить. Он всегда был на виду: участвовал в комсомольской жизни, рисовал в стенгазетах, играл в школьных спектаклях и даже читал стихи на торжественных вечерах и линейках. В основной школе даже шутка-прибаутка ходила: «Кто не знает Костю? Костю знают все».

Не чурался он и самообразования по «мужской части», с интересом просматривая гуляющие по рукам старшеклассников самиздатовские самоучители про «это». Во времена, нетронутые всемирным Интернетом, такое самообразование было обычным делом. Впрочем, как и чтение «взрослой» литературы, не входящей в школьную программу. Несмотря на возрастные запреты и всеобщий дефицит, большинство старшеклассников всё равно где-то её находило. Ярким примером тому была откровенная любовная лирика. Кто же из них не читал запоем развесёлых «хулиганских» стихов Пушкина, Лермонтова, Баркова и конечно же Козьмы Пруткова. Эти книги обёртывали газетой, чтобы не было видно обложки, читали с фонариком под одеялом, чтобы не застукали родители.

Погружаясь в эти полуподпольные шедевры, Константин, как и многие другие его сверстники, с удивлением открывал для себя, что классики русской литературы описывали не только похождения Руслана, бросившегося на поиски будущей супруги Людмилы. Зачитываясь небезызвестными возбуждающими рассказами, перепечатанными в самиздате и затёртыми до дыр, «правильные» советские школьники многое узнавали и мотали на ус. В том числе и то, что, оказывается, известные писатели вовсе и не были теми святошами, какими их обычно представляют в учебниках по литературе.