Дочь алхимика. Том 2. Семь богов удачи

– Я скажу, что тебе, остолоп, надо было делать, когда ты в морге очнулся, – проговорил Дэва, – сидеть на жопе ровно и дожидаться утра. Приехали бы мы, извинились перед госпиталем за причинённое беспокойство и забрали бы тебя в твою родную камеру. И всё, – он подвигал шеей, словно у него она затекла от неудобного сидения на стуле, потом повернулся к Нэкоми.

– Госпожа Мори, – обратился он, – вас не затруднит разъяснить этому малоумному, неразитому и несколько ограниченному молодому человеку, что любые алхимические препараты обладают одной весьма неприятной особенностью: они оставляют следы в организме человека. И сие можно использовать для доказательства вины.

Дэва не предупредил травницу, что подключит её к допросу, напротив, велел быть тише воды, ниже травы, но сейчас, видимо, передумал. Нэко с первый момент растерялась, но быстро взяла себя в руки и сделала шаг к столу.

– Господин старший следователь совершенно прав, – сказала она, чуть дрогнувшим от волнения голосом, – вы позавчера приняли некий препарат, содержавший в своём составе экстракт вёхницы продырявленной.

– Бред! Никаких препаратов я не пил, никакой продырявленной чего-то там в глаза не видал! – нагло заявил Даттори, – еда тухлой оказалась. На жаре баланда степлилась, и всё, готово дело. Меня, можно сказать в Королевской службе дневной безопасности и ночного покоя отравили, чуть заживо не похоронили, а вы, милочка, несёте какую-то дичь про препараты, траву. Впору мне самому жалобу на них, – кивок в сторону Дэвы, – его величеству Элиасу подавать! А что? Покушение на убийство и причинения вреда здоровью заключённого под номером сто семнадцать!

– Это хорошо, что ты свой номер наизусть помнишь, – не обещающим ничего хорошего голосом проговорил Дэва, – только девица эта на раз два установит, что препарат ты всё-таки пил, и вёхница продырявленная в твоём организме свой след оставила.

– Тот человек, – продолжала Нэко, – что передал вам препарат, либо сам не знал, либо намеренно ввёл вас в заблуждение, – девушка покачала головой, – вы, должно быть не в курсе, что даже самый банальный яталь оставляет следы в крови человека на семь-восемь дней, а уж такая сложная вещь, как эликсир временной смерти… Мы возьмём у вас кровь из вены и из пальца, а далее по закону контагиона установим, что вы принимали тот самый эликсир, при помощи которого инсценировали свою смерть с целью побега. Можно один вопрос, так, из профессионального любопытства: у вас парализация нижних конечностей с какой ноги началась с правой или с левой? И сколько времени прошло до того момента, когда онемение дошло до гортани? Прекратилось ли тогда отделение кровавой пены? И ещё по поводу агонии, вы ощущали болезненность от выворачиваемых судорогами суставов или нет?

Арестованный ошарашенно посмотрел на травницу. Казалось, её горящие интересом глаза в сочетании с странными вопросами о его недавнем умирании пугали сильнее, чем грубое давление Дэвы.

– Кстати, – продолжала Нэкоми, – ваш друг, что столь любезно предложил свою помощь в столь экзотическом методе побега, предупреждал вас о побочных эффектах зелья? Нет? По глазам вижу, что не предупредил, а должен был. Что, господин полковник, – она повернулась к Саядо, – расскажем бедолаге, с чем он может столкнуться в самое ближайшее время?

Дэва догадался, что девушка включилась в игру, и сказал:

– Даже не знаю. Он говорит, жрачкой тюремной траванулся, чего его пугать попусту? Потратим деньги Кленовой короны на его лечение и реабилитацию, а он ничего не принимал, с меня кленфилдское начальство за такие фокусы семь стружек снимет. Нет, чего тут огород городить. Завтра суд, и вперёд, в шахты. Там выживет, помрёт, не наша печаль!

– А последствия какие? – подал голос Даттори, сглотнув слюну, – скажите.

– Вон, господин подполковник не велели, – беспечно откликнулась Нэкоми, – только кровавая пена, что у вас шла, говорит о поражении слизистой желудка, лёгких и гортани. Вы, Даттори, и утку-то кушать отказались не оттого, что она не так зажарена была, – покачала головой травница, – это ваш желудок протестовал. Возможно, уже некроз тканей пошёл, – шепнула она Дэве, с таким расчётом, чтобы арестованный хорошо расслышал её слова, потом приглушила голос и повысила лишь в конце фразы, – месяца три или, в лучшем случае, четыре.

– Что четыре, – дёрнулся вперёд маленький форточник, – что в лучшем случае, четыре?

– Жить тебе осталось, идиот, – презрительно бросил Саядо, – обожжённый зельем желудок потом гнить начнёт, а как совсем отгниёт, – всё, крышка.

Даттори грязно выругался себе под нос и попытался стукнуть кулаками по столу.

– А лечение какое-нибудь от этого говна есть? – облизнув пересохшие губы, вопросил он.

Дэва взглянул на травницу, так кивнула.

– Есть, – сказал подполковник, глядя прямо в небольшие испуганные глаза Мастера муси, – как не быть! Только стоит оно немалых денег, и, чтобы Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя потратила их на тебя, а не записала в фонд экономии средств казны, и не получила премию на Артанский новый год, ты должен доказать, что заслуживаешь этого.

– Докажу, ещё как докажу! – пообещал арестант, – с чего мне незнакомого мужика выгораживать? Я его знать не знаю, всего один раз видал. А он меня чуть не угробил, а, может, уже и покалечил, – он с усилием сглотнул, – живот печёт, слюни кислые. Видать, и правда, нутро гнить начало.

– Вот это дело, – поощрил его старший следователь, – время дорого, давай, поглядим, что расскажешь. Сотрудничество со следствием, оно, знаешь, какие бенефиции даёт! Ничего заранее не обещаю, но, – он поднял палец вверх, – намекаю прозрачно, что твоё будущее в твоих руках.

– Усёк, – ещё раз сглотнул Муси, – не дурак, поди. Водички бы.

– После попьёшь. Колись, давай.

И тут Даттори прорвало.

– Несколько дней назад, – проговорил он, поморщившись от боли в прикованных руках. Видимо, попытка освободиться давала о себе знать, – охранник ваш приходит и вальяжно так сообщает, что, мол мне якобы повезло, поскольку со мной желает поговорить важная дама из какого-то там общества по защите прав обездоленных.

– Что за охранник? – спросил Саядо.

– Боги его знают. Они ж не представляются, – улыбка растянула толстые губы арестанта, – а мне в лом их рожи запоминать.

– А что за общество такое? – позволила себе обратиться к Дэве травница, памятуя о запрете вмешиваться. Её раздирали противоречивые чувства: было жутко интересно, но и страшно, как бы подполковник внезапно осерчал и выставил её вон.

Но подполковник не рассердился, а охотно объяснил, что по всей Артании в последние годы завелась мода среди знати организовывать различные общества.

– Делать им нечего, вот и страдают всяческой херотой, – продолжал он, – то бродячих кошек и собак подкармливают или диких животных от охотников защищают, то по сиротским приютам и тюрьмам «инспекции» устраивают. Беспокоятся, не утесняют ли уголовный элемент, хорошо ли кормят? А сами брошюрки душеспасительного свойства раздают и перевоспитательные беседы проводят. В Кленфилде сама леди Камирэ в одном из подобных сообществ состоит. Года четыре назад мода на благотворительные спектакли была. Вся выручка в фонды шла на благие дела. Вот и в других префектурах бабы рехнулись. У нас ведь как: кто в Кленовом дворце кто, что наденет, или как причешется, – разом подхватывают.

– Ага, ага, – закивал Мастер муси, – в прошлую ходку одна такая приходила, все мозги мне проеб…, – он осёкся под суровым взглядом Нэкоми, – в общем, надоедала мне по страшному, всё расспрашивала про папаню с маманей, много ли пили, чем болели. И ещё, – он осклабился ещё шире, – всё выспрашивала, когда, извините, и по чью душу у меня мужское влечение проснулось! Уж не знаю, на кой хрен этой старой кошёлке понадобилось знать столь интимную подробность жизни заключённого, только достала она меня крепко. Вот я и сказал ей, что случилось сие в рыбной лавке, когда при мне разделывали тушку тунца, – Даттори глумливо прищурился, – мол, внутренности рыбины так на бабье сладкое местечко похожи! Она сперва опешила, а потом принялась рассуждать, что ЭТО и привело меня на путь преступлений и, как печальный исход, на нары.

– Ты, Даттори, давай, на психоанализ не отвлекайся, про недавнее рассказывай, – оборвал его старший следователь.

– Дык, я и не отвлекаюсь, просто поясняю, почему сперва запротестовал. Сами подумайте, заявится такая клуша, будет полчаса рассказывать, насколько плохо у добропорядочных граждан их честно заработанное добро тайно хищать, что боги всё видят и специальный реестрик заносят, что потом мне всё-всё припомнится. Книжечки душеспасительные оставит, может, и жрачку какую. Прошлая постный рис принесла фруктики, тьфу, вспоминать тошно, и пару варёных яиц. Чтоб дети её так в старости кормили!

Даттори умолк, попросил воды, Дэва налил ему с полстакана и напоил. Освобождать руки ловкача он не собирался.

– Мы до вечера услышим подробности, или же ты вообразил, будто диктуешь мемуары для потомков? – с издёвкой поинтересовался старший следователь, ставя бокал рядом с кувшином на выщербленный поднос на табурете в углу.

– Я ж для вас, господин начальник стараюсь, можно даже сказать, из кожи вон лезу, дабы ни одной важной деталюшечки не пропустить, – последовал ответ, – приходит, значит, ко мне охранник и велит вести себя прилично, даму выслушать, при ней грязными выраженьицами не выражаться, книжки взять, едой с ним поделиться. И выразительно так кулак мне показал. Приходит дама, – лицо Мастера муси само собой расплылось в блаженной улыбке, – не старая кошёлка, какие обыкновенно по тюрячкам шастают, а прям краля: молоденькая, ладненькая, и личико, будто с модной картинки. Ну, думаю, давай, втирай мне про спасение души после смерти, про благие мысли, благие слова и благие поступки. Слыхали не раз. Она присела, корзиночку свою изящно так на тумбочке пристроила, глубоко вздохнула и милым голоском начала расспрашивать, не обижают ли нас, в смысле заключённых. Я, натурально, при охраннике, что у двери околачивался, заверил, что, мол, всё путём, уважение к личности полное, питание нормальное, санитарные условия тоже. Вот только отхожее место редко чистят, а так, норм. Охранник довольно кивнул и удалился. Дама ресницами похлопала, выложила на тумбочку гостинцы, коими оказался обед из приличного ресторана, наклонилась ко мне и тихонько говорит:

– Слушай меня, Мастер муси, – и тон еёшний изменился совершенно, – если не хочешь тут на нарах париться, сослужи службу одному очень уважаемому человечку. В накладе не будешь.

Я, естественно, говорю, мол, готов сослужить, со всем нашим удовольствием, только я тут, а человечек этот уважаемый на свободе. Смекаешь? Она заверила, что всё у них схвачено, и заговорила о побеге. Я ж не дурак, чтобы поверить, будто из коррехидории, что под охранными заклятиями, просто так сбежать можно. А она усмехнулась и сказала, мол, тебя Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя сама, своими руками отсюда вынесет на свободу. Я возразил, что для эдакого чуда надобно умереть, а она со всей серьёзностью говорит, мол, ты и умрёшь.

– Нет, благодарю вас, пожалуй, откажусь. Молод я ещё с богом смерти дела вести, мне всего-то три года присудили, а за примерное поведение, да по королевской амнистии, вообще, может год или полтора отмотать придётся. Жаль вот под амнистию по случаю монаршей свадьбы не попал! Поздно арестовали.