Право на падение

Глава 1: «Бесчувственные тела»

Дождь за окном был не поэтичным, а навязчивым и густым, как вата. Он стекал по стеклу, размывая огни ночного города в грязные световые пятна. Лёша стоял посреди комнаты и не чувствовал ничего. Ни усталости, ни тоски, ни даже желания лечь. Просто – вакуум. Тело было тяжёлым и чужим, как броня. Бесчувственное тело.

Он посмотрел на отражение в тёмном окне – бледное лицо, тени под глазами. Маска, которую не нужно было надевать, потому что она приросла к коже. Завтра снова офис, снова эти улыбки-гримасы, эти разговоры ни о чём. «Безупречные чистые», – с горькой усмешкой подумал он. Они были везде. И он сам когда-то был одним из них.

Аня шла по мокрому асфальту, и казалось, каждый звук – скрежет шин, чей-то смех из кафе – царапает её изнутри. Она только что ушла с очередного свидания. Милый парень, приличная работа, планы на будущее. И всё такое… правильное. Слишком правильное. Он говорил правильные слова, у него была правильная улыбка. И она чувствовала себя бульдозером, который вот-вот снесёт эту хрупкую, идеальную конструкцию своим молчаливым неправильным присутствием.

Она зашла в круглосуточный магазин у метро. Яркий, бездушный свет, назойливая музыка. Она взяла шоколадку и бутылку воды, подошла к кассе. Кассир, девушка с уставшим, как у Лёши, лицом, протянула ей сдачу. Их взгляды встретились на секунду. И в этом взгляде не было ни вежливости, ни раздражения. Было просто пустое, безоценочное признание: «Я понимаю. Ты тоже здесь, внутри этого стеклянного ящика».

Они стояли молча, курили, смотрели, как дождь растворяет город. Не просто стирал контуры, а именно растворял, как щелочь – плоть. Фары машин расплывались в грязные золотые кляксы, витрины превращались в акварельные пятна, и весь этот мираж тонул в свинцовой воде. И в этом молчании не было неловкости, которую нужно заполнять словами. Было облегчение, похожее на физическое. Как если бы с них одновременно сняли тесные, натирающие душу доспехи вежливости и притворства. Можно было не говорить, не изображать, не стараться казаться умными, заинтересованными, «нормальными». Можно было просто быть. Двумя бесчувственными телами, нашедшими друг в друге точку опоры в безвоздушном пространстве.

– Пойдём, – вдруг сказала она, резким движением отправляя окурок в лужу, где он с шипением умер, как крошечная звезда.

В её голосе не было вопроса, приглашения или вызова. Это была констатация. Факт, не требующий обсуждения. Словно она прочитала его мысли и просто озвучила общее решение.

– Пойдём, – согласился он, и его собственный голос прозвучал хрипло и приглушенно, будто из соседней комнаты.

В этом не было решимости. Был лишь отклик на некий фундаментальный закон, который вдруг возник между ними.

Они не пошли в бар, где притворная атмосфера веселья давила бы на виски. Не пошли к кому-то в гости, в чужое, обжитое пространство, полное чужих вещей и чужих историй. Они дошли до его подъезда – серой, обшарпанной бетонной коробки, пахнущей сыростью, старыми лифтами и чужими жизнями. И сели на холодную ступеньку, как две птицы, нашедшие уступ на скале посреди шторма. Плечом к плечу. Тепло от её тела было едва ощутимо через слои одежды, но оно было. Реальным якорем.

Он чувствовал исходящий от неё запах – сложный, многослойный, не поддающийся расшифровке. Дождь, впитавшийся в волосы. Горьковатый дым сигарет без фильтра. Едва уловимая, прохладная нота городской пыли. И что-то ещё, самое главное – просто жизнь. Натуральная, не приукрашенная, без парфюмерной маски. Запах человека, который не пытается пахнуть ничем, кроме самого себя.

«Дыши, – пронеслось у него в голове, бессвязное и иррациональное, как вспышка. – Пока мы рядом пахнем. Пока мы рядом… гаснем».

Он закрыл глаза, отдавшись этому странному состоянию. И обнаружил, что впервые за долгие месяцы – а может, и годы – тишина в его голове не была оглушительной. Она не давила вакуумом одиночества. Она была… наполненной. Густой и значимой, как тишина в соборе после службы. Тишиной двух людей, которым не нужно ничего доказывать – ни друг другу, ни миру. Они просто сидели и гасли вместе, как две свечи в одном подсвечнике, и в этом синхронном, медленном угасании было странное, почти неприличное, запретное счастье. Они нашли друг в друге убежище. Не от дождя и не от ночи, а от лжи, которая, как смог, витала в этом мире, проникая в каждую щель.

И это было только начало. Не романтическое, не светлое. А начало их совместного, добровольного и осознанного падения.

Глава 2: «Запах и пепел»

Его квартира была не убежищем, а скорее коконом, спрятанным от внешнего мира. Небольшая, с немытыми окнами, заставленная книгами и забытыми чашками. Лёша когда-то, в приступе бессонной агонии, изучал потолок так внимательно, что теперь знал наизусть каждый его изъян: трещину, похожую на карту вымышленной реки, шершавое пятно от протечки, напоминающее профиль не то птицы, не то угрюмого гнома. Этот рельеф стал его личным созвездием, ориентиром в ночах, лишенных сна. Здесь пахло старой пылью, вчерашним кофе и одиночеством.

Между ними не прозвучало заветного вопроса «Переезжай ко мне». Не было торжественного вручения ключа и заноса чемоданов под радостные возгласы. Их совместная жизнь началась с забытой зубной щётки.

Однажды утром Аня, собираясь на работу, поняла, что не может уйти. Не физически – дверь была открыта. Но её тело отказывалось покидать это пространство, этот густой, настоянный на их дыхании воздух. Вместо этого она подошла к раковине, посмотрела на свою щётку, лежавшую в стакане рядом с его, и сказала, глядя в окно на серое небо:

– Кажется, моя щётка тут прижилась.

Лёша, помешивающий кофе на плите, не обернулся. Он лишь кивнул, словно она сообщила о прогнозе погоды.

– Места хватит, – равнодушно бросил он.

На этом всё и решилось.

На следующий день она пришла после работы не с визитом, а «домой». В пластиковом чемодане и рюкзаке где лежали запасные колготки, фен и томик стихов, который она читала по ночам. Она не стала торжественно разгружать их содержимое в шкаф – его шкаф был и так полон. Она просто поставила свои вещи в угол комнаты, где они и простояли около недели, как безмолвный памятник их неофициальному договору.

Они не освобождали друг другу полки. Вещи Ани медленно, как лава, текли по квартире, заполняя пустоты: серьга на тумбочке, заколка в ванной, тюбик крема на подоконнике. Лёша сначала подсознательно расчищал за ней, возвращая вещи обратно в чемодан. Потом перестал. Их хаос стал общим.

Их жизнь вместе была продолжением их первых вечеров, только в более крупном масштабе. Теперь они могли гасить свет и ложиться спать в восемь вечера, потому что оба этого хотели. Могли молча просидеть весь выходной, и это не было неловким – это было их общее состояние. Они не делили обязанности, не строили планы. Их быт сложился сам собой, как узор на воде: он чаще готовил, потому что ей было лень; она выносила мусор, потому что он забывал.

Однажды ночью Лёша проснулся от того, что Аня ворочалась. Она лежала спиной к нему, свернувшись калачиком. Не думая, он придвинулся и обнял её, прижавшись грудью к её лопаткам. Она не обернулась, не сказала ни слова. Только положила свою ладонь поверх его руки. И так, в полной тишине, в непроглядной тьме, они снова заснули.

Утром они не обсуждали это. Не было ни намёков, ни шуток. Это было просто ещё одно событие в их общей реальности – как дождь за окном или закипающий чайник.

Они не стали «парой» в том смысле, в каком это понимал внешний мир. Они стали одним бесчувственным телом, которое наконец-то обрело вторую половину и теперь могло просто быть. Дышать. Пахнуть. Вместе.

Но с приходом Ани запах изменился. Он стал сложнее, гуще, общим.

Их дни текли медленно и липко, как мёд. Они просыпались ближе к полудню, не от голода или жажды, а потому что силы тяготения ослабевали, и нужно было заново учиться чувствовать свои тела. Первый ритуал – курение на кухне. Лёша распахивал створку, впуская влажный городской воздух. Они стояли у подоконника, локтями касаясь друг друга, и молча курили, следя, как пепел падает в раковину, на дне которой лежали коричневые разводы от кофе.

– Пепел на кофейной гуще, – как-то утром сказала Аня, глядя на это. – Гадание на нашу безнадёжную будущность.

– Ничего хорошего, наверное, – хрипло ответил Лёша.

– И не надо, – она сделала последнюю затяжку. – Хорошее – это скучно.

Они не целовались по утрам. Не держались за руки. Их близость была иной – физиологической.

Они делили пространство, как два животных в одной берлоге. Они лежали на выцветшем диване, Аня – свесив руку с подлокотника, вела пальцем по шершавым обоям у пола, будто что-то записывая. За неделю у нее вошло в привычку выводить там обрывки стихов, которые крутились в голове. Короткие, обрубленные строки, невидимые глазу, но ощутимые под подушечками пальцев. Следы её присутствия, врезавшиеся в структуру стен. Они смотрели в потолок и говорили вполголоса. О чём? О странных снах, о дурацких рекламных роликах из детства, о том, какой противный вкус у дешёвых макарон.

Однажды вечером в квартире стало по-настоящему холодно. Осень, долго стучавшая в стекла, наконец просочилась сквозь щели в рамах – незваная, но ожидаемая гостья. Лёша, привыкший к этому холоду, сидел в потертой футболке, лишь иногда потирая ладонью затекшие мышцы предплечья. Аня же, одетая в легкую вязаную кофту, невольно ёжилась, пытаясь сохранить ускользающее тепло. Она сидела, поджав под себя ноги, и потирала ладони – быстрые, нервные движения, которые выдавали ее дискомфорт.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.