В Милуоки в стикбол не играют

Справедливость

Вспыхнул свет, и мое сердце, всего на мгновенье, тоже.

Зак соскочил с верхней откидной, ярусом, полки-кровати. Он поцеловал меня, обхватил своими ручищами и несколько секунд сжимал в медвежьих объятиях. Но радость, что я нашел его живым, уже покинула меня. Я оцепенел в его руках. Выпустив меня, он отодвинулся, ища ответы в морщинах и царапинах на моем лице. Гуппи молча стоял позади меня. Бубнила синтезированная музыка, заставляя Бадди Холли переворачиваться в гробу.

– К черту ваши добрые намерения! Ваша дорога в ад выстлана телами невинных жертв, – обернулся я к Гуппи.

– Он не знает о ней, мистер Клейн.

– О ком я не знаю? – нетерпеливо спросил Зак.

– О девушке, которая расцарапала мне лицо после того, как ее задушили. Может, будешь так любезен заткнуть эту гребаную музыку?

Гуппи пробрался между мной и Заком и выключил приемник с таймером, который стоял на маленькой полочке, втиснутой среди самой внушительной и компактной компьютерной системы, которую мне когда-либо доводилось видеть не у профессионалов.

– О ком я не знаю? – повторил вопрос Зак.

– Пожалуйста, – взмолился Гупта, – позвольте нам объяснить.

– Объяснить! – заорал я. – Ты хочешь объяснить? Давай, идиот, где тут телефон? Кто из вас хорошо говорит по-японски?

– По-японски! – отшатнулся Зак.

– Да, Зак, Кира мертва, благодаря вам, двум придуркам. Звоните и объясняйтесь с ее отцом, потому что мне плевать, что вы собираетесь мне сказать. Если хотите поиграть в Бога, станьте писателями. Иначе всемогущество лучше оставить кукловодам и сумасшедшим.

Зак плакал. Гуппи попытался оправдаться:

– Мы пытались спасти…

– … Валенсию Джонс. Я знаю, – сказал я. – В обмен на ее жизнь вы забрали Кирину. Очень хочу надеяться, что Джонс того стоит.

– Она невиновна! – крикнул Зак. – Она невиновна!

– Может, и так, но пока что ее будут судить, а следом и меня. Как ты мог так поступить со всеми нами? Ты пропустил дедушкины похороны. Твои родные места себе не находят. Бога ради, Зак, они думают, что тебя нет в живых! Ядумал, что тебя нет в живых!

– Я не знал, как еще привлечь хоть чье-то внимание, – робко проговорил Зак. – Валенсия должна была надолго сесть в тюрьму, а никто не хотел ничего слушать.

– О, ты привлек к себе внимание, по полной программе. Твой отец нанял детектива в Касл-он-Хадсон, чтобы тот расследовал дело Валенсии. Его похороны, как я полагаю, состоялись вчера. Затем этот парень, Стивен Маркем, который работал в Сайклон-Ридже. Скорей всего, именно он подложил «Изотоп» в машину Валенсии. На днях он очень кстати сломал себе шею, катаясь на лыжах. Пока мы тут разговариваем, догорает Сайклон-Ридж. Твои комнаты в колледже и дома перевернуты вверх дном. Самой лучшей дружбе, какая была у меня в жизни, по-видимому, пришел конец. Меня разыскивают за убийство. И давай не забудем бросить на верх этой кучи тело Киры, как украшают палочку пломбира с орехами вишенкой. Да, Зак, я бы сказал, что теперь тебя слушают.

– Это несправедливо, дядя Дилан.

– Да, – поддержал Гупта, – несправедливо.

– Добро пожаловать на землю, парни. Какое хоть к чему-нибудь тут имеет отношение справедливость?

– Когда я был маленьким, – сказал Зак, – я думал, что для тебя справедливость значит всё. Именно поэтому я с детства уважал тебя, потому что ты не был похож на моего отца. Деньги для тебя не важны. Для тебя важно то, что правильно.

– Легко не волноваться о деньгах, когда их у тебя нет. Справедливость и то, что правильно, не учитываются даже при игре в «подковки».

– Я не верю, что слышу это от тебя, дядя Дилан. Дядя Джош все время рассказывал мне про тебя разные истории.

– Какие истории?

– Про то, как там, где вы жили раньше, все ребята уважали тебя за то, что ты всегда поступал правильно. Даже мой папа восхищается тобой за то, что ты не отвернулся от семьи Ларри Фелда.

– Твой отец ненавидит Ларри Фелда и считал его родителей сумасшедшими. А что касается моего брата Джоша, то именно он прозвал меня паршивой овцой нашей семьи.

– Что ж, думаю, я больше не претендент на трон, а, дядя Дилан? Теперь уже я стал настоящей паршивой овцой нашей семьи

Удар достиг цели, причинив невероятную боль. Я знал, что Зак и Гуппи не хотели никому причинить вреда, а уж тем более не хотели, чтобы кто-то погиб. Разве сам я не совершил немыслимое количество импульсивных поступков, используя в оправдание любовь и отчаяние? Но погибли люди, и невозможно было не обращать внимания на кровавый след, который тянулся к убежищу моего племянника.

– Ладно, – сказал я. – Если мы собираемся спасти задницу Валенсии Джонс от тюрьмы, а мою от смертного приговора, начнем соображать, как это сделать. Упреки оставим до ближайшего обеда в кругу нашего семейства. Согласны?

Они обрадовались этому. Я велел Гуппи надеть пальто и отправляться на встречу с бывшим копом в мужском туалете в кофейне «Манхэттен-Корт».

– А если мистер Макклу отнесется ко мне с подозрением?

– Он уже… – Я умолк. – Кстати, как мне тебя называть?

– Радж, Раджив, Гуппи… Не важно, как вы меня назовете, мистер Клейн. Я пойму, что вы обращаетесь ко мне.

– Господи, откуда я знал, что получу такой ответ? Как я говорю, Макклу уже полон подозрений, а когда он услышит об убийстве Киры, то очень настороженно отнесется к чужому человеку, пытающемуся войти с ним в контакт. Просто скажи ему, что я ненавижу коньяк, даже коньяк Иззи Три Ноги Вайнштейна. Он поймет.

Возмещение затрат

Казалось, мы просидели несколько часов молча, избегая встречаться взглядом. Я снял с рукавов пушинки, которых там не было, посмотрел на часы, которых не носил, поискал грязь под чистыми ногтями. Впервые в жизни мы испытывали неловкость, общаясь как дядя и племянник. Мы с Заком всегда составляли команду – двое мужчин, скроенных по одной мерке. Мы никогда даже не пытались это отрицать. Бедняга действительно был похож на меня и внешне и голосом, хотя Заку не хватало бруклинского говора. Еще у него не было острых углов его дяди и горьких уроков улицы. До сего дня я считал, что это к его же выгоде. Он был не таким подозрительным, мог иногда разглядеть солнце за облаками.

Я вспомнил, как, еще живя в Бруклине, выполнял для Ларри Фелда свое первое задание от страховой компании. Я позволил Заку – он тогда был еще совсем малышом, лет трех-четырех, – провести со мной целый день. Но в ту субботу работа была безопасной и легкой. Для Ларри Фелда всего-то нужно было заснять «Полароидом» потрескавшиеся тротуары и опасные перекрестки. Мы находились на Кингс-хайвей, когда Зак проголодался и сказал, что ему нужно пи-пи. Когда, поев, мы возвращались в машину, Зак потянул меня за руку и спросил:

– Зачем ты это делаешь, дядя Дилан?

– Что делаю, Зак?

– Почему у каждой витрины ты замедляешь шаг и разглядываешь свое лицо в стекле?

Он был абсолютно прав. Я действительно останавливался и пристально себя разглядывал, но никогда особо не задумывался почему.

– Не знаю, – насколько помню, ответил я. – Наверное, я приостанавливаюсь, чтобы дать другим людям пройти. Думаю, мне не нравится, когда кто-то подходит ко мне сзади слишком близко.

Он посмотрел на свою руку, зажатую в моей, и поднял на меня глаза:

– Ничего, что я так близко от тебя, дядя Дилан?

– Ты? Ну конечно, ничего, малыш. Ничего.

Конечно, милый детский лепет, но я не поэтому помнил этот разговор все прошедшие годы. В тот день я понял, что Зак способен заставить меня взглянуть на себя под таким углом и в такой момент, как я ни за что не додумался бы сделать. Словно он был частью меня, которая могла отделиться и показать мне в зеркале темные уголки, которых я избегал. И вот теперь он снова это делал – держал темное зеркало.

– Ты ждал, что я приду, да? – обратился я к Заку.

– Надеялся, дядя Дилан, а не ждал.

– Но в холодильнике у тебя мое любимое пиво.

– Оно и мое любимое. – Поколебавшись, он спросил: – Ты все еще злишься на меня?

– Я все еще зол на всех, от твоего отца до моего агента, от твоего деда до Макклу. Я родился злым, ты же знаешь. А ты – нет, Зак. Это одно из лучших различий между нами.

– Я, бывает, злюсь, здорово злюсь.

– Большая разница между «злиться» и «быть злым», – заметил я, – чертовски большая разница.

– Наверно, да.

– Сходи принеси нам по паре нашего любимого пива. Когда ты вернешься, нам надо будет кое-что друг другу объяснить.

Он рассказал первым. Про Киру и их краткий роман и о том, как они согласились, что лучше остаться друзьями. Воспоминание Зака о его первой встрече с Валенсией Джонс не отличалось от ее версии. Зак себя знал. Знал, что умеет поглощать печаль, а печали у Валенсии Джонс было предостаточно. И хотя колледж в Риверсборо считался бастионом не только гуманитарных наук, но и либерального мышления, Валенсия Джонс почти сразу же стала изгоем. Она была черной, внешне неэффектной, и как только сведения о ее отце разнеслись по кампусу, она превратилась в персону нон грата.

Этого моему племяннику оказалось достаточно. Зак не настолько влюбился в Валенсию Джонс, чтобы полностью проникнуться ее жизнью. Нет, они, конечно, достаточно нравились друг другу, вместе прошли через неловкости сексуальной неопытности и иногда ходили в кино. Зак был ее защитником, ее наперсником. Мне же при знакомстве с ней показалось, что в защитнике она нуждалась меньше, чем в наперснике. Их отношения начали охлаждаться, и, как это обычно бывает, они друг другу наскучили. В сэра рыцаря и деву, нуждающихся в помощи, играть можно только до тех пор, пока это не становится несколько утомительным. Идея жить вместе принадлежала Заку. Отойти и отпустить – это дается Клейнам, всем Клейнам, нелегко. Сначала Валенсия Джонс сопротивлялась, но потом подчинилась из чувства признательности. Даже Зак видел теперь, как подготовил почву для большого спада.

Перед самыми весенними каникулами Валенсия Джонс уговорила его отпустить ее. И Зак, хоть и поупрямившись, как подобает истинному Клейну, согласился на разрыв.

– Виноват был я, дядя Дилан.

– По опыту знаю, что решение об установлении или разрыве отношений принимают двое.

– Да я не об этом! – рявкнул он – Это из-за меня ее арестовали. Ее поездку в Сайклон-Ридж устроил я.

Я даже поперхнулся:

– Не понимаю.

– Я чувствовал себя погано из-за того, что у нас не вышло жить вместе. Вал действительно нужно было отдохнуть от меня: Я это понимал. Она, как и все студенты, собиралась в Дейтону, но я в конце концов уговорил ее покататься на лыжах. Она всегда говорила, что хочет научиться кататься на лыжах, и я обещал, что как-нибудь мы с ней съездим. Но до этого дело так и не дошло. Поэтому я позвонил и забронировал номер. Для студентов колледжа действует специальная скидка. Ты можешь проверить, я даже расплатился кредиткой отца.

– Занятно, что твой отец умудрился забыть рассказать мне об этом. Занятно, сколь о многом он забыл мне рассказать.

– Это его способ держать людей в подчинении, – сказал Зак.

– Ты еще будешь мне рассказывать. Он был моим старшим братом задолго до того, как стал твоим отцом. Значит, ты чувствуешься себя погано, потому что устроил Валенсии Джонс выходные на лыжном курорте? Неправильный ход мыслей, Зак. Откуда ты мог знать, что случится? Задержание с наркотиками скидкой не предусмотрено, не так ли?

– Слабое и очень непоследовательное утешение. Я или виноват, или нет, что не способен предвидеть последствия, но вовсе не то и другое вместе.

– Последовательность – пугало слабых умов, Зак. Но ты все валишь в одну кучу, – упрекнул я. – Когда ты бронировал на лыжном курорте номер для Валенсии, это был невинный жест. Невозможно было предположить, что это выльется во что-то более страшное, чем перелом ноги. А вот в том, что ты скрылся, ничего невинного нет. Ты собрался добиться определенных событий, ты на это надеялся. А это уже манипуляция. И в этом разница между солнцем и водородной бомбой. Некоторые из цепных реакций естественны и неподвластны нашему контролю, другие – вызываются намеренно и являются рукотворными.

Потрясенный Зак подавленно молчал. Поначалу почти незаметно его нижняя губа задрожала. Крупные слезы покатились по щекам. Он не старался вытереть их. Думаю, он хотел, чтобы они в буквальном смысле запятнали его лицо, поставили на нем клеймо дурака. Но продолжал молчать.

– Мне сейчас нужно побыть одному, дядя Дилан, – наконец проговорил он и выбрался из убежища.

Символичность его ухода не прошла для меня незамеченной. Иногда за уроки жизни платим мы. Иногда приходится расплачиваться другим людям. Когда они платят своими жизнями, возмещение затрат становится весьма проблематичным.

Дым

Я обрадовался встрече с Джоном Фрэнсисом Макклу. В тот момент я простил бы ему больше, чем убийство. Ибо Джон всегда олицетворял для меня волшебство. Хотя я не умел плавать, мне казалось, что я никогда не утону, если он будет рядом. Думаю, для сорокалетнего мужчины такое отношение было глупым. Я сознаю его иррациональность, но когда Джонни просунул голову в отверстие люка, меня охватило чувство, что я спасен. Увы, моя эйфория от встречи с ним продлилась недолго, потому что первыми его словами стали:

– Ты в дерьме, Клейн.

Но даже это не смогло полностью разрушить моего настроения. Макклу был кем-то вроде ангела-хранителя неудачников, приемный старший брат, способный выполнить обещания, которые не смогли выполнить родные братья. По каким-то необъяснимым причинам я привык считать Джонни братом не на глиняных ногах. И не в первый раз ошибся.

– Вот уж спасибо, пивохлеб, ирландский раздолбай! – крикнул я, поднимаясь, чтобы обняться с ним. – Я в таком дерьме, что даже счастлив видеть твою уродливую рожу.

Но когда наше объятие закончилось, я увидел, что на его лице ничего не отразилось. Даже холодности, просто ничего.

– Ты счастлив, даже считая меня убийцей?

– Остальной мир считает таковым меня. Думаю, я внезапно стал религиозным человеком. Дома об этом уже знают?

– Когда я уезжал, еще не знали, но, думаю, фотография с твоего удостоверения страхового следователя уже, наверное, транслируется по всей Северной Америке. Позволю себе усомниться и предположу, что это не ты прикончил шлюху. Кто это сделал?

– Она не была шлюхой, Макклу. Она была моей невестой.

– Может, нам лучше привести доказательства?

– Может, так и лучше, – согласился я.

Джонни сел на нижнюю койку и внимательно выслушал все, что я ему рассказал. Свои чувства он выказал только раз, сморщившись, когда я описывал свисавшее с кровати тело Киры – неподвижное, обнаженное, избитое. Не само описание тела причинило ему боль. Я это знал. Как бывалый полицейский, он повидал человеческие останки самого жуткого вида. Он говаривал, что видел такие тела, от которых вывернуло бы самого Джека Потрошителя. Боль ему причинила несостоявшаяся возможность любви. Много лет назад он упустил настоящую любовь и поэтому не умел смириться с потерей любви. Иногда мне казалось, что это Макклу, а не я, обладает душой писателя. Как ирландец, он был с ней рожден.

– Кто это сделал, Клейн? – спросил он, отворачиваясь. – Кто ее убил?

– Или портье, или лыжник, или они вместе. Я, к счастью, был в это время без сознания. Что мне делать, Джон?

И прежде чем он успел ответить, в люк, неся пиво, пролез Гуппи. Макклу сказал, что он предпочитает виски, но этого напитка у Гуппи не было. Он в алкоголь не верил. Он затуманивает разум, ослабляет концентрацию. Пиво покупалось только ради Зака. К религиозности это отношения не имело.

Наконец, когда Гуппи до смерти утомил нас своими объяснениями, Макклу попросил его заткнуться и осведомился, не случалось ли когда-нибудь Гупте давать прямой ответ?

– Нет, – только и сказал тот.

Прикончив пиво, я покусал губу и попросил Гуппи поточнее объяснить, что они с Заком задумали. Все это, конечно, прекрасно, сказал я, что Зак исчез, но какое это могло иметь значение для сети распространителей наркотиков? Почему исчезновение из поля зрения студента колледжа привело к трем смертям и уничтожению лыжного курорта? Возможно, из страха столкнуться с еще одним пространным объяснением, ответил Макклу.

– Зак что-то знает, и наркодилеры знают, что он знает. Более того, у Зака есть доказательства этого. Именно это они и искали, когда обыскивали комнаты Зака и дом Калипарри.

Гуппи просветлел лицом.

– Абсолютно правильно, но в центре ваших выводов есть точка опоры. В центре же нашего плана – туман и пустота.

Хотели прямого ответа – извольте. Мы с Макклу в глазах друг друга прочли страх, но ни один из нас не решался задать вопрос.

– Не мог бы ты изложить это все-таки по-английски, – взмолился я.

Гупта обратился к Макклу:

– Мистер Макклу.

– Джон, – перебил он. – Так короче.

– Очень хорошо, Джон. Джон сказал, что Зак что-то знает и что наркодилеры знают, что он знает. Более того, он сказал, что Зак наверняка обладает уликами. Но правда в том, что мы с Заком ничего не знаем про операции с наркотиками. У нас только догадки, и мы не сможем подтвердить ни одну из этих догадок, хотя это все равно что доказать, что стул – это стул.

– Что? – взволновался Макклу. – Клейн, ты в еще большем дерьме, чем я думал.

– Ощущение, – сказал я Джону, – это всё. Ощущение есть реальность.

– Чего вы накурились? Вы похожи на участников заумного философского конгресса.

– Зак не знает ничего, – пояснил Гуппи, смеясь над замечанием Джона в адрес заумного философского конгресса. – А я знаю еще меньше. Но с помощью компьютера и тщательного плана мы с Заком смогли…

– … создать некоторое впечатление, – подхватил Макклу. – Ты хочешь сказать, что на самом деле вы ничего не знаете.

– Ничего. Нам только известно – то, что мы сделали, сработало. Об этом говорят пожар в Сайклон-Ридже, обыски, убийства и попытка подставить мистера Клейна. Мы разворошили осиное гнездо, но почувствовали только укусы. С самими осами мы так и не познакомились.

– И как вам это удалось? – поинтересовался я.

Гуппи сел за компьютер и быстренько его запустил. Гибкие коричневые пальцы легко скользили по клавиатуре, ненадолго останавливаясь, чтобы Гуппи успел взглянуть на монитор. Явно удовлетворенный, он повернулся к нам:

– Вы знакомы с Интернетом, господа?

Мы оба кивнули утвердительно, но тут же добавили, что только в общих чертах. У Макклу не было даже пишущей машинки. Да боже мой, у него до сих пор стоял телефон с дисковым номером. А я писал свои книжки на строптивом текстовом процессоре «Смит-Корона». Ни один из нас не обладал способностью к восприятию высокоточной техники, присущей представителю поколения Икс.

Гуппи правильно догадался, что мы ни черта в Интернете не смыслим. Поэтому он устроил нам краткое знакомство с веб-сайтами, чатами и иже с ними. Мне все это показалось весьма далеким и де-гуманизированным. У Макклу это вызвало меньшее отвращение, но и он не смог уловить сути.