- -
- 100%
- +
– Здесь не строят снежных домов, – сказала она, скрестив на груди руки. – Они могут обрушиться, это опасно для жизни. И с какой стати ты разгребаешь снег в кожаных перчатках и пальто от Hugo Boss? Неужели нет более подходящей, практичной одежды, как у нормальных людей?
Конечно, Мария была права. И насчет пальто, и насчет иглу. Но у Винсента действительно не было ни пуховика, ни объемной вязаной шапки с помпоном, какие, похоже, носят все в округе. Да и что касается домов… есть все-таки способы сделать все так, чтобы он не рухнул. Например, выстроить в форме шестиугольника, по Бакминстеру Фуллеру[3]. Или с применением дугообразных каркасов, распределяющих вес между блоками… Если бы только снега побольше…
Винсент встретил взгляд Марии и прокашлялся.
– Мама права, – ответил он Астону. – И чтобы построить иглу, нужен лед.
– Здорово! – закричал Астон. – Лед можно взять из морозильной камеры.
– Если только эта морозильная камера вмещает две-сти семьдесят восемь литров, – сказал Винсент. – Распределенных по семи уровням. Внешние размеры иглу…
Винсент услышал, как жена громко откашлялась позади него.
– Морозильная камера слишком мала, – сказала она. – Где твой рюкзак, кстати?
Она вздохнула и пошла за рюкзаком. Астон сел и принялся лепить снежок. Винсент знал, для кого он предназначался, и быстро развернулся к дому.
– Пойду за ключами от машины.
Снежок ударил в спину, едва Винсент успел переступить порог. Астон взвыл от восторга.
Мария в прихожей собирала для сына сменную одежду.
– Кстати, – сказал Винсент, – я пытался связаться с твоей сестрой. Нужно договориться, где будут дети на Рождество… Но ее телефон как будто отключен. И так продолжается вот уже несколько дней. Может, она куда-нибудь уехала, ничего об этом не знаешь?
Мария с силой затолкала в рюкзак пару штанов.
– Я не разговаривала с Ульрикой целую вечность, – резко ответила она. – Может, тебе лучше самому присматривать за бывшей женой?
– Именно это я и пытаюсь делать. Но… это просто не похоже на нее.
Он прошел на кухню за ключами от машины. По дороге взял телефон и еще раз позвонил Ульрике.
Никакого ответа, как и раньше.
Винсент отправил ей сообщение и попросил связаться с ним при первой же возможности. В конце концов, до Рождества оставалось всего несколько дней.
Он увидел сообщение Мины. Поздравление с Рождеством. Очевидно, Мина хотела большей определенности в отношениях, зависших в равновесном состоянии, которое в любой момент угрожало сдвинуться в ту или иную сторону. Можно ответить в том же тоне, коротко и вежливо, что означало бы намерение навсегда ограничиться деловым сотрудничеством и держать дистанцию. Более распространенный и личный ответ мог быть воспринят как намек, что Винсент хочет большего. И открывал бы ящик Пандоры, полный вопросов о том, чего именно.
Счастливого Рождества!
Проклятье.
Винсент выключил экран и сунул телефон в карман. Он ответит позже, после того как все хорошенько обдумает.
– Папа, ты идешь? – послышался голос Астона. – Я опоздаю!
– Сейчас! – отозвался Винсент.
Промелькнула мысль, не позвонить ли Ульрике на работу. Может, заболела. Коллеги должны знать. Но как отреагирует Мария на то, что он уделяет ее сестре так много внимания? Ульрика свяжется с ним, как только сможет.
Винсент взял ключи с кухонной скамьи. Прежде чем выйти, завернул к своему кабинету проверить, заперта ли дверь. Последние несколько месяцев он не оставлял кабинет открытым ради своей семьи. Никто из них не должен видеть, что у него там. И не только потому, что это могло вызвать вопросы, на которые у Винсента не было ответов. Это могло их напугать. Почти так же, как пугало его.
– И они уверены, что это человеческие кости?
Мина старалась дышать глубоко и ровно. Мало в каком месте Земли она желала бы оказаться меньше, чем там, где находилась сейчас. В темных, облепленных грязью туннелях сети стокгольмского метрополитена.
Помимо прочего, было холодно. Обычно Мине нравился холод, но не такой. Дыхание превращалось в белый пар, и она обхватила себя руками, пытаясь согреться.
– Да, криминалисты не сомневаются в этом. – Адам подавил зевок. – Среди них остеолог, специалист по костям. И она знает свое дело. Иначе нам не пришлось бы тащиться сюда в восемь часов утра. Обычно я еще сплю в это время суток.
По голосу Адама Мина поняла, что она не одинока в своей клаустрофобии. Слабое утешение, но все-таки.
– И мы точно знаем, что на этом участке поезда останавливались, – проговорила она, осторожно переставляя ноги в свете фонарика.
Что-то молнией пронеслось мимо. Разглядеть Мина не успела, но, когда поняла, что это, не смогла сдержать крика. После чего стиснула челюсти и пошла дальше, хотя сердце было готово выпрыгнуть из тела. В отдалении показался свет и движущиеся силуэты людей. Это несколько успокоило и помогло Мине сосредоточиться на предстоящей работе.
– Мина, Адам, доброе утро, – коротко кивнул руководитель группы криминалистов. – Если такое утро можно назвать добрым.
Он кивнул на остатки кучи гравия с аккуратно сложенными на них костями человеческого скелета.
– То, что кости человеческие, сомнений не вызывает. Навскидку это один человек, но здесь последнее слово за антропологом, после того как он разложит все в нужном порядке на своем столе.
Мина смотрела на груду костей, потирая руки от холода. Это выглядело почти как алтарь – симметричная пирамида, увенчанная черепом. Ощущалось как нечто ритуальное, но Мина старалась не слишком увлекаться этим чувством.
Опасно строить версии на столь раннем этапе расследования. Честно говоря, Мина была удивлена, что это дело вообще легло к ним на стол. До сих пор старые кости не входили в сферу интересов группы. Оставалось предположить, что представляли интерес обстоятельства их обнаружения.
– Есть что-то, что могло бы указывать на личность? – спросила Мина, делая небольшой шаг в сторону, чтобы дать место Адаму.
Они старались не подходить слишком близко. Место преступления должно остаться в неприкосновенности.
С другой стороны, трудно было устоять перед желанием все как следует осмотреть.
Установленные прожекторы освещали большую часть огороженной площади. Мина почувствовала приближение новой волны панического страха. Такая грязь повсюду, и в тени как будто что-то движется. Мина предположила, что это крыса, и содрогнулась.
Ей не впервой спускаться под землю. Будучи совсем молодым полицейским, Мине приходилось осматривать туннели в поисках подозреваемых. Она знала, что здесь живут люди. В полной изоляции от большого мира. Мина не представляла себе, как такое возможно.
С ней заговорил криминалист, и пришлось переключить внимание на него, забыв на время о том, что двигалось в темноте, куда не доставали лучи прожекторов.
– Мы не нашли никаких документов, удостоверяющих личность. И ни малейшего намека на одежду. На костях может быть ДНК преступника. Мы соберем все, что можно, с этого участка. Но не думаю, что найдем что-нибудь, кроме того, что привнес художник, позвонивший нам по поводу костей. Зубы, во всяком случае, на месте. Это может облегчить идентификацию. На одной бедренной кости следы сросшегося множественного перелома.
– Перелом бедренной кости… – задумчиво повторила Мина. – Как долго, по-вашему, он здесь пробыл?
– Трудно сказать. Это дело Мильды, но, судя по всему, несколько месяцев. Не похож на свежий. Но я вторгаюсь на чужую территорию. Это дело Мильды, как я уже сказал.
Мина оглянулась на Адама. Уловил он ту же связь, что и она? Адам хмурил брови, не отрывая глаз от скелета. Потом его взгляд прояснился, и он повернулся к Мине:
– Ты думаешь, это…
– Да, думаю, – кивнула Мина. – И немедленно звоню Юлии.
Еще некоторое время они молча разглядывали груду костей. Если это останки того человека, о котором они думали, это вызовет бурю в СМИ. И поднимает много новых вопросов.
Рубен проснулся в холодном поту. Ему снился Педер, что в последнее время случалось часто. Кожа Педера была серой, большая часть затылка отсутствовала. Но ужаснее всего был взгляд – пронизывающий насквозь. Он и разбудил Рубена.
Ясно как день. Педеру ничего не потребовалось говорить.
В любой момент все может закончиться – вот о чем был сон. Возможны два варианта. Первый – неожиданный, внезапный конец, когда Рубен меньше всего к этому готов. Или же он будет сходить на нет постепенно, и это значит старение. С каждым днем он все ближе к смерти. Рубен глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу. Старость – это проклятье. Первый вариант лучше.
Кто-то рядом в темноте пошевелился, постельное белье зашуршало. Вот черт, она все-таки осталась. В этом проблема с ними, молодыми. Те, кому за тридцать, по крайней мере успели понять, что для обоих лучше наутро проснуться каждому у себя дома, в своей постели. И никогда больше не видеться. А у молодежи в голове обнимашки по пробуждении, завтрак вдвоем и прочий романтический бред.
По правде говоря, он вообще не хотел показываться ей при дневном свете.
Рубен посмотрел на часы на телефоне и еще раз выругался про себя. Каким-то непостижимым образом он умудрился вчера выключить будильник. В результате опоздал в отделение полиции.
А ведь Юлия пыталась связаться с ним вчера вечером. Как будто поступил звонок, что-то нашли в метро. Пока Рубен возле «Рича»[4] клеил девушек, что-то произошло. Ничего, обошлись без него на первых порах.
Внезапно левую икру свело судорогой, и Рубен закусил губу, чтобы не закричать. Потянул ногу, помассировал, стараясь не разбудить спящую рядом женщину. Хлопнул по мышце – как каменная.
Это началось не так давно. Если накануне вечером Рубен выпивал недостаточно воды, утром из-за обезвоживания начинались судороги. Если же воды было слишком много, приходилось вставать в туалет по два-три раза за ночь.
Старость не радость.
Судя по всему, когда Астрид достигнет подросткового возраста, отца у нее не будет.
Рубен вздохнул. Жалкий старикашка. Как же он не хотел этого! Потому и снова взялся за свое в том, что касалось противоположного пола. Когда психолог Аманда узнала об этом, сделала такое лицо, будто хотела влепить ему пощечину. Как ей было объяснить? Аманда молода…
Рубен потянулся к прикроватному столику за двумя лежавшими там капсулами. Биологически активная добавка, помогает повысить потенцию и способствует выработке тестостерона. Рубен нашел ее в Интернете и сразу купил годовой курс, хотя с самого начала почти не сомневался, что это деньги на ветер. Он сам не понимал, зачем это сделал. Видимо, чтобы не лишать себя последней надежды.
Шестьсот крон в месяц. Он проглотил капсулы, поднял одеяло и посмотрел на женщину. Она лежала на боку, обнаженное бедро в каких-нибудь десяти сантиметрах от него. Рубен встретил ее возле старого питейного заведения на Стуреплан, куда с некоторых пор снова стал захаживать. Подцепить женщину в зале не получилось, зато повезло снаружи. Он всего лишь спросил, нравится ли ей его форма – мятая и давно требующая чистки. Тем не менее сработало.
Рубен положил ладонь на гладкое бедро, ощутил живое тепло. Он почти не сомневался, что ее зовут Эмми… Или все-таки Эмили? Определенно что-то на «Э».
Он продолжать ласкать ее, и женщина придвинулось ближе. Юлия подождет, Аманда пусть говорит что хочет. Жизнь коротка, смерть внезапна. На что недвусмысленно намекнул Педер сегодня ночью.
Винсент уединился у себя в кабинете. Он забыл, когда прикасался к книгам, и полка за его спиной давно выполняла скорее роль выставочного стеллажа. А именно с тех пор, как два года назад участие мастера-менталиста в раскрытии тройного убийства стало достоянием широкой общественности и восторженные поклонники буквально завалили его головоломками, загадками и ребусами, требующими решения. Как будто щелкать подобные орешки было для него чем-то само собой разумеющимся или самым захватывающим развлечением, какие только он знал.
Притом что широкая общественность даже не догадывалась, чего стоило Винсенту участие в расследовании и насколько он тогда был близок к смерти, в подобной установке была доля правды. Винсент действительно любил разгадывать загадки, когда имел на это время.
Большинство были совсем простые. Самый распространенный вариант – что-то вроде объяснения в любви или выражения признательности на листке бумаги, разорванном на множество частей. Но попадались и более амбициозные корреспонденты. Один из них, так и не открывший своего имени, присылал самые замысловатые задачи, с какими только приходилось сталкиваться Винсенту. Вряд ли он придумывал их сам. Скорее, собирал по всему миру. Но анонимный затейник знал свое дело. Его отправления сопровождались рукописными посланиями, иногда закодированными или шифрованными, по которым Винсент его и узнавал.
Но сейчас внимание менталиста было приковано к другой головоломке, занимавшей участок стены над его столом. Нечто подобное он видел в квартире Мины, когда они работали вместе, – коллаж из улик, подсказок и путеводных нитей. Ментальная карта следственного материала, позволяющая охватить его одним взглядом, что иногда действительно облегчало поиск скрытых закономерностей и могло натолкнуть на новую идею.
Но коллаж Винсента состоял не из фотографий и заметок, а из вполне материальных объектов, распределенных по временной шкале и снабженных закрепленными скотчем листочками с комментариями.
Именно поэтому Винсент и не хотел впускать в кабинет никого из членов семьи. В лучшем случае они бы решили, что он сошел с ума. В худшем – поняли бы, что означает временная шкала на самом деле.
Самому же Винсенту было ясно одно: кто-то желает ему зла.
Враг? Таинственный мститель? Он не хотел думать об этом человеке в таком ключе. Все было гораздо хуже. Потому что каждый раз, когда он получал очередное письмо, в нем оживала Тень. Как будто она вообще больше не жила внутри, а проявлялась в реальном мире и преследовала его.
Тень, вот что это было. Тень передает очертания того, кто ее отбрасывает, иногда несколько искаженными. И тот, кто присылал Винсенту это, был хорошо осведомлен о его страхах. Как будто сам был кошмарной версией Винсента.
Винсент кивнул. Да, «тень», пожалуй, подходящее слово.
В крайнем левом углу временной шкалы была старая заламинированная статья из «Халландс нюхетер» с детской фотографией Винсента и маячившим на заднем плане иллюзионистским ящиком, в котором умерла его мать.
Волшебство закончилось трагедией.
Невозможно сосчитать, сколько раз Винсент перечитал этот заголовок.
Два с половиной года тому назад кто-то отправил эту газетную вырезку по почте Рубену. В результате Винсент стал главным подозреваемым в расследовании убийств Тувы, Агнес и Боббана. За убийствами, как выяснилось впоследствии, стояла его сестра. Долгое время Винсент считал, что она и отправила статью Рубену. Он ошибался. Так или иначе, статья подняла со дна далекого прошлого его главную тайну. Ту самую, о которой Винсент даже не осмеливался вспоминать. Полиции стоило немалых усилий, чтобы это не просочилось в СМИ.
Под статьей приклеены скрепленные скотчем картонные фигурки в форме деталей из тетриса. Кто-то регулярно посылал такие Винсенту после смерти сестры. Винсент сумел склеить кусочки картона так, что пустоты между ними образовывали понятное ему слово – «Виновен». Поначалу Винсент решил, что головоломки присылала Нова, чтобы отвлечь его от событий в «Эпикуре».
Нова, сделавшая боль основой своей жизненной философии и сама страдавшая от нее. Эта история чуть не стоила жизни Натали, дочери Мины. Но, встретившись с Новой накануне ее смерти, Винсент понял, что кусочки тетриса посылал тот же, кто отправил статью Рубену.
Его Тень.
Рядом со склеенными кусочками головоломки была закреплена рождественская открытка, прилагавшаяся к последней партии тетриса и тоже содержавшая тревожное послание, которое Винсент так и не смог разгадать за четыре месяца, прошедшие со дня ее получения.
Ты точно ничему не научишься. Я больше не могу ждать. Тебе некого винить, кроме себя самого. Ты мог выбрать другой путь, но предпочел этот. Вот мы и подошли к твоей омеге, началу твоего конца.
P. S. Если тебе интересно, почему ты читаешь это именно сейчас, вспомни, что омега – двадцать четвертая буква греческого алфавита. Если двадцать четыре разделить на два – ты и я, – получится двенадцать. 24.12, то есть сочельник.
Так что заранее поздравляю тебя с Рождеством.
Получив послание об омеге, его предполагаемом конце, Винсент первым делом принялся за поиски альфы. И нашел ее сразу, все в той же газетной статье, на фотографии. Тень обвела карандашом контуры ящика, так что линии образовали букву А. Что можно было считать аналогом греческой альфы.
То есть то, что должно было скоро закончиться, началось там, в Квибилле.
В то время, когда погибла его мать, а сам он из Винсента Бомана стал Винсентом Вальдером.
Но головоломками Тень не ограничилась. Винсент стал получать подарки – рождественские, хотя до Рождества было далеко. Первый пришел прошлым летом, сразу по окончании расследования по делу «Эпикуры». В посылке была виниловая пластинка неизвестной ему рэп-группы Renegades c песней под названием «Альфа и Омега».
Обложку пластинки Винсент закрепил на стене справа от газетной статьи, клеем по четырем углам. Ниже был листок с информацией о пластинке. Запись сделана в 1987 году на Collaid Records, пластинка вышла с красной этикеткой на обложке. В тексте песни Винсент не обнаружил ничего интересного.
Но в следующем месяце, в сентябре¸ он получил новую посылку с дисками. На этот раз альбом Led Zeppelin под названием Alpha&Omega.
Редкая вещь. Концертный бутлег из четырех пластинок, достать практически невозможно. Винсент вынул диски и приклеил коробку на стену.
Кроме названия, с августовской пластинкой этот альбом роднил год выпуска – тоже 1987.
Винсент прекрасно понимал, что значат эти цифры. Его сестра Яне напомнила ему об этой дате в одной из своих шарад, которая в конце концов вывела Винсента на страницу 873 книги о животных Мексики. Восьмое июля, три часа пополудни. Винсенту было семь лет, и он развлекал карточными фокусами сестру и маму на разложенном в саду одеяле.
87 – восьмое июля.
День рождения мамы.
Опять.
Справа от коробки от дисков висел октябрьский подарок. Игрушечная машинка, точнее, модель автомобиля немецкой военной полиции марки «Опель Омега». На этот раз обошлось без альфы. Но эта модель лего начала продаваться в 1987 году. И конечно, была выполнена в масштабе 1:87, в сравнении с размерами настоящей машины.
Мать.
Ящик для фокусов.
Иллюзионистский трюк.
Виновен.
К ноябрю неизвестный даритель, похоже, полностью оставил контекст «альфа – омега» и прислал Винсенту детскую модель инвентаря для известного иллюзионистского трюка.
«Великий Гудини», набор для начинающего иллюзиониста.
На этот раз гуглить не пришлось, сам подарок предоставлял достаточно информации.
Гарри Гудини прославился тем, что умел выбираться из наполненного водой резервуара, вроде того, в котором чуть не погибли Мина и Винсент на норковой ферме Яне и Кеннета. Здесь, конечно, не обошлось без намека на ящик, который так и не смогла открыть мать Винсента.
Еще не успев перевернуть коробку, Винсент знал год выпуска детского набора – 1987. Он не ошибся.
Больше посылок Винсент не получал и не особенно их ждал, потому что дата, указанная в письме полгода назад, приближалась.
Омега… двадцать четвертая буква греческого алфавита… Если двадцать четыре разделить на два – ты и я, – будет 12. 24.12 – сочельник.
Заранее поздравляю тебя с Рождеством.
Сегодня восемнадцатое. До сочельника шесть дней. На что бы ни намекал этот человек, осталось чуть меньше недели. До его омеги. И Винсент все еще не понимал, что это значит.
Но посмотрел на закрепленные на стене подарки.
Collaid Records. Специалист по сектам, которая как-то консультировала их с Миной, говорила, что сектанты из Джонстауна совершили коллективное самоубийство, выпив отравленный виноградный сок марки Koll-Aid.
Как это похоже на то, что сделали подопечные Новы в «Остра Реал».
Плюс пластинки и пиратские записи, которые невозможно достать. Рэп – не его стиль, но кто-то знал, что Винсент коллекционирует винил.
Полицейская машина. Здесь может быть намек на Мину.
Наконец, набор для начинающего иллюзиониста. Тень знает, что в детстве Винсент любил фокусы, а взрослым едва не утонул в резервуаре Гудини вместе с Миной.
Привязки очевидны. Кто бы ни стоял за этим, он не только в курсе биографии Винсента, но и осведомлен о его сотрудничестве с полицией. Причем в деталях, которые не освещались в СМИ.
Как ни крути, обо всем этом нужно переговорить с Миной. Это следовало сделать давно, но что-то удержало Винсента от такого естественного в сложившейся ситуации шага.
Словно едва слышный внутренний голос шептал, что, возможно, Винсент заслужил то, что получит. Что Тень права и он все-таки виновен.
Вопрос, в чем.
– Как дела в туннеле?
Сочувственный тон ассистента Мильды Локи поначалу не понравился Мине, но потом она пожала плечами. Коллеги знают о ее особенностях, с этим нужно смириться.
– Я умею преодолевать страх, когда нужно работать, – коротко ответила она.
Локи как будто понял.
– Нам тоже приходится это делать, – кивнул он. – Дистанцироваться, не настолько, чтобы забыть, что на столе человек. Но достаточно, чтобы иметь возможность делать что нужно и не поддаваться лишним эмоциям.
– Именно так, – улыбнулась Мина.
Это был самый длинный из ее диалогов с молчаливым ассистентом Мильды.
– Она скоро будет, – продолжил Локи извиняющимся тоном, раскладывая на столе инструменты. – Я слышал, как Мильда говорила по телефону со своим бывшим.
– Ничего страшного, я подожду.
Мина, как зачарованная, не спускала глаз с его длинных, изящных пальцев, с невероятной точностью сортирующих тончайшие стальные инструменты на подносе.
Тишина отдавалась эхом в стерильной белой комнате, и Мина отчаянно искала повод ее нарушить.
– Что думаешь насчет карьеры? – спросила она. – Следующая ступенька – врач судебно-медицинской экспертизы?
И тут же выругалась про себя. Она разговаривала с Локи, как будто он был подросток… в лучшем случае студент.
Быстрая улыбка промелькнула на лице Локи, когда он осторожно положил скальпель.
– Да, так оно обычно бывает.
Мина с восхищением отметила, что ему удается совершенно бесшумно перекладывать металлические инструменты на металлическом подносе.
– Но есть кое-что, что несколько затрудняет мой карьерный рост, – продолжал Локи. – Дело в том, что я всем доволен.
Как редко ей приходилось слышать это слово – доволен.
– Со мной все в порядке, – продолжал Локи. – Любое изменение только нарушит равновесие. Я получаю удовольствие от своей работы и не стремлюсь к повышению статуса, как и зарплаты. После получения наследства я хорошо обеспечен. Богатый ассистент судмедэксперта. Похоже, это редкость, отсюда сплетни. Но у меня есть все, чего я хочу от жизни. Нас, довольных, слишком мало, и это нужно ценить. Амбиции могут все разрушить.
Мина не отвечала. Она была занята тем, что обдумывала, что только что сказал Локи. А сказал он много, причем такими длинными, высокопарными словами, какие она обычно не могла воспринимать всерьез. Тем не менее это был один из самых мудрых монологов, какие ей приходилось когда-либо слышать. И слова Локи заставили Мину задуматься, насколько сама она довольна жизнью.
– Кости на редкость хороши.
Локи откровенно любовался скелетом. Мина подыскивала подходящий ответ, но безуспешно. Тем временем он продолжал, указывая на ноги:
– Взгляните, они абсолютно чистые. Никаких мягких тканей, ничего. Ни малейшего следа от кожи и мышц. Чрезвычайно необычно и… страшновато даже.
– Привет! Извините за опоздание, кое с чем пришлось срочно разбираться. Но теперь я здесь! Слышала, у тебя какая-то версия насчет человека из туннеля? Быстро вы его…
Мильда вошла в прозекторскую и заняла место Локи у столика с инструментами. Сам Локи как-то незаметно исчез. Мина показала на кости, разложенные на металлических носилках:
– Вот. Трещина в берцовой кости. Один высокопоставленный тип, Юн Лангсет, пару лет назад совершил широко разрекламированное восхождение на Эверест. Упал и сломал ногу. Вот уже четыре месяца, как он пропал.
Мильда кивнула:
– Да, помню эту историю. Кажется, погиб шерпа[5], который помогал ему спуститься с горы? Было много разговоров на эту тему.
– Именно так. Журналисты напомнили об этом, когда писали о его исчезновении. Поэтому я первым делом и подумала о нем, как только увидела эту трещину еще в туннеле. Но, может, и зря. Многие ломают ноги. Стоит ли вообще начинать с этого?