Шоколад под дождем

Моя уверенность, что Шарлеруа будет красивее пригорода, разбилась о гранитную плитку этого мрачного города. Придавленный черным закопченным каменным сапогом бефруа, он кашлял, кряхтел и предавался серым и унылым воспоминаниям. Его мысли мрачны, как и само небо над ним, и никогда он не испытывал особой радости от жизни – ни когда работали шахты и по гудку его жители спускались в забои, ни сейчас. Узкие улочки, под завязку заполненные арабскими магазинами, арабскими кафе и арабскими парикмахерскими, вьются вокруг этой громадины, Похоже, что здесь мало кто работает: подпирая стены, хозяева лавочек лениво провожают глазами прохожих, часами простаивая под порывами холодного ветра и изредка переговариваясь с друзьями.

Вырываясь из спирали улиц, попадаю на площадь, рассматриваю собор и пытаюсь найти аутентичное бельгийское кафе. Пока это сложно. Со стены одного из домов на меня печально смотрит Наполеон – похоже, это все, что осталось от героического прошлого города, не считая медной таблички, что в этом доме он жил несколько месяцев перед боем в Ватерлоо.

– Послушай, у тебя же такое удивительное прошлое! Наполеон, Ватерлоо! Великий полководец был здесь! Откуда столько пессимизма?! Почему у тебя депрессия?

– Ну и что, – пожимает он плечами, – какое мне до этого дело? Сегодня Наполеон, завтра кто-то другой… А чему радоваться? Не вижу повода…

Он откашливается, закуривает самокрутку, поднимает воротник шахтерской брезентовой куртки и поворачивается ко мне спиной. Обескураженная, откровенно не понимающая, где же я нахожусь – в Бельгии или же все-таки меня ночью занесло на Восток – я продолжаю исследовать город, который не меняет своего первого впечатления. Не спасает ни пассаж, ни прекрасный книжный магазин, ни букинистическая лавка со знаменитыми бельгийскими комиксами. Антикварный магазин закрыт на ключ, хотя внутри горит свет, под аккуратным звоночком мелкими буквами выписаны часы работы. Нажимаю кнопку, через несколько минут из глубины зала появляется пожилая сухопарая дама. Внимательно окинув меня взглядом сквозь витринное стекло, она приоткрывает дверь, ровно настолько, чтобы я могла протиснуться боком внутрь и приглашает войти.

Здесь, среди удивительных, но безумно дорогих старинных безделушек, я покупаю шоколад.

– Мадам не пожалеет – это шоколад, который производится только у нас еще с 1817 года, – быстро говорит хозяйка, упаковывая мне маленькую коробочку. Что-нибудь еще, мадам? – спрашивает она так, для поддержания сервиса на хорошем уровне.

– Нет, благодарю, вас, мадам. Разрешите, я просто посмотрю?

– Конечно, мадам, – отвечает мне хозяйка магазина, но в голосе я читаю разочарование и напряженность, словно там, на втором этаже на плите у нее кипит суп, и я отвлекла ее от кухонного священнодействия, да при этом ничего не купила. Пять евро за четыре крошечные конфетки – не в счет.

Рассмотреть многое не удается: хозяйка, переминаясь с ноги на ногу, фактически ждет меня у дверей, я прощаюсь.

Стеклянная створка вновь приоткрывается ровно настолько, чтобы я опять протиснулась боком, но уже в обратном направлении – на улицу. Магазинчик явно относится ко вражескому стану, учитывая, что он единственный не восточный на несколько улиц. За спиной я слышу поворот ключа.

Опять площадь, визуально разделяющая шахтерскую столицу на две части. Эта демонстрирует современность, правда, тоже слегка уже устаревшую – эпоха 70-х: рубленные монументальные здания, безликие коробки, в которых, по задумкам архитекторов, ничего не должно отвлекать от созерцания картин, фотографий или других произведений искусства. Памятник шахтерам тоже выполнен в этом стиле. Откровенно говоря, огромные торчащие из куба позеленевшие от влаги медные руки, тянущиеся к небу, служат последним штрихом, завершающим образ города, который никогда не мог с уверенностью сказать, чей он – поскольку спокойно отдавал свою территорию испанцам, австрийцам, французам, итальянцам, а теперь жителям далекого Востока.

«…Какое странное название – „Дом 8 часов“. Ну, если нет арабской вязи и все на французском, значит я нашла настоящее бельгийское кафе…»

Несмотря на проспект и все старания официанта-поляка, а также хозяина-итальянца, выяснить, откуда все-таки у кафе такое оригинальное название, не удалось.

Длинные, мрачные, словно закопченные паровозным дымом, вагоны-залы тянутся и тянутся, простаивая в ожидании «угля» для черной паровозной топки. Тусклые лампочки на стенах делают лица немногочисленных посетителей серыми и почему-то вытянутыми, очерчивая и прорезая еще глубже их морщины. Старые, глубокие, обитые красной эрзац-кожей диваны с высокими деревянными спинками графят помещения на маленькие квадратики, пытаясь таким образом дать хоть немного уюта и приватности посетителям.

– Нет-нет, мадам, не садитесь здесь! Тут дует, а вам нужно согреться, идите за мной.

Я располагаюсь в глубине зала, в той его части, которая полностью тонет в полумраке и где с трудом можно разглядеть заказ. Этот «паровоз» остался стоять в 70-х, но, похоже, его кочегару совершенно безразлично: посетителей все устраивает, они не одобрят перемены, ведь стол, на который стотысячный раз проливалось пиво, фактически стал родным за эти десятилетия. Да и потом, от ремонта и смены дизайна меню одного из самых старых кафе города, которому насчитывается 80 лет, не станет другим.

– Мадам будет мороженое? – официант совершенно не скрывает своего удивления и даже возмущения моим непростительным поведением. – Простите, но это очень неудачный заказ – на улице идет снег, и вы можете простудиться, предлагаю все-таки что-то теплое, как на счет…

Я делаю заказ и впервые ем бельгийское национальное блюдо.

Это мой первый опыт и первая встреча с «Croque Madame». Я честно признаюсь в данном факте официанту, он передает эту новость повару, и вот уже оба на расстоянии наблюдают за мной и моей реакцией. Забегая вперед, пишу честно: мне понравилось это с таким милым названием блюдо – и своей простотой в приготовлении, и вкусом.

Рецепт«Croque Madame»

Возьмите два кусочка тостового хлеба. Поджарьте каждый с одной стороны. Смажьте один сливочным маслом, а другой горчицей либо же соусом на основе сливок (часто используют соус бешамель, пакетированный), майонезом. Сделайте бутерброд, расположив следующие ингредиенты в таком порядке: на хлеб, смазанный горчицей, положите ветчину, ломтик сыра, листик пекинской капусты, тертую репку, тертую морковь, лук и полейте все уксусом и соусом бешамель. Накройте бутерброд вторым кусочком хлеба, смазанным с внутренней стороны сливочным маслом. Отдельно поджарьте на сливочном масле одной яйцо и аккуратно переложите его на бутерброд так, чтобы желток не лопнул. Ваш французско-бельгийский перекус готов!

Bon appétit

…Чёрный, неуютный, узкий и мрачный. Хозяева постоянно думают – как же его убрать, этот чулан страны, но пока у них плохо получается. Пыль и паутина покрывают его вновь еще во время уборки, депрессия съедает. Музеи стекла, современного искусства, огромный стадион, выставки, аэропорт, вокзал, от которого отходят поезда во все уголки страны – все скучно, все не мило. Обыски и облавы средь бела дня в центре города – дело для полиции и горожан привычное.

Я останавливаюсь, не дыша. Большая, лоснящаяся, с переливающейся серой шёрсткой крыса медленно переходит дорогу от банка к набережной. Подняв свою мордочку, она внимательно смотрит на меня, но, не находя для себя ничего интересного, продолжает свой путь и исчезает за гранитным парапетом, окаймляющим реку.

Наблюдение! Идеальная чистота улиц при всей мрачности городов – отличительная черта Бельгии.

– Мадам, позолотите ручку, подайте пару евро на хлеб, детям нечего есть, – двое молодых парней, явно бомжующих, осклабившись, кидаются мне под ноги.

Этот спектакль разыгрывается здесь ежедневно ближе к обеду, не пройти мимо них невозможно – дальше вокзал. Отрицательно качаю головой и, не останавливаясь, иду дальше. Один из попрошаек машет мне рукой в знак приветствия – узнал. Похоже, я становлюсь «своей».

Ремарка! При всей кажущейся напряженности атмосферы, турист не является объектом внимания со стороны уличных преступников. Конфликты происходят здесь внутри группировок, исповедующих разные течения ислама, а также между местным криминалитетом, возникшим из бывших шахтеров, и пришлыми с Востока.

Сделав еще один круг, оплатив интернет, что достаточно проблематично, я решаюсь завершить свое путешествие, заглянув в книжный магазин. Красивый, большой, с отличным выбором на любой вкус и возраст, он привлекает не так уж и много посетителей.

– Да, любителей книг мало. Но что вы хотите, мадам? Такой город. – Сделав паузу и обдумав ситуацию, восклицает он, делая театральный жест в зал.– Но всё же читают!

Сквозь стекла очков на меня смотрят умные глаза директора магазина. Ахмед родом из Сирии, его вторая родина это Шарлеруа, тут он живет с семи лет. Домой я привезу книжку о том, как лев сильно хотел что-то изменить в своей причёске и что из этого получилось.

Автобус доставляет меня обратно в Монтени к гусям и Марселине.

Наблюдение! Бельгийская транспортная система идеальна, вы можете не знать ни один иностранный язык, но, благодаря удобному расположению остановок и электронным табло, легко доберетесь к месту назначения. Время прихода каждого автобуса на панели отсчитывается в обратном порядке. Автобусы ходят регулярно, не опаздывая и не ломаясь в пути. Проезд в автобусах достаточно дорогой.

Стоимость проезда Монтени-Шарлеруа – 2 евро 10 центов.

Или как я не шла «писающего мальчика»

Я сижу в крошечном кафе в старой части Брюсселя. Я в Брюсселе! Это не могу быть я – это другой человек путешествует по этому красивому городу.

У меня такое впечатление, будто передо мной развязался мешочек желаний, и они сыплются, и сыплются прямо под ноги, заставляя, тем самым, находиться постоянно в ощущении какой-то невесомости, в нечувствительности к реальности.

Золотые турецкие огурчики на фиолетовом шелке, золотые заклепки и множество золотых змеек в самых непредсказуемых места – это брюки. Огромные золотые львиные головы с разинутыми пастями на черном фоне – это куртка. И, наконец, золотые пряжки, алый цвет и белая платформа – это обувь, надетая на босу ногу, как завершающий штрих королевского образа. Этот смельчак взорвал серый унылый утренний Шарлеруа. Пружинистой походкой, едва касаясь пола, он проследовал к окошку «Вестерн Юнион» и через несколько минут исчез, оставив полусонную публику в легком недоумении.

…Полупустой поезд плавно набрал скорость, за окном начали проплывать вылизанные крошечные городки, темно-бордовые черепичные крыши и земля, залитая водой. Дождь, опять дождь. Как все же при таком климате бельгийцам удается выращивать овощи, собирать урожаи картошки, цикория и турнепса? И каким надо обладать терпением и трудолюбием, чтобы возделывать поля, больше напоминающие рисовые плантации в воде. Кажется, что крестьяне в этой стране находятся в вечном споре с дождем, и нет этому противостоянию конца.

Идеальные дворики с детскими горками и песочницами, остроконечные крыши с фигурными коньками, кирпичным, чуть выступающим декором, шпили с петушками, флюгеры, церкви… Природа постепенно исчезает, появляются многоэтажки, целые ряды железнодорожных путей, склады, трассы… Брюссель. На самом деле, такое описание пригорода, с незначительным отличием, – разрисованные граффити стены, старые вагоны на путях, дымящие трубы заводов вдалеке – всё это применимо к любому мегаполису, и столица Бельгии не исключение.

Людской поток мощной рекой устремляется через двери вокзала и разливается по улице, оставляя нас, будто после отлива, разбросанными на остановках автобусов-трамваев, ожидающими такси у края дороги.

Я оглядываюсь вокруг, складываю в голове вопрос о дороге, ведущей к центру города, ищу глазами, кому бы его задать, и… забываю обо всем. Там, впереди, раздвигая крыши зданий, уносится ввысь что-то торжественное и огромное. Мне непременно нужно туда попасть, прямо сейчас! Вот он – необъятный, гордый, знающий о своей красоте Сен-Мишель-э-Гюдюль (Cathédrale Saints-Michel-et-Gudule de Bruxelles). Я обхожу собор вокруг медленно, задрав голову кверху, и рискуя в таком случае споткнуться и упасть. Но желание впитать всю его красоту глазами сильнее осторожности.

Собор становится моим личным открытием, открытием без ожидания, без предвкушения, чистым чудом. Именно так и необходимо путешествовать – ведь наша память хранит не картинки городов, а эмоции, которые мы испытывали, прикасаясь к прекрасному. Увиденное и услышанное, запахи и тактильные ощущения – вот наш банк памяти и наши барометры отношения к незнакомым городам, местам и странам.

Описать Брюссельский собор под силу разве что Виктору Гюго.

Это не просто символ веры небесного покровителя в любовь и человеческие возможности. Он – доказательство божественности происхождения красоты. Собор олицетворяет стремления, чистые помыслы, желания приподняться над землей и побуждает входящих под его своды задуматься об идеалах, без которых все бренное перестает быть бессмертным.

На пляже малыш берёт мокрый песок и спускает его из сжатого кулачка вниз, наблюдая, какие причудливые формы приобретает этот материал под действием воды и его усилий. И здесь творцам удалось повторить песчаную причудливость форм в готических башнях. К счастью для нас, океан жизненных неурядиц пощадил это творение, и не стер с лица земли, как пляжный замок. Его удивительным образом обошли стороной революции и войны. Три столетия потратили на создание собора люди, добиваясь воздушности, легкости, величественности и небесной чистоты в линиях – и у них получилось!

Теперь собор стоит, окруженный лаконичными по архитектуре фундаментальными современными зданиями, не давящими на него своей бетонной массой. Кажется, будто они, в свое время, испросили у Сен-Мишель-э-Гюдюль разрешение встать рядом, не вторгаясь в его пространство, а поддерживая со всех сторон и выступая в роли союзников, доказывая всем своим видом, что современность может быть не только вражеской армией, вытесняющей старину.

Я ничего больше не хочу, кроме одного – подняться по ступеням и войти внутрь. Я одна, мне дано право единолично наслаждаться творением великих скульпторов и художников, и при этом слушать свое сердце и душу, откликающуюся на шедевры мастеров прошлого.

Зодчие добились невозможного – внутри собора не ощущается стен, он наполнен воздухом, которого так же много, как и света, струящегося из огромных стрельчатых окон. Он молод и любит петь. Его можно услышать, если закрыть глаза и просто прислушаться. Время не стало его бременем, напротив – собор научился с ним дружить, и теперь оно уже не отсчитывает срок его существования.

………

– Мадам желает что-нибудь к кофе?

– Что-нибудь бельгийское, национальное.

– Простите мадам, но у нас в ассортименте только турецкие сладости и булочки. Будете?

Приятная турчанка моего возраста вздыхает с сожалением и подвигает мне чашечку эспрессо.

……..

Я пью кофе, рассматриваю витрину дорогого магазина игрушек и прихожу в себя от увиденного.

Эмоциональная буря, вызванная красотой Собора и сокровищ Пассажа, постепенно успокаивается, и вот уже в душе намечается штиль и милые барашки.

Да… Пассаж, он же – Королевские галереи Св. Юбера, он же «зонт Брюсселя» – нельзя обойти, нельзя не зайти, нельзя не заметить. Это центральный шлюз исторической части города, через который проходят кораблики, попадая из 21 столетия в серебряный век.

Тут все из сказки, из другой жизни, из романов о милых барышнях и отважных гусарах, тут что-то такое, что заставляет нас всех невольно вздыхать по утраченной эпохе изящества. Мужские кепи, шляпы и трости! Трости с серебряными набалдашниками в виде головы собаки, льва, или же лисицы, обувь для дам – мягкая, удобная, со средним каблучком. Бутик по соседству предлагает кожаные сумочки с драгоценными застежками, жемчужные ожерелья и платки. Ох уж этот важный аксессуар, который, пожалуй, способны с неповторимым шармом повязывать только бельгийки и француженки.

А вот и магазин кружев, ручная работа, внушительные цифры на ценниках и большое количество покупателей. Сам магазин, больше напоминающий музей, пахнет лавандой – она разложена в льняные саше с кружевными оборочками, которые выглядывают из выдвинутых ящиков старинных комодов и украшают полки с бельем ручной работы. А вокруг пенятся кружева – знаменитые валлонские кружева. Чехольчики на хлебницы, скатерти и занавески, салфетки обеденные и для торжественных приёмов, кружева под стеклом для украшения стен и накидки – для коробочек с рукоделием. Бутик держат два брата-близнеца – пухлые, высокие, с вежливостью мопассановских приказчиков, они терпеливо обслуживают покупательниц, объясняя и разъясняя правила ухода за драгоценными кружевами. Выплываю из кружевного моря, и, еще не совсем оправившись от увиденного, попадаю в царство шоколада. Шоколатье за витринным стеклом создают «haut-couture» на глазах у изумленной публики, посыпая конфеты золотыми лепестками, или же серебряной пылью.

Все это выносится в зал, где толпятся у касс, предвкушая вкус, туристы. Я не буду расписывать вкусовые качества бельгийского шоколада, поскольку это такая деликатная область, что у каждого тут должны произойти личные открытия.

Кофе допит. Ответ на вопрос «Какой же он Брюссель?», кажется, найден: полноватый добряк, дружащий с головой, но далеко не простак, не скупой и чванливый бюргер, но и не транжира и мот, во всем любящий меру. И он жестом предлагает мне отправиться дальше.

– Ну, ведь это не все, у меня тут в запасе еще парочка мест, если, конечно, интересно! Не засиживайся! Ты же до сих пор не попробовала мой шоколад!

Он не желает размениваться на мелкие упреки, ему важно, чтобы я увидела его город. Он уходит вперед, а я спешу за ним. Впереди меня ждет еще одно открытие!

Вот оно, «чрево Брюсселя» – вот где расположено, как оказалось, царство устриц. Они в каждом ресторане, а ресторанов здесь не сосчитать.

– Мадам, зайдите на минутку, вы просто посмотрите, какие у нас устрицы. Не надо ничего заказывать, просто загляните сюда.

– Сейчас не могу, но давайте так: я немного погуляю по площади, а затем вернусь и скажу вам, что мое сердце с вами. Согласны?

– Конечно, мадам, я буду ждать.

Мне посылают воздушный поцелуй, я прохожу несколько шагов, и тут только меня озаряет: я говорила на французском, я понимала, что говорят мне, и отвечала!

От этой мысли пришлось даже остановиться – ведь для меня это было чем-то новым.

Цены одинаковые! Фактически вы выбираете место не по цене, а по дизайну и меню дня.

Устрицы, несмотря на то, что являются национальным блюдом, имеют достаточно демократичную стоимость.

Вдалеке я вижу спину Хранителя, его слегка потертый бархатный пиджак, широкую шею и кепку в мелкую клетку. Он приостановился, ожидая меня.

Иду, но медленно, наблюдая за людьми. Восточные семьи больше делают сэлфи и групповые фото с детьми, при этом не посещают музеи, японские и китайские туристы очень внимательно слушают гидов, и только получив всю информацию, приступают к священнодействию: снимают все подряд. Французские и немецкие медленно и степенно обходят все достопримечательности, наслаждаясь ничегонеделаньем, а вечером, как говорится, отрываются по полной в ресторанчиках, спеша наверстать упущенное за день.

Мой девиз: «Я не говорю по-французски, но я говорю!» За несколько дней речевой гул вдруг стал дробиться на слова, жду следующего этапа – полного понимания речи. Уху нужно время, чтобы настроиться на времена глаголов.

Ремарка! Брюссельцы, как и другие франкоязычные жители Бельгии, говорят четко, красиво и достаточно медленно. Они всегда попытаются вслушаться в ваш вопрос, и никогда не пожмут плечами с фразой: «Не понимаю».

О том, что площадь с золотыми домами фигурирует в каждом туристическом справочнике, я вспомнила только после шока, который испытала от увиденного. Я просто ехала в Брюссель, не готовясь специально к чудесам, а предоставляя право городу удивить меня! И Хранитель Брюсселя действительно совершил маленькое чудо – вывел меня прямо на «Гран-пляс», оставив в немом шоке посреди всего этого великолепия. Я стояла в безмолвном изумлении, силясь понять, на что же она похожа по ощущениям? Ну, представьте себе, что вы находите волшебную конфету, съедаете ее, уменьшаетесь в размерах до величины муравья и попадаете в золотую шкатулку. В ней горит и сияет все, несмотря на пасмурное небо: от колонн до золотых птиц, которыми украшены фасады зданий. Поразительно, но дождь не мешает этому свечению, напротив, в миллионах его капелек отражается драгоценный металл. И вот уже вам кажется, что золотой дождь пролился и на вас. Медленно кружите вы по площади, не в силах вырваться из ее объятий. Ваши воспоминания – ее пленники! Ту ли цель преследовали заказчики, подписывая архитекторам чертежи и макеты будущих зданий, неизвестно. Передо мной – скульптура золотой гусыни, украшающая вход в здание, и скромная табличка «Здесь жил Виктор Гюго». Сам Виктор Гюго! Порывшись в справочниках уже после поездки, обнаружила, что был он здесь в ссылке и не один, а с Жюльеттой (одной из многочисленных его любовниц, прим. Автора), которая, дабы сохранить приличия, жила отдельно. Но, как утверждают источники, великий писатель при этом ежедневно писал письма жене с заверениями в любви и параллельно с ними сочинял пьесу, ставшую впоследствии достаточно знаменитой.

Я стою под маленьким балкончиком в переулке, засунув мокрый зонтик под мышку, наслаждаюсь вкуснотой: бисквитная вафля, политая горячим шоколадом, заставляет меня жмуриться от удовольствия. Порция вафли, с любой из десяти начинок, стоит один евро. Роскошь за небольшие деньги – таков подарок Брюсселя всем, кто выдержал испытание сыростью. Я медленно ем эту национальную сладость крошечной вилочкой и, от нечего делать, рассматриваю группу китайских туристов, которые больше напоминают стайку маленьких птичек с ярким оперением, чем людей. Они пробегают мимом меня, выискивая укрытие от вновь начавшегося дождя, а я остаюсь, вспоминая только что увиденное в музее.