В броне по дорогам жизни. Воспоминания офицера-танкиста

До этого момента мы, курсанты, еще не знали об этом методе самовытаскивания танка из «снежного плена». Вот так подполковник Кавардаков за считанные минуты нас обучил. Но в этой истории меня удивляет другое. А тот офицер или штатные механики-водители, которые в основном были фронтовиками, они что? Не знали об этом методе? Это что за офицер в танковом училище? Для меня все это и сейчас остается вопросом. Может, механику-водителю лень было ночью в ЗИПе искать эти тросики? Мол, курсантов много, пусть лопатами «без конца» (пока танк на малозаснеженную вершину не выйдет) ковыряют пласты снега.

Но продолжаем те ученья. Где-то глубокой ночью наша наступательная деятельность прекратилась. Это была вообще в нашей жизни первая ночь, когда мы зимой спали в танке. Слово «спали» в это ночное время вряд ли подходило. Это был сон-бред с периодическим отключением своего сознательного состояния. От холода по очереди вылезали из танка по биологической надобности. В конце концов всем экипажем легли на полик боевого отделения, прижавших друг к другу. Механик-водитель также без конца возился отдельно на своем водительском месте. У меня на бушлате расстегнулась верхняя пуговица, но окоченевшим пальцами я так и не смог ее всунуть в петлю, чтобы застегнуться. Терпеливо ждали утро. Неожиданно один из членов экипажа Геннадий Жулев запел песню «Бессаме, бессаме мучо…». Он пел один. А мы все лежали и слушали. Хочу сказать, что этим он поднял настроение – мы душевно обогрелись.

Утро. Постепенно все расшевелились. После полевого завтрака наступил для нас второй этап учений. Я со своим экипажем стал «пехотинцем» -десантником на танке в должности командира стрелкового отделения. По замыслу учений мы – в обороне. Окопались в снегу несколько сзади и сбоку танка. Один раз пришел офицер – наш командир взвода. Проверил… Уходя, сказал, «чтобы на снегу не спали, а то замерзнете.» Я же, как командир, должен следить за этим. Кто-то из ребят узнал, что недалеко в поле есть небольшой стог сена. По одному незаметно каждый принес себе по охапке, чтобы уложить на уже умятый снег в своей ячейке. Всё теплее лежать.

Странные были эти учения для нас. Мы ни разу не слышали и не получали никакого приказа или распоряжения ни на оборону, ни на наступление. Возможно, нас просто использовали на учениях для «своих» учебных задач военного гарнизона, а заодно и «обкатывали». Пролежали весь светлый день, уже и вечер стали прихватывать – «держали оборону» (от ветерка с морозцем). Но вот поступила команда – от своих экипажей, подразделений послать по человеку с котелками к полевой кухне за ужином на всех. Темнеет зимой быстро. Ужин принесли вместе с наступившей темнотой. Кашу разложили по крышкам котелков – солдатские котелки были у каждого. Чай разлили по кружкам. Все теплое, уже остывшее. Расположились кто как мог – по бортам или на гусеницах танка. Только начали есть – команда: «Приготовиться к движению!». Сколько могли повпихали кашу в рот, остальное выбросили, чай вылили на снег. Спешно свои котелки убрали в вещмешки. Едва это сделали, опять команда, передаваемая от танка к танку: «По машинам! Заводи!» Экипажи сели в танки, а мы теперь «пехота» – десантники на танке. Залезли на танк. Знали, что в запасе несколько минут, так как механики – водители должны были прогреть двигатели после некоторого простоя. Пристраиваемся за башню, нас три или четыре человека. Танки начинают движение, вытягиваясь в колонну. Держась за край поручня на башне, болтаясь из стороны в сторону при движении танка по бездорожью, достаю из кармана бушлата недоеденный кусочек ржаного хлеба с кусочком пиленного сахара – доедаю остатки ужина. Как и что дальше происходило по ходу этих учений уже не вспомнить – слишком быстро чередовались картинки училищных занятий, как и самой жизни.

В первых числах апреля рота выехала в летние лагеря готовить базу для проживания и учебных процессов летнего периода. Ремонтировали ячейки земляных палаток с деревянными настилами для спанья, здание кухни и столовой, прочие постройки и сооружения. В мае все курсантские роты переехали в лагерь. Все основные полевые занятия проводились именно здесь.

В неделю два-три раза практические занятия – вождение на танкодроме с преодолением целого ряда препятствий, тактика или подготовка к боевым стрельбам.

Стрельбы. Параллельно несли суточную караульную службу или на сутки по одному, или по два человека находились в оцеплении по периметру полигона в районе полевых дорого с целью не допустить случайного въезда на полигон гражданских лиц, когда у нас проходили стрельбы. Хорошо, что такое оцепление снаряжалось только летом, хотя стрельбы были и в зимний период. Потому что вот как это происходило. Привозят к вечеру «на пост» на какую-то дорогу, ведущую на полигон. С собой у тебя только шинель вскатку и твой вещмешок, в который положил немного ржаного хлеба и банку мясных консервов, выданных тебе на все сутки. Естественно, ты сам должен догадаться иметь какой-то нож, спички и взять флягу с водой. Если рядом лесок, то костер разведешь, а если пост в поле и деревня еле видна… Спишь на земле, шинель – и матрац, и одеяло. За тобой приедут через сутки, т.е. где-то к началу вечера. Было еще одно мероприятие за все три года. После всех училищных стрельб наша рота получила команду прогнать цепью весь полигон по его ширине от линии падения снарядов и в длину километров на 15. С задачей находить неразорвавшиеся снаряды и рядом с ними ставить веху. Потом саперы определят, что с ними делать. Хотя при стрельбе до цели пролетал снаряд по упражнениям не более двух километров, но рикошетом он мог улететь на расстояние более десяти километров.

Утром после завтрака все мы заполнили фляги водой ключевой, прихватили с собой самими уже вырезанные из веток вехи и под руководством двух своих офицеров вышли к полигону. Прочесали его цепью, в нужных местах, повтыкали вехи и двинулись в обратный путь. Первый курс, мы еще не приобрели достаточной выносливости, как наши офицеры. День выдался не так уж и жаркий, но какой-то тепло-влажный, как будто или дождь собирался, или он уже где-то прошел. Воду свою из фляг давно уже выпили, естественно, от этого еще хуже некоторым стало – мокрые, потные. Зашли в какой-то лесок небольшой, прошли немного и в низинке увидели хорошую лесную лужу в неровном диаметре не более 10 метров. Кое-где коровьи следы, по воде зигзагами снуют какие-то насекомые в виде больших комаров и т. д. Самые измученные жаждой кинулись к воде, пилотками черпают воду и, подняв пилотку к верху, пьют стекающую из нее воду. Не удержался, попробовал и я испить из лужи, хотя терпение не делать этого у меня еще было. Офицера наши, как увидели этот водопой, забегали: «Что вы делаете? Прекратить! Дизентерией хотите заболеть?» Думаю, на третьем курсе мы бы уже такое не сделали.

В начале июля наш курс вернулся на зимние квартиры, чтобы собраться и разъехаться по воинским частям страны на стажировку. Наша рота в полном составе выехала в Белорусский военный округ. Глубокой ночью часть роты, в которую я попал, в открытом кузове ЗИЛа под начавшимся дождиком, привезли от железнодорожного вокзала к воинской части в районе населенного пункта Барауха. Днем стало известно, что танковая воинская часть не укомплектована до полного боевого состава. (Примечание автора: часть «кадрированная» и боевая техника находится на консервации). Через два дня нас перевезли в действующую воинскую часть в районе г. Полоцка, где и распределили по ее подразделениям. Все мы стажировку проходили в должности командира танкового взвода, причем – по два курсанта в каждом взводе, кроме меня. Мои товарищи по очереди готовились к занятиям, на второй день проводили их, я же в стажируемом взводе был один. Возможно, для пары не хватило, а вдобавок начальники рассуждали: «Михайлов справится и один». Я не хвалюсь, уже тогда заметил, что меня иногда посылали, где было потруднее. В последующем вы убедитесь в моих домыслах. Взвод, которым я стал командовать, обучать – проводить занятия – плавающих танков. Танк того периода – ПТ-76. Это легкий танк, плавающий, калибр пушки 76 мм. Штатный командир взвода – старший лейтенант – принял меня почему-то не очень дружелюбно. Как-то весьма суховато представил меня личному составу своего взвода, особо со мною на службе не общался. А в одном случае вообще проявил себя не по-товарищески. Мне надо было провести занятие по тактической подготовке на тему: «Танк в наступлении с преодолением водной преграды». Занятия не классные и должны были проходить на местности с практическими действиями, но, конечно, без стрельбы и без «противника». Надо было знать или найти подходящее место для этого. Для меня, не знающего хорошо местность, возникла «загвоздка» – найти срочно такой район, чтобы была возможность атаки (открытая местность для наступления), водная преграда для форсирования и последующего преследования противника. Спрашиваю штатного командира взвода, не скажет ли он – где обычно проходят такие занятия? Прошу назвать место, показать на топографической карте. А он как-то недоброжелательно и даже грубовато ответил, сходи, мол, сам к реке и подыщи такое место. Я уже знал раньше, что в районе этой воинской части протекает неширокая речушка, но местность должна быть подходящая для тактической задачи. И вот за день до занятия я получил в секретном отделе топографическую карту и пошел к реке выбирать район атаки и форсирования. Да, дорогие читатели, Белоруссия – это не Ростовские, Ставропольские степи – поля. Здесь леса, болота, речушки. Места красивые, но мне хоть немного простора к реке и после нее. Хотя тема касается одного танка, но наступательные действия или просто атака ведется не одним танком.

Исходил я эту речушку и по течению, и против течения, да и пешком в один раз много не находишь. Остановился окончательно только на одном единственном месте – на обычном переезде через речку в брод по существующей, действующей полевой дороге. Тут и подъезд открытый, и выход на противоположный берег подходящий для атаки – без обрывов, болота, без лесных зарослей. Единственное, что не будет соответствовать плановому занятию, так это то, что танк будет форсировать речку не в плавь, а как все машины, по дну своей «наземной» ходовой частью. На следующий день занятия мною были проведены, как и наметил. Тактическую подготовку вообще-то я оценивал серьезно и относился ко всем требованиям подготовки к ведению боя реалистично. Надо сказать, что солдаты и сержанты (командиры танков) меня слушали, понимали и незамедлительно исполняли все команды. Все шло как будто мы уже давно друг друга знаем и надежно «притерты» службой. Лично я занятиями остался очень доволен. Кстати, мне что-то и не вспомнить, чтобы кто-то нас, по крайне мере меня, на этой стажировке опекал, инструктировал, контролировал. В основном я действовал один, только перед занятиями сам осведомлялся с ротным или взводным по некоторым вопросам, а в конце занятий докладывал о проведении.

К концу июля наша стажировка заканчивалась, и к первым числам августа мы вернулись в Саратов. Некоторое время учебные занятия продолжались, но настрой у всех уже был на наш первый долгожданный отпуск. Мы закончили первый курс!

Чем же еще был интересен этот первый год нашей курсантской жизни? Все мы получали небольшое денежное довольствие на личные нужды. Покупали туалетные принадлежности, сапожный крем, подворотнички или просто белый материал, из которого подшивали себе подворотнички, в увольнении любили зайти в кафе, полакомиться чем-нибудь «вкусненьким» и т. д. Но еще зимой один курсант предложил небольшими группами сыграть «в котел». Несколько человек заключали между собой соглашение – определенную часть полученных денег в один из месяцев периода «котла» отдавать одному из участников. И так каждый месяц. Кидали жребий – кому в какой месяц отдавать намеченную сумму или договаривались между собой. Многие от такого котла купили себе часы и т. д. Я давно мечтал купить себе двуствольное ружье и договорился в своей группе получить деньги последним, к отпуску.

Деньги тогда «в ходу» были первой послевоенной реформы, по-моему, конца сороковых годов. Курсанты первого курса получали что-то около шестидесяти рублей в месяц, возможно, меньше. На втором и третьем курсах следовала небольшая прибавка. Много это или мало? Мы, курсанты, такие вопросы не задавали, тем более что были на полном обеспечении государства. Но для общей оценки этого вопроса скажу, что мой отец, как горный инженер, работал на шахте в должности помощника главного механика шахты в те годы получал около полутора тысяч рублей в месяц. Если шахта план выполняла, были еще премиальные выплаты.

Итак, конец учебы первого курса. Мы год не были дома. Такая была радость! Отпуск на целый месяц! В первых числах сентября вернуться в училище. Получили проездные документы. Нашли своих попутчиков – кому ехать в свои родные места. «Наши» вагоны все те же – общие плацкартные. Какие там постели?! Нам в училище, бывало, и простая русская земля служила местом постели.

Последний час езды к своему Новошахтинску простоял у окна вагона. Вот мелькают родные места – поля кукурузы, сады, все те же постройки. Последняя остановка на станции Михайло – Леонтьевская перед Новошахтинском. Давай, дежурный, звякай в свой колокол, отправляй поезд – домой, домой хочу!

Приехали! Лечу по улице как на крыльях. Вот и наша Ворошиловская улица. Первый бабушкин дом – все дома. Короткая встреча с ними, не задерживаясь, иду к своему дому. Мама и братья уже вышли к калитке. Обнимаемся… Такая радость! В конце двора за своей оградой наша верная собака – Тарзан – из породы овчарок, выращенная у нас еще от щенка. Она стоит неподвижно, навострив уши. Кричу ей: «Тарзан, Тарзан!» Услышав мой голос, она мгновенно срывается с места, размахивая хвостом, носится по своей территории. Бегу к ней, треплю слегка ее голову, глажу. Тарзан, как может, показывает свою радость. Это надо видеть! Нет ничего радостнее вернуться в свой родной дом, когда ты еще сам полный сил, и все твои родные живы – здоровы.

Отпуск проходит хорошо. По утрам с удовольствием рублю дрова про запас как для текущей топки кухонной печи, так и впрок на зиму. Кто из одноклассников был в это время в городе – договорились встретиться, поговорить друг о друге. Но вот зазнобы моей Нины Дубченко в тот период в городе не было.

Исполнил свою мечту – купил двустволку ИЖ-49 шестнадцатого калибра. Мой друг Женя Пристинский также был на каникулах в городе. Предложил ему съездить на велосипедах к водохранилищу реки Кундрючья, где в школьные летние каникулы ловили удочками рыбу. На этот раз решили, если повезет – поохотиться. Ему предложил свою одностволку. Лежим на траве у берега, не виделись больше года – говорили о всякой всячине. До уток не добраться – водоем широкий, и все утки маленькими стайками на его середине. Ружья – рядом, на предохранителях. И вдруг, с шумом от крыльев стайка уток – штук 5—6 – перед нами на высоте метров тридцать делает разворот в сторону водоема. Кричу: «Утки!» Вскакиваю с ружьем, снимаю с предохранителя и «на вскидку», не целясь через мушку, нажимаю первый спусковой крючок. Выстрел. Второй раз не стал нажимать, т.к. завороженно смотрел, как сразу после выстрела одна утка стала падать. «Жека, ты что не стрелял?» – спрашиваю своего друга.

– С предохранителя забыл снять, – отвечает.

Да он и сам замер и смотрел, как подстреленная утка падала на кромку берега у самой воды.

Отпуск пролетал быстро – в мелких повседневных домашних делах. Братья Владимир и Михаил росли. Дедушка, бабушка, мама и тетя все еще были в силе. Тяжелые послевоенные времена уже прошли, и вся жизнь, можно сказать, шла вполне счастливо, достойно.