Глава 1. Зубная паста для слона
Варя
Из приоткрытого окна школьной столовой доносился аромат свежеиспечённой сдобы. Под ложечкой неприятно сосало от разрастающегося чувства голода и необъяснимого волнения. Длинная перемена между третьим и четвёртым уроками была единственной возможностью нормально перекусить, я же стояла здесь, на заднем дворе, пряталась за кустом едва распустившейся сирени и ощущала себя преступницей века. В зажатой ладони огнём горели несколько крупных купюр, а взгляд то и дело падал на часы, монотонно отсчитывающие мгновения до звонка.
«Он придёт! Придёт!» – успокаивала себя, как могла, но каждая минута задержки безжалостно подрывала веру в успех задуманной мною шалости.
С Васей Курочкиным из седьмого «А» мы договорились встретиться в без двадцати одиннадцать, но мелкий негодник куда-то запропастился: быть может, забыл обо мне, но, скорее всего, – просто сдрейфил!
Чтобы хоть как-то скоротать время, я принялась разглядывать через щель в окне посетителей школьного буфета. За длинными столами возле раздачи обедали младшие классы: взъерошенные мальчуганы сметали подчистую содержимое тарелок, девчонки же смотрели на них с толикой брезгливости и бесцельно ковыряли вилками котлеты. Чуть поодаль физрук с важным видом жевал капустный салат, привычно игнорируя влюблённые взгляды старшеклассниц, а пожилая химичка сидела напротив него и в свойственной ей сварливой манере чем-то возмущалась.
«Ирина Викторовна, поберегите нервы! – Я прикрыла рот тыльной стороной ладони, чтобы заглушить невинный смешок. – После сегодняшней лабораторной они вам, ой, как пригодятся!»
Впрочем, уже в следующее мгновение моим вниманием всецело завладел Добрынин. Это по его милости я ввязалась в эту авантюру и сейчас торчала здесь, на задворках школьной жизни, и кормила собой проснувшихся от зимней спячки комаров. Митя же на расслабоне вышагивал к своему столику: в руках он держал поднос с чаем, а в зубах – сосиску в тесте. Прищурившись, я мысленно подставила ему подножку, и пока фантазия подкидывала в голову карикатурные картинки Митиного падения, не заметила, как он подошёл ближе и уселся аккурат напротив меня.
– Чёрт! – пискнула я и отшатнулась от окна.
– Дьявол! – вскрикнула чуть громче, запутавшись в ветках сирени и в хлам разодрав новенькие капроновые колготки. Но если последние погода позволяла запросто снять, то как объяснить высунувшейся из окна морде Добрынина мотивы моего здесь нахождения, я не знала.
– Скворцова? – скорчив противную рожу, заржал Митя. – Ты чего по кустам шаришься, чокнутая?
– Н-не твоё дело. – Задрав нос, я пыталась не замечать саднящей боли, обжигающей кожу ног.
– Добрыня, чё там? – Потеснив товарища, следом высунулся из окна Илья Лучинин – правая рука Мити и по совместительству староста нашего класса. – О! Варька, ты ли это?
– Илюшенька, заткни свой ротик картофельным пюре, пожалуйста! – ядовито улыбнулась в ответ.
– Меня, меня пустите посмотреть! – Моих ушей коснулся бархатный баритон Лёши Камышова, в мгновение ока сменившийся раскатистым смехом. – Ба! Скворцова, ты фейсконтроль в столовую не прошла, что ли?
– Как смешно! – процедила я сквозь зубы, пока вечно голодные, наглые и до последнего верные своей дружбе Алёша, Илья и Добрынин, согнувшись в три погибели, пялились на меня из небольшого окна столовой и громогласно ржали. И как они только уместились втроём на одном подоконнике?!
– Варь, а, Варь! – Очаровательно улыбнувшись, Лёша сдул со лба непослушную чёлку и подмигнул. – Хочешь, я тебе компотика оставлю?
Поджав губы, я покачала головой! Мне было стыдно, что Камышов видел меня такой – жалкой, смешной, да ещё и в разодранных колготках. Лёша нравился мне, очень. Впрочем, очередь из его поклонниц была длинной – раза три точно бы обогнула нашу школу. Я же стояла в самом её хвосте. Да и куда мне было, обычной смертной, до этого нереального красавца с волосами цвета чёрной южной ночи и серебристым сиянием серых глаз!
– Митяй, поделись с Варькой сосиской в тесте, а то смотри, какой у неё взгляд голодный! – Потеснив Камышова, Илья подался вперёд. Рыжий, как солнце на закате, веснушчатый и худой, Лучинин был самым безобидным из этой троицы. Умный, весёлый, простой – я, если честно, никогда не понимала, что он забыл в компании Добрынина.
– Ага, этой сосиску дай, так она полруки оттяпает! – в притворном ужасе округлил свои темно-карие глазёнки Митя.
Вот уж кто точно был настоящим монстром, так это Добрынин – сын директора нашей школы, заносчивый нахал и грубиян! Вечно хмурый, недовольный, злой, он напоминал мне грозовую тучу. Митя редко улыбался, зато гнусности сыпались из его рта, как из рога изобилия. Но самое поганое заключалось в том, что директорскому сынку абсолютно всё и всегда сходило с рук!
Я невзлюбила Митю с первого класса, с того самого дня, когда он в шутку обозвал меня лягушкой. В отместку я выдавила тюбик зубной пасты ему прямо в рюкзак. С тех пор и Митя люто возненавидел меня. Десять лет непрерывной вражды, бесконечных подколов и издевок, но Добрынину, казалось, всё было мало!
– И вообще, Скворцовой мучное противопоказано! – безжалостно прогремел он на весь двор. – Лето на носу, а наша Варя всё никак в форму не придёт! Скворцова, мода на колобков давно прошла!
Добрынин знал, как задеть меня за живое: маленький рост, не самая хрупкая фигура – я жутко комплексовала из-за своей неидеальности, а Митя всегда бил точно в цель!
Внутри всё сжалось, к горлу мигом подступили слёзы; и, вроде, за годы нашей с Добрыниным вражды мне стоило давно привыкнуть к его бесцеремонным замечаниям, да только каждый раз больно было по новой.
– Зато вы, я смотрю, не стесняясь, выставили свои богатырские тылы на обозрение всей столовой! – с издевкой прошипела в ответ, напрочь позабыв, зачем вообще сюда забралась.
– О, е-е! – приняв моё замечание за комплимент, завопил Камышов и откровенно завилял своей пятой точкой. – Нам стесняться нечего, правда, пацаны?
– Полегче, Леший! – осадил его Митя, едва уворачиваясь от шальных движений приятеля.
– Ладно, пошли уже обедать – жрать хочется! – вставил свои «пять копеек» Илья и первым поспешил отойти от окна. Вот только далеко Лучинин уйти не успел.
Со стороны тротуара раздался лихой свист, а следом из-за куста сирени показался Вася Курочкин. Выполняя моё поручение, он слишком рьяно вжился в роль местного мафиози и сейчас вёл себя до смешного вызывающе.
– Привет, куколка! – Он поправил на носу очки указательным пальцем и зазнавшимся индюком двинулся по траве в мою сторону, ничего и никого не замечая вокруг. – Спорим, ты уже начала переживать, что я не приду?
– Куколка? – сию минуту сорвался в дикий гогот Камышов.
– Курочкин? Вася? Седьмой «А»? – Лучинин вернулся на наблюдательную позицию.
– Что за фигня?! – скривил кислую физиономию Митя.
– На молоденьких потянуло, Варька? – пуще прежнего принялся хохотать Лёша.
– Варь, это противозаконно, ты знаешь? – не уступал ему Илюха. – У Курочкина ещё даже паспорта нет!
– Скворцова? – недоумевал Митя, продолжая смотреть на меня исподлобья. – Совсем спятила от отчаяния?
Я кивнула: открыть правду было равносильно проигрышу!
Я через силу собрала остатки самообладания в кулак и, натянув блаженную улыбку на раскрасневшееся от стыда лицо, обернулась к малолетнему подельнику.
– Привет, пупсик! – произнесла я дрожащим голоском, и, схватив Курочкина под локоть, потащила придурочного подальше от чужих глаз.
Мне до одури страшно было представить, какие мысли роились сейчас в головах трёх богатырей и с какой скоростью слухи о моём несуществующем романе с Васей грозились расползтись по всей школе, но одно я знала точно: раз Курочкин пришёл – сегодняшний день Добрынин запомнит надолго!
– Принёс? – Отойдя на безопасное расстояние, я отпустила ошарашенного мальчугана.
– Принёс!
Вася и сам не ожидал такого поворота событий; впрочем, идиотские слухи о романе с десятиклассницей были ему только на руку.
Курочкин поспешил снять с плеча рюкзак и недолго думая вынул из него три наглухо закупоренные колбы, точь-в-точь как в кабинете химии: две с жидким содержимым и одну с порошком.
– Сначала смешаешь перекись с моющим средством, – с умным видом пояснил Курочкин, указав на ёмкости с жидкостью.
Родители Васи были аниматорами и в прошлом году проводили для ребят из школьного лагеря химическое шоу. Васин папа в тот день чуточку переборщил с ингредиентами «Зубной пасты для слона» и в результате залил цветной пеной не только учительский стол, но и побеленный потолок в кабинете начальных классов. Тогда-то в моей голове и созрел план пенного отмщения Добрынину. Правда, возможность воплотить его в жизнь появилась только сейчас!
– Йодид калия добавишь последним, ясно? – Курочкин выхватил из моей руки честно заработанное и, пересчитав деньги, предупредил:
– Всё не высыпай, иначе рванёт!
– Не переживай, Курочкин! – невинно округлив глазки, поспешила успокоить паренька. – У меня всё под контролем!
– И ещё, Варя! – произнёс очкарик, боязливо озираясь. – Мне проблемы с богатырями вашими не нужны! Если что, я ни при чём!
– Разумеется, Курочкин! – Хлопнув малолетку по плечу, я развернулась на пятках и стремглав понеслась на урок химии. Нет Добрыни – нет проблем!
***
Во рту ощущался металлический привкус – так рьяно я кусала губы в ожидании звонка. Всё было готово: пока Ирина Викторовна пропадала в столовой, я аккуратно разлила по учебным склянкам содержимое Васькиных колб и уже раз десять пробежалась взглядом по конспектам, чтобы в нужный момент переключить внимание химички на себя и предоставить Митюше возможность единолично опозориться перед одноклассниками. Одно не давало мне покоя: до звонка оставались считаные мгновения, а Добрынин всё ещё пропадал в столовой.
– Ва-ря! – сквозь пелену волнения я с трудом расслышала собственное имя. – Скворцова, ты живая?
– А? Что? – Я обернулась на звук тонкого, но настырного голоса Рябовой.
Таня сидела за мной и имела дурную привычку тыкать мне в спину авторучкой, отчего на блузке часто оставались синеватые разводы, но Рябовой было плевать. Сама она одевалась весьма странно: деловой стиль, а тем более школьную форму, Таня наотрез отказывалась воспринимать серьёзно и носила по большей части безразмерные свитшоты болотно-зелёного цвета. Нет, конечно, сама Таня называла этот оттенок приглушенно-изумрудным и считала, что он приносит ей удачу. Я долгое время не понимала, зачем было прятать чумовую фигуру и ноги от ушей за бесформенными балахонами тошнотного цвета. А однажды, когда заметила, как Камышов пожирал нашу Рябову влюблённым взглядом, осознала прописную истину: даже в своём зелёном оверсайзе Таня оставалась Царевной-Лягушкой, тогда как я, сколько ни наряжалась, выше Колобка «прыгнуть» не могла!
– Чего ты на меня смотришь, Варя? – проворчала Рябова, недовольно сжав губы в тонкую линию. – Ты в окно выгляни!
Но я продолжала сверлить Таню взглядом: впервые за долгие месяцы она надела белоснежную водолазку и – чёрт побери! – забрала длинные чёрные волосы в высокий хвост, а это, к слову, смахивало на дурной знак!
– Что там? – Выглядывать в окно стало не на шутку боязно.
– Да вон там, на парковке, видишь? Это не тачка твоей матери?
– Скажешь тоже, Танька! – Я отмахнулась от Рябовой, но на всякий случай достала очки из футляра. Правда, сколько ни щурилась, ни вглядывалась, с достоверной точностью определить, чей серебристый «Мустанг» дежурил под окнами школы, я так и не смогла.
– Ну чего? По твою душу? – Рябова снова ткнула меня авторучкой. – Опять отличилась, Варь, да?
– Не знаю. Наверно, просто авто похожие, – пробормотала в ответ, недоумевая, что могло понадобиться маме в школе в этот час: ничего дурного натворить я ещё не успела, а без повода интересоваться моей учёбой она перестала уже давно – не до того ей было!
После того как пять лет назад, вернувшись из очередной командировки, отец заявил, что уходит из нашей «старой и набившей оскомину» семьи в «новую и любящую», мама слетела с катушек. Не было ни слёз, ни истерик, ни долгого дележа имущества. Она просто взяла меня в охапку и начала всё с нуля: из обычной швеи стала дизайнером модной одежды, а из «серой мышки» – настоящей роковой красоткой! Скромное ателье в подвале бабушкиного дома, где поначалу мама пропадала днями и ночами, незаметно переросло в несколько цехов по пошиву одежды, а в свой офис в центре города она отныне добиралась на личном «Мустанге», позабыв, каково это – толкаться ни свет ни заря в переполненном автобусе. Я восхищалась мамой, гордилась ею, пока в какой-то момент не поняла, что с уходом отца потеряла ещё и её. Мы больше не болтали, лёжа в моей кровати, как в детстве. Вместе не ужинали жареной картошкой. Наперебой не болели за участников «Голоса», да и по выходным давно перестали выбираться в парк. В лучшем случае мама звонила мне перед сном, чтобы сообщить, что задерживается, в худшем – что улетает в Париж на очередной показ…
– Скворцова, может, поделишься с классом, что там такого интересного в окне? – Грозный рык учительницы химии ворвался в сознание внезапно, но вместе с ним пришло и понимание, что урок давно начался.
– Весна, Ирина Викторовна! – выкрикнул с места Добрынин.
Ему в отличие от простых смертных учителя прощали подобное поведение. Впрочем, я так обрадовалась, что Митя всё же решил удостоить своим вниманием последний в этом учебном году урок химии, что даже улыбнулась засранцу.
Добрынин тем временем продолжил доносить свою «умную» мысль до одноклассников:
– Все дикие кошки устремили свои пушистые мордочки на улицу, – произнёс он нараспев, фривольно подмигнув Кате Рысевой, и тут же обернулся в мою сторону. – У колобков, кстати, тоже весеннее обострение.
– Довольно, Митя! – недовольно фыркнула Ирина Викторовна, наградив Добрынина строгим взглядом. Я же вдогонку показала придурку средний палец и злорадно ухмыльнулась: шутить Митюше оставалось недолго.
– Итак, ребята! – Хлопнув в ладоши, дабы привлечь наше внимание, химичка начала урок. – Сегодня у нас с вами удивительное занятие!
«Это точно!» – подумала я и, скрестив пальцы на удачу, снова ухмыльнулась.
Минут пять Ирина Викторовна монотонно жужжала о величии такого предмета, как химия, затем примерно ещё столько же перечисляла темы, пройденные нами за десятый класс, а потом перешла к самому интересному! Ещё в начале месяца она разделила нас всех по парам и раздала задания: кто-то готовил реферат, кто-то – презентацию, нам же с Добрыней выпал шанс провести сравнительный анализ мыльного раствора и стирального порошка. Лабораторную работу нам предстояло выполнить у доски: Митя отвечал за практическую часть, я – за теорию.
– Ты чего сияешь, как медный таз, а, Скворцова? – прошептал Добрынин, пока Ирина Викторовна что-то царапала мелом на доске.
– Стоять с тобой рядом на виду всего класса, Митя, – такая честь! – прощебетала я в ответ и, взглянув на его лощёную рожу, невинно округлила глаза.
– Чего задумала, мелкая? – прошипел Добрыня, будто случайно толкнув меня локтем.
– Да просто радуюсь, что впереди лето. – Острым каблучком, разумеется, совершенно нечаянно, я наступила ему на ногу. – Три месяца без твоей кислой физиономии – это ли не счастье, Митюня?
Добрынин окрысился, едва сдерживая болезненный стон, но ответить ничего не успел: Ирина Викторовна заняла место за учительским столом, а я тут же начала рассказывать классу об удивительных свойствах мыла. Мите ничего иного не оставалось, как приступить к делу: он неумело смешивал жидкое содержимое склянок и в силу своей тупости совершенно не замечал подмены.
– Ну а чтобы понять, какой из растворов не утрачивает своей моющей способности в жёсткой воде, нам необходимо добавить немного хлорида кальция. – Я кивнула на колбу с йодидом калия.
– Это? – Приподняв брови, Митя недоверчиво взглянул на белёсый порошок в пробирке.
– Ага! – Беззаботно улыбнувшись, я на всякий случай сделала шаг в сторону от безумного химика и на полном серьёзе добавила:– Высыпай всё!
– Ладно. – Добрынин взял в руки колбу с катализатором, а я затаила дыхание.
– Всё? – переспросил он, поднеся склянку с порошком к горлышку колбы с раствором моющего средства. – Отвечаешь, Скворцова?
– Не тормози, Добрынин! – раздражённо выдохнула я. – Высыпай!
– Ирина Викторовна! – внезапно разразился басом Митя. – А разве не надо было хлорид кальция предварительно смешать с водой?
– Высыпай, Добрынин! – шикнула я немного нервно, опасаясь, что учительница вмиг раскусит подмену химикатов.
– Разумеется, – протянула она и неспешно поднялась с любимого стула. – А у тебя там что, Митя?
– У меня? – Добрынин беспечно пожал плечами, а потом зыркнул на меня свысока и, ухмыльнувшись, заявил: – Порошок какой-то, Ирина Викторовна.
– Не может быть! – вскрикнула я, изобразив на лице крайнюю степень удивления. – Ну-ка покажи!
Под предлогом, что хочу взглянуть на реагент, я резко подалась вперед и тут же толкнула Митю. Йодид калия без остатка мгновенно «нырнул» в колбу с мыльным раствором.
Я отскочила.
Добрынин, не будь дураком, отскочил следом.
А между тем из колбы бешеным вихрем взвился ввысь громадный столб пены.
– Ого! – заверещали шокированные одноклассники и тут же схватились за мобильные. Правда, к тому моменту, как они врубили камеры, единственной достопримечательностью осталось залитое густой пеной лицо химички.
– Зашибись! – Едва сдерживая смех, Митя схватился за голову, а я ошарашенно открыла рот, не в силах вымолвить и слова.
– А это так задумано было? – донёсся с четвёртой парты голос Рысевой.
– Эксперимент по превращению человека в йети можно считать успешным! – загоготал Камышов, и класс тут же «утонул» в диком смехе и пустых возгласах.
– Ну что, Варька, доигралась? На сей раз батя стопудово тебя вышвырнет из школы – пойдешь ПТУ покорять! – ехидно прошептал Митя. – А я тебя предупреждал: не шути со мной!
– Памперсы подтяни, придурок! – глухо прошипела я в ответ.
– Добрынин! Скворцова! – Химичка сдула с носа остатки пены и заверещала на весь класс: – К директору! Оба! Немедленно!
Митя бесстыже усмехнулся: со стороны учительницы глупо было пугать голодного кота сосиской! Я же закатила глаза: писать объяснительную на имя директора мне было не впервой, но тот факт, что все мои старания пошли прахом, изрядно огорчал!
Глава 2. Удар ниже пояса
Митя
До кабинета отца оставались считаные метры. Прикидываясь невинной овечкой, Скворцова семенила своими короткими ножками перед моим носом и беспрестанно что-то бубнила о непричастности к пенному инциденту. Ну-ну! Можно было подумать, не её мы с пацанами застукали сегодня в компании Васи «Химозы» – очкастого семиклассника, подрабатывающего вместе с отцом на всяких там химических и мыльных шоу.
Ещё тогда, в столовой, я почуял неладное: Варька была не из тех, кто жмётся по кустам с малолетками, да и вообще помешанная на учёбе Скворцова вряд ли была способна привлечь к себе мужское внимание. Мелкая, писклявая, вредная, она только и умела, что раздражать!
Это по её вине я сегодня остался без обеда! Вместо того чтобы спокойно слопать сосиску в тесте и обсудить с Лешим его предстоящую днюху, я, как полоумный сталкер, подкараулил Курочкина возле кабинета английского и, схватив мальчонку за грудки, вытряхнул из него всю правду. Как же в тот момент мне хотелось свернуть Скворцовой её тонкую шею или, того лучше, запустить чёртов пенный фонтан в её смазливую физиономию! Жаль, всё пошло не по плану.
– Харе причитать! – рявкнул я на Варьку, остановившись возле дверей приёмной отца.
Прежде чем войти, мне нужно было собраться с мыслями. Навещать старика посреди рабочего дня не входило в мои планы, да и вообще я дал бате слово, что окончу десятый класс без происшествий.
– Нервишки шалят, Добрыня? – задрав курносый нос, сверкнула голубыми глазками стерва. – Лечиться не пробовал? Пустырник, там, попить, валериану?
– Скворцова, отвали! – свысока шикнул я на шмакодявку.
– Ну точно. – Ядовито улыбнувшись, Варя приложила указательный палец к губам и сделала вид, что умеет думать. Чокнутая! Кого она решила обмануть?! – Валерьяна в твоём случае – как клизма дождевому червяку: считай, без надобности! Таких, как ты, в психушке закрывать нужно!
– Да заткнись ты, Скворцова – целее будешь! – стиснув челюсти, прорычал я диким зверем.
Много эта выскочка понимала?! Это с виду мой отец был «белым и пушистым», а все вокруг наивно полагали, что любые проступки мне всегда сходили с рук. Блаженные! Если бы они только знали, как умел батя «бить» в цель… Вот и сейчас моя поездка на лето к матери висела на волоске. Не то чтобы я сильно скучал – нет, жить без материнской любви и заботы я давно научился. А вот терять целое лето на черноморском побережье из-за глупой выходки Скворцовой было до жути обидно!
– Да что ты мне сделаешь, Добрынин? – уперев руки в боки, с вызовом бросила Варя и окинула меня презрительным взглядом. – Только и можешь, что языком своим чесать, дятел недоделанный!
Вот чего она добивалась? Чтобы я руки распустил? Так это не про меня! Если я и лез в драку, так с заведомо равным противником, а эта что? Моль, да и только! Чихнёшь на неё – свалится или, того чище, разревётся! Одним словом, девчонка!
– За своим языком следи, Матрёшка! – отмахнулся я от Скворцовой, как от надоедливой мухи, и потянулся к дверной ручке.
За нашими спинами всё отчётливее раздавались шаги пожилой химички, а мне кровь из носу нужно было первым донести до отца правду!
– Бла-бла-бла! – передразнила Варя и, как назло, втиснулась между мной и дверью. Круглолицая, румяная, с длинными, вьющимися от природы волосами цвета спелой пшеницы, она едва доставала мне до плеча, но была на удивление юркой и проворной.
– Без учителя не положено! – Задрав подбородок, она бесстрашно столкнулась со мной взглядом. Как знала, зараза, что Ирина Викторовна возьмёт её сторону и не упустит своего шанса выставить меня перед отцом исчадием ада.
– Кому не положено? Колобкам? – внутри всё кипело.
Нет, Скворцова не была толстой, но мне доставляло удовольствие, когда глупое прозвище заставляло Варю краснеть и пыхтеть от возмущения.
– Ну знаешь, Митюша! – не находясь с ответом, процедила она сквозь зубы. – Ты мне за всё заплатишь!
Развернувшись на пятках, Варя ненароком хлестнула меня по лицу своими длиннющими волосами и резко дёрнула дверь, да с такой силой, что та с размаху заехала мне по лбу. И пока я растирал ушибленное место, с трудом сдерживая рвущиеся на свободу не самые цензурные выражения, Скворцова влетела в приёмную.
– Ольга Егоровна, здра… – Она начала было здороваться с секретаршей отца, да слишком поздно поняла, что той не было на рабочем месте.
– На обеде она, – снисходительно хмыкнул я, указав Варе на настенные часы.
– Думаешь? – Девчонка подозрительно покосилась в мою сторону.
– А чё тут думать-то? – гулко выдохнул я, намекая, что Скворцова – мастер по тупым вопросам. А потом осмотрелся – ну так, на всякий случай!
Сумочка Оленьки валялась на подоконнике, на спинке стула висел её блейзер, а на столе возле клавиатуры стоял недопитый чай – всё указывало на то, что девушка вышла на время. А с учётом того, что разгуляться в нашей школе было особо некуда, оставался только один вариант: столовая.
– Ну-ну! – язвительно прошептала Варя и кивнула в сторону запертой двери в кабинет отца.
К слову, раньше батя никогда не закрывался.
– Кодовое слово – «столовая», – нарисовала она в воздухе воображаемые кавычки и посмотрела на меня, как на слабоумного.
– Ты на что намекаешь, болезная? – Нахмурившись, я покрутил пальцем у виска, но, что греха таить, червячок сомнения уже заполз и в мою душу.
– Да Бог с тобой, Добрынин! – Скворцова выставила перед собой раскрытые ладони. – Ни на что я не намекаю. – И тут же ехидно ухмыльнулась: – Я всегда говорю прямо! Наша Оленька давно на твоего старика глаз положила, а ты, Митюня, готовься. – Она брезгливо поморщилась. – Скоро у тебя появится новая мамочка!
– Язык прикуси, идиотка! – огрызнулся я, не на шутку взбесившись, и, чтобы стереть с Варькиного лица самодовольную ухмылку, сжал кулаки и резко шагнул в её сторону. Честное слово, в это мгновение я готов был поступиться собственными принципами и проучить коротышку, да только звёзды на небе сегодня однозначно сошлись в созвездии великой дули, ибо все было против меня!
– Чего стоим? Кого ждём? – Запыхавшись, в приёмную забежала Ирина Викторовна. – Как пакостить, так вы в первых рядах, а как отвечать за свои поступки, так сразу в кусты! Ну ничего, сейчас Владимир Геннадьевич вас научит ценить чужой труд! – Продолжая дышать, как паровоз, химичка ринулась к закрытой двери.
– А может, не надо? – в последний момент пропищала за её спиной Скворцова и взволнованно закусила краешек губы.
Наконец-то и до Вари дошло, что за всё в этой жизни нужно платить.
– Шагай, давай, выскочка! – Я подтолкнул трусиху вперёд, а сам двинулся следом. – Ща батя пороть нас будет! Этого ваша душа жаждет, да, Ирина Викторовна?
Но химичка не ответила. Постучав для приличия, она недолго думая распахнула дверь и тут же встала на пороге кабинета как вкопанная.
– Простите, Владимир Геннадьевич, – запинаясь, протянула она по слогам.
– Мама? – дрожащим голоском вскрикнула Варя и тут же прикрыла ладонью рот.
– Да ну вас нафиг! – запустив пятерню в волосы, отчаянно взвыл я.
Худшего сценария и придумать было сложно: раскрасневшийся от стыда батя суетливо заправлял в брюки сорочку, а мать Скворцовой, растрёпанная и помятая, смущённо отводила взгляд и никак не могла справиться с пуговкой на белоснежной блузке.
***
Отвернувшись к окну, я бездумно наблюдал, как мелькали перед глазами бесконечные вывески магазинов и перекрёстки, мигали светофоры, а пешеходы, как муравьи, куда-то хаотично спешили. Мне было плевать на яркое майское солнце, на мобильник, вибрирующий в руках, на олдовую песню, сочащуюся из динамиков отцовской тачки. Я был потерян, раздавлен, почти убит…
Я никогда не считал себя эгоистом, да и сам много раз подтрунивал над батей, чтобы тот наконец выкинул из головы мою мать и вновь попытал счастья. Отец обычно грустно улыбался, намекая, что это не так просто, а потом менял тему разговора. Я его понимал: жизнь с моей матерью изрядно потрепала его, да и меня выжала подчистую. И все же я желал старику счастья. Теперь же, до боли сжимая кулаки, понимал: не такого, не с ней, не сейчас!
– Поговорим, сын? – глухо предложил отец, барабаня указательным пальцем по кожаной оплётке руля.
Дорога от школы до нашей пятиэтажки на другом конце города занимала обычно минут сорок, но сегодня я не заметил, как пролетело время. Продолжая глазеть в окно, я сухо покачал головой: говорить с отцом не хотел, не мог, но главное – до чёртиков боялся…
Родители развелись, когда мне было семь. Первый класс, букет гладиолусов, слёзы в глазах – таким я запомнил тот день. Мать, наспех собрав чемоданы, тогда просто ушла. В аэропорту её ждали рейс до Берлина и новый муж, ну а о том, что на своей самой первой школьной линейке её ждал я, она, к сожалению, забыла…
Как же я тогда злился! В мамином побеге долгое время винил отца. Не замечал его любви, его боли и безжалостно хлестал словами по сердцу. Впрочем, я тогда ненавидел весь мир и от души срывал злость на каждом, кто попадался под руку. А попадался, разумеется, отец, да ещё соседка по парте. Слишком бесила меня Варькина улыбка, этот её счастливый блеск в огромных глазищах, но больше всего – дурацкая привычка Скворцовой без умолку хвастаться своей дружной семьёй. Я сгорал от зависти, когда мать встречала её после уроков и провожала домой, на сироп исходил, когда случайно пересекался с мелкой занозой в парке. Одной рукой Варя всегда сжимала ладонь отца, а второй держалась за мать. Она смеялась, показывала мне язык и, сама того не ведая, разжигала во мне лютую неприязнь!
– Митька, – хрипловатым голосом разрезал тишину батя. – Хотя бы выслушай меня!
Отец давно заглушил двигатель, но продолжал цепляться за несчастный руль, как за спасательный круг. Старик волновался, не знал, как ко мне подступиться, наверно, ждал помощи в этом от меня, но я не хотел облегчать его долю, как и просто смотреть в его сторону. Мне было тошно. Противно. Больно… Из миллионов возможных вариантов батя выбрал единственно провальный! Впрочем, он никогда не умел разбираться в женщинах.
Мать вернулась морозным вечером накануне моего десятилетия. Её жизнь с немцем явно не задалась, а отец, к тому времени изрядно уставший от одиночества и моих бесконечных проделок, не придумал ничего лучше, чем простить непутёвую жёнушку. С другой стороны, я был только «за». Совместные прогулки, слово «мама» на моих губах, порядок в доме и сытные ужины не из местной кулинарии – мне казалось, наша семья снова стала нормальной, но я ошибался: сколько ни натирай воском гнилое яблоко, съесть его уже не получится!
– Я понимаю, сын, что ты сейчас чувствуешь, – произнёс отец, а я ухмыльнулся: столько собираться с мыслями, чтобы в итоге ляпнуть банальную фразу.
– И что, по-твоему? – рыкнул я холодно, продолжая разглядывать соседнюю с нами тачку на придомовой парковке.
– Кристина никогда не заменит твою мать, – помолчав ещё немного, подал голос батя, а я не удержался и заржал.
Последний раз я видел маму года три назад. Беременная и с очередным мужем под ручку, она заявилась на финальный матч по футболу между нашей сборной и командой из тридцатого лицея. Ни тёплых объятий, ни ласковых фраз – в тот день она заехала попрощаться. А мне было уже всё равно… Я напоминал сам себе перегоревшую лампочку: есть электричество или нет – я больше не светился.
– Митя… – Отец положил руку мне на плечо. – Эй, сынок, тише! Не надо так!
– Почему она?! – Я дёрнулся, отринув его жалость. – Баб вокруг мало, что ли?!
– За языком следи, Димка! – прошипел отец, заново схватившись за руль. – Кристина не баба! Не смей больше так… Я не посмотрю…
– Кристина! – Я буквально выплюнул это имя: оно бесило меня ничуть не меньше её хозяйки или как две капли воды похожей на неё Вари. Я ненавидел все их семейство с детства, и, к слову, это было взаимно!
Мать тогда переехала в Геленджик. Разумеется, меня с собой она не позвала. Редкие звонки, дежурные фразы – она мастерски вычеркнула нас с отцом из своей жизни. И если мне было уже плевать, то батя на этот раз долго сходил с ума. Он стал замкнутым, равнодушным, молчаливым. С утра до вечера пропадал на работе, а я… я всё явственнее осознавал свою ненужность. Мне было почти тринадцать, а я снова и снова ощущал себя первоклашкой с гладиолусами в руках, о котором все забыли.