Меня убьют четвертым выстрелом

Иллюстратор Светлана Алимова

© Виктор Горошин, 2019

© Светлана Алимова, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-7250-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конечно, ее там не было. Он уже около получаса сидел в машине перед своим домом, безуспешно пытаясь убедить себя, что скорбные окна – это еще не черная метка окончательного разрыва. Она могла задержаться на работе, встретиться с подругой, снарядиться в поход по магазинам. Даже кофе с приятелем могла выпить. А что? Почему бы молодой, красивой да в общем-то и свободной женщине не выпить кофе со старым другом, случайно встреченным где-нибудь на парковке? Да. Именно случайно и почему-то именно на парковке.

Но все события последнего месяца убеждали его, что, скорее всего, он никогда больше ее не увидит. Она отдалилась от него как-то внезапно и решительно. Под разными предлогами засиживалась у компьютера до глубокой ночи, а иногда и вовсе ложилась спать на диване в гостиной. Им вдруг стало не о чем разговаривать. Зато она часами с кем-то переписывалась, не замечая вокруг себя ничего и никого. Несколько раз он пытался вытащить ее на прогулки, но каждый раз у нее находились благовидные предлоги, чтобы от них отказаться. Даже трехдневный круиз, который он не без усилий откопал в недрах интернета, не вызвал у нее энтузиазма. На все его робкие попытки объясниться, она лишь неопределенно пожимала плечами: «Как-нибудь позже…»

Он твердил себе, что у нее сейчас очень трудный период. Сорок рабочих часов в неделю она совмещала с учебой в медицинской школе. И это на не родном языке.

Он не просто любил ее, он ею гордился, восхищался. С тщеславным удовольствием рассказывал о ее успехах друзьям и не скрывал восторга своей сопричастности.

Сам он прочно застрял на должности учителя математики средней школы и прекрасно понимал, какая глубокая пропасть возникнет между ними, как только она станет полноправным доктором.

– Тогда ты меня и бросишь. Сразу и бесповоротно.

– Успокойся, милый, – смеялась она, – я русская тетка. Мы нищих мужиков на переправе не меняем. Из горящей избы вытащим, со скачущего коня снимем. Если я от тебя и сбегу, то лишь из-за твоего вздорного характера.

И вот теперь эти темные окна. Он где-то читал, что в таких случаях мужчины открывают двери «дрожащей рукой». Но его рука почему-то совершенно не дрожала, и ключ спокойно повернулся в прорези. Он вошел внутрь. Осмотрелся.

В доме царил абсолютный порядок. Каждая вещь лежала на строго определенном для нее месте. Как раз так, как он любил. Посуда была аккуратно расставлена по шкафчикам, а его рубашки развешаны в строго определенном порядке. Над ними аккуратными стопками лежали его свитера, а на полу стояли коробки с обувью. Даже его домашние тапочки выглядывали из-под кровати ровно настолько, насколько им и было положено.

Это радовало. Огорчало то, что в доме не осталось ни одной ее вещи. Бесследно исчезли даже самые незаметные женские мелочи. Не было и намека на какие-то ленточки, бусинки, кошельки. С трюмо сбежала ее фотография. В стакане у раковины одиноко грустила его зубная щетка. Она всегда настолько беззаботно, если не безответственно, относилась к быту, что ему сразу стало ясно: было сделано все, чтобы не оставить после себя никакого следа. Ничто не должно было напоминать о ней и причинять ему боль.

Уже несколько недель он со страхом ожидал этого дня. И был к нему готов. Он знал, что собирается делать. В маленьком сейфе дожидался своего часа давно купленный пистолет. Он взял его в руки, уселся в свое любимое кресло, проверил наличие патронов. Поднес пистолет к виску. Затем вспомнил, что в кино актеры обычно стреляют себе в подбородок. Поднес его к подбородку. Подумал, что, видимо, будет выглядеть не слишком эстетично. Наверное, лучше попробовать в сердце. Но тут память услужливо подсказала, что именно на сегодня назначена седьмая игра плей-офф. Решил, что ничего ужасного не произойдет, если он узнает, пройдут ли «Ястребы» в полуфинал конференции. А когда они выиграли, глупо было не посмотреть, смогут ли они проскочить и в финал. А потом начался новый сезон его любимого сериала. А за ним и мировое первенство по футболу. Через два месяца он заметил нежные сигналы, которые ему посылала Брижжит – секретарша директора его школы. Начался бурный роман. Правда, недолгий. Потом он опять вспомнил про свой пистолет, но тут на горизонте показалась Аделина…

Прошло десять лет.

1.

Игра, видимо, подходила к концу. Это было заметно и по уставшим лицам ребят, и по большому количеству совершаемых ими ошибок. Ник Портер хорошо разбирался в баскетболе и видел многое из того, что было скрыто от взгляда непосвященного человека. Приходя в спортивный клуб, он любил после тренировки подойти к баскетбольной площадке и несколько минут понаблюдать за матчем. Постоянные игроки уже давно привыкли к этому немолодому одинокому зрителю и не обращали на него никакого внимания. А он, следя за накалом чужих страстей, немного жалел о том, что уже двадцать лет не прикасался к мячу. Иногда он совсем было решался напроситься поиграть, но быстро от этой затеи отказывался, понимая, что выглядеть будет достаточно нелепо.

Но вот встреча закончилась, кто-то из ребят небрежно отбросил в сторону мяч, который лениво покатился прямо Нику под ноги. Он наклонился, поднял его и вдруг прижал к себе, как доброго знакомого, с которым не встречался много лет. Вроде и прожить без него нетрудно, а вот и увидеться приятно.

Молодые люди смотрели на него с нескрываемой насмешкой. Неожиданно для Ника, это его почему-то разозлило. Он вдруг вскинул руки и отправил мяч в кольцо. Все еще волнующий трепет сетки оповестил, что цель была поражена. А мяч послушно поскакал обратно к Нику. Он сделал пару шагов в сторону и поразил кольцо еще раз. Теперь уже кто-то из ребят подхватил мяч и вернул ему. Третий бросок, четвертый, пятый… Ник Портер все еще помнил это чувство неизбежности попадания, когда ничто не могло помешать точному полету мяча. Он сделал двенадцать успешных бросков и лишь на тринадцатом мяч, неуклюже потоптавшись на кольце, отлетел в сторону. «Ладно, – подумал Ник, – сейчас не до суеверий.» Шутливо поклонившись и подмигнув восхищенным игрокам, он вышел из зала.

Девочка стояла у входа.

И внимательно на него смотрела. Точно так же, как она делала это последние несколько недель.

Найти этому объяснения он не мог. Первый раз, встретившись с ней глазами, Ник вежливо улыбнулся и через секунду забыл о ее существовании. Мало ли, с кем можно случайно переглянуться в спортивном клубе. Но уже через несколько минут он вновь ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, узнал все ту же девочку. Ник опять не придал этому никакого значения, но лицо ребенка ему запомнилось. Выглядела она лет на шестнадцать. Если бы его попросили нарисовать ее словесный портрет, он бы столкнулся с определенными трудностями. Типичная американская девчонка-тинейджер. Худенькая, светловолосая, голубоглазая. Ник тогда еще подумал, что если не увидит ее до следующего визита в клуб, то, по всей видимости, и узнать-то не сможет.

Но в тот же тот день, отъезжая от зала, он заметил ее в соседней машине. Кстати, тогда и сообразил, что шестнадцать ей точно было. По дороге домой, Ник заехал в супермаркет взять что-нибудь к ужину. Расплачиваясь, увидел ее за стеклянной витриной. Перехватив его взгляд, девочка немедленно отвернулась.

Примерно через неделю после этого, он разглядел ее в машине, стоявшей неподалеку от его дома. У него возникло было желание подойти и спросить, а чего, собственно, ей от него нужно, но, как человек умный и предусмотрительный, делать этого не стал: девочка могла с удивленным лицом поинтересоваться, а кто он, собственно, такой. А то и полицию вызвать. Ник, кстати, не отвергал и возможности подростковой провокации. Слишком много шумела в последнее время пресса о людях, на ровном месте терявших и репутацию, и громадные деньги. В тот день, войдя в дом, он немедленно выглянул в окно. Но машина уже успела исчезнуть.

Ник видел ее в клубе ежедневно. И каждый раз она оказывалась где-то неподалеку от него. В конце-концов, он решил, что сумасшедших хватает в любом возрасте и научился не обращать на девочку внимания. Но продолжал с раздражением замечать на себе ее изучающие взгляды.

И вот теперь эта встреча лоб в лоб на выходе из баскетбольного зала. Ник снова не знал, как себя вести. Останавливаться и объясняться было рискованно. Но девочка вдруг решительно встала на его пути и, глядя ему прямо в глаза, произнесла:

– У меня для вас хорошая новость. Вы нам подходите.

Валид Абдуллахи отчаянно боролся со сном. Шел четвертый час ночи. Та самая опасная пора, когда мозг и глаза живут какой-то совершенно обособленной от тебя жизнью, и готовы предать в самый неподходящий момент. Конечно, можно было бы и отключиться на часок, на заправке в это время обычно никто не появлялся, но ровно в четыре Валид должен был в очередной раз проверить все заправочные колонки. Смысла в этом не было никакого, но дядя настаивал на соблюдении давно установленного порядка и иногда просматривал эти чертовы камеры. Поэтому заснуть было нельзя. А время молитвы еще не наступило. Пророк ведь не случайно указывал, что утренний намаз начинается с истинного рассвета, сразу после того, как на Восточном горизонте появится белая полоса. Стоит на несколько минут поторопиться, и молитва будет недействительной. Но повторять суры из Корана рекомендовалось в любое время, чем Валид и занимался, скрашивая часы до окончания смены.

В Америку он приехал полгода назад, когда его родители и старший брат погибли при артиллерийском обстреле. Он даже не знал, кто их убил. Просто в какой-то момент его родной Хомс заняли воины этого нового  государства, и их обстреливали в одной стороны повстанцы, а с другой – правительственные войска. Вот и метались по небу снаряды, которыми стороны щедро обменивались друг с другом. Во время одной из таких перестрелок семья пряталась в подвале. Никто и не думал выяснять, чья именно бомба прямым попаданием пробила крышу. Валиду повезло: в тот момент его не было дома.

Дядя уже двадцать лет жил в Америке. Убежал еще при старшем Асаде. Отец рассказывал, что у семьи из-за этого были большие неприятности. Дед занимал какую-то заметную должность в правительстве, но после бегства старшего сына, его сразу же оттуда изгнали, и он вынужден был переехать в глухую провинцию. Валиду тогда было годика три, и те времена он помнил смутно. Правда, когда режим стал помягче, дядя начал семье помогать. Сначала присылал какие-то незначительные подарки. Потом деньги. С каждым годом все больше и больше. Было очевидно, что дела в Америке у него шли неплохо. С появлением интернета у них наладилась постоянная связь. Дядя любил Валида и давно звал его к себе.

А после гибели родных, выбора у него и вовсе не оставалось. Дом был разрушен, возвращаться было некуда.

В Америке Валиду понравилось. Дядя встретил его, как родного сына. Жил он с американкой-женой и двумя сыновьями, которые, как ни крути, приходились Валиду двоюродными братьями. Мурсалу было четырнадцать лет, Джону на один год меньше.

С первого взгляда было понятно, что дядя – человек богатый. У него был большой дом с садом и даже бассейном, в гараже стояли несколько машин. Валид как-то высказал ему, как он рад, что Аллах благословил его таким богатством. Дядя в ответ лишь рассмеялся:

– Научишься по двое суток не спать, и тебя благословит. Но сразу предупреждаю, не очень-то он и торопится.

Огорчало то, что дядя совсем не ходит в мечеть. Даже по пятницам. Несколько раз Валид по просьбе единоверцев убеждал его помочь нуждающимся мусульманам, но дядя всегда говорил, что готов предоставить им работу в своих магазинах или на заправочных станциях. А потом Валид узнал, что дядя активно помогает семье своего бывшего работника, погибшего при попытке ограбления одного из магазинов. Оплачивает обучение старшего сына в университете, а дочери – в частной школе. А недавно дядя потратил очень много денег на изготовление и установку христианского креста на могиле этого человека.

У Валида была своя история, связанная с христианами. Закончилась она печально. Мулла тогда объяснил ему, что Аллах таким образом проверял его верность и преданность. Поэтому принять дядину лояльность неверным Валид не мог. Он не собирался вступать с ними в открытую или даже тайную борьбу, но прислушивался к голосам проповедников, утверждавших, что пользоваться достижениями Западной

Через две недели после приезда Валида в Америку, дядя позвал его в кабинет и сказал, что освободил для него место ночного клерка на одной из своих заправочных станций.

– Этим и займешься на первых порах, – сказал он. – А днем сможешь улучшать свой английский. Начнешь потихоньку, а дальше посмотрим, чем тебе заняться.

Время подходило к четырем. Валид нехотя поднялся и, поеживаясь от предутренней прохлады, отправился на обход. Много времени прогулка не заняла. Валид бегло осмотрел шланги на колонках, обошел по периметру территорию и совсем было собрался вернуться в магазинчик, как вдруг на заправку с ревом и визгом буквально влетел огромный «Хаммер». Из него на всю округу гремела музыка. Бой барабанов рвал Валиду уши, визгливые голоса вызывали омерзение. Во времена Пророка такого безобразия не существовало. Машина резко затормозила у одной из колонок. Из нее мгновенно выскочили шестеро молодых ребят и девушек. Закрыть двери автомобиля им как-то в головы не пришло – рев динамиков становился нестерпимым. Но молодых людей это абсолютно не смущало. Они танцевали, хохотали, обнимались. У двоих ребят в руках были бутылки с алкоголем, который они глотали прямо из горлышка. Одна из девиц попыталась было вырвать у парня бутылку, но лишь облила себя, что вызвало у нее приступ безудержного веселья. Другая заметила Валида и, смеясь, стала знаками подзывать его к себе, делая вид, что расстегивает кофточку. Валид отвернулся. Кто-то из ребят снимал все происходящее на камеру своего айфона. Шум все усиливался. Валид обратил внимание, что в многоэтажном доме, расположенном неподалеку, зажглись несколько окон. Один из парней начал заправлять машину. В это же время – другой прямо там, у бензобака, закурил сигарету. Валид был уверен, что сейчас произойдет взрыв. Компания дружно хохотала.

– Что вы делаете? – Валид не выдержал, сорвался с места и подбежал к бензоколонкам. – Сейчас же все взорвется!

– Не беспокойся, дружок, – пьяно ответил один из парней, – помни, что твоя кормилица надежно застрахована. Так чего переживать?

– Вам что – жить надоело?

– Не уверен… – задумался парень, – сейчас попробую выяснить… Дженнифер… Несколько слов для нашего журнала. Признавайся… Тебе надоело жить?

– С тобой – да!

– Так мы вроде и не жили никогда…

– Да? Может быть, это было в далеком прошлом? Но запомнилось… – Девушка выхватила у курящего сигарету и глубоко затянулась. – Видишь, как сильно?

– Стойте, – вмешался тот, который был с камерой, – картинка не получается. Отсутствует правда жизни. Нет подлинного высокого реализма. Придется делать второй дубль. Непрофессионально, конечно… Но сначала – панорама. Для истории.

Он поднял камеру и начал водить ею вокруг заправки

– Прекратите, – закричал Валид, – здесь запрещено снимать.

– Этот там, откуда ты приехал, может быть запрещено снимать, – сказал оператор, направив камеру прямо на Валида. – А здесь – свободная страна. Так что, дружище, приехал – терпи.

– Точно, – сказала Дженнифер, – приехал – терпи. А я тебя за это поцелую. Хочешь?

– Не хочу.

– Ну, и ладно. Была бы честь предложена. А может быть Кэтрин? Или Клара?

Валид молчал.

– Тоже не хочет, -констатировал парень, державший в руках бутылку виски. – Ну, и Аллах с ним. По этой же причине я тебе, парень, и выпить не предлагаю. Или попробуешь? – Он протянул Валиду бутылку. Тот демонстративно отвернулся. – Вот и правильно. Воздастся тебе по вере твоей.

– Оставьте мальчика в покое, – вступилась Клара. – Заправились? Все. Поехали.

– Мудрое решение, – согласился парень с бутылкой, – по машинам.

Но так просто уехать ребятам было не суждено. На заправку с не меньшим, чем они, шумом, сверкая тревожными огнями и ревя сиренами, влетели две полицейские машины. То ли музыка слишком громко разносилась по окрестностям, то ли кто-то из жильцов стоявшего напротив дома проявил инициативу, но бдительные стражи порядка оказались на месте происшествия еще тогда, когда бутылки и горящие сигареты безмолвно свидетельствовали явно не в пользу подвыпившей компании.

Полицейские блокировали «Хаммер» с двух сторон, отрезая ему всякую возможность двинуться с места. Молодые люди несколько приутихли. Впрочем, сказать, что они сильно испугались этого неожиданного вторжения, было бы преувеличением. Скорее – озадачились. Дженнифер бросила сигарету на землю, придавив ее ногой. В руках ребят неопровержимой уликой все еще посверкивали бутылки спиртного.

Некоторое время из полицейских машин никто не выходил. Видимо, стражи порядка присматривались, оценивая ситуацию. За это время одна из девушек догадалась выключить музыку. Наконец, из первой машины, не торопясь, вылезли двое патрульных. Довольно долго они насмешливо смотрели на молодых людей, не произнося при этом ни слова. Молчание затягивалось. Первой не выдержала Клара.

– Добрый вечер, офицеры, – сказала она, безуспешно пытаясь очаровать мужчин приветливой улыбкой.

– Скорее, доброе утро, – отозвался один из полицейских – светловолосый сорокалетний мужчина. – Меня зовут офицер Фолкнер. Мой напарник – офицер Мартинес. Могу я поинтересоваться, что здесь происходит?

Ребята переглянулись.

– Офицер, – произнес один из них, – вы ставите нас в неловкое положение. Как можно объяснить взрослому, наделенному властью человеку, что обычно происходит на автозаправках? Ты, случайно, не знаешь? – обратился он к одному из своих товарищей.

– Мне кажется… правда, я могу и ошибаться… что обычно здесь… как бы это поточнее… заливают бензин в автомобили.

– Точно, – вставил парень с видеокамерой, – потому что иначе они не поедут.

– Но мы готовы изменить свое мнение, если оно не совпадает с мнением представителей закона, – сказала Кэтрин. – Офицер, – она нежно посмотрела на Мартинеса, – вы хотите, чтобы я ради вас отказалась от своих убеждений?

– Он не хочет, – резко сказал Фолкнер, – зато мы оба не прочь посмотреть ваши документы.

– Какие документы? – возмутилась Клара. – Господа, неужели вы думаете, что порядочная девушка, студентка, будет в нашем неспокойном городе таскать с собой документы? Да еще в такое позднее время. Вы действительно так считаете?

– Студентка? – недоверчиво произнес Мартинес. – И в каком же университете вы учитесь? Оксфорд? Сорбонна?

Клара посмотрела на друзей.

– Вот скажи ему, что я учусь в Гарварде и приехала на каникулы навестить любимых родителей, так не поверит.

– А ты попробуй, – предложила Дженнифер. – Только сделай это как-нибудь… проникновенно… искренне что ли.

– Господин полицейский, – Клара подняла правую руку, – перед лицом закона торжественно клянусь, что я учусь в Гарварде и приехала на каникулы, чтобы увидеть своих родителей, друзей и вас. – Она опустила руку и повернулась к Дженнифер. – Как считаешь, убедительно получилось?

– А эти? – спросил Мартинес. – Тоже из Гарварда?

– Фу, какое невежливое обращение – «эти». – сказал один из ребят. – Как молодой начинающий адвокат я просто вынужден сделать вам замечание.

– Как молодой начинающий адвокат, – вмешался Фолкнер, – вы обязаны знать, что по законам штата распитие спиртных напитков в автомобиле запрещено.

– А вы видите нас в автомобиле?

– Ну, около…

– Это совсем не одно и то же. И карается, кстати, значительно гуманнее. Если вы не согласны, готов вступить с вами в серьезную научную дискуссию.

– Совершенно не обязательно, – сказал Фолкнер. – А могу я поинтересоваться, кто из вас довел сюда этот автомобиль?

Молодые люди замялись. Выпад был точным. Пьяны были все. Стало очевидно: опыта у полицейских хватало.

– Так все-таки, господа, кто является водителем этой машины?

– Офицер, – осторожно начал адвокат, – вы же знаете, что по нашим правилам любой человек может сесть за руль автомобиля.

– Согласен. Пусть и садится. Может быть, сумеет вывезти вас отсюда.

Валид с интересом наблюдал за этой сценой. В его стране полицейские вели себя совершенно по-другому.

– Что? Нет желающих? – усмехнулся Фолкнер. – Как приятно иметь дело с грамотными, все понимающими людьми.

Наступила достаточно долгая, томительная пауза.

– Господин Фолкнер, – наконец сказала Дженнифер, – вы же прекрасно видите, что мы не разбойники из числа десяти наиболее разыскиваемых. Почему бы вам не отпустить законопослушных граждан Соединенных Штатов с миром? Нам и так не очень уютно стоять под прицелом ваших напарников из второго автомобиля.

– Вы видите направленные на вас прицелы? – возмущенно спросил Мартинес.

– Чувствуем, – поежилась Кэтрин, – и очень боимся.

– Да? – удивился Фолкнер, – а меня учили, что алкоголь притупляет чувство страха. В любом случае, попытайтесь- ка его перебороть и достаньте ваши документы. А то еще придется задерживать вас для выяснения личностей. Не верите? Спросите господина адвоката.

Ребята посмотрела на юриста, который, после небольшого раздумья, полез в карман и вытащил оттуда бумажник. Остальные последовали его примеру.

– Проверь, пожалуйста, – Фолкнер собрал удостоверения и передал их своему напарнику. Мартинес направился к машине.

– Вы, судя по вашей куртке, работаете здесь, – Фолкнер повернулся к Валиду.

Заправщик согласно кивнул.

– Не обратили внимания, кто из них был за рулем, когда они подъехали?

Валид прекрасно помнил, кто из парней вылез из водительской двери. Это был тот, который протягивал ему бутылку виски. Первым порывом Валида было указать на него полицейским, потому что Пророк запрещал употребление спиртного и требовал наказания виновных. Но неожиданно для самого себя, он вдруг отрицательно покачал головой. Опытный взгляд полицейского отметил это замешательство свидетеля, однако повторять свой вопрос Фолкнер не стал.

– И что вы собираетесь с нами делать, офицер? – спросила Кэтрин.

– Ничего такого, что не было бы предусмотрено законом, – отреагировал Фолкнер.

– А там столько вариантов, что невозможно и представить, на каком остановится уважаемый господин полицейский, – сказал молодой человек, назвавший себя адвокатом.

– Можешь перечислить хотя бы несколько? – спросил один из его товарищей. – Так сказать, для общего развития.

– Могу, конечно. Что же я зря столько лет учился? Нас можно привлечь за нарушение общественного порядка в ночное время, за распитие спиртных напитков в неположенном месте, наконец, за оказание сопротивления работникам правоохранительных органов.

– Я не сопротивлялась, – сказала Кэтрин.

– Ты же не показала удостоверение по первому требованию, а это уже сопротивление. Завтра тебя накажут, а пресса в очередной раз оповестит нацию о той опасности, которую ты и другие отдельные представители золотой молодежи наносят нашей морали и нравственности. Троих из нас выгонят с работы, остальных с университетов. Да! Чуть не забыл! Нас еще можно обвинить в попытке взрыва бензоколонки. А это уже терроризм. Предположительно, получим десять, двадцать, даже тридцать лет. Нужное подчеркнуть. Вплоть до пожизненного.

– Я не хочу пожизненное, – вздохнула Клара.

– Конечно, не хочешь. Но кто тебя спрашивать будет?

– А я тебя защитником возьму. Ты меня спасешь.

– И себя заодно. Но есть и другая возможность. Внимание! Следите за ходом моей мысли. И вы, офицер, тоже. Поскольку ваш напарник через три минуты убедится, что для общества мы совершенно безопасны, вы можете с легким сердцем ограничиться устным внушением и отпустить нас на поруки друг друга. Закон это допускает. Гуманность даже требует…

– А я прямо кожей ощущаю, насколько вы гуманны, – убежденно произнесла Кэтрин.

– Мы вызовем такси и уедем, – продолжал юрист. – А машину, с разрешения нашего общего друга, – он указал на Валида, – оставим здесь. Готовы оплатить парковку.

– Правда, мистер Фолкнер, – жалобно проговорила Дженнифер, – это было бы так благородно с вашей стороны. Неужели вы отдадите мою девичью честь на поругание?

– Представляете, – добавила Клара, – с каким прекрасным чувством вы могли бы сегодня сдать дежурство, прийти домой и рассказать близким, как спасли судьбы шестерых невинных молодых людей. И что для этого нужно? Всего лишь проявить немного человечности, которая… и я в этом уверена… нежным птенцом бьется под вашей форменной рубашкой.