000
ОтложитьЧитал
ВСТПУПЛЕНИЕ
Пираты, корсары1, флибустьеры2, буканьеры, «пиастры-пиастры»… «ё-хо-хо и бутылка рома!» – в разное время люди произносили эти слова и выражая то упование и уважение, то с восторг, а то и вовсе с трепетный ужас. История распорядилась так, что пиратов по праву можно считать таким же древними ремесленниками, как и женщин легкого поведения. Правда, разница между теми и другими заключается лишь в том, что представительницы любовного ремесла во все времена, как правило, всем давали, а вот представители и представительницы морского разбойничьего промысла – да–да, леди под знаменами Веселого Роджера тоже встречались! – всегда брали, и по-возможности буквально все, у кого бы то ни было и совершенно точно без спроса…
Многие наши современники считают, что пираты никогда ни от кого не зависели. Это ложное утверждение! На самом деле пираты нередко, – а особенно во времена военных конфликтов – находили поддержку государственных мужей – вместе с ней получали легализацию разбойничьего промысла. Пираты в таких случаях становились каперами3, и им официально разрешалось не только вести боевые действия против неприятеля, но и оставлять себе часть добычи. Пиратские команды никогда не были однородными… маниакальные любители звона золотых монет, неистовые искатели приключений, целеустремленные путешественники, опасные преступники (бандиты и просто мстители), обожатели риска и опасностей – вот неполный перечень представителей любой пиратской команды.
Обложка старинной книги по судовождению.
Но, несмотря на разношерстность публики, некоторые представители пиратской профессии в эпоху Великих географических открытий внесли неоценимый вклад в исследование морей, океанов и неизведанных земель.
Согласитесь, этого вполне достаточно для того, чтобы не огульно хаять, а взвешенно оценивать деятельность бравых парней, когда-то стоявших под знаменем Веселого Роджера.
ПИРАТЫ… КТО ОНИ?
КОДЕКС ПИРАТСКОЙ ЧЕСТИ
О том, что пираты не всегда были предоставлены самим себе, мы с вами уже обменялись мнениями – чуть выше. Ну а теперь пришло время вспомнить так называемый пиратский кодекс. Нет, вам не почудилось, и я не оговорился, именно так – вспомним о пиратском кодексе!
До недавнего времени считалось, что пираты вели разгульную жизнь, беспробудно пьянствовали и никогда не исполняли обещаний. Это в корне неверно, а виной всему романист Роберт Льюис Стивенсон с прославившей его на весь свет и на все времена книгой «Остров сокровищ». Давайте вспомним небольшой отрывок из этой книги:
—– Ладно, ладно… Но, видишь ли, – продолжал Бен Ганн, – я не собираюсь просить у него лакейскую ливрею или место привратника. Нет, этим меня не прельстишь! Я хочу знать: согласится он дать мне хотя бы одну тысячу фунтов из тех денег, которые и без того мои?
—– Уверен, что даст, – ответил я. – Все матросы должны были получить от него свою долю сокровищ.
—– И свезет меня домой? – спросил он, глядя на меня испытующим взором.
—– Конечно! – воскликнул я. – Сквайр – настоящий джентльмен. Кроме того, если мы избавимся от разбойников, помощь такого опытного морехода, как вы, будет очень нужна на корабле.
—– Да, – сказал он, – значит, вы и вправду отвезете меня?
И он облегченно вздохнул.
—– А теперь послушай, что я тебе расскажу, – продолжал он. – Я был на корабле Флинта, когда он зарыл сокровища. С ним было еще шесть моряков – здоровенные, сильные люди. Они пробыли на острове с неделю, а мы сидели на старом «Морже». В один прекрасный день мы увидели шлюпку, а в шлюпке сидел Флинт, и голова его была повязана синим платком. Всходило солнце. Он был бледен как смерть и плыл к нам… один, а остальные шестеро были убиты… убиты и похоронены… да… Как он расправился с ними, никто из нас никогда не узнал. Была ли там драка, резня или внезапная смерть… А он был один против шестерых!.. Билли Бонс был штурманом, а Долговязый Джон – квартирмейстером. Они спросили у него, где сокровища. «Ступайте на берег и поищите, – сказал он в ответ. – Но, клянусь громом, корабль не станет вас ждать». Вот как он сказал им, Флинт. А три года назад я плыл на другом корабле, и мы увидели этот остров. «Ребята, – сказал я, – здесь Флинт зарыл сокровища. Сойдемте на берег и поищем». Капитан очень рассердился. Но все матросы были со мной заодно, и мы причалили к этому берегу. Двенадцать дней мы искали сокровища и ничего не нашли. С каждым днем товарищи ругали меня все сильней и сильней. Наконец они собрались на корабль. «А ты, Бенджамин Ганн, оставайся! – сказали они. – Вот тебе мушкет, заступ и лом, Бенджамин Ганн… Оставайся здесь и разыскивай денежки Флинта». С тех пор, Джим, вот уже три года живу я здесь и ни разу не видел благородной человеческой пищи. Взгляни на меня: разве похож я на простого матроса?.. Нет, говоришь, не похож? Да и не был похож никогда.
В приведенном отрывке прослеживаются признаки саботажа, то есть – неподчинение рядовых матросов офицерам. На самом же деле беззаконие среди пиратов – конечно, за очень-очень редким исключением – считалось дурным тоном. Жизнь всех без исключений пиратов в морских походах подчинялась некому кодексу. И не было такого разбойника, который в силу каких-нибудь обстоятельств отступился бы от этого кодекса.
Известно, что, становясь пиратом, человек подписывал некое соглашение, которое до него подписали уже действительные члены команды. Все нюансы в кодексе были прописаны до мелочей – начиная от статуса и избрания капитана корабля (им становился лишь самый уважаемый и опытный моряк) и заканчивая даже рационом питания команды. Кодекс, по сути, напоминал так называемое судовое свидетельство каперов. В качестве наглядного примера процитирую кодекс пиратов судна «Ривендж» под командованием капитана Джона Филипса4:
Каждый член Компании обязан исполнять учтивые приказания. Капитану причитается полторы доли всей добычи;
Если кто задумает бежать или что утаит от Компании, да будет высажен на пустынном берегу с флягой пороха, флягой воды, одним ружьем и пулями;
Если кто украдет или утаит от Компании вещь, стоимостью превышающую пиастр, да будет высажен на пустынном берегу или застрелен;
На спине того, кто поднимет руку на другого, пока этот устав действует, да будут высечены Скрижали Моисеевы5;
Ко всякому, кто приведет свое оружие в негодность, закурит в трюме трубку без крышки или понесет зажженный светильник без кожуха, да будет применено то же наказание, что в предыдущей статье;
У всякого, кто не содержит свое оружие в чистоте, готовым к бою или пренебрегает своими обязанностями, да будет урезана доля, а, кроме того, пусть он подвергнется наказанию, какое сочтут нужным капитан и Компания;
Если кто лишится в бою сустава, тому полагается дополнительно четыре сотни пиастров, если потеряет конечность – восемьсот;
Если когда придется повстречать порядочную женщину, то кто предложит ей сожительствовать без ее согласия тут же претерпит смерть;
Кодекс, как видите, сильно попахивал суровостью, но в то же время, – не то, что теперь – и справедливостью. Так, например, за склонение к сожительству порядочной женщины пирата могли и убить. В те времена на суше-то, где судебная система была более прозорливой чем морская, представители сильного пола этим правилом пренебрегали часто. Но на корабле Джона Филипса, впрочем, как и на других пиратских судах, следили даже за исполнением правил, которым в силу физиологических причин здоровым мужчинам пренебречь было гораздо проще, чем следовать им. Но, как говорится, факты на лицо!
После подписания кодекса пираты подходили к своему капитану, клали руку на Библию и клялись в безупречном следовании всем без исключения правилам. Иногда Библию заменяла более привычная пиратам абордажная сабля. Впрочем, суть клятвы от этого никак не менялась…
ПИРАТСКАЯ БЫТОВУХА
И все-таки большая часть пиратов считала себя независимой. Те из них, кто предпочитал большим кораблям маломерные суда запросто могли пьянствовать целыми неделями. И даже спящий из команды небольшого пиратского парусника не имел ничего против, ежели кто-то в это время буянил или громко пел. Этого требовали негласные правила – это приучало людей к тяготам и лишениям, с которыми была крепко связана сама идея морского разбоя. То есть – меньшинство должно было подчиняться большинству, честность и открытость друг перед другом, терпение и всеобщее поощрение мужества – превыше всего.
Если случалось так, что один пират воровал что-либо у другого пирата, то провинившегося немедленно подвергали унизительному наказанию. Такой подход фактически обеспечивал отрицательное отношение к воровству, в общем, и виновным в воровстве – в частности. Вора публично лишали звания (конечно, ежели такое имелось), раздевали донага и в таком виде без запасов провианта и воды – что гораздо страшнее лишения даже самых высоких званий и титулов! – высаживали на необитаемом острове. Пираты в отличие от простых моряков почти никогда не меняли своих решений. Сами же решения пиратами принимались достаточно быстро. Ежели пират давал слово участвовать в каком-нибудь опасном предприятии, то слово это он должен был держать даже если бы сами небеса воспротивились этому.
Жизнь многих прославленных пиратских капитанов начиналась на беспалубных парусниках или рыбачьих лодках, в которых приходилось спать по очереди, в лучшем случае – на канотах или же барках. Такое положение вещей волей-неволей подталкивало пиратов совершать грабежи так, чтобы в следующий поход можно было отправиться на судне гораздо более лучшем, чем прежнее. И даже если на корабле, против которого шли пираты находилось мощное вооружение, береговые братья6 все равно атаковали его. Им нужна была победа любой ценой, а потому они шли с обнаженными саблями и верными мушкетами против дюжины крупнокалиберных пушек. И побеждали… предпочитая маневренность технической оснащенности, а храбрость и железную волю – стратегии.
Лучшим методов ведения боя пираты считали, конечно же, абордаж. Только представьте себе, как несколько небольших лодок приближаются к огромному паруснику, команда которого даже не представляет грозящей опасности. В большинстве случаев капитаны кораблей не видели никаких причин для беспокойства, но лишь до тех пор, пока на борту не оказывался первый пират… Лодки обычно подходили к кораблям носом и ни при каких обстоятельствах не разворачивались к вражеским судам бортами. Когда лодки оказывались от кораблей на расстоянии выстрела, стрелки обезвреживали канониров, тем самым, сея панику на судах – такие сражения, как правило, длились недолго.
Экипаж захваченного парусника представлял, чем может окончиться сопротивление – потому и сдавался на милость разбойникам. Непокорных пираты сбрасывали в море – остальных же (если только пиратам нужны были только богатства, а не сам корабль) могли оставить в живых. Перед каждым выходом «на дело» пираты молились, как самые обычные люди – богу, мирились между собой и просили прощения друг у друга за какие-нибудь старые или новые обиды.
Выяснение отношений между пиратами в то время, когда судно находилось в походе, строго воспрещалось. По закону поссорившиеся могли разбираться между собой только после прибытия корабля в какую-нибудь гавань. Разрешение вопросов – как то: оскорбления, унижения и т.д. – разрешалось в присутствии одного из офицеров, чаще всего разборки проходили на саблях и пистолетах. Но сначала надлежало стреляться, но ежели дуэлянты промахивались, то наступало время скрещивания сабель. Обычная сабельная дуэль длилась, как принято говорить в нынешние времена – до первой крови. Раненый автоматически становился виновным и дуэль на этом заканчивалась.
Оружие для пиратов было фетишем. За саблями и пистолетами необходимо было ухаживать в специально отведенные часы и только в свободное от вахты время. Для провинившихся всегда находилось прописанное уставом наказание – удары плетью по спине или рукам. Многие удачливые пираты выкладывали до трехсот пиастров серебром за инкрустированное бриллиантами холодное и огнестрельное оружие. Пусть это и считалось роскошью, но зато достойной уважения.
Об отходе команды ко сну оповещали погашением огней на корабле – это происходило сразу в начале девятого часа вечера. Азартные игры на деньги во время плавания запрещались. Хотя, нельзя утверждать, что это запрет никогда не нарушался. Дележ добычи проходил согласно договору. Капитан по прибытию корабля в гавань давал клятву в том, что не утаил от команды даже малой части награбленного. А если поход обеспечивался его деньгами, то команда в конце экспедиции обязана была выплачивать ему сумму, равную истраченной. Пиратам надлежало скидываться вскладчину на необходимые расходы. Эти деньги расплывались по следующим инстанциям:
чиновникам – если те имели хоть какое-нибудь отношение к походу;
врачам – за лечение раненых и больных;
корабельным мастерам – за починку судна;
прочим причастным к экспедиции как правило назначалось определенное жалование;
Раненые или изувеченные в бою пираты, кроме получения части добычи обеспечивались дополнительным денежным довольствием. Типичный пример:
потеря правой руки – шестьсот испанских талеров (или шесть рабов);
потеря левой руки (или правой ноги) – пятьсот испанских талеров (или пять рабов);
потеря левой ноги – четыреста испанских талеров;
потеря глаза (или пальца) – сто испанских талеров (или один раб);
Вынужденные материальные расходы выплачивались до дележа награбленного. Основной же раздел добычи проходил приблизительно по такой схеме:
капитан получал шесть долей награбленного;
старшие корабельные офицеры – по три доли на брата;
офицеры низших чинов – по две доли каждому;
остальная часть команды – по одной доле;
Пираты признавали честь и отвагу, а потому за подвиги дополнительно награждались самых храбрые из храбрых. Вот далеко неполный список заслуг, за которые пираты выплачивал «лишние» деньги:
за срыв неприятельского флага – пятьдесят пиастров;
за водружение пиратского флага на вражеском корабле – пятьдесят пиастров;
за языка7, взятого перед захватом вражеского судна – сто пиастров;
за каждую гранату, за вал или стену вражеского укрепления – пять пиастров;
Все участники похода по первому зову обязаны были приходить в условленном месте с достаточным боезапасом. Тот же, кто являлся с пустыми руками не имел права участвовать в походе, а потому немедленно отправлялся на берег.
В качестве сухого пайка пираты обычно использовали соленых черепах или свинину.
Каждый обязан был иметь товарища. При отбытии в поход разбойники составляли так называемые духовные завещания, и в случае смерти все имущество переходило товарищу. Ну а если у пирата была семья, то товарищу доставалась ранее оговоренная часть имущества, остальное отходило семье. Исследователи пиратства в один голос заявляют, что морские разбойники всех мастей добычей считали и женщин, захваченных в ходе грабежей портов и кораблей. И это несмотря на то, что мы с вами уже останавливались на этом вопросе – когда вспоминали пиратский кодекс. Впрочем, нельзя исключать, что и обозначенное несколькими строками выше предположение тоже имеет право на существование. Дело в том, что кодекс, как таковой, хотя, и существовал, но никто не давал гарантий, как иногда говорили сами пираты, что все его пункты будут беспрекословно выполнены.
В этом контексте старое выражение «поматросил и бросил» обрастает любопытными подробностями… Дело в том, что услуги захваченных женщин пираты так и называли – матросство: «matelotaje» в переводе с испанского (жаргонное выражение) – шмотки вещь общего использования. Пираты – и пусть далеко и не все! – бросали жребий, после чего девушка или женщина доставалась выигравшему. Тот, кому выпадал жребий, имел полное право пользоваться заложницей по своему усмотрению – чаще услугами сексуального характера. И когда все прихоти выигравшего удовлетворялись, женщина переходила к кому-нибудь другому. Иногда доходило до того, что ею пользовался весь экипаж, включая юнг. По рукам могли «пойти» и простолюдинки, и баронессы. Но, за баронесс морские разбойники все-таки предпочитали выкуп, что в некотором роде освобождало их от участи сексуальных рабынь. Кстати, при дележе женщин пираты никогда не устраивали потасовок.
После грабежей они на некоторое время забывали о своем ремесле и придавались самым обыденным земным наслаждениям. А лучших наслаждений в понимании даже самого скромного пирата можно было вкусить либо на Ямайке, либо на Тортуге – островах, некогда считавшихся столицами пиратов, флибустьеров и буканьеров…
ГАВАНЬ РАЗБОЙНИЧЕЙ СВОБОДЫ
Общеизвестно, что пираты были не только отъявленными негодяями, но и отпетыми прожигателями жизни. Слова, много десятилетий тому назад сказанные оставшимся неизвестным представителем братства морских разбойников – лучшее тому подтверждение:
«Наша судьба совсем не такая, как у простых смертных – она постоянно пересекается со смертельными опасностями. Что такое жизнь? Тьфу! Что такое смерть? Тоже – тьфу! Сейчас мы живы, а завтра уже будем гнить в могиле или на морском дне. И даже бог, наверное, слеп относительно того, что может с нами случиться уже завтра. А ежели дела обстоят так, то нет причин для скряжничества. Подумать только… деньги!.. Нет-нет, не они украшают нашу жизнь, ее украшает веселье и те часы, когда даже не думаешь о будущих днях скорби. Жизнь досталась нам помимо нашей воли, так зачем размышлять о ее продолжении. Нужно жить сейчас, а не завтра… сейчас!..».
Тортуга («Isla Tortuga») по-испански – черепаха, по-французски – «Île de la Tortue». Остров в Карибском море, получивший свое название из-за достаточно сильного сходства береговой линии с очертаниями черепахи. Остров находится не далее двух миль к северу от Гаити.
Будущая Мекка морских разбойников была основана французами в семнадцатом веке. Точнее, в то же самое время, когда появилась французская колония на острове Сен-Кристофер. В тысяча шестьсот двадцать пятом году французские власти потребовали от своих ставленников в Новом Свете снаряжения небольших экспедиций для обнаружения и последующего захвата новых территорий. Первым делом колонисты добрались до острова Гаити, в ту пору находившегося под юрисдикцией Испании. Вблизи с испанскими владениями находилось еще несколько островов, одним из которых и был Тортуга. Десяток испанских солдат, обосновавшихся на этом острове, не помешали французам высадиться на берег и объявить этот остров территорией Франции. Так на Тортуге появился первый форт, а вскоре сюда прибыла очередная партия поселенцев, решивших разбить здесь плантации сахарного тростника.
Через шесть месяцев на остров с целью захвата прибыли испанские солдаты, во главе с неким доном Фабрице де Толедо8. Суда бросили якоря в бухте, выходящей на французский форт и часть испанских солдат немедленно высадилась на остров. Форт оказался пустым – французы, заметив раскраску стягов на кораблях, незаметно укрылись в лесу, а затем часть их тайком ушла на лодках в открытое море – за подмогой. Оставшиеся же на острове люди дождались пока корабли поднимут якоря, после чего вернулись в форт и перебили тех испанских солдат, которые остались на острове для охраны захваченного форта. И французы снова стали властвовать на острове. В пиратский рай же он стал постепенно превращаться с одна тысяча шестьсот тридцатого года, когда те, кто не умел охотиться на зверя и возделывать землю, решили заниматься морским разбоем. К тысяча шестьсот шестьдесят пятому году на Тортуге появился первый город с населением, не превышавшим две с половиной сотни жителей. Долгое время остров не приносил Франции никакой выгоды, поэтому защищали его только флибустьеры. Но политическая ситуация в Западной Индии все же подтолкнула французское правительство обратить внимание и на эти острова – в конце тысяча шестьсот шестьдесят пятого года первым губернатором Тортуги стал очень умный и весьма предприимчивый человек по фамилии Ожерон – именно он считается основателем первой французской колонии и на острове Сан-Доминго9.
Благодаря умелым и хорошо спланированным действиям Ожерона уже к началу следующего года население Сан-Доминго перевалило за четырнадцать тысяч человек. В основном здесь жили: испанцы, мулаты, креолы и, конечно же, чернокожие невольники, привезенные на остров из-за океана. Одноименная столица Сан-Доминго была окружена высокой стеной, по периметру которой возвышались три небольшие крепости с достаточным числом солдат и орудий. Дома здесь были невысокие, но добротные – в городе их насчитывалось порядка пятисот. Все они находились под охраной личной гвардии губернатора.
Третьим по значимости островом близ Тортуги считался Сан-Яго – вы еще не раз встретите упоминание этого острова в последующих главах. Сан-Яго, несмотря на относительно небольшую площадь, считался экономической столицей здешнего региона – проживали на нем в основном купцы, торговцы золотом и бриллиантами, а так же – превосходные ювелиры. Но в отличие от фактических столиц региона Тортуги и Сан-Доминго – Сан-Яго в силу обстоятельств охранялся слабо. Дело в том, что вблизи этого острова было слишком мало бухт, пригодных для остановки кораблей. А наибольшая опасность по мнению Ожерона угрожала Тортуге и Сан-Доминго. Другие же островки в здешних водах были столь малозаметными с историческо-географической точки зрения, что подробного их описания в этой книге вы не найдете. Я заикнусь лишь о том, что проживало на них беднейшее население региона.
Спустя всего несколько лет после образования французской колонии на Сан-Доминго и Тортуге уже насчитывалось больше трех тысяч пиратов. Вольная армия морских разбойников представляла серьезную опасность для всех тех, кто решался проходить близ колонии. Среди пиратов существовал негласный договор о разделе территорий, на которых можно было заниматься грабежом. Согласно некоторым источникам часть пиратов – флибустьеры – внимание уделяли только побережьям Картахены10, Куманы11, Порто-Бельо12, Кубы13, Панамы14 и Новой Испании15. Эти вольные мореплаватели никогда не нападали на корабли, следующие из Старого в Новый Свет, хорошо понимая, что сбыть награбленное с таких судов довольно трудно, а вот драгоценности, следующие из Америки в Европу, можно было сбагрить в любой части Старого и Нового Света. Самого же губернатора Ожерона пираты считали «своим в доску», как принято говорить. Ожерон за несколько лет до занятия поста губернатора потерпел кораблекрушение близ Сан-Доминго после чего был вынужден некоторое время жить в обществе морских разбойников.
Спустя какое-то время награбленное (а число грабежей с каждым днем увеличивалось в геометрической прогрессии!) стало попросту некому сбывать. Тогда во Франции при покровительстве короля была организована так называемая «Вест-индская Торговая Компания». Когда ее дела пошли в гору, то примеру Франции последовала и Великобритания. Антильские территории согласно договору между правительством Франции и «Вест-индской Торговой Компанией» были ей переданы – это обстоятельство облегчало отмыв ворованных денег. Губернатору Ожерону выпала участь оповестить об этом население региона. С одной стороны, Ожерон не сильно рисковал – ему и не такие поручения приходилось исполнять, с другой же… с другой стороны поселенцы давно считали себя вольными людьми и им почти ничего не было известно о власти, фактически передавшей их в руки торговой компании. Но, как и следовало ожидать, основное население островов – пираты и флибустьеры всех мастей – почти в один голос выразили свое недовольство ведению новых правил торговли – Ожерон должен был уступить… Тогда правительство Франции пошло на беспрецедентные меры. В короткие сроки на Антильские острова была перевезена сотня незамужних девушек, польстившихся благами, которые им сулил Новый Свет. Таким образом «Вест-индская Торговая Компания» пыталась усмирить взбунтовавшихся пиратов. После отправки «первой партии женщин» на Антилы последовало еще несколько, а потом дело самой собой заглохло… Впрочем, еще какое-то время «Вест-индская Торговая Компания» подписывала договора с проститутками, которые в течение оговоренного срока16 должны были выполнять все сексуальные потребности пиратов. Однако эта вольность привела к печальным последствиям – на островах прошла волна бунтов, на усмирение которых компания истратила много людских и материальных ресурсов.
В одна тысяча шестьсот шестьдесят седьмом году началась война между Испанией и Францией. Большая часть Антильских островов была молниеносно захвачена испанцами, в том числе – остров Сан-Доминго. Ожерон, хорошо оценивая возможности пиратов, предложил правительству Испании план отвоевывания захваченных территорий, в котором ведущая роль отводилась пиратам. Но король Франции одним росчерком пера запретил реализацию этого плана – возможно потому, что все еще слабо представлял стратегическую и экономическую ценность Антильских островов. Тогда Ожерон стал действовать самостоятельно. Он заложил все свое имущество, от продажи которого закупил оружие и амуницию для пиратов, кроме того – выписал из Франции несколько отрядов наемников. Войска Ожерона уже были готовы выступить против испанцев, но из Франции прислали буквально все… кроме пороха… Таким образом план Ожерона провалился.
Чуть позже Ожерон предпринял еще одну попытку. Но теперь в его планы входило и основание французской колонии во Флориде – для получения безраздельного контроля над Багамским проливом, по которому пролегали основные испанские торговые маршруты. В случае осуществления планов Ожерон просил у короля в качестве компенсации получение доходов всего с одного острова – с Тортуги. Все бы ничего, но попытки губернатора расквитаться с врагом и на этот раз не возымели поддержки французского правительства, возглавляемого в ту пору известным владельцем фабрик и мануфактур Кольбером. Этот деятель искренне считал ценность Антильских островов столь малой в плане торговли, что на них даже не стоило обращать внимания. Когда же упомянутая выше часть территории Флориды оказалась занятой англичанами, никто из правительства Франции – собственно, и сам монарх тоже! – даже и глазом не моргнул. В пику непроходимой дремучести чиновников на Антильских островах в одна тысяча шестьсот семидесятом году вспыхнуло большое восстание. Ожерон пытался остудить пиратов, но в то время отношение к нему со стороны разбойников ухудшилось. Вот тут-то по совершенно необъяснимым причинам французское правительство вышло из глубокой комы и направило к Антильским островам довольно большую эскадру военных кораблей. Однако и эта попытка с треском провалилась – в ходе боев ни одни пиратский парусник не пострадал, а вот потери военных были почти невосполнимыми – эскадра несолоно хлебавши ушла обратно во Францию. А восстание постепенно утихло само собой. Дело в том, что в этом регионе теперь боялись показываться торговые корабли, и потому дальнейшие разночтения с Францией пираты считали неуместным.
Ожерону были выдвинуты требования, с которыми он безропотно согласился. Вот что предложили пираты губернатору Ожерону:
прошение всех и вся;
вседозволенность;
свободная торговля на Сан-Доминго и Тортуге;
пятипроцентное отчисление налога в пользу «Вест-индской Торговой Компании»;
Лишь некий пират Лимузен воспротивился этому требованию, и договориться с ним не было никакой возможности. Проблема могла разрешиться единственным способом – Ожерон в сопровождении небольшого отряда подкрался к лагерю пирата, схватил непокорного сонным и повесил на глазах у тех, кто считал Лимузена своим главарем. Таким образом пираты продолжили заниматься своим ремеслом, а представители «Вест-индской Торговой Компании» – своим делами.
В тысяче шестьсот семьдесят втором году началась война между Францией и Голландией. Это время ознаменовалось увеличением числа флибустьеров на Антильских островах – богатая и легкая добычная притягивала многих. Вслед за этой войной началась другая – с Испанией. Это обстоятельство в который раз подтолкнуло Ожерона к освобождению острова Сан-Доминго, и отправился в Париж… Но, оказавшись в столице, Ожерон скончался при весьма загадочных обстоятельствах, не оставив своим потомкам и ломаного гроша – по-идее же он мог бы озолотить их на десятки лет вперед.
Приемники Ожерона губернаторы Кюсси и Пуанси в точности следовали законам и распоряжениям своего предшественника. Они, как и Ожерон, строили свои отношения с пиратами на основе взаимного уважения, не забывая и об обращении средств и силы морских разбойников в пользу Франции. Вскоре все жители Антильских островах разделились на три класса:
буканьеры – охотники на врагов Франции;
земледельцы;
флибустьеры – морские разбойники;
Спустя какое-то время армия флибустьеров стала пополняться матросами военных и торговых кораблей, наиболее бедными колонистами, прохиндеями и авантюристами разного пошиба. Причем, пополнение стало, ежели так можно выразиться, многонациональным. Среди флибустьеров кроме французов теперь часто можно было встретить голландцев, англичан, португальцев и представителей других европейских национальностей. Одним только выходцам из Испании был прегражден путь в армию морских разбойников – флибустьеры считали своими заклятыми врагами в первую очередь тех, кто говорил по-испански.
Основная масса морских разбойников обосновалась на двух островах (после насильственного изгнания испанцев) – на Сан-Доминго и Тортуге. Хотя, часть флибустьеров продолжала обитать и на острове Святого Христофора. Такой выбор был не случаен. О Сан-Доминго много говорить не буду, заикнусь лишь о Тортуге. Этот остров имел наиболее выгодное стратегическое положение – северное побережье Тортуги не было доступно для высадки десанта, на острове имелась всего одна гавань, пригодная для остановки судов, а подступы к ней можно было легко охранять. Морские разбойники чувствовали себя совершенно спокойными в то время, когда находились на острове или поблизости с ним. А вот временные отлучки создавали серьезные проблемы. Испанцы несколько раз атаковали остров, тогда пираты вынуждено искали защиты от ставленника Испании кавалера Пуанси.
Пираты всеми правдами и неправдами убедили французов высадиться на Тортуге и использовать часть острова по своему усмотрению. Военным гарнизоном, посланным на Тортугу по распоряжению Пуанси, командовал боевой офицер Левассер. Спустя несколько месяцев на острове был сооружен хорошо укрепленный бастион, что явилось знаком для остальной флибустьерской братии к стремительному переселению. Спустя какое-то временя на Тортугу было совершено несколько нападений, но все они, благодаря спланированным действиям гарнизона и пиратского флота, не возымели каких-нибудь достижений. А потом был убит двумя своими пасынками17 начальник гарнизона офицер Левассер. Целью убийства послужило их желание руководить гарнизоном, но этим планам не суждено было осуществиться – вскоре на Тортугу с острова Святого Христофора прибыл большой отряд под руководством Фонтене, и заговорщики были казнены. Сам же Фонтене принял командование гарнизоном на себя. Кстати, отношения нового начальника с морскими разбойниками складывались довольно неплохо, что и сыграло роль в длительной осаде занятого испанцами острова Сан-Доминго – любой корабль (торговый или военный), отчаливший с него тот час брался пиратами на абордаж.