Неприкаянный. Красный мессия

© Илья Гутман, 2025

ISBN 978-5-0051-4855-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Круговорот вспышек света и цветных пятен озарял растворяющуюся темноту. Они двоились, троились, кружились, то ускоряясь, то замедляясь, мелькали сверху и снизу, справа и слева – словно напоминая сознанию, что мир живых пока не намерен его отпускать. Вместе с ними раздавались гудящие, свистящие и пищащие звуки. Всё это давило на болевшую голову, будто говоря: смотри и слушай нас! Ты можешь! Приди в себя!

Человек, лежащий на кушетке, ощущал в голове сумбур, но силой воли велел себе сосредоточиться. Постепенно пятна перестали метаться, расплываться и дробиться. Они начали обретать форму и чёткость. Вскоре из пульсирующего хаоса проявились реальные предметы: вспышка – в лампу над головой, синие пятна – в крашеные стены, жёлтое – в шкаф, красное – в картину с закатом над песчаным берегом, чёрное – в телевизор у кровати. Боль начала отступать.

Где это я? – подумал он, оглядывая помещение. Яркий свет, белый потолок, монотонные стены, кушетка… Справа пищал электрокардиограф, из руки торчала капельница. Всё ясно – больница.

Но следующий вопрос прозвучал гораздо страшнее: Кто я?

Он не помнил, кто он такой. Оглядев свои руки – худые, но когда-то мускулистые, с крупными кулаками, покрытые тёмными волосами, – понял, по крайней мере, что он мужчина. И это было всё, что он знал.

Думай, думай, голова! Кто ты можешь быть? Откуда?

Мир… страны… геополитика… Да! Он вспомнил, что мир расколот на две системы. Капиталистический и социалистический лагерь, созданные сверхдержавами, находятся в состоянии холодной войны. Противостояние длится уже не один десяток лет – и может перерасти в настоящую войну, ядерную: у обеих сторон предостаточно атомных бомб.

А я? К какому лагерю принадлежу я?

Чёрт его знает…

Он попытался потрогать лицо, но почувствовал бинты. Всё лицо было туго обмотано, будто у мумии. Приподняв голову с помощью рук, он ещё раз оглядел палату. Окно. За ним – тропический лес. Вдали виднелся город. Значит, больница – на окраине, и этаж высокий: десятый, может, двенадцатый. Военная база? Возможно.

Дверь распахнулась, и вошла молодая медсестра с препаратом для капельницы. Пациент, глядя на неё широко открытыми глазами, улыбнулся. Правда, его рот был забинтован, но сестра увидела по глазам пациента, что тот улыбается. Вместо того, чтобы улыбнуться в ответ или хотя бы поприветствовать больного, та взвизгнула и выскочила, как будто увидела привидение.

Он удивлённо моргнул. Что за реакция? Неужели я был в коме? Или в вегетативном состоянии? Диффузное повреждение мозга?.. Овощ?

Похоже, что-то вроде того.

Проанализировав свои мысли, он отметил: «геополитика», «конфронтация», «диффузное повреждение» – не самые простые слова. Значит, образование у него явно выше среднего.

Может, я врач? Биолог? Учёный?

Пока неясно.

Осмотрев живот, пациент заметил, что и он обмотан бинтами – но, в отличие от головы, ничего не болело. Он осторожно снял повязки: под ними оказалась обычная кожа, хотя вокруг пупка она чередовалась с новой, мягкой, почти детской – очевидно, наросшей после травмы.

Он попытался встать – и тут же понял, что не чувствует ног. Они не слушались.

Парализация ниже пояса. Возможно, повреждён позвоночник.

Инвалидность на всю жизнь?

Он изо всех сил ущипнул себя за бедро – едва ощутил слабый отклик.

Где я мог так пострадать?

И тут, как вспышка в темноте, в голове зажглось первое воспоминание:

Вертолёт. Авария. Он летел где-то над тропическим островом – и судно сбили.

Ракета. Зенитная установка.

Что стало с пилотом? С остальными? Живы ли? Неизвестно.

Если сбили, значит… я, скорее всего, в госпитале на территории врага. Без памяти. Без рабочих ног.

И всё равно непонятно, какому режиму служит он сам – капиталистам или социалистам.

Лучше пока молчать. Не показывать, что я что-то помню. И не спрашивать, где нахожусь. Если скажут – услышу. Не скажут – значит, не надо.

Дверь открылась. В палату вошёл врач – высокий, грузный, плечистый, в очках в толстой роговой оправе и синем халате. Лысина блестела, лицо массивное, чем-то напоминая хряка… или бегемота. В руках – зелёная папка.

Следом за ним вошли ещё двое: мужчина и женщина в белых халатах, примерно лет сорока.

– Доброе утро, Эл. Я доктор Эбер, – сказал лысый.

– Доброе утро, доктор Эбер, – кивнул пациент, отмечая: Эл. Значит, так меня зовут.

– Я главный врач, – продолжил тот. – Это госпиталь. Военная больница. Здесь мы лечим солдат.

– Доктор Эбер, – Эл поднял голос, – я понимаю, что вы не хотите перегружать мозг пациента после комы. Но не стоит говорить со мной как с идиотом. Мои мыслительные способности в порядке.

– Вот как? – удивился главврач. – Невероятно! Но я не могу отрицать того, что вижу своими глазами… как и всё, что с вами связано, – он повернулся к спутникам, – Записывайте. Контакт возможен. Сознание ясное. Психическое состояние – под вопросом, – затем снова обратился к Элу:

– Сколько пальцев вы видите?

Он показал ладонь, два пальца были согнуты.

– Три, – сказал Эл.

Эбер убрал один.

– Два.

Поднёс другую руку.

– Семь.

– Перечислите цвета радуги.

– Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый.

– Пятью пять?

– Двадцать пять.

– Шестью шесть?

– Тридцать шесть.

– Тринадцать на четырнадцать?

– Сто восемьдесят два, – сказал Эл не раздумывая.

– Первая столица Конфедерации?

– Андоза.

– Поднимите правую руку. Хорошо. Теперь левую. Теперь обе сразу. Ловите! – скомандовал врач и бросил Элу ручку. Тот без труда поймал её.

– Записывайте, – сказал доктор Эбер коллегам. – Пациент не демонстрирует заторможенности, пассивности или рассеянного внимания, характерных для больных, недавно вышедших из комы. Координация в норме. Умножает двузначные числа, интеллект – выше среднего. Как вы себя чувствуете, Эл?

– Сказал бы, что нормально… если не считать парализованных ног и амнезии, – усмехнулся Эл. И сам удивился, с какой лёгкостью это прозвучало – будто речь шла о простуде.

– Живот болит?

– Вовсе нет, – ответил он, скинув одеяло и показав живот, покрытый гладкой, свежей кожей.

– Знаете, Эл… вы самый необычный пациент, с которым я когда-либо сталкивался. Когда вас доставили сюда двадцать дней назад, у вас был переломан позвоночник, пробит череп и буквально выпотрошен живот. Четверть правого полушария мозга – повреждена. Лицо – изрезано и обожжено.

Обычно с такими травмами не выживают. Но ваше тело – единственное из обнаруженных в сбитом вертолёте – подавало признаки жизни. И полковник Маур настоял: этот должен выжить.

Во что бы то ни стало.

Я согласился. Конечно, в медицине известны случаи, когда люди выживали даже с одним полушарием мозга. Нейроны не восстанавливаются, но связи между уцелевшими клетками могут перестраиваться, компенсируя утраты. Но ваш случай – из ряда вон.

Мы провели четыре операции на брюшной полости, одну – на позвоночнике, немного восстановили лицо. И вот что странно: вскоре после этого ваши органы… начали регенерировать сами. Пищеварительная система, печень, даже шрамы – исчезли.

Позвоночник сросся. Повреждённый участок черепа покрылся плёнкой, под которой начала отрастать кость.

И – вы не поверите – выросли недостающие части мозга!

Эл задумался. Двадцать дней…

Тогда почему мускулы так ослабли?

Видимо, организму понадобился материал для восстановления. И он использовал мышечную массу.

Не страшно. Накачаться можно заново.

– Вы хотите сказать, что я заживаю как собака?

– Ха! Как собака? – усмехнулся Эбер. – Да у собак регенерация на порядок слабее! По скорости восстановления вас превосходят только примитивные формы жизни. Разрежь червяка – получишь двух. У ящерицы отрастает хвост. Но чтобы у человека – мозг, кость, органы? Такого я не видел.

Нас в институте учили: нервные клетки не восстанавливаются. А у вас – ещё как восстанавливаются! Вы, милейший, – нарушитель законов биологии.

Хотите знать, что бы с вами сделали шесть веков назад, если бы такой пациент попался врачу?

– Что же?

– Инквизиция сожгла бы вас на костре. Как демона!

– Любопытно, – отозвался Эл как можно более равнодушно, вспоминая старые легенды. В них демоны действительно отращивали конечности и глаза за пару дней.

– А теперь, – сказал врач, – займёмся вашим психическим состоянием.

Полчаса трое врачей опрашивали Эла. Он честно отвечал на все вопросы – кроме одного: о крушении вертолёта. После короткого совещания доктор Эбер подвёл итог:

– Психически вы, уважаемый, совершенно здоровы. Потеря памяти – да, но это диссоциативная амнезия. Вы не помните личных данных и профессиональных навыков, зато базовые знания сохранены. Мы уверены, что после терапии всё восстановится, – он повернулся к другим врачам:

– Коллеги, оставьте нас.

Те вышли. Эбер остался с Элом наедине.

– Эл, если бы не полковник Маур, который… хм… весьма щедро убедил меня не лезть к вам, я бы занялся вами сам. Честно говоря, ваша регенерация – уникальна. Я мог бы получить за это неплохую премию.

– Вы бы меня препарировали?

– Разумеется! Ваша жизнь – ради жизней сотен, возможно, тысяч людей.

– Но вы же давали клятву врача! Как можно спокойно убить пациента – пусть даже из благих побуждений?

– Вот именно поэтому я и решил, что лучше будет передать вас полковнику. Насчёт премии я не был уверен, а так – как говорится, лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Ага, – отметил про себя Эл. – Не убил – потому что взятка показалась надёжнее. Добрый доктор, не поспоришь.

Доктор вынул из папки два снимка и протянул их Элу:

– Посмотрите. Слева – результат томографии вашего мозга неделю назад. Справа – вчерашний. Видите разницу? Активность увеличилась в разы. Ваш мозг совершенен!

Так, – подумал Эл. – К чему он ведёт? Мне это уже не нравится.

– Я пообещал полковнику, что выживете. Но полковники, знаете ли, бывают смертны – и на войне, и не только. Так что у меня к вам предложение. Неофициальное. Несколько обследований – в приватном порядке. Никаких протоколов. Оплата – щедрая. Гарантирую: останетесь живы.

Прозрачно намекает, что полковник может «неожиданно» погибнуть?

Нет уж. От таких врачей лучше держаться подальше. А то не успеешь оглянуться – уже проспиртован и расфасован по банкам.

– Увы, доктор Эбер, я вынужден вам отказать.

– Жаль, Эл. Вы меня разочаровали. Но полковнику вы так просто не откажете.

Главврач ушёл. Минут через пятнадцать дверь снова открылась. В палате появился высокий, коротко стриженный мужчина в камуфляже – примерно ровесник Эбера.

– Доброе утро, товарищ!

Ага, «товарищ». Значит, Эл – представитель коммунистического лагеря. А судя по интонации, полковник – наоборот, из капиталистического.

Выходит, догадка подтвердилась: он – на вражеской территории.

– И вам того же, – с лёгкой усмешкой ответил Эл.

– Не думал, что вы так быстро придёте в себя, – сказал полковник. – Профессор Эл Гоар.

Вот и фамилия всплыла. Гоар. Да, точно – его так звали. И он профессор…

Но в какой области?

Полковник держал в руках папку. Эл догадался: личное дело. Его личное дело.

– Эл Гоар, преподаватель физико-технического университета, – начал читать полковник официальным тоном. – Родились в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, республика Гаста. Родители умерли, братьев и сестёр нет, нет, не женаты, детей тоже нет, – он ухмыльнулся, – Так что, скажем честно, ваша пропажа мало кого встревожила.

В восемьдесят первом окончили школу-интернат номер двенадцать, затем перебрались в столицу. В армию не попали – сироты, как известно, в Красную армию не призываются. Работали электриком, одновременно учились на заочном отделении Физтеха. Поступили в аспирантуру, за год написали диссертацию по компьютерным технологиям. Стали самым молодым профессором института. Инженер. Программист. Разработчик вычислительных машин.

Он подчеркнул последнюю фразу:

– По вашим чертежам, профессор, создана добрая половина компьютерного железа, что сейчас крутится в мире. Ваша гениальность и изобретательность нужны Империи. И её несокрушимой армии.

– Я – коммунист, – спокойно ответил Эл. – И не предам свою страну.

Полковник усмехнулся:

– Если не согласитесь, остаток жизни проведёте в этой больнице. А если согласитесь – получите всё: деньги, дом, автомобиль. Корпорация «Ананас» уже работает на нас. Присоединяйтесь и вы.

Эл едва заметно нахмурился. Даже «Ананас»? Значит, власть Империи тянет щупальца всё дальше – вплоть до самых сияющих башен.

– Даже если бы я захотел, не помог бы. Мозг повреждён. Я ничего не помню из своей прежней работы.

– Главное – согласие. А остальное восстановим. Доктор Эбер уже поведал мне о вашей… уникальной регенерации. Вы вышли из вегетативного состояния, и психика в порядке. Память вернётся. В нужное время. С нашей помощью.

– Я подумаю над вашим предложением, – ответил Эл. Внутри уже начал оформляться план. Главное – играть роль и не выдавать настоящих намерений.

– Подумайте, подумайте, – хмыкнул полковник. – Жизнь длинная, профессор. Но если провести её в четырёх стенах – может показаться слишком короткой.

В этот момент в палату вошла медсестра с подносом: каша, фрукты, чашка чая. Эл набросился на еду, словно не ел год.

– С каким аппетитом вы едите, профессор, – заметил полковник, наблюдая. – Видно, вы любите жизнь. А богатую жизнь – полюбите ещё больше.

Эл молча ел. Полковник вышел, не попрощавшись. В палате стало ощутимо тише, но в этой тишине повис холодок – как будто зашёл хищник, потянул воздух и ушёл, не насытившись.

***

Время приближалось к полудню. Элу поставили капельницу. Он снова пытался вытянуть из памяти хоть что-то конкретное – безуспешно. Всё, что он знал о себе, сводилось к обрывкам информации, услышанным от доктора Эбера и полковника. И чем больше он их прокручивал, тем отчётливее ощущал: не всё складывается.

Родители? Было чувство, что они живы. Школа-интернат, работа электриком, заочное отделение Физтеха – всё это звучало чуждо. А вот аспирантура, защита диссертации – казались знакомыми. Да, он действительно разрабатывал и совершенствовал компоненты для вычислительных машин. Писал под них программное обеспечение, включая целые языки программирования. Один из них и стал темой его диссертации. Министерство промышленности Конфедерации платило ему за наработки, сделанные в лаборатории и дома – теперь он это помнил отчётливо.

После процедуры наступило время обеда. Эла пересадили в инвалидное кресло и отвезли в общую столовую. Он раздвинул бинты на лице, освобождая рот. Еда была простой, но сытной: фахита – лепёшка с говядиной и овощами, холодный салат из риса, фасоли и кукурузы, овощной суп с фрикадельками и чашка какао. Эл ел быстро, с явным аппетитом.

К его столу подошёл мужчина лет тридцати с короткой стрижкой и костылём, опираясь на правую руку:

– Привет. Ты новенький?

– Да. Меня зовут Эл, – он протянул руку.

– Зак, – пожал ладонь тот. – Сапёр. Подорвался на мине времён гражданской.

– А я попал в аварию.

– Сколько тебе?

– Двадцать пять. А тебе?

– Тридцать два. Слушай, не слышал о военнопленном со сбитого вертолёта, которого сюда недавно привезли?

– Более чем слышал. Военнопленный – это я.

Зак хмыкнул, окинул Эла изучающим взглядом.

– На вид – обычный парень. А из рассказов про конфедератов прямо роботы: бездушные заучки, молящиеся на диктатора Ламеда и программирующие бомбы с пелёнок.

– Не молюсь. Ни на кого. И в бога не верю тоже, – спокойно ответил Эл.

– Ну, с этим мы похожи, – усмехнулся Зак. – Я тоже в религию не играю. Но ты пропал – думаю, твои родители поднимут шум.

– Нет. У меня их нет. Я сирота.

– Понимаю. Мои приезжают каждую неделю, приносят домашнюю стряпню. Девушка тоже приходит. У тебя кто-то есть?

– Нет. Не нашёл ту самую.

– А то, что у вас в стране секса нет – правда? Говорят, ваши женщины все зажатые. Пока не женишься – ни-ни.

Эл едва заметно усмехнулся:

– Не все такие.

– А ты, значит, не девственник?

– Нет.

– И когда впервые?

– Лет двадцать назад, – уверенно ответил Эл, по инерции, не подумав.

Зак чуть не поперхнулся чаем:

– Что?! В пять лет?

Эл на миг замер, осознав сказанное, затем криво усмехнулся:

– Нет, конечно. Просто… голова после аварии – как дуршлаг. Иногда память плывёт. Мне повезло, что вообще выжил. Вертолёт сбили. Остался один.

– Я бы так не сказал. Выжил ещё пилот.

– Но доктор Эбер ясно сказал, что из всех найденных в вертолёте тел только моё подавало признаки жизни.

– Из найденных – да. Но пилот успел выпрыгнуть с парашютом. Приземлился в лесу, наши его подобрали.

– Я не шпион и не спецназовец, а инженер, – заметил Эл. – Зачем сбивать гражданский вертолёт? Между нашими странами ведь нет войны. У пилота наверняка было разрешение на пребывание в Империи.

– А я откуда знаю? – пожал плечами Зак, доставая пачку сигарет «Галеон». – Может, подумали, что это шпион. Или кто-то пронюхал, что ты – крупный спец по компьютерам.

– Если так, значит, меня сдал кто-то из своих, – мрачно заметил Эл.

– Пойдём покурим? – предложил Зак, открывая пачку.

– Не курю. Я спортсмен… Бывший спортсмен, – сказал Эл и покосился на свою коляску.

– Что ж, Эл, ты нормальный парень. Удачи, – с этими словами Зак, опираясь на костыль, направился к выходу.

Эл вернулся в палату. Мозг устал, клонило в сон. Он прилёг.

***

Сны были самые разные. То – преподавание в Физтехе, то – схемы, железо, языки программирования. Но один сон отличался: мир без войн, болезней и бедности. Люди живут в мире, летают на машинах, экология восстановлена, планета – единое государство, человечество – одна нация. Проснувшись, Эл задумался: неужели это был коммунизм? Он всегда относился к этой идее с иронией, но сон был пугающе живым.

Другой сон перенёс его в раннее детство. Ему около пяти. Он идёт с отцом по утреннему городу к пляжу – мостовая, фонтаны, старая статуя русалки.

– Папа, медуз сегодня нет? – тревожно спрашивает Эл.

– Нет, сынок. Они ушли три дня назад.

Эл с облегчением выдыхает.

Город на холме сочетает сверкающие небоскрёбы и древние храмы. Лето чувствуется в воздухе, земле и море. Море манит и пугает: Эл боится медуз. Но отец сказал – их нет.

Они оставляют вещи, и Эл, не раздумывая, прыгает с пирса. Под водой – кораллы, водоросли, стайки ярких рыб.

Вдруг вода дрожит. Рыбы в панике расходятся. Что-то большое приближается.

Акула!

Она мчится прямо на него, пасть раскрыта.

– Нет! Уходи! – кричит Эл про себя, выставляя руку.

Он ощущает, как импульс, будто волна, вырывается изнутри. Акула резко замедляется, разворачивается и уплывает.

Он всплывает. Рядом отец:

– Всё в порядке?

– Да. Я прогнал акулу. Она уплыла.

Отец на миг задумался, потом кивнул:

– Спустя столько лет акулы вернулись к нашим берегам. Природа восстанавливается. Она берёт своё обратно.

Картина солнечного пляжа растаяла – и перед глазами Эла возник следующий сон. На этот раз ему было около двадцати. Он шёл по рыночной площади весеннего античного города, облачённый в доспехи легионера, в сопровождении шамана северных варваров.

Шаман выглядел экзотично: голубоглазый блондин с длинной бородой и косичками, в рогатом шлеме и медвежьей шкуре. Из правого рукава его одежды торчала костяная, будто бы третья рука, а за левым плечом тянулось перистое крыло – похоже, аиста. На поясе висел церемониальный кинжал, а ладони украшали синие татуировки в виде глаз.

На краю площади Эл заметил полуголую девушку. Она улыбнулась и помахала ему рукой. Он ответил тем же.

– Не стоит с ней связываться, Эл! – окликнул его шаман. – Это же проститутка!

– Простите, великий Натипакшуш, – растерянно ответил Эл. – Я ведь ещё не историк, я только учусь. Это… жрица одной из богинь плодородия?

– Жрица любви, – ухмыльнулся шаман. – Работница секс-индустрии.

– Не понимаю. Как может индустрия быть связана с сексом?

– Она продаёт секс за деньги.

– Что? – Эл нахмурился. – Но ведь когда мужчина и женщина занимаются сексом, это же обоюдное удовольствие. Почему тогда один платит, а другой – получает?

– Потому что несовершенное общество порождает несовершенные отношения, – наставительно сказал шаман. – В таких обществах появляются воры, грабители, работорговцы. А в условиях, когда женщины угнетены, торговля телом становится для них способом выжить. Учитывая, что богаты и влиятельны чаще мужчины, именно они могут платить. Позже, с приходом индустриализма и ростом богатых женщин, появилась и мужская проституция. Женщины тоже стали снимать молодых мужчин.

Эл вдруг представил, как его «снимает» старая богатая вдова из индустриальной эпохи. Его передёрнуло. Эти чувства оказались настолько яркими, что он проснулся.

Некоторое время он лежал с открытыми глазами, обдумывая увиденное. Снова никакой конкретики из прошлого. Просто череда нелепых, фантастических снов. Парень в двадцать лет впервые узнаёт, что такое проституция? Даже если при коммунистах секса нет – не до такой же степени!

С другой стороны… это ведь сон. А сны иррациональны. В них голова работает по своим законам. Эл вспомнил труды отцов психоанализа: ночью снижается контроль сознания, а на поверхность всплывают архетипы, страхи, желания – всё, что днём скрыто за разумом.

Приближалось время ужина. Проснувшись, Эл оглядел палату. Только теперь он заметил на тумбочке путеводитель по Гибборе – внимание, похоже, ещё не полностью восстановилось.

Он открыл брошюру. Оказалось: Гиббора – это одновременно название острова, имперского штата и его столицы. До прихода мореплавателей с материка на острове жили пять народностей аборигенов. Конкистадоры были потрясены – перед ними оказалась не горстка племён, а настоящая империя с грандиозными храмами и каменными городами. Главный из них – древняя Гиббора. Лидер завоевателей Кир Даар повёл отряд на штурм. Туземцы уступили: у конкистадоров были мушкеты, пушки и стальные латы. Даар стал князем и губернатором острова.

Во время войны штатов за независимость Гиббора оказалась единственным регионом, где восстание было подавлено. Партизанское движение длилось ещё почти два столетия, пока двадцать лет назад не вспыхнула гражданская война. Повстанцы и пираты вытеснили имперскую армию. Конфедерация направила в качестве «дружеской помощи» крейсеры с морпехами, но император успел подкупить одного из лидеров повстанцев – Кана Тасана. Тот предал союзников. Совместно с имперским флотом пираты разгромили экспедицию Конфедерации. Кан уничтожил остальных мятежников и стал новым губернатором острова.

В брошюре были также фотографии и карта. Эл взглянул – и тут же запомнил всё: сработала фотографическая память.

До столовой он добрался на коляске. Зака там не оказалось. Эл съел сырный салат, картошку с куриным филе, фасоль с кукурузой, запил чаем и вернулся в палату. Ночью снова снились странные, почти комиксные видения: то он лазал по стенам, как паук, то летал, то сражался. Ни одного воспоминания, только абсурд и фантазия.

Проснулся в четыре утра – на удивление бодрый. До подъёма оставалось два часа, но спать больше не хотелось. Он увидел в темноте почти как днём.

«Если головной мозг сумел восстановиться, – подумал Эл, – возможно, восстанавливается и спинной?»

Он ущипнул себя за бедро. Боль была слабо ощутимой, но уже лучше, чем вчера. Он пошевелил пальцами ноги – движение было, пусть и неуверенное. Он сосредоточился. Странное чувство: будто мог ощутить собственные органы, прочувствовать весь организм изнутри.

Он начал мысленно направлять жизненную энергию – Ци, как вспомнил он из старых книг – вдоль позвоночника. Что-то отзывалось, пульсировало, крепло. Через пятнадцать минут он уже уверенно шевелил пальцами. Затем осторожно поставил ноги на пол. Сел. Попробовал встать – и упал. Поднялся с трудом, но всё же поднялся. Преодолел пару шагов, шатаясь. Снова упал. Нужна опора.

Он ухватился за инвалидное кресло и начал медленно ходить кругами вокруг койки. Мышцы отзывались ноющей слабостью, но он чувствовал, как тело пробуждается. Минут через двадцать коляска уже не требовалась. Он нашёл в углу швабру и начал использовать её как трость. Через четверть часа и она стала лишней.