- -
- 100%
- +
«Эти!» – кивнула лысина. «Так, садитесь, ребята, разговор есть», – приоткрыл он для них двери.
***
В отделении полиции Толстый стоял с пирожками, а Смола с Сашкой уже беседовали с участковым.
– Не брали мы у него ничего, – отнекивались друзья. – Откуда мы знаем, где он потерял. Ну, видели его в магазине, а может, и не его… мало ли плешивых тут ходит.
– Перестаньте поясничать!
– А что я? – бубнил Смола. – Я молчу. Это Санины слова.
– Мои! – не унимался Александров. – Мои! Я и не отказываюсь. Слова мои, деньги Толстого.
– Кого? Толстого? Какого ещё Толстого? – оживился участковый. – Это что – фамилия?
– Скорее, образ жизни, – смеялся Санька.
– И сколько у него денег было?
– Кто ж знает? У него и спросите.
– И спрошу! Я спрошу… Обязательно спрошу, – шёл к дверям милиционер.
«Зайдите», – высунул он голову в коридор. В кабинете с серым свёртком, на котором выступили жирные, масляные капли, стоял Толстый.
– Как Вас зовут? – задали ему сходу вопрос.
– Руслан.
– А фамилия?
– Кезава.
– Что – пирожки любишь?
– Очень… особенно с рисом и печёнкой.
– Да-а, за печёнкой-то по нескольку раз заворачиваться приходится, – не вытерпел Саня.
– Я сейчас не с тобой разговариваю, – осёк его милиционер.
– Да и пожалуйста! Я вообще молчать тогда буду! Имею право! Мне батько говорил, в тюряжке говорить вообще ничего нельзя.
– В какой ещё тюряжке?! Вы в отделении милиции находитесь!
– Вот именно! Толстый, не рассказывай ему ничего!
Мент перевёл взгляд на Русика, и спросил: «Сколько у Вас было денег?» Толстый посмотрел на поникших ребят, и спокойно сказал: «Семь рублей!»
– Се-емь… Та-ак…
– А потратили сколько?..
– Шесть рублей пятьдесят семь копеек…
– Что? Ровно 6.57? – с издёвкой спросил милиционер.
– А что здесь удивительного? Сашкиному отцу купили четыре пачки сигарет: «Ява» – 60 копеек, «Зодиак» – рубь десять, «Прима» за 16, да «Столичные» за шестьдесят.
– Итого два сорок шесть! – подытожил мент, затем почесал затылок и спросил: А как вам вообще сигареты продали?
– Так это далеко не всё! – перебил его Толстый. – На 13 пирожков ушло два восемьдесят шесть. На билет лотерейный 1.25!
Участковый ходил по кабинету взад и вперёд со словами, «и что мне теперь с вами делать».
– Вы хотите сказать, что сейчас в Вашем кармане ровно сорок три копейки?
– Меньше…
– Как меньше?
– Двадцать три!
– А куда ещё двадцать делись? Ну-ка, скажи, раз ты у нас такой считарь, – глумился участковый над Толстым.
Кезава достал из кармана крем для чистки ботинок, на котором виднелся ценник «20 коп.», и положил ему на стол.
«Так сколько ты сказал, потратил на лотерею, мой милый друг?» – раскладывал двадцать три копейки на столе участковый. «Потратил больше рубля, а билет стоит четвертак», – отчитывался уставший Русик.
Сашка со Смолой смотрели, как Толстый даёт весь расклад, и удивлялись, откуда он смог всё подгадать, подсчитать, запомнить, да и вообще выкрутиться. «А я, представляете, ни разу не играл в лотерею…» – намекал на что-то мент. «Так возьмите наш! Он по-любому счастливый!» – кинулся к столу Александров.
В этот момент в приоткрытой двери показалась плешивая голова, и послышался до боли культурный голос: «Простите, но могу я уже забрать свои деньги?» «К сожалению, их здесь нет, – отрапортовал милиционер. – У них всё сходится».
***
На ментовском уазике ребят развезли по домам, наказав родителям за каждым смотреть пристальней и не отпускать одних в большой город. Но смотреть за ними пристальней было некому. Каждый из ребятишек воспитывался в неполной семье, где роль командующего выполняла только мама. Что могла мама? Работать день и ночь, чтобы прокормить своё чадо. Как она могла его защитить? Максимум на что хватало ума, оградить от общества. Как? Запереть!
***
Дверь, закрытая на все замки с другой стороны, так и мучила Саньку. Синяки на заднице и ногах уже проходили, а вкус «Фламинго» уже несколько дней не ощущался в его венах.
Он запустил пальцы в диск телефона и набрал несколько цифр: «Алё, Руся, ну ты как?»
– Нормально, – послышалось чавканье в трубке. «Опять жрёшь?» – подтрунивал над другом Сашка.
– Ага, сегодня в саду пироги пекли. Мамка с работы притащила. Придёшь?
– А с чем там? С яйцами есть?
– Конечно!
– Ща иду!
– Только я закрыт.
– Так и я.
– А как выберешься?
– Есть у меня один план…
– Ох, и боюсь я этих слов…
– Не ссы в муку, не делай пыли, щас мы с Витькой припрёмся. Всё не сжирай.
– С Витькой?
– Ну да, а куда я его дену? Сам подумай…
Саня положил трубку и по скрипучим половицам побрёл за братом.
– Витька, есть хочешь?
– Хочу!
– Пошли к Толстому на пироги?
– Пошли… – по инерции ответил тот и резко широко раскрыл глаза. – А как? Мы ж заперты! Вот вечно так! Ты виноват, а страдаем оба!
– Не ссы, Витёк, жрать тоже будем оба. Пойдём на кухню!
– Опять? Я боюсь…
– Мне ещё раз повторить?
– Я в прошлый раз чуть не упал.
– Витя, «чуть» вообще не считается! Погнали!
Сашкина квартира была на втором этаже, и форточка на кухне находилась над подъездным козырьком. Сашка ловко нырнул из форточки на маленькую крышу, поднял заранее оставленную там с прошлых разов длинную палку, с помощью которой приоткрыл входную дверь так, что её край выходил за подъездную кровлю и хотел уже по ней спрыгнуть, как услышал Витькин жалобный голос:
– А я?
– Что – надумал всё-таки?
– Ыгы… – кивал тот головой.
– Ну иди, помогу, – принимал старшего брата Сашка из окна. – Теперь держи дверь, а я по ней спущусь и приму тебя, понял?
– Эх, давай, – вздохнул родственник.
По тонкой грани двери, как медвежонок по дереву, Сашка спустился вниз, и, зажав дверь между ног, ждал Витьку.
– Мамка идёт! – увидел Надежду Николаевну Витька.
– Слазай скорей! – поторапливал Сашка брата.
– Ты чего! Она же щас налупит нас!
– Короче, у нас два выхода: либо мы сейчас драпаем изо всех сил и жрём пироги, либо получаем от мамки. Ты чего выбираешь?
– Пироги! – со страхом произнёс Витька.
– Тогда бежи-им! – ринулись они в соседний дом. Оббежав многоэтажку с другого бока, кинули монеткой в окно на первом этаже. Толстый сразу показался из-за шторки. «Пошли!» – шепотом Санька подзывал Русика за собой. «Куда?» – кричал через двойное стекло Кезава. «К нам, на чердак! Пироги только захвати! Ну?» – оглядывались они с Витькой по сторонам.
– А как?
– Как-как? Как мы – через окно.
– У меня форточка маленькая.
– Да у тебя форточка больше, чем у нас!
– Не полезу!
– Ну да… Куда тут… С форточкой на заднице ходить не очень-то удобно – согласен.
– Очень смешно!
– Ну, жди! Щас я!
Одним взглядом Сашка приказал Витьке идти за ним. В подъезде у Толстого было темно, но глазок у двери напротив всегда стоял на страже бдительности. «Пальцем придержи иди», – показал он Витьке на наблюдательный пункт бабы Веры. «А ты?» – спросил Витька. «А я здесь поорудую», – достав из кармана синих брюк изогнутую скрепку, сказал Сашка.
– Как ты так быстро? – с полным ртом пирога открыл дверь Русик.
– Слушай, Толстый, я после того раза хотел тебе новое погоняло дать —Математик, но смотрю, старое-то, по ходу дела, сильнее! Натуру не обманешь! – заявил Саня. – Нам-то оставил?
– Вон, в кулёк завернул. На чердаке покушаете. Идём?
– Идём, только ответь сначала: ты когда этот крем всё же купил? —подмигнул ему Санька.
– Да когда ты к мужикам подходил, чтоб лотерею купили.
– А зачем он тебе?
– Так это… У меня ж ботинки чёрные! – показал он пальцем на свою обувь.
***
Под крышей пятиэтажного дома повсюду валялась разорванная газета, пачка с надписью «Махорка крупка курительная №3» и стояла трёхлитровая банка воды.
– Идите сюда, к окошечку. Тут светлее! – подзывал всех Александров.
Он посмотрел на Толстого: «Ну, давай сюда мои яичники!» Русик заржал во всё горло. «Дурак! Я про пироги!» – поняв, что дал маху, оправдывался Александров. «Держите!» – раздал каждому Кезава.
– Получил? – посмотрел Сашка на Витю.
– В смысле?
– Пироги…
– Но-о, – ел булки брат.
– Доешь дома.
– Но там же мамка…
– Витя, у нас дело есть. Щас Смола сюда придёт, разговоры будут посторонние…
– И чего?
– Ничего. Иди маме дома помоги… Про меня спросит – не говори.
Витька, хоть и упирался битых пять минут, домой его Сашка всё-таки отправил. Ведь у него зрел уже новый план, а о нём дома знать ну никак были не должны. С лестничной стороны послышалось какое-то шарканье, и на чердаке появился Смола.
– О, Смола! Здорово! Тебя как выпустили?
– Никак! Удрал!
– Наш парень, наш! Я сейчас, – Санька скрылся в маленьком проёме, откуда потом принёс сигареты, купленные совсем недавно для отца.
– Ну, с каких начнём? – подначивал он друзей.
– Я так не буду! – резко сказал Толстый.
Смола протянул руку к пачкам: «А я дак попробую! Что – зря подставлялись?!»
Александров со Смольниковым долго не могли выбрать, с какой начать, и открыли все разом. Смола вставил четыре сигареты в рот, а Саня успешно чиркнул спичкой по сухому коробку и подпалил каждую по очереди. Смола с невозмутимым видом стоял, зажав сигареты ртом.
– Затягивайся, – требовал Санька.
– Четыре много, – вставил Толстый.
– Молчи, Математик. Каждый сам за себя в ответе!
Смола, боясь потерять уважение к себе, резко вдохнул дым в себя, выпустил его через нос, и упал.
Толстый вскочил и запрыгал около Смольникова: «Сам за себя? Каждый сам? Ну чего теперь? Чего?» «Не мельтеши», – отодвинул его Санька и вылил холодную трёхлитровку на лицо Смоле. Такого громкого крика от Смольникова не ожидал никто: «Вы охренели?! Я же пошутил!»
«Пошутил? – отходившие от шока Санька с Толстым, не могли поверить, что это была просто шутка. – Пошутил?! Ну держись, шутник!»
Пыль, лежавшая неподвижно десятилетиями на чердаке этой многоэтажки, кубарем взвивалась в воздухе. Шла драка.
***
Настало время, когда о походах «за ирисками» знал почти весь двор. Самое странное, что никто не порицал в Сашке страсть к «вкусу Фламинго», наоборот, каждый хотел с ним дружить. Но не ради дружбы. Нет. Каждый искал для себя какой-то выгоды. Сашка же, даже, если и чувствовал эту лживость, шёл на контакт, потому как хотел доказать всем, что он в своём деле спец, что он – профессионал. К 12 годам он научился брать в магазине всё, что хотел и уходить безнаказанно. Порой он сам не понимал, как у него это получалось, казалось, что это было врождённым мастерством. Как некоторые рождаются поэтами, парикмахерами, строителями, так же Сашка чувствовал проявление своего таланта, но совсем в другом…
***
– Саша, за молоком сходи, – подавала мама Саньке бидончик с пакетом.
– А почему я? Больше некому что ли?
– Твоя очередь. Иди…
Летний зной разжигал Сашку, и он бежал по своему посёлку в магазин. Большущая очередь его натолкнула только на одну единственную мысль: «Хм… удачненькое место». Первое, что он увидел, – расфасованные конфеты. Не смотря ни на кого, мальчишка засунул бидон в пакет, и, видя, что каждый занят своим делом, сунул руку на привалок и насобирал несколько горстей в пакет, которые так славно соскользнули под бидончик. Радостный тем, что снова оказался на коне, он стоял в очереди и ждал, когда сможет купить молока. Удивительно, но в этот раз время пробежало быстро, и он протянул свой бидончик вместе с пакетом продавщице. Та нацедила три литра, и Сашка спокойненько вышел на улицу. Вдруг его плечо прожалось, и откуда-то сзади послышался хриплый мужской голос: «Чего взял?»
Сашка обернулся и увидел незнакомого человека.
– Да вот, дяденька, пару конфет всего и взял… – поняв, что отнекиваться нет смысла, признавался Сашка. – У меня семья бедная, я хотел сестрёнку угостить.
Нахмуренные брови обвинителя расправились, и он сжалился над ним: «Смотри – больше так не делай. Договорились?»
– Договорились, – с облегчением выдул из лёгких Сашка и пустился домой.
Конечно, он знал, что для него это «договорились» значило только путь отхода из этой ситуации. Ничего больше. Ведь прекращать свои деяния, которые по вкусу напоминали «Фламинго», он не собирался. Да и зачем? Многодетная семья, в которой он не жил, а пребывал, кроме наказаний, ничего не могла ему дать. Подолгу Сашка лежал ночами и смотрел в потолок, по которому ползала живность. И думал он, не о том, упадёт ли кто-нибудь из этого стада на него или нет… Нет… В свои небольшие годы Сашка задавался совсем другим вопросом: «Почему всё именно так? Почему он никому не нужен и никому до него нет дела?» Братья и сёстры росли как-то сами по себе, семья не была дружной. Мать, то ли оттого, что уставала на работах, то ли от глупости и узкости взглядов, вообще не интересовалась Сашкиной судьбой. А ему так хотелось, чтоб кто-нибудь… Ну, хоть кто-нибудь спросил, а как у тебя дела? О чём ты думаешь? И вообще: ты кушал сегодня?
Жизнь зачастую отвечает на наши вопросы, правда, делает это намного позже, чем мы нуждаемся в этом. Иногда очень неожиданно. Хотя почему иногда. Всегда! Всегда это неожиданно. Почему? Потому что иногда мы устаём ждать и, забываясь, делаем перерыв… Перерыв, в который мы перестаём задавать вопросы. И в этот момент Вселенная посылает нам ответ. В виде случая, поступка, человека. Она даёт нам то, о чём когда-то мы так страстно мечтали и взывали.
***
– Слышь, Толстый, помнишь, я тебе фотик обещал? – интересовался Саня у друга, прогуливаясь по центру посёлка. Солнце светило своими лучами, парнишки щурили глаза и радовались погожему денёчку.
– Да мне мамка уж давно купила, он уж сломался несколько раз… – пнул камень на дороге Толстый.
– А пошли, я тебе запчасти куплю! – подмигнул Санька.
– Слушай, запчасти ещё не привезли, но там в одном подарочном наборе брелок классный…
– Прямо в наборе?
– Да…
– Внутри? – воодушевлялся сложностью нового задания Сашка.
– Ну-у…
– Вот ерунда! Пошли! Только мы должны сработать в паре!
– А как?
– Ты будешь отвлекать! Ну, не знаю… Попроси что ли шариков надувных, повыбирай их подольше… Ну?
В магазине готовились к празднику – Дню посёлка – повсюду стояли подарочные наборы, по-разному упакованные и собранные тоже по-разному. Толстый кивнул в сторону, где лежало то, что было нужно именно ему, и отправился к кассе.
– Здрасьте, Наталья Фёдоровна, мне бы шариков надо, штук десять. Клуб пойду украшать помогать, – обратился Русик к продавщице.
Сашка оглядывал наборы: посуда, косметика… Вот… Вот он! Тот самый! С брелком! Ничего себе, Толстый захотел – это ж книжечка! Настоящая металлическая книжечка! Лезвие «Нева», специально сломанное на два половины, волшебным образом выпало в ладонь из рукава голубой рубахи.
– А концерт-то во сколько? – слышался разговор Толстого с 40-летней дамой.
– Так, Санька, ты чего там делаешь? Поставь сервиз на место! Все тарелки мне перебьёшь! – заметив, что Александров долго крутит в руках набор, крикнула продавщица.
Санька спокойнёхонько поставил всё на место. Наталья Фёдоровна смерила взглядом подарок, выставленный на продажу, и, убедившись, что с ним ничего не случилось, снова посмотрела на Толстого.
– Да ещё и не знаю, – подавая 50 копеек за шарики, говорил Русик. – Наверно, на плакате напишут…
– Ну, счастливо, Русланчик, – сказала на прощанье знакомая его матери.
«Вот, – подал на зеленеющей лужайке прямо у магазина Сашка тот самый брелок. – Со слюдой пришлось помучиться, конечно. Шелестела – зараза – но ничего. Держи. Я посмотрел – она даже раскладывается! Обалдеть!»
Толстый чуть не запрыгал от радости и хотел уже расцеловать Саньку, но придумал более интересный способ отблагодарить друга.
– А пошли на карьер! У меня удочки там припрятаны!
– Серьёзно?! Конечно, пошли!
***
Глубокое озеро, вырытое ещё в годы войны, давно обросло зарослями и легендами. Тут запрещалось нырять. Потому как можно было стукнуться головой о церковь, которую, по мнению старожилов, тут когда-то затопили немцы. Правда это или нет, никто не знал, но и проверять не решался – страшно.
– Ну, где моя удочка? – торжественно спросил Александров.
– Ща принесу, – скрылся в синих трениках за кустами ивы Русик.
«У меня не клюёт», – ныл Толстый. «А у меня пятая уже, – зажимая во рту сигарету, снимал с крючка сорожинку Санька. – Рыбалка ведь это не только азарт, здесь терпение нужно, и техника, впрочем, как и в любом другом деле. Учись, пока я жив. Глянь! Поиграй с ней, затаись, и рви! Я всегда так делаю. Пусть она думает, что ты за ней уже не следишь…»
Сашкина страсть к рыбалке была сродни вкусу «Фламинго», тут был такой же азарт, чувство превосходства и неуязвимости. Здесь также требовалось много терпения и холодная голова, которая так часто его выручала из разных историй.
– Слушай, я заканчиваю. Мне надо ещё к мамке на работу успеть, – сматывал удочку Сашка.
– А чего там?
– Да я ненадолго… Я по делу…
Какие у Сашки могут быть дела, Толстый, естественно, догадывался, но спрашивать об очевидных вещах не стал. Зачем? Если надо, расскажет сам…
***
Кражи в магазинах для Саньки были привычным делом. «Походы за ирисками» уже не радовали его. Хотелось чего-то интересного, продуманного. После того, как он «обнёс» весь учительский коллектив в школьной раздевалке, он решил, что деньги можно брать по карманам. Причём помногу. И к маме на работу он ехал, не для того, чтобы проведать её. У него снова был… план!
Торфяной участок, где и работала Надежда Николаевна, располагался не очень близко. До него приходилось ездить на поезде. Она работала диспетчером, да полы там мыла, а вот остальные, остальные работали на торфопереработках, и, сегодня, 10 августа, они получали очередную зарплату. Батько, кстати, тоже работал, как и почти весь поселок, на этом участке и, когда Сашка приходил туда, его смело пропускали, ведь он шёл к родителям.
Пройдя все отметки, он заглянул в раздевалку и аккуратно прошнырял по карманам, вытащив из них всё, что только возможно. Затем зашёл в пустую бухгалтерию, где за стеной смеялись молодые женщины и вели разговоры о мужиках. Сумки они свои зря без присмотра оставили… Ой, зря. Сын Александрова прошёлся по всем и… убежал в поле.
На поляне он сел, чтобы пересчитать всё. Шестьсот рублей! Шестьсот! Господи! Его сердце чуть не выпрыгивало из груди. «Куда я теперь с этими деньгами!? Куда?» – осматривал Сашка территорию у узкоколейки. Мальчишка поднялся с земли и пошёл в сторону дома.
Старые, отработанные шпалы лежали крест-накрест, ждали своей отправки в утиль. «Точно! Под них положу! Домой поеду на последнем тепловозе и заберу!» – рассуждал парнишка.
Тучи наплывали на солнце, и начинал покрапывать дождик. До последного рейса в посёлок было далеко, и Сашке пришлось вернуться на участок.
Разъезженная тракторами дорога так и засасывала Сашкины ноги в грязь. «Ты куда?» – кричала мамина подруга тётя Зоя. «Я? В столовую!» – быстро придумал Сашка. «Пошли вместе! Я тоже туда», – позвала она его с собой.
***
За длинными белыми столами сидели несколько человек. «Ешь борщ, ешь. Суп нужно для желудка», – восседая напротив Сашки, говорила она. «А я, Сашка, вся расстроилась! Вообще! – заплакала мамина подруга. – Сегодня зарплату получила, в плаще в раздевалке оставила… С участка прихожу – нет ничего! А ведь месяц жить! Наверно, кто-то из своих взял!» Сашка поперхнулся и закашлялся. «Ну что ты – что ты! – хлопала тётя Зоя Саньку по спине. – Сказали, сегодня на выходе всех проверять будут! Надеюсь, найдут!» «Да конечно, найдут! – успокаивал её ровным голосом Санька. – Вот увидите, найдут!»
Его уши залились фиолетовым цветом, и по сине пробежал холодок наперегонки с мурашками. Сашка зачерпывал целые ложки насыщенного яркого супа, чтоб не выдать себя ни словом, ни делом. «Ну, доедай, мне идти надо», – приподнялась с голубого стулика тётя Зоя. «Так Вы же ничего не поели…» – поднял на неё голову Сашка. Она махнула рукой и пошла к выходу.
«Нашлись! Нашлись!» – вбежал запыхавшийся мужик в столовую. Санька оторопел и замер. Тётя Зоя встала, как вкопанная. «Чего – «нашлись»! – в надежде она спрашивала у работяги. «Да, представь, сапоги вторые… На сменку! Думал, потерял, а они вот, на шкафчике лежали!» – радостно тараторил тот. «Тфу-ты, нашёл, о чём рассказать, только людей отвлекаешь!» – ещё больше расстроилась тётя Зоя. «А я, между прочим, ни тебе и говорить пришёл! – проходил он к буфетчице. – Я вон к Любке… пришёл!»
Багряная краска потихоньку спадала с Сашкиных ушей. Волнение уходило. Непонятно было только одно: что делать с заныканными деньгами? Если забрать их сейчас, то всей семьёй нужно будет уезжать на необитаемый остров. Половину родственников выпишут из пионеров, комсомолов и выкинут из парии. Запозорят мать и сведут её со свету. «Во дела… Завтра заберу. Пофиг», – причмокнул языком о нёбо, случайно затронув верхние передние зубы Сашка.
***
– Санька, эй! Давай-давай! Давай! – тянули руку догоняющему набирающий ход тепловоз мальчишке. – Где ходишь?! Мать вся испереживалась! Всей бригадой тебя искали! Все видели, а куда делся, не знали.
– Да тут я был, по лесам-полям гулял, местность изучал…
– Гляди, какой учёный!..
Но Сашке было не до подколов. У него была проблема посерьёзнее. Гулял-то он, гулял. А деньги так и не нашёл… Ни под шпалами, ни под сырой большой корягой, ни в радиусе ста метров. Шестьсот рублей! Целое состояние! Столько нервов, ухитрений, переживаний тёти Зои… Всё зря. Уж ей-то бы Сашка точно деньги вернул. Не знал же он, что стянул у материной подруги… И так-то позор, а тут и ещё больший. «Куда же я их положил?! Вот дурак! Надо было хоть метку какую-нибудь придумать! Нет, что ты! Умный! Запомню!» – ругал себя Санька.
– Ты чего там губами шевелишь? Молишься что ли? – спросил механик Сашку.
– Я? Да Вы что? Я и молитв-то не знаю! Стих повторяю! – сообразил Сашка.
– Да?.. И какой же?
– Да наш, русский…
– Расскажи! Давно стихов не слушал!
– Да патриотический, я сам написал, Вам будет не интересно…
– Да давай…
– Ну вот, послушайте: «Я счастлив, родина! Спасибо, родина! Всех ягод лучше – красная смородина!» – вспомнил Сашка.
– От, паразит!
– Чего?
– Чего-чего! Сам он написал! Думал, я Рубцова не читал? – ухмылялся мужик в засаленной спецовке поочерёдно поглядывая то на Саньку, то на дремучий лес, по которому, как на корабле, они ехали, пробираясь сквозь дубравы. Ветки хлестали по стёклам и, хотя, скорость была небольшой, ехать по узкоколейке было опасно – все рельсы исковерканы.
«Дом – Земля, планета – Царство, а живу я в Советском государстве!» – желая реабилитироваться в глазах только что разоблачившего его человека, мигом придумал Сашка.
– Это кто – Ломоносов? – серьёзно спросил дядька.
– Александров! – громко оборвал его Санька.
***
«Так, товарищи, вставайте, подходите, будем осмотр делать», – говорили два милиционера на выходе из тепловоза. Длинная очередь и без того уставших работяг выстроилась вдоль поезда. Женщина-мент ощупывала женщин, а мент-мужчина – мужиков. «Чисто», – сказали они.
Санька вылез последним и прошагал мимо всех к доблестным сотрудникам правоохранительных органов. «Здрасьте!» – вытянулся он перед ними по стойке смирно, поясничая и прихлопывая ногой о ногу, как петух шпорами. «И тут», – похлопав Сашку по всем местам, выдал дядька в форме.
Мать посмотрела на сына и, выдохнув всем телом, побрела в сторону дома. Санька догнал её и хотел взять под руку, но она оттолкнула его.
– Ма, ты чего?
– Ничего. Думаешь, не знаю ничего?
– А чего знать-то?
– Мне сказали, что ты там шарился.
– Так я тебя искал… – выкручивался Санька.
– Меня? А меня чего искать? Я вон – в диспетчерской сижу.
– Так мне сказали, что ты теперь на другом посту бу…
– Прекрати, а… Люди уже выговаривают мне в лицо за твои поступки.
– За какие поступки, ма?
– Сам знаешь! Армену пришлось за твои ириски заплатить! А в скольких ты ещё магазинах их купил?! Мне вас всех кормить надо, а ты?! Всё. Слышать тебя не хочу! Дома поговорим!
Санька тащился по грунтовой дороге, а затем и вовсе отстал: «Ну, всё, мама! Ну всё…» Он встал на обочину, посмотрел на густую траву поляны и бросился туда. Мать в это время обернулась и только и успела крикнуть: «Куда пошёл?! Быстро домой! Немедленно!»
***
«Та-ак… Кочки помню, шпалы помню… Тут я шёл тропинкой… Там трактор работал… Яма… А была эта яма?.. Хм… А шпал сколько было?.. Я перепутал! Я участки перепутал! – радостно улыбался в ночной комнате Сашка. – Слава Богу, вспомнил! Вот я чучело – мимо прошёл! Завтра заберу! Утром приеду и заберу!»