Красное бедствие

Глава 4

Сокол расправил крылья, в последний раз сжал его запястье когтями и взмыл в воздух. Вскоре он превратился в едва различимую точку на фоне темного неба. Ни одна из эмпуссий не полетела следом за ним, и это подарило Савьеру надежду.

Выбравшись из колючего куста, он торопливо заковылял к возвышающемуся на холме угрюмому замку, который и в прежние времена вызывал страх у каждого, кто решался посетить его, а теперь и вовсе выглядел как обломок надгробия, окруженный крылатыми порождениями Фаты.

Несколько эмпуссий сидели на высоких стенах и напоминали каменные изваяния с той лишь разницей, что горгульи, неподвижно замершие на крыше, неспособны растерзать человека, а эти твари только этого и жаждали. Они были будто сотканы из ненависти и злобы, в их больших головах не было места жалости и состраданию.

Протиснувшись сквозь щель в стене, Савьер оказался на территории Дома-Над-Водой. Он поправил рубашку, пригладил волосы и одернул рукав, чтобы скрыть кровавые отметины, оставленные на бледной коже когтями сокола. Если кто-то узнает, чем он занимался, его бросят эмпуссиям и эта проклятая жизнь наконец оборвется. Иногда он мечтал об этом, особенно часто – в те моменты, когда ногу сводила на редкость болезненная судорога.

Опираясь на трость, он вышел на засыпанную мелкими камнями дорогу, ведущую к замку, и попытался придать себе беззаботный вид. Просто калека, решивший прогуляться, чтобы усилить свою агонию, – что здесь такого? Не лежать же ему в темной комнате, похожей на склеп? Хотя сейчас на склеп похож весь его дом…

Свечи, проклятые свечи были повсюду, полумрак в комнатах, холод, жрицы из Дома Убывающих Лун, похожие на тени, – они сновали туда-сюда, порой просто появляясь из воздуха. Их холодные белые глаза, нечеловечески красивые, заостренные лица – за прошедшие полгода Савьер так и не привык к ним. Некоторые из жриц были похожи на мумии, на иссохшие останки, проведшие последнюю сотню лет под землей без пищи и воды. В их ломких пальцах находилась судьба всего Фокаса, а то и мира, и они не спешили делиться своими планами ни с кем, кроме брата.

Едва вспомнив о Лаверне, Савьер почувствовал боль, жидким пламенем растекающуюся по ноге. Властолюбивый идиот, пожелавший получить власть над Большими Домами, будь он проклят!..

Над ним промелькнула тень, на мгновение заслонившая бледно-желтое подобие солнца. Савьер даже головы не поднял, чтобы не видеть уродливую морду эмпуссии. Эти твари теперь повсюду – они охраняют Дом-Над-Водой днем и ночью, ходят по коридорам, пугая слуг, ревут, как дикие звери, учуяв кровь. Вид их покрытых шерстью тел вызывал тошноту, к которой Савьер уже привык. Он вообще очень терпеливый, когда речь заходит об отвращении. Себя же он, в конце концов, как-то переносил.

– Я повсюду вас искала!

Запыхавшаяся Зоуи остановилась рядом и согнулась, уперев руки в бедра. Слуги единогласно согласились продолжить работу в замке, никто не посмел отказаться от служения узурпатору. Савьер и сам склонился перед братом, морщась от ужасной боли в искалеченной ноге. Был ли у них выбор? Едва ли. Смерть или повиновение – вот и все, что Лаверн предложил им.

– Император желает вас видеть.

Император.

Савьер стиснул зубы и прибавил шагу, насколько смог себе позволить, чтобы позорно не свалиться на землю и не завопить. Зоуи пристроилась рядом и даже открыла рот, чтобы предложить свою помощь, но он резко сказал:

– Я сам.

Она покорно опустила взгляд и подобрала подол платья, чтобы не запачкать его. Савьер мысленно обругал себя последними словами.

– Я не хотел тебя обидеть, прости.

– Вы не должны просить прощения, милорд.

«Еще как должен. Я повел себя как мерзавец, и виной тому вовсе не ты, а мой венценосный братец».

Сказать это вслух Савьер не мог.

Каждый день Лаверн вызывал его к себе. И каждый день Савьер поднимался в его башню, минуя сто сорок шесть ступеней. На обратном пути он позволял себе стонать сквозь сжатые зубы, и что-то подсказывало ему, что именно этого Лаверн и добивался. Кто знает, может, он прижимался ухом к двери и слушал, как Савьер стонет и охает, пытаясь заставить себя подняться по трижды проклятой лестнице?

– Вас проводить? – робко спросила Зоуи, когда они вошли в замок.

– Я справлюсь.

Не хватало еще разрыдаться у нее на глазах.

Савьер нарочито медленно поднялся на второй этаж, прошел по широкому коридору, застеленному красным ковром, и открыл дверь, ведущую в башню.

– Ну, вот и я, – пробормотал он, с усилием поднимая ногу и забрасывая ее на первую ступень.

Вскоре ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Рубашка промокла и прилипла к спине, пот крупными каплями стекал по лбу и падал на щеки. Что ж, двадцать ступеней позади… Осталось всего ничего.

Савьер боялся думать о том, что было бы, не будь здесь приколоченных по приказу отца перил.

В прошлый раз Лаверн приказал ему явиться, чтобы узнать, как прошел день у его «любимого брата». Разговор занял пару минут. За день до этого он предложил ему выпить чаю, но, когда Савьер добрался до кабинета, передумал. Изощренная пытка. В изобретательности Лаверну не откажешь.

Почему он не может просто лечь на живот и ползти? В конце концов, падать ниже уже некуда.

Увидев впереди дверь, Савьер сжал зубы и поднялся еще на несколько ступеней. Хорошо. Осталось немного, всего шесть раз перебросить ногу вперед, подтянуться, опираясь на трость, и попытаться не убить себя в приступе отчаяния.

Он ввалился в кабинет, не позаботившись о том, как выглядит. Сил не осталось ни на что, даже стоять было чудовищно больно, но он все же сохранил равновесие и даже выпрямился, борясь с желанием схватиться за пылающее бедро.

– Ты звал меня?

Губы Лаверна скривились в хищном оскале. Он медленно поднялся из-за стола, потянулся, откинул за спину длинные волосы и подошел ближе, явно наслаждаясь происходящим.

– Где ты был?

– Гулял.

– Разве долгие прогулки не вредят твоей ноге?

«Моей ноге вредит крутая лестница, проклятый ты идиот», – мысленно прошипел Савьер, а вслух сказал:

– Если ее не разминать, она станет совсем бесполезной.

– От всего бесполезного следует избавляться, так мне думается. Ты согласен?

– Если речь идет о моей ноге, то нет.

Лаверн окинул его оценивающим взглядом.

– Я получил сокола от Дома Наполненных Чаш.

– Они сдаются? – Савьер взглядом нашел кресло и уставился на него, мечтая только о том, чтобы сесть.

– Лорд Оррен настроен решительно. Кажется, он не слишком печется о судьбе своей семьи. Я уже отдал приказ эмпуссиям, и довольно скоро Синяя Крепость получит мой маленький подарок. Маленький кровавый подарок.

Боль стала нестерпимой, Савьер почувствовал, как на глазах навернулись слезы. Нужно было жалеть лорда Оррена, оказавшегося слишком упрямым, чтобы понять, какая сила стоит за его братом, но он не мог думать ни о чем, кроме собственных суставов, превратившихся в точки опаляющей боли.

– Я м-могу с-сесть?

– Ты снова стал заикаться? – с притворной жалостью спросил Лаверн. – Конечно, дорогой брат, садись, как я могу отказать тебе.

«Гореть тебе в пекле, сволочь, тебе и твоим планам», – мысленно выругался Савьер.

Лаверн не подвинул кресло, только отошел в сторону, чтобы насладиться его шаркающей походкой. Что ж, пусть глазеет, больной ублюдок.

Савьер рухнул в кресло и зажмурился, сдерживая слезы облегчения. Да, так намного лучше. Вечером он примет горячую ванну, и мышцы наконец расслабятся. Отвары и пилюли, которыми его с детства кормили лекари, почти не помогали, за прошедшие годы его тело привыкло ко всем видам болеутоляющих средств. Что он будет делать, когда в его распоряжении останется только маковое молоко? Когда выбор будет стоять между здравомыслием и отсутствием боли?

Савьер поморщился и спросил, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей:

– Что ты сделаешь с лордом Орреном?

Лаверн сел на край стола и принялся вертеть в пальцах перо. Его взгляд задумчиво блуждал по кабинету, то и дело возвращаясь к распахнутому окну.

– Я убью его прилюдно, так, чтобы все поняли, что у них нет ни шанса в этой войне. Чем быстрее Большие Дома склонятся, тем меньше людей погибнет.

– С каких пор ты думаешь о погибших? – не сдержавшись, фыркнул Савьер.

– Императору нужно кем-то править. – Лаверн пожал плечами. – Не могу же я перебить всех и остаться один на один с опустевшими землями? Кто-то должен вспахивать поля, разводить скот… – Лаверн вдруг хитро прищурился. – Ты ведь никому не расскажешь, братец? Если я открою тебе секрет, ты сохранишь его в тайне?

Савьер напряженно уставился на брата.

– Скоро мы призовем еще больше эмпуссий, больше демонов, и никто не сможет противостоять нам.

– Ты безумен, – выпалил Савьер.

– Если желать величия – это безумие, то ты совершенно прав. – Лаверн резко встал и подошел к окну. – Моих предков заставили унижаться, приносить клятву на крови и лишили их возможности иметь армию. Нас предали, истинного императора свергли, и наш Дом потерял былое величие.

– О каком Доме ты говоришь? – Савьер выпрямился в кресле.

– О Доме Алых Шипов. – Лаверн развернулся на каблуках, и их взгляды встретились. – Бедивир правил, потому что так повелели боги! Он был истинным наследником Большого трона Объединенной Империи!

– Он был тираном, – возмутился Савьер. – Земли, что ныне зовутся Свободными, захлебывались в крови во время его правления.

– И что с того? Удел лордов – во всем подчиняться императору. Они не имели права…

– Он убивал их детей! – Савьер попытался встать, но острая боль пронзила бедро, и он рухнул обратно в кресло. – Он снял кожу с дочери лорда Байрона за то, что она не пожелала делить с ним ложе!

– Она не имела права «не желать»! – выкрикнул Лаверн. – Воля того, кто сидит на Большом троне, – это закон. Все должны подчиняться ему.

– Так или иначе, ты не единственный наследник Алых Шипов. У лорда Дайриса есть двое сыновей и дочь, ты…

– У лорда было двое сыновей. – Лаверн ухмыльнулся.

Савьер с трудом сумел сдержать рвущийся из груди разочарованный стон.

– А дочь? Ее ты тоже убил?

– Отдал эмпуссиям. Кровь женщин нравится им гораздо больше, чем кровь мужчин. Теперь я единственный наследник Высокого Места и всех прилегающих земель. Единственный прямой потомок Бедивира.

О том, что у лордов Алых Шипов могли быть незаконнорожденные дети, Савьер предпочел умолчать.

– И что ты собираешься делать дальше?

Лаверн оценивающе посмотрел на Савьера, будто пытаясь понять, достоин ли тот доверия.

– Я открою дверь, запертую уже много веков, – медленно произнес он, наблюдая за реакцией брата. – Впущу в наш мир ту, кто способен по достоинству оценить мою преданность. Я слышу ее голос всю свою жизнь, моя матушка тоже его слышала, но она была всего лишь женщиной, выданной за недалекого лорда. При всем моем уважении к покойному отцу, ума ему недоставало. Он не мог здраво оценить перспективы.

– О чем ты говоришь? – Савьеру начинало казаться, что брат насмехается над ним. – Какие еще перспективы?

Лаверн приблизился к креслу, навис над Савьером и пригвоздил его к месту холодным взглядом.

– Ты ведь не предашь меня, брат? Не заставишь пожалеть о том, что я сохранил тебе жизнь?

– Н-нет, – заикаясь, ответил он. – К-как ты м-можешь так думать обо м-мне?

Савьер сжал кулаки. Проклятое заикание! Он вырос, давно перестал быть ребенком, но все еще робел перед братом, а сейчас и вовсе боялся. Маленький, испуганный зверек…

– Пока отец возился с тобой и упивался горем после смерти твоей матери, я слушал шепот, доносившийся из зеркал и стен. Ты не мог его слышать, потому что в тебе нет крови великого Дома Алых Шипов, некогда породнившегося с нуадами. – Лаверн выпрямился и поправил волосы. – Матушка научила меня не бояться его, научила слышать. А когда ко мне пришла Верховная Дома Убывающих Лун, я наконец понял, что должен сделать. Я был рожден для того, чтобы безраздельно править всеми землями на Фокасе. Править, пока Богиня уничтожает моих врагов и оберегает мой род.

Чем больше Лаверн рассказывал, тем отчетливее Савьер понимал, что брат безумен. Кровь Алых Шипов сделала свое дело и свела его с ума так же, как его мать, а до нее и самого Бедивира.

– Я не помню визита Верховной, – пробормотал Савьер.

– Она обратилась ко мне с помощью своей силы. Никто не должен был знать о том, что мы говорили, – терпеливо пояснил Лаверн.

– Как давно ты это планировал? – осмелившись, спросил Савьер. – Почему ждал смерти отца, если мог просто…

– Убить его? Это ниже моего достоинства. – Лаверн выпрямился. – Я могу быть кем угодно, но только не отцеубийцей. Зов крови силен во мне, и я понимаю, что только благодаря семени нашего отца я появился на свет. По той же причине ты все еще жив.

«И потому, что ты не воспринимаешь калеку всерьез», – мысленно добавил Савьер.

– Наши судьбы так похожи, брат. Мы оба рано потеряли матерей и были лишены их нежности и заботы. Я надеюсь, что ты станешь моим верным другом и поможешь удержать власть, как когда-то Опар Смелый помог Бедивиру.

Ради кровавого императора Опар вырезал целые семьи, казнил сотни людей, и это доставляло ему садистское удовольствие. Напоминать об этом Савьер не стал, только робко кивнул, делая вид, что поддерживает дикие идеи брата.

– Я могу попросить тебя кое о чем?

Лаверн внимательно посмотрел на него и кивнул.

– Я бы хотел развеять прах отца над рекой. Сегодня, в день его рождения.

– Тебе нужно сопровождение?

– Нет, я справлюсь.

– Что ж, хорошо. – Лаверн пожал плечами. – Глупо и сентиментально, но если тебе станет от этого легче… Что-то еще?

С трудом поднявшись на ноги, Савьер посмотрел на брата и робко спросил:

– Если ты так дорожишь мной, зачем заставляешь подниматься на эту проклятую башню?

Лаверн выглядел искренне удивленным этим вопросом.

– Тебе тяжело? – только и спросил он.

«Да, будь ты проклят!»

– Мне приходится преодолевать больше сотни ступеней, – сдерживая раздражение, ответил Савьер.

– Что ж, трудности закаляют характер, верно? – Лаверн расплылся в улыбке. – Отец потакал тебе, лелеял твое физическое несовершенство вместо того, чтобы научить тебя жить с ним. Я велю убрать все перила и подъемные механизмы. И в комнату на первом этаже ты не вернешься. Мне нужно, чтобы мой брат был силен и вызывал у врагов трепет, а не жалость. Но не беспокойся, шею на лестнице ты не свернешь, я уже позаботился об этом.

Савьеру нестерпимо захотелось ударить Лаверна тростью. Вместо этого он кивнул и направился было к двери, но Лаверн вдруг схватил его за локоть, притянул к себе и, глядя в глаза, повторил:

– Не подведи меня, брат. Не заставляй меня пожалеть, что я оставил тебя в живых.

Савьер кивнул и попятился, неловко подвернул ногу и едва не зашипел от боли. Жизнь калеки – это не то, за что хочется держаться, но и умирать в его планы пока не входило.

Закрыв за собой дверь, Савьер остался один на один с полумраком и лестницей. Выругавшись, он принялся медленно спускаться, держась за перила. Шаг, еще один… Настолько просто и настолько сложно.

В конце лестницы Савьер позволил себе остановиться и перевести дух. А ведь ему предстоял спуск к реке. Как, во имя Трех, он собрался осуществить задуманное, если обычная лестница для него препятствие?

Из бокового коридора вышла невысокая девушка в темной мантии, расшитой серебряными узорами. Она склонила голову к плечу, будто птица, и уставилась на Савьера белыми глазами.

– Нужна помощь? – спросила она.

– Уже нет, – отмахнулся он. – Я справлюсь.

– Хромой калека… – пробормотала девушка. – Ты брат Лаверна?

Савьер пожал плечами.

– Я провожу тебя.

Не спросив его мнения, она приблизилась и крепко обхватила Савьера за талию, настойчиво предлагая опереться на ее плечо.

– Мне не нужна помощь. – Он попытался отстраниться, но жрица стиснула его руку и прошипела:

– Мне приказали позаботиться о тебе, и, если потребуется, я сломаю тебе вторую ногу, чтобы сделать это, так что лучше тебе позволить мне проводить тебя.

– Да кто ты такая? – возмутился Савьер.

– Отныне и впредь – твоя тень. – Жрица потащила его вперед. – Давай, шевелись.

Сбитый с толку таким напором, он попытался подстроиться под ее шаг, но тут же понял, что ничего не выйдет: проклятая правая нога заплеталась, и он то и дело спотыкался на ровном месте.

– Да погоди ты! – выкрикнул он, резко останавливаясь. – Или хочешь тащить меня на руках?

– Могу и на руках. – Жрица безразлично пожала плечами. – Ты такой тощий, что я без труда донесу тебя.

– Ну спасибо, – пробормотал он. – Просто иди помедленнее, ладно?

Вздохнув, жрица подставила ему плечо, и они неспешно двинулись вперед по коридору, освещенному дрожащим пламенем свечей.

Было глупо думать, что Лаверн не приставит к нему шпиона. Конечно, Савьер не ожидал, что брат выберет одну из жриц Дома Убывающих Лун, но его поступки вообще не поддавались объяснению.

– Я буду неподалеку, – сказала жрица, пинком распахнув дверь его комнаты. – Зови, если что.

«Лучше уж сразу отдать душу Жнецу», – подумал Савьер, но предпочел не озвучивать эти мысли. Вместо этого он смиренно кивнул и даже не стал устраивать скандал из-за поцарапанной двери. Кажется, жриц в Доме Убывающих Лун не учили хорошим манерам.

– Как тебя зовут? – опомнившись, спросил он.

– Хести, – ответила жрица и прищурилась. – А твоего имени я не помню.

– Сав…

– Это не имеет значения, калека. – Она махнула рукой, и вышивка на широком рукаве ее мантии заискрилась в свете свечей. – Мне нужно следить, чтобы ты не убился на лестнице, дружить с тобой мне не приказывали.

Он открыл рот и не сразу сумел захлопнуть его. Какая наглость! Всю жизнь он был вынужден выносить сочувственные взгляды, но никто не позволял себе так разговаривать с ним. Никто, кроме этой нуады с безжизненными белыми глазами.

Савьер затворил дверь и хмуро уставился в окно. Небо налилось свинцом, облака опустились совсем низко. Казалось, что, поднявшись на башню, он сумеет коснуться их рукой. Но это ощущение было обманчивым, таким же обманчивым, как все сладкие речи Лаверна, утверждавшего, что он не убил брата из-за уз крови, связавших их.

Что есть одна кровь для человека, приказавшего перебить всех потомков Бедивира? А ведь с ними у Лаверна было куда больше общего, чем с ним, Савьером…

Он сел на кровать и принялся разминать сведенные мышцы искалеченной ноги. Никто так и не сказал ему, что за хворь его одолела и почему нога стала безжизненным отростком с едва сгибающимся коленом. Все врачеватели и жрецы сошлись во мнении, что он был уродом еще в утробе матери, переложив тем самым вину на нее. Наверное, они пытались убедить отца, что его вины в этом нет, но у них не вышло – до самой смерти Лаверн Первый винил себя в том, что его младший сын родился калекой. Иногда, когда он особенно много выпивал, отец плакал, сидя у камина, и гладил Савьера по волосам. Он очень любил его мать и мог бы возненавидеть сына за то, что любимая женщина умерла, рожая его, но вместо этого лорд Дома Багряных Вод изо всех сил пытался окружить Савьера любовью и сделать так, чтобы никто не упрекал его за врожденное уродство.