Дуэль двух сердец

Глава 2

Крепкая дружба

Клэр проснулась от неистовой боли в висках. Перед глазами всё вращалось, веки были тяжёлыми, руки – ватными, дыхание – смрадным, а желудок был готов вывернуться наизнанку. Откуда-то доносились звуки рвоты, кряхтение и стоны. Если бы дамы, которым эти господа рассказывают о своей нелёгкой, благородной и опасной жизни, видели то, что сейчас наблюдала Клэр, возможно, они бы иначе реагировали на их ухаживания. Девушка попыталась восстановить цепь событий, завершивших вчерашние гулянья.

После того как их шумной компании всё же удалось попасть в квартиру не замеченными патрулирующими отрядами полиции, она продолжила кутёж. Дом заполнил топот. Музыку заменило громкое пение. Габаев схватился за гитару; медные струны дребезжали под подушечками его пальцев. Он пытался что-то мелодично напевать на родном языке, вытягивая хриплым басом окончания слов, в то время как Исай и Корницкий выкрикивали наперекор ему что-то своё.

Ещё у парадной многоквартирного дома молодые люди прихватили с собой бездомного чёрного пса. И очень скоро пение этих троих стало сопровождаться тявканьем грязной дворняги. У Корницкого возникла идея искупать несчастное животное в тазике с пивом, и пьяные товарищи воодушевлённо её поддержали. Пса тотчас же усадили в пустой медный таз и стали обливать шипящим хмельным напитком. Под дикий смех офицеров лейб-гвардии он вырывался, скулил, пытался укусить, но так и не смог. Исай по доброте душевной угостил кобеля из своей бутылки.

Когда пива не осталось, мокрую псину пустили расхаживать по дому. Оказавшись наконец на свободе, та взбешённо ринулась к дверям и изо всех сил принялась драть их когтями. Фёдор не смог долго терпеть стенания бедного животного и выпустил его на лестничную клетку. Собака пустилась во весь дух так быстро, как только могли унести её короткие лапки. Лишь спустя время молодой человек осознал, что своим поступком, вероятно, обрёк дворнягу на неминуемую смерть на морозе. Друзья едва смогли сдержать шатающееся из стороны в сторону его тучное тело, когда тот в слезах попытался просунуть вторую руку в рукав шубы, дабы отправиться на спасение пса.

Клэр веселилась со всеми. Степан Аркадьевич почти сразу отправился спать в соседнюю комнату – слишком не любил он молодёжные попойки. Теперь никто не мешал ей наслаждаться этой дикой, разнузданной свободой. Мужчины рассказывали истории, шутили, пили и без всяких манер обсуждали женщин и последние петербургские сплетни.

В какой-то момент все сделались равными друг другу. Исчезли границы статуса, чина, возраста. Котов перестал хмуриться. Даже уселся поближе к Сергею, чтобы лучше отличать его голос от криков, что звучали в комнатах; Фёдор утёр влажные от слёз глаза и забыл наконец про бедолагу-пса; Соболевы больше не спорили, доказывая что-то друг другу; а Лесов… Лесов смеялся. Смеялся так искренне и часто, как было возможно только в таких обстоятельствах.

У окна в гостиной стоял круглый стол, укрытый узорчатой белой скатертью. Чтобы ненароком не врезаться в него и не опрокинуть все стоящие на нём запасы выпивки, начавшие танцевать офицеры разместились в центре комнаты. Глаза Клэр почти всё время были закрыты. Подняв руки, она слабо улыбалась и растворялась в табачном дыму, запахах вина и тающих свечей. Наверное, поэтому она не сразу почувствовала чьё-то горячее дыхание на своей щеке.

Два безмолвных взгляда устремились друг на друга. Лесов задержал дыхание и едва заметно сглотнул, но тёмных глаз от юнкера не отвёл. В ту же секунду Клэр сделала шаг назад и, резко опустив руки, глупо улыбнулась. Ей показалось, что он смутился, но затуманенному алкоголем рассудку было сложно это распознать.

Ближе к утру молодые люди сели играть в карты.

– Давай с нами в стуколку, – обратился к Клэр Корницкий, дёрнув её за локоть, когда она оказалась рядом со столом.

– Я не игрок.

– Дядя денег тратить не велит? – уколол Лесов, даже не взглянув на неё.

– Можно и так сказать. – В груди у Клэр родилось возмущение. Клокочущее, жаркое.

– Правильно. Будь послушным, – сказал он так, что Клэр захотелось тут же ударить его по роже. Яростно стиснув зубы, она, однако, сдержалась и отошла к окну.

Рыжеволосый насупившийся юноша некоторое время наблюдал за игрой, так и не разобравшись в правилах. Держался долго, но недостаточно долго, чтобы оставаться на ногах до зари. Совсем скоро Клэр присела на обтянутую зелёной парчой оттоманку, чтобы немного отдохнуть, но не прошло и пяти минут, как она под всеобщие разговоры уснула.

Костя Соболев лёг на полу, подстелив вывернутый гусарский ментик. Его полуживой брат Исай встретил утро, стоя в углу на коленях с позеленевшим лицом и склонившись над ведром. Почувствовав отвратительный запах, Клэр, только было открывшая глаза, стала рыскать по дому в поисках ещё одного ведра. Поблизости оказалась лишь ночная ваза и, на её радость, она была пуста. Степан Аркадьевич – единственный бодрый и здоровый человек под этой крышей – с довольной улыбкой расхаживал по квартире, задорно постукивая каблуком сапога. Он обходил больную молодёжь с такой ухмылкой, что казалось, будто он был весьма рад тому, чем закончилось для товарищей их ночное веселье.

– Что, соколики, не знаете ещё меры? – ехидствовал он, заглядывая в измученные лица.

– И это гусары его величества… тьфу, тоже мне! Не умеете пить, так не беритесь, – прошипел Котов, вероятнее всего тоже страдающий от похмелья, но того не показывавший.

– Ну полно, Глеб Алексеевич. Ты, видно, позабыл, как сам поутру просыпался едва живой?

В ответ вновь нахмурившийся Котов приподнял бровь и стал взбивать мыло в пену, готовясь к бритью.

– Нужно как можно скорее привести себя в подобающий вид, – просипел из-за угла Корницкий. – Ведь сегодня четверг, и в трёх прекрасных домах Петербурга, куда я вхож, дают итальянскую оперу.

– С чего вдруг «прекрасным домам» пускать нас? – тут же поинтересовался Константин.

– И впрямь? Не знаю, как вам, но мне, господа, прежде не доводилось бывать хотя бы на одном из таких вечеров, – со скрипучей досадой в голосе поделился Исай.

– Они мои друзья, и уже не раз звали меня к себе, – сказал Корницкий без хвастовства. Было ли похмелье причиной его редкой скромности или он действительно не видел в этом чего-то особенного, никто не разобрал.

– И что же? Всем нам позволено? – Кучерявая голова Исая тяжело поднялась над всё тем же ведром. В глазах его, казалось, постепенно проскальзывал живой блеск.

– Не всё ж Мишелю водить нас по раутам!

Гриша бросил одну короткую незначительную фразу, и только Клэр вздрогнула, услышав её. Сплюнув в вазу, она стыдливо вытерла рукавом рубахи рот и задвинула вазу обратно под кровать.

– Как в таком виде показаться в обществе? – Костя Соболев рассматривал небритое лицо в крохотном настенном зеркале и досадливо морщился.

– Там же будут барышни! – подхватил Исай и, в мгновение вскочив на ноги, как если бы в комнату вошёл главнокомандующий армии, едва не перевернул заполненное ведро. – Надобно… надобно срочно заняться сборами!

– Совершенно верно, мой юный прозорливый друг, – промурчал Корницкий, поудобнее устроившись в зелёном кресле и закинув ноги на стол.

– Так куда мы идём? – застенчиво поинтересовалась Клэр.

– Глядите-ка, кто наконец пришёл в себя! – Габаев без церемоний в два скачка подлетел к ней и хлопнул по плечу широкой ладонью. – Таким скромным прикидывался, а вчера гулял, как видавший жизнь гусар! Ты, Костя, всех приятно удивил.

Клэр понятия не имела, как ответить на этот пылкий жест Сергея, ещё и под пристальными взглядами остальных. Она всё ещё багровела от своего отвратительного запаха, помятого вида и ночных танцев.

– Никогда бы не подумал, что служба может быть такой беспечной, – сдавленное свинцовым обручем горло, предательски выдало какой-то неестественный звук.

– Ты заблуждаешься, если думаешь, что минувшей ночью познал все радости гусарской жизни.

– По части веселья – это завсегда к Корницкому, – сказал невероятно спокойным и безмятежным голосом Никита, затянулся и выдохнул. Горький дым тут же разлетелся по комнате и, ударив в нос, очень скоро оказался в горле, вызвав першение.

– А по части любовных утех – это к Лесову, – не мешкая, блестяще парировал Гриша. Он с ухмылкой взглянул товарищу в глаза. Лесов ответил тем же. Шальная улыбка исказила его лицо, но почти никто её не воспринял.

Клэр поняла, что ответа на свой вопрос ждать уже не следует, и принялась копошиться в сумке. Кто-то из присутствующих решил переспросить, и теперь все с нескрываемым любопытством ждали от Корницкого ответа.

– Идём на музыкальный вечер к Тумасовым.

Слова штабс-ротмистра восприняли неоднозначно. Клэр прежде ни от кого не слышала этой фамилии, а потому не могла судить об их значимости.

– Не припомню, чтобы Тумасовы прежде организовывали что-то подобное.

– Несколько месяцев назад граф приказал в одной из зал сделать настоящую театральную сцену. Вдобавок, – Гриша игриво облизнул уголок губ, задержался в нём языком, призадумавшись о своём, и, грациозно всплеснув рукой, продолжил: – Они пригласили к себе одну оперную диву, Марью Сеславину, если я верно запомнил её имя. Совершенно не смыслю в этих делах, да и оперу, признаться, не люблю, однако говорят, что эта певица пользуется большой популярностью. Даже выступала несколько раз перед семьёй императора, а посему на это стоит взглянуть. Сергей Николаевич и Тамара Васильевна всегда нам рады, помните? Ещё прошлой осенью мы заглядывали к ним в имение. Разумеется, все, кроме наших юнкеров.

– А их прелестным дочерям, если мне не изменяет память, уже исполнилось семнадцать, – поддержал старший Соболев.

– Катрин и Марья Тумасовы настоящие ангелы… Ах, какие они ангелы! Но, кажется, они уже помолвлены. Точно, точно! Припоминаю, как батюшка их сказывал про то, что партия одной из дочек уже наверняка составлена. Негоже невест из-под венца уводить, – подметил Фёдор, нарочито проговаривая каждое слово, словно опасаясь показаться товарищам нудным или чересчур праведным.

– Любезный друг! – Корницкий наконец натянул сапоги и вскочил, едва не уткнувшись носом в подбородок Фёдора. – Мы бесконечно рады твоей помолвке! – Он ласково приобнял товарища за плечо и заглянул в его большое лицо. – Но коль тебе более нет дела до молоденьких красавиц, не суди строго наши любовные порывы. Не все так счастливы, как ты, но все хотят это счастье познать.

– Чтоб ты, Корницкий, обзавёлся семьёй? – Сергей громко хохотнул, наблюдая за тем, как остальные также расплылись в улыбке от абсурдности этого предположения.

– Почему нет? Просто не встретил я ту самую, чтоб поняла желания моей простой смертной души.

– Фёдор прав! – Прежде добродушный голос вахмистра сделался вдруг суровым. – Идти в гости к старым друзьям – добро, но пользоваться их радушием и уводить барышень из-под венца, то дело паскудное.

Клэр так заслушалась Степана Аркадьевича, что чуть было не пропустила пристальные и хитрые взгляды, направленные на Лесова, которые тот всячески игнорировал.

– И снова дорогой Степан Аркадьевич бережёт наши души от геенны огненной. Что бы мы, право, делали, как жили, если бы не твоя мудрость?

– Можешь подхалимничать сколько тебе угодно, Гриша, но жить по чести и совести ещё никому не вредило.

– А не ты ли однажды сказал, что ежели суждено чему-то случиться, то изменить это человеку неподвластно? Так откуда тебе знать, что там да как Господь управил? А может, одной из дочек Тумасовых как раз суждено выйти за кого-то из нас? Если суждено, то, стало быть, выйдет.

– Гусару надобно холостяком оставаться, чтобы девиц вдовами не делать.

– Слышал, Филя! – Корницкий всё никак не мог угомониться. Про таких говорят, что могила исправит.

– Не обращай внимания, у вас дело иное, – тут же поспешил извиниться за свои резкие слова Степан Аркадьевич.

– Мы куда-то всё ещё собираемся? – Голос Клэр прозвучал не на шутку сердито. Мужчины встрепенулись и вспомнили, чем занимались до этого пустого разговора.

– Ефременко, а что насчёт тебя?

Клэр не сразу вспомнила свою новую фамилию и продолжила зачёсывать растрёпанные волосы.

– Насчёт меня? – переспросила она, услышав, как Степан Аркадьевич многозначительно кашлянул.

– Что думаешь о женитьбе? – поинтересовался Габаев.

– Помилуйте! Какая женитьба? Я так молод, что ещё усов не нажил, не то что невесту.

– А зазноба?

– Её нет.

– И то верно. В современных женщинах нет ничего, кроме кокетства, легкомыслия, жеманства и любви к французским романам, – неожиданно вмешался Лесов, бросив тяжёлый взгляд на Клэр. – Занятный факт: чем больше они читают, тем глупее выглядят. Возможно, всему виной душевная тупость, из которой следует скупость чувств и пустота мысли.

– Порой даже с такими, как вы говорите, глупыми женщинами я не могу найти слов, чтобы как-то им понравиться, – с досадой посетовал Исай, стараясь не смотреть на весёлую физиономию старшего брата.

– Что за молодёжь пошла… вас послушать, так жить невозможно, – возмутился Котов, явно не собиравшийся идти с остальными.

Иногда Клэр казалось, что несносный характер Глеба Алексеевича замечала лишь она одна. Другие либо относились к нему снисходительно, либо же понимали причину такого поведения, о которой юнкеру ещё не поведали.

– Я чудовищно проголодался! Чем тут можно поживиться, а? Гриша? – Костя приложил руку к животу, сдерживая громкое урчание.

– Боюсь, дружище, только тем, что наш заботливый Филя прихватил с собой из полка.

– Не было поручения брать больших запасов. Я взял лишь мелкие закуски, – оправдываясь, пробормотал корнет, глянув в угол, где лежала его сумка.

Почти стыдливо Фёдор принялся вытаскивать буханку серого хлеба, сыр, вяленое мясо, квашеную капусту и сахарную, тающую во рту пастилу. То немногое, что у них было, вмиг поделилось между офицерами. Для Клэр подобная солдатская пища уже стала привычной и казалась даже вкуснее той, что подавали ей когда-то во дворцах.

– Филя, родной мой, – горячо воскликнул Гриша и жалобно надул пухлые губы. – Умоляю, скажи, что ты взял кофе! Только скажи, что взял, и я распоряжусь, чтобы мой денщик его приготовил. Нет, нет! Не гляди так. Ты не мог его оставить в полку… Ведь всем известно, что день не может быть хорошим, если на столе нет чашечки хорошего кофе!

За завтраком молодые люди принялись спорить о политике. У каждого на этот счёт было своё мнение, но едины они были в одном: война с Францией неизбежна. Это был лишь вопрос времени. Клэр превратилась в безмолвного слушателя. Гусары говорили громко, пылко, но в словах их то и дело сквозила тревога. Задумчивые взгляды опускались в пол. Звучали идеи, которые годами позже – Клэр точно знала – признают революционными и анархистскими. Котов и Степан Аркадьевич недовольно фыркали, заслышав подобные рассуждения, а молодые офицеры с болью допускали их разумность. Подобные разговоры продолжались до конца скромной утренней трапезы. Корницкий послал денщика в дом Тумасовых, чтобы известить о их скором появлении, и после этого начались сборы. Боясь, что следующий приём пищи будет не скоро, Клэр торопливо запихнула последний кусок хлеба в рот. Когда Сергей вежливо указал ей на крошки на лице, она мгновенным движением стряхнула их рукавом, как если бы действительно была мужчиной.

На квартире Корницкого располагалась ванная: небольшая медная ванна, в которую можно было залезть, лишь поджав ноги, едва умещалась в крохотной комнатушке с одной табуреткой и старым мутным зеркалом. Клэр она показалась смешной после всех роскошных ванн, которые она видела.

Воду следовало вливать уже согретую, то есть предполагалось, что каждый будет купаться в той же воде, что и товарищ до него. Когда все приготовления были закончены, хозяин дома первым побежал мыться, проскочив через всю квартиру нагишом. Клэр оцепенела, но, придя в себя через пару секунд, притворилась, что ничего странного не произошло.

Шли в порядке очереди. Белые рубахи надевались тут же. Клэр, боясь, что одежда на влажном теле выделит её женские черты, оттягивала свою очередь и пропускала друзей вперёд. Но её черёд всё же настал. После был только Степан Аркадьевич, который нарочно решил пойти последним.

Маленькое полотенце уже лежало в руках, красный доломан[6] всё ещё красовался на худых плечах. К счастью, никто не стал спрашивать, почему она заходит в ванную полностью одетой. Пальцы скользнули по задвижке. Беззвучный глубокий вздох вырвался из груди, и Клэр с облегчением закрыла глаза. Последний раз она хорошо мылась в доме, в котором её выхаживал Степан Аркадьевич.

Девушка обернулась к ванне. Мутная пенная вода колыхалась после предыдущего посетителя. Брезгливо оглядывая убранство, Клэр начала раздеваться. Когда в запотевшем зеркале появились очертания её фигуры, она вздрогнула.

Тело смердело и чесалось. Опуститься в воду полностью Клэр не решилась, лишь залезла в неё ногами и стала поливать себя чистой водой из ковша. Мыльная пена смывала грязь, придавая коже приятный запах. Тонкие пальцы быстро перебирали сальные пряди рыжих волос, взбивая на них шипящие белые пузырьки. Губы застыли в лёгкой, почти блаженной улыбке.

Какое наслаждение!

Вытеревшись полотенцем, она несколько раз перетянула чёрный кушак[7], скрывая очертания груди. В зеркале снова появился гусар лейб-гвардии. Безусый, хрупкий, с синяками под глазами, которые невозможно было смыть водой, как невозможно смыть с лица усталость от тяжести армейской жизни, бессонных ночей и кошмаров, которые всё ещё преследовали Клэр по ночам.

Неугомонная компания решила явиться к девяти. Котов и Степан Аркадьевич остались дома. На город опустилась ночь, ветер выл. Морозило так, что лицо немело, и невозможно было к нему прикоснуться без страданий. Снег мерцал в тех местах, куда падал тусклый свет украшенных вычурными узорами уличных фонарей. Было скользко. Экипажи ходили нечасто, а те, что встречались, двигались по толстой хрустящей корке медленнее, чем офицеры, идущие от квартиры пешком.

Перед особняком Тумасовых расположился небольшой сад с парой декоративных фонтанчиков по обеим сторонам аллеи, ведущей к парадной. Если бы сейчас было лето или хотя бы весна, то, вне всяких сомнений, здесь было бы особенно чудесно. Но теперь всё, включая скрюченные деревья, колонны и помпезные аркады на крыльце, было скрыто под белым пушистым одеялом. На входе их встретил пожилой управляющий. Он принял из рук Корницкого приглашения и тут же отошёл в сторону, пропуская их внутрь.

– Господа, вы запоздали! Полонез уже в самом разгаре, – донёсся бархатный мужской голос, едва они успели сдать прислуге верхнюю одежду и оружие.

Встречать их вышло целое семейство: хозяин, хозяйка и их младшая дочь, что сперва широко распахнутыми глазками выглядывала их, идя подле маменьки, а подойдя ближе, спряталась за спину родительницы, точно пугливая лань.