- -
- 100%
- +
С тех пор минуло достаточно много времени для того, чтобы монархи Арбирея и Карулукана помирились, чего конечно же не скажешь о материалистах этих двух наделах, замерзших в прострации обид.
Юдж скитался по землям Арбирея, цепляясь за жизнь, как мог.
Эти земли, хоть и не были для него домом, хотя бы не плевали ему в лицо за цвет волос. В Карулукан алый оттенок считался дурным знаком – символом проклятия, позором рода. Его не просто изгнали, его выкинули, как бесполезного пса, который больше не нужен хозяевам.
Но здесь, среди арбирейцев, никто не смотрел на него, как на ошибку, сошедшую на землю. Здесь никому не было дела до цвета его волос – важнее были руки, способные работать, и спина, не сгибающаяся под грузом тяжести.
Только вот Юдж был ещё слишком мал, чтобы его взяли в работники. Ему было десять соб – не то дитя, не то уже юноша. Люди, к которым он обращался, качали головами, закрывали перед ним двери или просто отмахивались. «Приходи, когда подрастёшь». «Нам нужен кто-то посильнее». «Мы не берём бродяг».
И он остался один.
Он пытался жить честно – воровство всегда казалось ему чем-то низким. Но сколько бы он ни искал способ заработать, сколько бы ни умолял о случайной подработке – никто не хотел связываться с оборванцем без рода и племени. А если кто и соглашался принять его на работу, то только под высокие вложения, которых, разумеется, у него не было.
Вместе с попутчиками ему кое как удалось пересечь границу наделов, и попасть в пределы владения Самоктарта, только вот что делать дальше – он не знал. И совсем забыл об этом позаботиться заранее.
А потом пришёл голод.
Первый раз он украл, после того как пять солнечных смен питался только водой. Он нашёл груду овощей на рынке и успел стянуть горсть картошки, пока торговец спорил с покупателем. Его поймали. Избили. Выкинули на улицу и в следующий раз пообещали отрубить руку, как и велено уставом.
Но в следующий раз он был осторожнее.
Так и пошло. Он крал не ради наживы, не ради того, чтобы стать каким-то уличным королём – он крал, потому что иначе просто умер бы.
Он знал, что рано или поздно его схватят. И если это случится в Хромном городе, от него останутся только воспоминания.
Поэтому он всегда убегал.
Сегодня он сорвал апельсин с прилавка и рванул со всех ног. Двадцать градусов бега, двадцать градусов страха, когда преследователи уже, казалось, дышали в спину. Но он сумел оторваться.
Теперь он сидел в дупле старого дерева, задыхаясь, вслушиваясь в ночные звуки. Сердце колотилось в груди, в голове шумело от усталости, но никто не знал об убежище. Мало кто из городских выходил за пределы полей вокруг города. Только разве что дровосеки тут ориентировались, но и те еще не заходили так глубоко в лес, чтобы опознать старый дербь и придать его секреты огласке.
Юдж вытащил апельсин из-за пазухи, сжал его в пальцах. Пускай мир ненавидит его, пускай он никому не нужен, сейчас у него есть хотя бы этот апельсин.
Он сидел, съёжившись, в глубине старого дербя, прислонившись спиной к сырой древесине. Внутри было темно и душно, но этот воздух, пахнущий гнилью и сыростью, был лучше, чем свежий ветер снаружи, наполненный опасностью. Там, за пределами его укрытия, были люди, которые хотели его поймать, здесь же – было безопасно.
Он разжал пальцы, которые до боли сжимали апельсин. Кожура под его хваткой чуть треснула, выпустив терпкий цитрусовый аромат. Победа. Пусть незначительная, но своя.
Дербь был огромным, древним, словно пережил тысячу соб бурь и снегопадов. Вся его внутренняя часть давно прогнила, оставив полое пространство, куда можно было забраться только сверху, спустившись по шероховатым, изъеденным временем, стенам. Это укрытие было почти идеальным.
Юдж уже собирался расслабиться, но вдруг почувствовал нечто странное. Не звук, не движение – ощущение присутствия.
Сначала он подумал, что ему показалось. Он ведь был здесь один. Когда он лез сюда, никто за ним не следовал, да и как вообще кто-то мог бы?
Но стоило его глазам привыкнуть к темноте, как он заметил её. Чуть в стороне, на скрюченной древесине, будто на ложементе из самого ствола, лежала девушка. Юдж вздрогнул, судорожно втянув воздух. Она спала.
Он не мог понять, как она тут оказалась. Он только что осматривал убежище и точно знал, что оно пустовало. Никто не мог бы войти сюда незамеченным, ведь вход был только сверху. Взгляд скользнул туда, к круглой луне, и в то же время названное светило начало выплывать из-за границы дерева, из-за стенок ствола его убежища, двигаясь как бы все ближе к центру, пока не замерло в его пределах, залив все дупло изнутри серебряным светом.
Теперь, когда глаза Юдж привыкли к полумраку, он мог разглядеть незнакомку яснее. Но чем дольше он смотрел, тем труднее становилось дышать. Не от страха, что за ним вот-вот придут, какой был раньше. Не от той банальной тревоги, что грызёт уличного воришку при каждой краже. Нет, это было что-то совсем иное – чувство древнее, будто бы он стал свидетелем тайны, которой не должен был видеть.
То, что поднималось внутри него, не укладывалось в простые слова. Это было сродни тому молчаливому трепету, что овладевает нэфэшем в присутствии святыни; тому замиранию сердца, когда в тумане вдруг возникает нечто – слишком прекрасное, слишком правильное, чтобы быть частью обыденного мира. В присутствии этой незнакомки он ощущал не себя – а мерцание чего-то большего, почти коснувшегося его, почти признанного… почти утратившего его навсегда.
И если назвать это страхом, то лишь в его высшей форме – как страх пасть на колени перед звёздным сводом, услышав в нём отголосок собственной судьбы.
Белые волосы незнакомки разметались по шероховатой древесине, отливая слабым серебристым свечением в лунном свете. Её кожа была бледной, почти прозрачной, будто хрупкий фарфор, а дыхание – ровным и глубоким, безмятежным, словно этот полусгнивший ствол был для неё королевской ложей. Юдж застыл, не сводя с неё глаз. Она не выглядела ни нищенкой, ни скиталицей, но и благородство её облика было каким-то… не человеческим, а архильским.
Было в этом мгновении что-то прекрасное и изысканное. Конечно же и лицо ее обладало хрупкими чертами. Разглядывая его Юдж прикинул, сколько же соб может быть этой леди, и как долго ему предстоит расти, чтобы предложить руку и сердце подобной особе. Мысли как бы путались, а сердце замирало.
Еще долго после этого, Юдж и сам не сможет себе признаться в том, что ему показалось, будто какая-то тётка, кой была для него эта незнакомка, произвела на него столь обворожительное впечатление.
Ему казалось, что, если он зашевелится, этот образ рассыплется, как сон. Но он не мог просто сидеть и молчать, гордость или собственничество снедали его изнутри, и он взорвался:
– Ты кто?! – голос его прозвучал грубо, резче, чем он хотел.
Девушка пошевелилась. Не резко, не испуганно, а медленно, как будто её будили не слова, а сам воздух, насыщенный чужим присутствием. Её бледные веки дрогнули, и в следующую секунду показались глаза. Красные. Не тёмные, не рубиновые, а яркие, словно раскалённый уголь. Она моргнула, посмотрела на него, будто на что-то совершенно естественное, а потом… просто закрыла глаза снова, как будто он не имел значения.
Юдж почувствовал, как внутри вскипает злость.
– Я спросил, кто ты!
Она снова не ответила сразу, лишь глубоко вдохнула, перевернулась на бок и только потом заговорила.
– Ты мог бы быть тише?
Юдж задохнулся от возмущения. Он только что нашёл в своём убежище незнакомку, а она говорит с ним, как будто это он тут посторонний?!
– Как ты сюда попала?!
Она снова моргнула, как будто его вопрос был неважен.
– Я здесь сплю, – сказала она просто. – Ты же сам пригласил… Забыл уже? – сказала она, как будто что-то поняла, а после взглянула наверх, на звезды, на полную луну, что виднелась из вершины их укрытия. – Ну да… – не нарочно обронила она и по ее щеке прокатилась скупая слезинка, которой Юдж не поверил.
– Я?! – удивился он. – Ложь.
– Не важно. Разреши мне тут поспать до зарена.
Она не шутила, а по всей видимости действительно только что проснулась и могла быть и вовсе не в своем уме.
Юдж сжал кулаки.
– Я был здесь один! Я бы заметил тебя!
Она медленно поднялась, опершись локтем о внутреннюю стенку ствола.
– Ты прав, – сказала она.
– Тогда как?!
Она задумалась, глядя на него так, словно решала, стоит ли вообще отвечать.
– Это не важно.
– Важно! – взорвался он.
Она пристально посмотрела на него. Юдж почувствовал странный холодок, но не от страха, а от непонимания. К тому же он чувствовал, что незнакомка не врала и это только усугубляло раздражающую его таинственность.
Он замер, пытаясь осмыслить её слова. Она слегка склонила голову.
– Ты не узнаёшь меня, – сказала незнакомка, но не удивлённо, а будто просто констатируя факт.
Юдж напрягся.
– Я никогда тебя не видел.
Она кивнула, не споря.
– Ну да… – отстранилась она вновь.
Эта фраза резанула его, как нож.
– Что ты несёшь?!
Незнакомка снова не ответила, а потом… просто легла обратно, как будто разговор был окончен, как будто он не был важен, как будто она знала, что Юдж всё равно останется с ней до зарена, и там уже они всё порешат.
Юдж не мог поверить своим глазам, но злость, что горела в груди, медленно угасала, сменяясь растерянностью. Он должен был уйти, но не мог. Незнакомка лежала спокойно, не обращая на него внимания, дыша ровно, безмятежно. Наверное, он слишком долго был один, слишком долго спал в холоде, одиноко, в страхе, а потому даже и представить не мог, как поступить, когда теперь кто-то ещё находился здесь. Всё это вынудило его осторожно отодвинуться, и сесть у стены, не сводя с неё глаз.
Сидел он долго, настороженно наблюдая за незваной гостьей, но та непринужденно спала, её дыхание было ровным. Юдж следил, следил, пока сам не почувствовал тяжесть в веках, пока сам не закрыл глаза. И не заметил, как провалился в сон, и как потом резко проснулся. Да так резко, как будто его кто-то толкнул в грудь. В голове вдруг гулко застучала догоняющая усталость.
Он моргнул, не сразу вспомнив, где находится, но затем всё стало на свои места: сырой, гнилой запах древесины, слабый лунный свет, пробивающийся через щель вверху дупла, и он сам, свернувшийся в углу, прижимаясь спиной к стене старого дерева.
Он сделал медленный вдох, не сразу заметив, что рядом, совсем неподалёку, кто-то есть.
В нескольких шагах от него сидела та самая девушка. Она уже не спала, но и не выглядела только что проснувшейся. Её глаза, красные и спокойные, наблюдали за ним, будто она ожидала, когда он сам придёт в себя.
Тогда Юдж впервые по-настоящему взглянул на неё. Незнакомка сидела на корнях старого дерева – не на мху, не на ткани, а прямо на гнилом переплетении древесных жил, мокрых от росы. И всё же её одежда оставалась непостижимо чистой. Белоснежная, без единого пятна, она не просто выбивалась из серой лесной палитры – она будто отвергала саму возможность запачкаться.
Платье было не роскошным, не отсылающим к монаршему родословию – но и не простым, как у странствующих материалистов. Его ткань напоминала ткань церемониального покрова, но сшитая по форме, удобной для движения: свободная, но со спрятанным поясом, рукава заужены у кистей и стянуты тонкой серебряной нитью. Сама ткань словно светилась от внутреннего свечения, как бывает с тонким льном, освещённым первыми лучами зарена.
На вороте – вышивка: белая по белому, едва различимая, только если приглядеться. Символы были не знакомыми для Юдж, но чувствовались – как дыхание старого языка, забытых эпох. На груди – лёгкий кулон, серебряная цепь, с красным камнем в форме распустившегося цветка лукии – он не висел, как украшение, а скорее лежал, как сердце.
Её волосы были не уложены, но и не растрёпаны. Прямые, седые, с лёгким голубым отливом у корней – но это, наверное, заслуга освящения. Ни венца, ни заколок – только одна тонкая лента у виска, перевязанная в тугой узел. Лицо было бледным, но не болезненно – бледность не от слабости, а от света, будто она долго жила среди туманов и дождей.
А глаза…
Глаза были нежными, как у людей, что говорят мягко и без гнева, но в глубине – что-то прячут. Не страх, не жалость. Ожидание. Как будто она смотрела на Юдж не в первый раз, и как будто знала, что он скажет, ещё до того, как откроет рот.
– Ты не спала? – он сам не понял, зачем спросил это.
– Немного, – ответила она, голос её был ровным, как будто происходящее – лишь закономерность, а не странность.
Юдж стиснул зубы. Он не знал, как себя с ней вести. Она не казалась ему опасной, но в ней было нечто, что заставляло настораживаться. Взгляд, спокойствие, отсутствие какой-либо реакции на его недоверие. Как будто она здесь не просто так. Как будто знала больше, чем говорила.
Он медленно сел, вытянув ноги, но не сводя с неё глаз.
– Уже скоро солнце встанет, – пробормотал он, взглянув вверх, туда, где круглое отверстие на вершине дупла отсекало кусок звездного неба.
– Да, – спокойно подтвердила она.
Он не ответил, но чувство тревоги не оставляло его. Что-то в этой тишине было неправильным.
– А расскажи подробнее, что ты там натворил, а? – заговорила она первой.
Юдж резко повернулся к ней.
– Что? – замялся он, и сразу же опомнился. – Нет.
– Всё уже утихло. Никто не ищет тебя.
– Ты не знаешь.
– Просто интересно, ради чего я заступилась… Вернее я знаю ради чего, – она чуть стыдливо покосилась на него, – но вот ради любопытства, давно ты уже крадешь?
Он снова стиснул зубы. Она знает. При первой же выдавшейся ему возможности надо будет удирать из этого места – Тут больше небезопасно.
– Если я выйду – меня поймают. Если останусь тут – ты же сдашь меня позарену, не так ли?
– Я тебя не сдам.
Говоря это, девушка казалась чуть разочарованной, но и тогда старалась поддерживать свою доблестную улыбку, только вот ее выдавали брови, сомкнувшиеся домиком… Что-то в репликах Юдж ее явно обидело. Но что?
Незнакомка отогнала ненужные мысли и азартно бросила мальчику вызов.
– Но вот если ты так и останешься тут, то я буду называть тебя крысой в норе.
Юдж почувствовал, как в груди разгорается раздражение.
– Я не крыса!
Она усмехнулась – что-то тут ее забавляло.
– Тогда выйди.
Он сжал кулаки. Она его дразнит? Издевается? Или просто испытывает? В ней не было ни капли насмешки, только уверенность, доводящая до бешенства.
– Ты что, специально меня злишь?
– Нет.
– Тогда отстань.
– Прости. Все, больше я не мешаю тебе, – сказала она, словно бы отмахнулась от него, и точно совсем нисколечко не поменяв своего мнения. После чего принялась занимать удобную позу для сна, будто напрочь игнорируя собеседника, ведь сколько ей там оставалось покемарить – все же хотелось выспаться перед долгой дорогой, а пацан был – и нет – по крайней мере такой анализ самому Юдж казался достоверным.
И вот он совсем не мог понять, как она это делает. Как умудряется давить на него, даже не меняя выражения лица. Он чувствовал, что его злость разрастается, что он вот-вот сорвётся, и стиснул кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
– Оставь меня в покое! – вдогонку крикнул он ей, прежде чем та улеглась.
– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она.
Он уже приготовился к спору, но она просто отвела взгляд, как будто её уже не волновал его ответ. И это злило ещё больше.
Она легла на другой бок, отвернувшись от него, и совсем скоро Юдж услышит легенькое сопение. Незнакомка вновь уснула. Её белые волосы плавно мерцали в слабом свете, пробивавшемся сквозь отверстие в верхней части ствола. Казалось, будто сама луна оставила в её прядях свои отблески.
Юдж не хотел её будить, да и оставаться здесь больше было нельзя. Он осторожно приподнялся, нащупал внутреннюю поверхность полого ствола и начал карабкаться вверх. Дерево было старым, гнилым, но ещё крепким, и он с лёгкостью нашёл зацепки, чтобы подтянуться выше.
Заренний воздух был холодным, чистым, наполненным влажным ароматом сосен, смолы и далёкого дыма. Вдали, словно выросший из самой горной породы, возвышался Хромный город – грандиозный и мрачный, как если бы сама скала пожелала стать большим муравейником. Его ступенчатые террасы прорезали склон, деля на отдельные сегменты горизонтальными сечениями. Они, точно выдолбленные веками рёбра каменного зверя, поднимались всё выше – туда, где вершины уже переставали быть частью пейзажа, и начинали служить пьедесталом для монаршего дворца.
Фундамент города был не просто выстроен на горе – он срастался с ней, становясь её продолжением, а может, и её новой сущностью. Скала, некогда ровная, теперь казалась изъеденной кирками и монаршими силами, выдолбленной, вытесанной под опору для бесчисленных стен и колонн, что образовывали тело этого каменного хищника. А над всеми уровнями – над окнами, куполами, дымными трубами и башнями – высился дворец хаба-раха, вознесённый за пределы досягаемого. Он не покорял природу – а скорее венчал её, словно сама гора была для него пьедесталом.
Можно было различить двенадцать отдельных террас, и чем ниже они находились, тем крупнее были. Их стены переливались стальным блеском, но не из-за металла – на их поверхности мягко светились лисгоры монархов: очертания древних надписей, впитанных в камень, дерево, и даже парящие на ветру, словно оживлённые лийцуром – энергией, пульсирующей, как кровь Гармонии. Эти символы не просто украшали стены – они питали механизмы, что двигали город изнутри, придавая ритм его дыханию, силу его мускулам. От массивных ворот доносился тягучий ритм – гулкий, щёлкающий, вибрирующий, словно сердце, бьющееся в недрах цикличного существа.
А здесь, в предместьях, за пыльными дорогами, между заржавелыми вывесками и первыми палатками, уже шла своя жизнь. Рынок, вытянутый вдоль дороги умощенной тротуарной плиткой, начинал просыпаться. И здесь были не только арбирейцы.
Среди них толкались приезжие – карулуканские купцы, купцы из ВЦО – зорцы с узким разрезом глаз, охотники из дальних земель, караванщики. Но большинство всё же составляли местные – высокие, широкоплечие люди с густыми бородами и жёлто-янтарными глазами, на плечах у них тяжёлые меховые накидки, а на руках – огрубевшие от работы пальцы.
Они не были злыми, но жили по чести. А по чести – за воровство следует наказание. Юдж пригнулся, глядя на них сверху вниз. Он уже чувствовал тревогу. Что-то было не так. Возможно, он бы и успел уйти, если бы не голос.
– Эй!
Юдж вздрогнул. Голос был знакомым. Он обернулся и замер. Торговец с апельсинами.
Рыжебородый здоровяк стоял у своего прилавка, и в его руке уже была приподнята длинная палка – не копьё, но что-то, что можно метнуть, если цель решит удирать.
– Это он! Это тот вор!
Юдж почувствовал, как внутри всё обрывается. Мгновенно все головы повернулись к нему.
Кто-то нахмурился. Кто-то бросил работу и встал, всматриваясь. Кто-то передал информацию дальше, и уже через секунду она докатилась до конца площади. Толпа собиралась.
– Опять этот мальчишка!
– Да сколько можно?!
– Взять его!
Юдж застыл, как дичь под взглядом хищника.
Сердце колотилось в ушах. Он знал, что если сейчас не уйдёт, то второго шанса не будет, поэтому развернулся и рванул назад, обратно к дербю, в укрытие, обратно в спасительную тень леса, и уже мысленно даже успел пожалеть, что покинул его с утра, как вдруг его резко дёрнуло назад. Он не сразу осознал, что именно произошло, но почувствовал, как чья-то рука сжала его запястье.
– Отпусти! – его голос был хриплым, напряжённым, почти животным.
Он рванулся, дёргая руку, но пальцы, сжимавшие его, не ослабли. Перед ним стояла она. Та самая незнакомка. Бледная, будто высеченная из белого мрамора, с алыми глазами, светящимися в утреннем полумраке. Она не выглядела испуганной. Она вообще не выглядела обеспокоенной.
– Отпусти меня! – Юдж дёрнулся снова.
– Не бойся.
Она не повысила голос, но в нем была твёрдость, которая выбивалась из привычного ему мира. Он не понимал. Почему? Зачем она это делает? Толпа уже двигалась к ним.
– Ты… Ты это подстроила?!
Юдж выдохнул эти слова, сам не веря в них. Но она не ответила сразу. Она просто смотрела на него.
– Ты такой странный, – сказала она с неподдельным интересом.
Кто еще тут странный, – пронеслось у Юдж в голове, и он уже было понадеялся, что эта тётка ослабила хватку, но вот раз, еще раз попытался вырваться из ее руки – все бестолку. Тогда он принялся колотить ее руку второй, чтобы она разжала кисть.
– Отпусти! Тупая альбиноска!
Он всё ещё пытался вырваться, но ее рука даже не дрожала. Тогда он впился в нее зубами.
– Я не причиню тебе вреда, – тихо сказала она, не пытаясь вырвать кисть из пасти мальчишки.
Юдж со всей своей щенячьей искренностью – что только ему и оставалось теперь – взглянул на нее.
– Тогда зачем?! Они меня убьют!
– Тебя убьют… – как-то странно посмаковала она и замотала головой. – Не убьют.
Она отвлеклась от своей прострации, в которую столь судорожно погружали ее происходящие события, прочистила горло и подняла взгляд. Толпа уже почти подошла. Незнакомка сделала шаг вперёд, к ним на встречу.
Юдж на секунду потерялся. Всё вокруг сжималось, будто воздух стал тяжёлым, гнетущим, неподвижным. Толпа. Незнакомка. Страх. Неизвестность. А затем она разжала его запястье, но не для того, чтобы он убежал. Сделала еще один шаг вперёд, приглашая его за собой, развернулась к толпе, и произнесла слова, которые изменили всё:
– Я – Софи Масахи Лим-Квиноу, дочь хаба-раха Лим-Квиноу, Надбора Дадовта Лим-Квиноу.
Воздух замер.
Юдж почувствовал, как его сердце рухнуло в пустоту. Толпа остановилась. Кто-то уже собирался схватить его, но рука замерла в воздухе. Кто-то тихо выдохнул, будто пытаясь осознать услышанное. Альбиноска смотрела на них прямо, без страха, без колебаний.
– И я беру ответственность за этого мальчика, – завершила она.
Мир застыл в тишине.
Гул человеческих голосов, ещё секунду назад сливавшийся в сердитый рой обвинений, вдруг стих, будто кто-то перекрыл поток слов одним взмахом руки. Масахи стояла прямо, не дрогнув. Юдж почувствовал, как что-то в нём оборвалось.
Толпа, которая только что готова была разорвать его, теперь словно замерла в раздумьях. Кто-то пытался осмыслить услышанное. Кто-то обменивался быстрыми взглядами, проверяя, не ослышался ли. Некоторые не верили сразу, и перекидывались чем-то вроде:
– Она монарх?
– Неужели!
– Ложь! – выкрикнул кто-то. – Монархи не вмешиваются в дела простых воров!
– Если она действительно дочь хаба-раха, пусть докажет это!
– Это подстроено! Она его сообщница!
Но никто не спешил подойти ближе.
В сознании арбирейцев королевская кровь значила слишком многое. Даже если они сомневались, они не могли просто так броситься на ту, кто заявила себя наследницей Надбора Лим-Квиноу.
Юдж видел в их взглядах страх. Не перед ней, перед возможными последствиями. Но были и другие, те кто не хотел отпустить ситуацию просто так.
– Вы говорите, что берёте ответственность? – раздался голос рыжебородого торговца, того самого, у которого Юдж украл апельсин. – Что это значит?
Он щурился, разглядывая её, словно пытаясь увидеть ложь.
– Это значит, что любой, кто пострадал от действий этого мальчика, получит возмещение.
Масахи спокойно скрестила руки.
– И в десятикратном размере.
Толпа ожила шепотом. Юдж не мог поверить в услышанное.
– Ты… – он повернулся к ней, но в этот момент торговец шагнул вперёд.
– Ты правда дочь хаба-раха?
– Да.
– Ты понимаешь, о чём говоришь?
– Я не бросаю слов на ветер.
Её голос был ровным, уверенным, лишённым тени сомнения.
Толпа гудела, но уже не с таким ожесточением. Теперь это был не слепой гнев, а сомнение, замешательство. Юдж почувствовал себя странно, несмотря на то что должен был быть рад. Внутри всё сжалось, он больше не понимал, что будет дальше.
В воздухе ещё оставалась напряжённость, но толпа больше не была толпой охотников, она превратилась в зрителей, наблюдающих за странной, почти нелепой развязкой.
Масахи не спешила. Она развязала мешочек, висевший на её поясе, и достала оттуда горсть серебряных монет. Они мерцали в зареннем свете, чеканка была чёткой, на каждой с одной стороны сиял герб Лим-Квиноу, изображение лукии пробивающейся из земли, а с другой – знаки Гармонии.
Она спокойно протянула деньги первому торговцу, который уже поторопился протянуть руку, будто боялся, что та передумает. Монеты звякнули, падая в его ладонь. Этот звук был не просто металлом о металл. Это был звук сделки, заключённой под молчаливым взглядом десятков глаз. Торговец на секунду задержал взгляд на серебре, провёл большим пальцем по чеканке. Он не мог скрыть удовольствия, ведь в его руках было в десять раз больше, чем стоили украденные фрукты. Он одобрительно хмыкнул, кивнул. Следующий вышел вперёд. Так, один за другим, недовольные протягивали руки, получая компенсацию. Никто не возражал, никто больше не пытался обвинять. Серебро делало свою работу лучше, чем слова.