- -
- 100%
- +
Наконец, последний торговец принял свою горсть монет. Он повертел их в пальцах, проверил на вес, ухмыльнулся.
– Ну, если монархи платят – значит, всё честно.
Он покачал мешочек в руке, ощущая тяжесть серебра, и удовлетворённо отошёл. Масахи гладко повернулась, делая шаг назад, и тогда Юдж наконец понял, что всё кончено. Но осознание не принесло облегчения. Он замер. Не потому, что боялся, а потому что ничего не понимал.
Он смотрел на неё, на её ровную осанку, бесстрастное лицо, лёгкость движений, будто всё это – обычная для неё солсмена. Она совершенно не выглядела так, как люди, которых он знал. Она не казалась взволнованной. Она не торжествовала. Она не вела себя как человек, который только что спас его от смерти. Её позвоночник был выпрямлен с монаршим величием, но она не играла роль монархини, а была ею. Юдж почувствовал комок в горле.
Зачем? Зачем она это сделала? Он не просил её. Он не знал её. И тем более, она не знала его.
Он сжимал кулаки, пытаясь придумать слова, но они не приходили.
Незнакомка спокойно посмотрела на него.
– Ну? – наконец сказала она, склонив голову вбок. Юдж моргнул. – Чего ты ждёшь?
Он не знал, что ответить. Именно в этот момент он понял, что его жизнь в эту секунду изменилась.
Толпа рассеялась, торговцы, получив свои деньги, уже не обращали на него внимания. Они снова занялись своими делами, обсуждая новые поставки, оценивая меха и взвешивая связки овощей. Но что-то в воздухе изменилось. Юдж всё ещё чувствовал на себе взгляды, но теперь это были не взгляды охотников, а нечто другое. Будто люди пытались понять, что за странный мальчишка стоит рядом с монархиней Лим-Квиноу. Но только вот он сам не понимал, что делает здесь. Он должен был бежать. Но не бежал.
– Идём.
Голос Масахи был спокойным, но в нём было что-то… необъяснимое.
Она шагнула вперёд, направляясь к центру города, и Юдж, сам не осознавая почему, последовал за ней.
Путь вёл к главным воротам Хромного города. Их окружали массивные металлические створки, на которых переливались узоры лисгора, механизмы вращались с мерным гулом, будто сам город был живым существом, неспешно пробуждающимся к зенитному движению.
Стражники пропустили Масахи за стены без лишних вопросов, их лица вообще не выказали никакого вопроса при виде ее элегантного образа: таких надо пропускать согласно выданному им кодексу. Юдж застыл, но никто даже не спросил его имени, для стражи одного взгляда на Масахи было достаточно, чтобы понять что и этот оборванец с ней, хотя в сути своей пройти в город могли и оборванцы, а вот уже на верхних этажах могли возникнуть с этим вопросы. Юдж прошёл внутрь и его дыхание сбилось. Перед ним распахнулся новый мир.
Хромный город устремлялся вверх, в небо, террасами, врезанными в скалы, со множеством мостов, проходов и механических подъемников.
Первые уровни – площади ремесленников. Воздух здесь был густ от жара – тянуло расплавленным металлом, копотью древесного угля и тяжёлым маслом, которым смазывают механизмы. Повсюду искрили кузнечные молоты, дымились гончарные печи, а торговцы обсуждали цены на руду и меха.
Второй уровень – городские кварталы, сплетённые из плотных, массивных зданий с высокими башнями, увитых стальными трубами, по которым перекатывались коммуникации: потоки воды, пара, газа которыми арбирейцы пользовались в обыденной жизни.
Третий уровень – верхний город, где стояли главные библиотеки, академии и обсерватории. Здесь арбирейцы учили молодёжь и исследовали древние знания.
Вершина – дворец хаба-раха Арбирея, стоящий на самом краю скального уступа, огромный, величественный, обвитый перекрытиями механизмов, питающихся силой монархов.
Они были всего лишь на первой трассе, однако Юдж уже был прикован к пейзажу и не мог оторвать взгляд. Он никогда прежде не видел город с такой высоты. Он привык смотреть вверх, но смотреть вниз – было чем-то новым. Они поднимались по триумфальной лестнице, с которой открывался прекрасный вид на нижние слои города. Они прошли дальше, поднимаясь по металлическому мосту, перекинутому между двумя массивными башнями. Ветер дул в лицо, наполняя лёгкие чистым, холодным воздухом. Внизу, в тени первой террасы, раскинулись земли Арбирея – лесные чащи, хребты, дороги, уходящие в долины. Юдж распахнул глаза.
– Ты что, всю жизнь в яме жил? – усмехнулась Масахи, бросая на него взгляд. Юдж ничего не ответил. Он не хотел показывать, что впечатлён. Но Масахи и так знала. Она лишь улыбнулась.
– Я обожаю смотреть на людей сверху, – вдруг выпалил Юдж, открываясь перед ней как наизнанку.
Он и сам не понял, что послужило ему для такой искренности, однако чувствовал позыв, манящий его сблизиться с этой незнакомкой, ведь, казалось, она уже давным-давно давно сблизилась с ним.
– Ты можешь смотреть сколько угодно, но запомни: чем выше ты поднимешься, тем больнее будет падать.
Масахи говорила спокойно, глядя на горизонт. Юдж нахмурился.
– Это что, монаршая мудрость?
– Нет. Просто… предостережение.
Он не понимал.
– Предостережение от чего?
Масахи отвела взгляд от пейзажа и посмотрела на него.
– От самого себя.
Юдж сжал кулаки.
– Ты говоришь загадками.
– Поймешь, когда вырастешь.
Она отвернулась и рассмеялась – смущенно, легко, будто сама осознала нелепость своих слов.
Юдж шёл рядом с ней, но уже не мог чувствовать себя прежним. После того, как она рассмеялась, внутри него что-то перевернулось.
Предостережение от самого себя?
Эти слова застряли в его голове, раздражая, вызывая странное ощущение беспокойства. Они воспользовались подъемником чтобы забраться на десятую террасу, и к удивлению Юджа он теперь стоял у порога в ресторан, не решаясь ступить на красный бархатный коврик своими грязными, оборванными тапками, перевязанными запачканными тканями для утепления.
– Чего ты ждешь? – окликнула его Масахи, приглашая взять ее за руку, и последовать за ней.
Юдж фыркнул, задрал нос и молча прошел мимо нее, вглубь заведения.
Ресторанчик, куда они зашли, оказался не самым людным, но определённо респектабельным – с балконами, что смотрели прямо на северные пики, со столами, вырезанными из древесины эденги, и с мягкими покрывалами, которыми были обиты скамьи, чтобы не мёрзли те, кто вздумает присесть в холодный сезон. Официанты ходили бесшумно, в формах без пуговиц, с вышивкой на груди – тот самый символ третьего уровня, где находились академии и старейшие обсерватории. Всё здесь напоминало о сосредоточенности и тишине, даже тон, на котором говорили за соседними столами, был какой-то особый – сдержанный, учтивый, будто все вокруг принадлежали к знати не по титулу, а по привычке.
Масахи провела его внутрь, сказала что-то шепотом на входе одному из сопровождающих, и тот тут же отвёл им место у окна, где был лучший обзор и меньше всего сквозняков. Юдж, не привыкший к таким привилегиям, сначала всё осматривал с настороженной подозрительностью, а потом стал отогреваться. Она велела ему ждать здесь, ничего не трогать, не болтать и не удирать, а главное – не врать, если кто-то вздумает спрашивать, кто он.
– Мне нужно на встречу во дворец, – коротко бросила она, поправляя перчатку. – А тебя, малыш, туда всё равно не пустят. Так что побудь здесь. Закажи что-нибудь. Я вернусь, как только смогу.
Она не поцеловала его в макушку, не провела по щеке – как, почему-то рисовал у себя в голове Юдж, а просто ушла, растворилась в городских переходах, оставив за собой лёгкий аромат леса.
Юдж сидел один. Долго. Сначала ерзал. Потом положил локти на стол. Потом убрал. Посмотрел в окно. Там шли облака, и солнце не решалось пробиться сквозь них. Он всё ждал. Еда стояла на столе давно – по просьбе Масахи подали пирог с птичьим мясом и что-то вроде густого настоя с кореньями. Он не трогал. Сначала – из упрямства, потом – потому что уж слишком всё это было чужим.
От скуки он уже начал ходить из стороны в сторону, сначала только возле своего столика, а затем и вовсе стал пересчитывать плитку на полу, обхаживая весь зал ресторана.
Солнце перекинулось за зенит, и Юдж сдался, принявшись за пирог.
Сначала – неуверенно, отломив крохотный уголок, словно проверяя, не засмеётся ли кто-нибудь с балкона, не схватит ли за руку – как это бывало, когда он воровал лепёшки с прилавков. Потом – второй кусочек, уже с мясом.
А потом… потом он вдруг перестал жевать. Просто замер, с полным ртом, с зажмуренными глазами, не в силах глотнуть.
Это было не просто вкусно.
Это было неправдоподобно.
Словно кто-то вложил в это тесто память о доме, которого никогда не было, и тепло рук, которых он не знал, и запах утренней кухни, где никто не кричит, а только спрашивают: «Хочешь ещё?»
Мясо было мягким и нежным, будто ту самую птицу, что лежала на тарелке, поили молоком и пели ей песни перед тем, как отправить в духовку. Тесто – рассыпчатое, чуть сладкое, с хрустящей корочкой, за каждый укус которой Юджу хотелось извиниться.
Он ел жадно, не дыша, откусывая крупно, как зверёныш, которому впервые за долгую зиму дали еду. И вместе с первым настоящим вкусом за долгое время – пришло что-то, что он не ждал. Слёзы. Они стекали по щекам, одна за другой, горячие, унизительные, настоящие.
Он не понимал, чего в них больше: боли, благодарности или ненависти к себе за то, что позволил себе слабость.
Когда пирог закончился, он аккуратно вытер лицо рукавом и, отдышавшись, подозвал официанта.
– Ещё один, – сказал он, глядя в сторону. – Такой же. И скажите, что это тот же самый, будто я его не трогал. Этот… я просто смотрел.
Он сам не знал, зачем сказал это. Наверное, чтобы сохранить лицо перед ней.
Когда Масахи вернулась, села напротив, будто не исчезала вовсе, он уже сидел спокойно.
С пустой тарелкой перед собой – и новым, нетронутым пирогом сбоку.
– Хм, – сказала она, глянув на еду. – Ты, оказывается, даже послушнее, чем я думала.
– Я не голоден, – буркнул он, не поднимая глаз.
Но в голосе – несмотря на хрипотцу, несмотря на обиду – уже не звучало прежней оторопи. Только упрямство. Только попытка спрятать ту самую благодарность, которая всё равно проступала – в том, как он держал вилку, и в том, как сидел – чуть выпрямившись.
– А теперь будешь, – отрезала она и взяла вилку.
Они ели молча, но не от неловкости – скорее от того, что каждый думал о своём. Она смотрела в окно, как будто сквозь стекло видела не облака, а то, чего ещё не случилось. Он краем глаза следил за её руками, за тем, как аккуратно она берёт кусочки, как неспешно пережёвывает, будто в каждом движении есть своя музыка.
– Ты не расскажешь, что там было? – спросил он о встрече во дворце.
– Нет, – с улыбкой сказала она, и положила приборы на тарелку. – Нам пора.
Он кивнул, не настаивая. Она заплатила, взяла плащ и, не оборачиваясь, направилась к выходу. Юдж накинул свой капюшон и последовал за ней. И в тот момент, когда они ступили на лестницу, ведущую вниз, он вдруг понял, что путь обратно будет уже совсем другим.
Они спускались – с террас верхнего города, миновали академические площади, где учёные обсуждали механизмы, проходили по средним уровням, где мастера работали у горнов и гончарных кругов.
Юдж больше не смотрел по сторонам с восторгом. Теперь он думал. Почему она это сделала? Почему спасла его? Почему не просто избавила его от наказания, но ещё и провела через город, показала ему его красоту, накормила? Он не мог понять её мотивов.
Наконец, они вышли в один из боковых проходов, где шум был тише, а улица узкой. Здесь не было чужих глаз, только холодный воздух и движущиеся по каналам коммуникации, запитывающие город.
Масахи остановилась. Юдж заговорил первым.
– Ты ведь не просто так всё это устроила, да?
Она не сразу ответила.
Просто стояла, облокотившись о каменную стену, словно давая ему шанс самому додуматься.
– Как думаешь? – наконец произнесла она.
Юдж сжал зубы.
– Я не люблю, когда мной играют.
Масахи покачала головой.
– Тебя никто не заставлял идти со мной. У меня были дела, и мне не помешала бы компания…
Юдж понимал, что то может быть и правда, но это не меняло его замешательства.
– Я мог просто уйти.
– Мог. Но ты не ушёл.
Юдж раздражённо выдохнул.
– Почему ты так уверена в себе?
– Потому что я уже знаю, что ты выберешь.
Он вздрогнул.
– Что?
Она подняла голову.
– Не сейчас. Но позже.
– Ты снова говоришь загадками.
– И снова – потому что ты ещё не поймёшь ответа.
Юдж отвернулся, стиснув кулаки.
Он не хотел играть в эти игры. Не хотел чувствовать, что кто-то видит его насквозь.
– Ты ведь тоже когда-то чего-то не понимала, верно? – сказал он, с вызовом взглянув на неё.
Масахи улыбнулась.
– Конечно.
– И что потом?
Она вдохнула воздух, будто вспоминая далёкое прошлое.
– Потом я поняла.
Юдж ничего не сказал.
Масахи смотрела на него ещё несколько секунд, будто запоминая каждый его жест, каждую эмоцию.
А затем отвернулась.
– Пойдём. Время прощаться.
Юдж замер.
Прощаться?
Он не знал почему, но эти слова его задели. Он не хотел слышать их. Но ещё больше не хотел признавать, что они для него что-то значат.
Масахи и Юдж шли по старой каменной дороге, что вела к внешним стенам. Ветер пронизывал их с открытых скал, его потоки поднимали вверх пыль и мелкие камни, пронося их по воздуху, словно пытались стереть границы между небом и землёй.
Хромный город остался позади. Они приближались к лесу.
Юдж шагал молча, его мысли путались. За последние несколько десятков градусов в его жизни случилось больше, чем за последние собы. Его должны были схватить. Но она спасла его. Его должны были судить. Но она взяла на себя его вину. Он должен был убежать. Но он всё ещё идёт рядом с ней. А теперь…
– Тут хорошее место, правда?
Её голос был спокоен, но в нём звучало что-то новое. Не обычная твёрдость. Не монаршая невозмутимость. Что-то намного глубже. Юдж остановился, огляделся. Они вышли к краю скалы. Отсюда Хромный город казался маленьким, будто игрушечным, его террасы уходили вниз, к деревьям, утопая в утреннем тумане.
Небо раскрывалось перед ними, безбрежное, яркое, чистое. Юдж замер. Что-то дрогнуло внутри. Он не знал, почему, но этот момент врезался в его сознание, как клинок в камень. Масахи смотрела вдаль.
– Ты любишь высоту?
Юдж поднял на неё взгляд. Он не знал, почему она спросила это. Но вопрос заставил его задуматься. Он всегда любил смотреть вверх. Любил смотреть с крыш. Любил чувствовать под собой пустоту, когда стоял на краю чего-то великого. Любил ощущение пространства, бесконечности, безграничности. Он не знал почему. Но знал, что это правда.
– Да.
Она медленно кивнула и улыбнулась, но в её улыбке была печаль.
– Я знаю.
Юдж почувствовал странный холод в груди.
– Ты что-то скрываешь.
Она вздохнула, переведя взгляд на горизонт.
– Ты поймёшь потом.
Он сжал кулаки.
– Зачем ты меня спасла?
– Потому что ты должен был выжить.
Юдж ощутил раздражение.
– Это не ответ.
– Но это правда.
Она не смотрела на него.
– Не падай.
Её голос был мягким, но в нём было что-то, что невозможно было проигнорировать. Юдж не сразу понял смысл.
– Что?
Она развернулась к нему с серьёзным взглядом.
– Не падай.
Он сморщил лоб, не понимая. Стало жутковато от всего этого монаршего предвидения.
– Ты о чём?
Она улыбнулась снова, но её улыбка была как у человека, который говорит с призраком.
– Вот смотрю я на тебя… – говорила она, словно потеряв свою учтивость и некоторую манерность, что доселе старалась удерживать на своем лице. – Ты не убийца, Юдж… Так как же ты стал таким?
Юдж не знал, что сказать, да и понятно было что вопрос тот бросила она сама себе.
– Я не… не понимаю тебя. Я украл, но не убил никого…
– Это нормально. Просто помни, что свобода не в том, чтобы быть в просторных полях. Хоть ты думаешь о полях, как о свободе, ты даже сейчас пленник. А ведь можешь идти куда взбредётся, как же в полях тогда?
Масахи обронила тревожный смех, и, казалось, стала вытирать короткие слезинки с уголков глаз. К Юдж она стояла в профиль, так что он лишь по сменившемуся тону в голосе обнаружил, что что-то неладное происходит.
– А что тогда – Свобода? – вдруг спросил он, не столько понимая, о чем они вообще толкуют, сколько просто решил поиграть в эту странную игру. И быть может, только лишь потому решил поиграть, что хотел удержать Масахи подольше, ведь их прощание уже витало где-то рядом, подобно разряженному воздуху, что предвещает грозу.
Она обернулась ещё раз, бросив последний взгляд на горизонт и рассмеялась. Юдж не понимал, что в этом смешного, но её смех был искренним. Она не смеялась над ним. Она смеялась над временем, над тем, как нелепо оно складывает судьбы. Она смеялась, зная, что это прощание.
Юдж взял было воздух в лёгкие, чтобы что-то спросить, но… Она уже спускалась по тропе вниз, в гущу леса. Её фигура постепенно исчезала среди деревьев. Юдж не пошёл за ней, его дербь был в другой стороне.
Он просто остался стоять, и тогда он ещё не осознавал, что эта встреча останется с ним навсегда. Но когда-нибудь… На краю другой скалы… Он вспомнит этот момент и тогда поймёт.
Она остановилась, уже сделав несколько шагов вниз по тропе, ведущей в глубь леса.
Солнце уже опускалось за горизонт, озаряя её белые волосы золотым светом. В этом нуаретнем сиянии её силуэт казался для Юдж бесконечно далёким.
Она смотрела вперёд, туда, где тянулась дорога, но что-то в её осанке изменилось. Юдж не знал, что это – грусть или облегчение. Он не мог разгадать её. Он не хотел признавать, что что-то внутри него уже ощущало потерю. Он не хотел слышать то, что она сейчас скажет. Но она всё равно сказала, чем сильно удивила.
– Я поняла… Что бы теперь ни сказала – всё будет неправильно расценено. И просторы уберёшь – будешь не свободен. Как тот лебедь, так? – она иронично улыбнулась и будто прямо сейчас что-то осмысливала, какую-то новую мысль, посетившую ее.
– Ты откуда про лебедя знаешь… – изумился Юдж, округлив глаза.
Он смотрел на нее теперь уже не то отстранившись, не то наоборот, исполненный горя и тоски по родным краям – желая подойти ближе. Она лишь улыбнулась – и хейлель его пойми, что такая ее улыбка могла значить.
– Ты хотел свободы, тебя презирали во дворце, но ведь мальчишкам легче не стало от того, что ты ушел. Они так же живут своей жизнью. Уйти не выход. Но Юдж – унести с собой жизни обидчиков – это тоже не выход.
– Я… я не понимаю… Что вы говорите…
Она вдруг считала с его лица потерянность, в которой уже было невозможно воспринимать факты здраво.
– Юдж, одно только запомни: мир лежит во тьме, а твоя клетка мало того, что заперта, так еще и среди тьмы.
– Какая клетка?… – испуганно прошептал Юдж.
Чуть запнувшись Масахи продолжила свою странную прощальную речь.
– Ты выбрался наружу – стало ли тебе хоть чуточку легче? – это был риторический вопрос, в котором «нет» следовало из самой интонации девушки. – А значит клетка заперта не из-за того, что ты считаешь причиной, а из-за того, что… Быть может ребус вовсе не в том, чтобы попытаться ее взломать или открыть, а в том, чтобы избавиться от проклятья, что угнетает тебя изнутри?
Тут вдруг она поняла, насколько торопливо и несвязно все это выпалила.
– Юдж… – как-то волнительно обронила она, прикрыв глаза ладонью.
– Я не называл тебе своего имени… – глаза мальчика еще больше округлились, когда он вдруг осознал, что их знакомство было односторонним. Что всю солсмену он не обронил ни одного слова о себе. – Откуда ты знаешь меня?
Зажмурившись она пыталась подобрать слова красивее, удачнее… Но для столь короткого времени, отведенного ей – ничего не казалось таковым.
– Важно то… То есть… – продолжала Масахи, теряясь в мыслях, – Важно не то, что клетка заперта, важно то, станет ли твоя клетка ночным фонарём среди мрака. Есть ли свобода в самом тебе, есть ли в тебе воля, и подчинен ли воле весь твой разум и каждая мышца твоего тела, понимаешь, о чем я? Свет он там где воля, там, где лийцур… Да, ты не сможешь… То есть, ты не монарх, но лийцур, Юдж – это то, что простирается изнутри нас в этот мир! И если твоя клетка станет светильником – тебе не придется никуда улетать. Понимаешь? Скажи, что ты понимаешь…
Она навзрыд залилась слезами. Юдж всё это совершенно было не ясно. Ни ее слова о свободе, ни ее поведение или причина столь горьких переживаний. Одно он запомнил наверняка тогда из той беседы – воля. Сила воли – вот что определит его свободу.
Масахи была первой и последней, кто отнесся к нему хорошо в этом мире, и, если ее желание – это воля, значит он положит всю свою жизнь, чтобы подчинить себе все свои страсти и пороки. Воля – это и есть путь к истинной свободе, кажется так она сказала? – протянул в себе вязкую и почти неотвратимую мысль Юдж.
– Столько времени мне понадобилось, чтобы понять тебя, Юдж… Прости… Прости что я только сейчас все это говорю… И спасибо.
Он моргнул.
– За что?
Она медленно развернулась, снова посмотрела на него. Все равно он ничего не поймет. Зато она теперь поняла, пусть было и не ясно – что именно.
В её взгляде было что-то, чего он никогда раньше не видел в глазах других людей. Как будто она уже знала его таким, каким он ещё не стал. Как будто он уже был для неё кем-то важным, и все то время, пока они прогуливались по городу – она сдерживала этот не высказанный секрет, но вот теперь не удержав эмоции – раскрылась.
– За то, что ты есть, – ответила она.
Юдж сжал зубы.
– Ты чокнутая. Я не понимаю тебя.
Масахи улыбнулась – мягко, печально, но без сожаления.
– Ты поймёшь, когда придёт время.
Юдж сделал шаг вперёд, он хотел что-то сказать, задать вопросы, понять, что происходит, но она опередила его.
– Ты думаешь, что мы прощаемся, но для тебя – мы увидимся завтра. Позволь мне лишь раз еще излить тебе мои чувства… Я так долго этого ждала… – долгая пауза легла между ними, пока монархиня не опомнилась и не продолжила. – Главное не мучай меня расспросами о том, что я сказала тебе сегодня, быть может тебе это не поможет. Но зато я буду готова выслушать тебя.
Её голос стал мягче, тише, но в нём была скрытая боль.
– А для меня… – она глубоко вдохнула, но так и не закончила фразу. – Я постараюсь спасти тебя…
– Спасти?
– Да, – коротко кивнула она. – Помнится мне, твой хаптамфу определяется – с тысяча девятьсот восемьдесят седьмой собы, двадцатая декада, поместье Карулукан… Там ты родился?
Юдж обомлел. Он не знал исчислений, которыми она разбрасывалась, но с солсменой его рождения, а также местом она явно не прогадала, а потому, чтобы перепроверить самого себя он исправил ее дату, повторив вслух.
– Вообще-то триста восемьдесят третья соба по эпохе Фракций… – замерев ответил он. – Двадцатая декада, завершенная – это так, да. Карулукан – да. Ты столько обо мне знаешь… Но откуда?
– У дяди большие владения, – быстро отмахнулась она от его вопроса, – Юдж, скажи мне, где конкретно ты родился.
– Флигель сто сорок пять – он был раньше местом, где повитухи держали рожениц. Так было пока Жахата – моя повитуха жива еще была.
Почему он ответил ей, и как именно ей удалось выманить из него настолько личную информацию – он не знал. А самое главное не понимал вообще, о чем та говорит и для чего ей нужен был его хаптамфу? Спасти? Но спасти от чего? – он не понимал. Как не понимал и то, почему она прощается с ним именно тогда, когда у него появилось столько всего что бы он хотел ей рассказать.
– Останься… – хрипло попросил он, но уже не так настойчиво, как прежде заставлял ее отпустить руку, не дерзко, как это было зареном, но уже в полном благоговении, осознавая собственную зависимость перед ней.
Вместо каких-либо ответов Масахи прошептала:
– Воля должна пересилить проклятье твоего хаптамфу, только так ты сможешь выбраться из этого порочного уравнения… Не падай! – она оглядела его внимательно, с ног до головы. – И вот, возьми это.
Она сняла свою подвеску с груди, это был красный камень с узором цветка и передала ему вместе с мешочком оставшихся у нее серебряников.
Не падать? Не падать в смысле – духом? – обдумывал потом эти слова сам Юдж. Если так, то вполне возможно, ведь тогда это бы очень даже вписывалось в ее представления о свободе, которыми она так страстно делилась прежде.
А может быть не падать с высоты? Это еще что? Может дело в том, что он сказал ей что любит высоту? Или же дело в том, чтобы не упасть в грязь лицом?
Ну и последнее заключение, к которому Юдж вообще смог прийти этим нуаретром, прежде чем заснуть – Не падать морально, не опуститься низко до того, чтобы… Чтобы что? Что считается самым низшим деянием по монаршему кодексу? А впрочем, важно ли оно теперь, если он встретит ее завтра? Тогда зачем она плакала, если завтра они встретятся? Она ведь так ему и сказала в конце, не: «Прощай», а: «До завтра».