Язык Ветра. Птица Свободы

Масахи прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, наслаждаясь свежестью гор.

– И ты освободил его.

Юдж медленно кивнул.

– Украл ключ. В одну из ночей.

Ветер дунул с уступа, и он вдруг почувствовал, как воздух стал прохладнее, отчего затянул рукав на запястье, прикрыв заледеневшие пальцы.

– Когда он взлетел, я смотрел ему вслед и впервые понял… – он замолчал, подбирая слова.

– Понял что? – тихо спросила Масахи.

– Что свобода – это простор. Полёт. Высоко-высоко! Иди куда хочешь! Лети куда сможешь долететь! – говорил он с блеском в глазах сжимая пальцы. – Но мне тогда было всё равно. Я просто смотрел, как он улетает. И чувствовал, что сделал что-то правильное.

И тут он резко выдохнул, словно пытаясь сбросить груз прошлого.

– А на следующее зарено меня предали суду, – он усмехнулся, но в этом звуке не было веселья. – Я знал, что меня выгонят. Ты же знаешь, что ваши сородичи думают о рыжих… Я знал, что рано или поздно найдут повод. И он нашёлся.

Масахи чуть склонила голову, её пальцы всё так же медленно водили по камню перил.

– Ты знал, что так будет?

Юдж пожал плечами.

– Догадывался.

– Но всё равно освободил его.

Он перевёл взгляд и нашел ее смотрящей в даль, где солнце уже почти скрылось за горизонтом, а её белые волосы мягко струились в лёгком ветерке.

– Почему ты тогда не побежал раньше, зачем ждал пока тебя выгонят? – спросила монархиня.

– Я не знаю, – Юдж снова посмотрел вниз. – Наверное, потому что понял, что и сам не был свободен.

– Не был свободен, хотя мог уйти в любой момент?

Юдж хмыкнул.

– Ты звучишь как те, кто судили меня.

– Ты не думал о том, что твой лебедь мог бы никогда не захотеть улететь?

Юдж вздрогнул.

– Что?

– Может, он жил в своей клетке так долго, что свобода его пугала.

– Глупости, – Юдж покачал головой. – Я видел, как он взлетел. Он не колебался. И не вернулся обратно потом.

Масахи прикрыла глаза.

– Да. Но ты этого уже не видел.

Юдж замер.

– Что ты хочешь сказать?

Она медленно развернулась к нему.

– Свобода – это не просто разорвать цепи. Это ещё и понять, что делать после.

Он нахмурился.

– Почему ты говоришь это с таким видом, будто знаешь, о чём говоришь?

Она ничего не ответила. Просто посмотрела на горизонт. Юдж вдруг почувствовал странную дрожь внутри.

– Откуда ты вообще знаешь про моего лебедя?

Масахи не отвела взгляда.

– Ты же мне только что и рассказал.

Юдж замер. Она ведь уже говорила ему об этом лебеде раньше. Но только… вчера. Он не мог понять, почему от этих слов у него внутри всё перевернулось.

– Так, а вчера откуда знала?

– Ну да… – погружаясь в себя прошептала девушка. Юдж уже начинал привыкать к этим манерам девушки уходить от вопросов подобным образом. Он легкомысленно покивал и облокотился на перилла всем телом.

– Ты живешь тут? – спросила она.

– Вроде того.

– Где? На первом уровне, на втором?

Юдж вдруг почувствовал стыд, что его вдруг спрашивают о таком, хотя собеседнику хорошо известно, что он подобно зверю, ночует в лесу. Обида прошла по его щекам красным румянцем, и сжала губы.

– Вообще-то лучше, – смущенно задрал он нос. Масахи приподняла брови. – Я не часть этой тупой классовой системы… – он остановился, как вдруг смущение уступило место искреннему непониманию.

Вчера она же уже была у него. Да даже спала там, до того, как он был готов ее пригласить, или до того, как вообще понял, кто она такая.

– Ты же уже была в моём убежище, – потупился он на нее.

Масахи глубоко вдохнула, потом медленно встала.

– Неужели? – отвела она взгляд в сторону. – Тогда дай вспомню… Ты живешь в гостинице на первой террасе.

Юдж был напуган обстановкой, что-то было неправильным тут, вновь. Он медленно покачал головой.

– Тогда… – задумалась Масахи, – На втором. С родственниками.

Юдж посмотрел под ноги с какой-то тоской. Все же она не помнит того, что было вчера.

Масахи уловила эту горечь, и видно было, как и сама поникла плечами.

– За городом и без родственников… – ответил Юдж, не желая больше смиряться с этим молчанием.

– У тебя есть друзья, или может быть соседи, с которыми мы бы могли сегодня поужинать вместе?

– Я здесь беженец, – угрюмо ответил Юдж, стараясь подавить навязчивое чувство, что над ним издеваются. – Живу в дупле старого дерева, – добавил он с озлобленной усмешкой.

В глазах Масахи заблестели два рубина, таким вот стеклянным взглядом она и рассматривала теперь мальчика перед собой.

Он теперь казался ей еще более несчастным, чем она могла предположить прежде. Его рыжие, нестриженые локоны были засалены, а лицо чумазое, и по всей видимости это не только лишь от того, что он запыхался бегая по лестницам сегодня, а такое лицо свойственно ему вполне быть может, всегда. Рванные шаровары, старые сапоги, несколько кофт одну на другую носил, чтобы теплее было…

– Как ты оказался здесь?

– Ну вот опять. Ты же все знала вчера. Ты все знала про меня!

– Я хочу выслушать твою историю. Хочу узнать причину твоей боли.

Юдж был резок со всеми, кто когда-либо пытался притрагиваться к его драгоценным переживаниям, однако обидеть Масахи у него не повернулся язык, хотя парочка грубостей уже были наготове, не умышленно, а скорее даже рефлекторно. Проглотив их как горький ком, он почему-то нервно покусывал губы, заметив, как последняя розовая линяя заката на горизонте уползает за горный хребет.

– Уже нуарет, – осведомил он собеседницу. – Врата закрываются при появлении луны. Если я не покину город до этого времени, придется мне на улице спать.

– Вовсе не придется! Гостиниц тут хватает, – скомандовала Масахи, определенно скрывая за этим свою заботу, и намек на то, что устроит ему вполне симпатичный себе ночлег. Но Юдж был раздражен еще на пол предложении.

– Мне нет места в гостиницах.

Масахи пыталась уловить причину его раздражения, но и он сам не мог бы дать ответа на этот вопрос, спроси его кто. Быть может он так сильно хотел вновь увидеть ее в своем убежище. Быть может воспоминания о вчерашнем полнолунии стало спасательным и судьбоносным для всей его жизни, и именно поэтому, пусть ему и придется вернуться в свое сырое и темное место, ему хотелось также и зажечь в нем немного света. А эта леди сияет в лучах луны. Она – свет.

– Дербь был намного уютнее вчера в лунь, вдруг осмелился сказать он вслух. Ожидаемо было и то, что она вовсе не поняла его.

– Дербь?

– Моё убежище.

– Ты что правда живешь в дереве? – возмутилась Масахи, поставив брови домиком.

– Пошли вместе со мной! – позвал ее Юдж, пропустив ее жалость мимо ушей. – А я расскажу тебе всё что попросишь.

Она что-то взвешивала, но победило любопытство и они направились вниз по склону.

– Хаптамфу, говорят определяет многое, – говорил Юдж, пока они спускались на лифте вниз. – Но мои родители не были рыжими. Не были и бабушка с дедом. Хаптамфу? Это чушь поганная! – рассердился мальчик вдруг в монологе с самим собой. – Если он и существует, то оно ни что иное, как проклятье, от которого всем нужно избавление.

– В каком-то смысле так оно и есть… – обронила Масахи.

– То есть монархи тоже зависят от хаптамфу? – искренне заинтересовался Юдж.

– Не совсем так.

– Жаль, – отозвался Юдж, полагая что тема закрыта, но вопреки тому, Масахи прибавила объяснений.

– Помимо генетических условий рождения и ситуационных условий взросления человека, есть еще кое что, что будет определять его будущее.

– Что же?

– Воля. Те кто ее лишены, говорят что ее и вовсе нет, монархи же свободны от, как ты выразился, проклятья хаптамфу.

– Почему так?

– Лийцур вытаскивает их из среды машиома и возносит над ним, что позволяет разуму иметь над собой идеальное владение.

Юдж покивал, и перешел к другим частям своей истории, начав как раз таки с того, как его «высоко поднятые» монархи, не двинули даже пальцем, пока его выдворяли за двери суда.

– Ты же говорил, что ты сам хотел уйти? – удивилась Масахи.

– Да, но…

Было начал Юдж свои объяснения, в которых петлял так, что в итоге и сам запутался.

Одно он знал точно – виноваты в Карулукан – все. Если даже мать его оставила, то ни одного другого он не станет возвышать.

Они вышли из города, Масахи настороженно поглядывала за горизонт, с особым интересом она всматривалась на положение луны, и даже пару раз сверяла положение созвездий с углом на своей ладошке. Юдж краем глаза ловил эти движения, но тогда еще не придавал этому большого значения, так как был занят рассказами.

Вот лес, а чуть погодя и старый дербь, по которому они взобрались и спустились внутрь. Масахи забралась не хуже него, пусть она и была более неуклюжей в лазаньи. Ее льняное белоснежное платье никак не запятналось – и это поражало.

Дербь был всё тем же.

Юдж лежал, уставившись в неровные внутренние стены ствола. Тени извивались по шероховатой древесине, сливаясь с тьмой. Где-то вдалеке раздавались звуки города – скрип механизмов, ритмичное постукивание молотов, гул голосов. Но здесь, в этом убежище, мир будто замирал.

Рядом, всего в нескольких шагах, дышала Масахи. Он слышал её дыхание – медленное, ровное. Слишком осознанное. Она не спала. Он уже давно рассказал ей все что так болело в его сердце. И рассказал об этом впервые кому-либо в своей жизни. Говорил он без слёз и уж тем более без иного сожаления. Видно было, как в его словах звучала сухость, будто он делится не собственными переживаниями, а рассказывает и вовсе чужую историю. Он уже давно утрамбовал в себе жалость, и запретил сожалеть о прошлом. Его чувства были грубыми, ведь это казалось ему сильной чертой. Казалось, что такая отстраненность делала его взрослее, чем он есть на самом деле.

– Ты ведь знаешь обо мне больше, чем я думаю, да? – вдруг добавил он, прокручивая заново все свои рассказы, и нелепость того, что половину из них он уже находил в отголосках ее вчерашнего плача.

Он не смотрел на неё, но знал, что она слышит. Некоторое время она молчала, а затем ответила, чуть растягивая слова:

– С чего ты взял?

Юдж перевёл взгляд на небо.

– Когда я был маленьким… повитуха, которая меня принимала, всегда рассказывала одну байку, – он почувствовал, как её дыхание стало чуть глубже, но она не перебила его. – Она говорила, что в лунь моего рождения в комнату зашёл призрак.

Масахи не пошевелилась.

– Белая фигура, как дым. Алые глаза, как у грёзеля, но аура, как у архила, – Юдж усмехнулся, но в этом смехе не было веселья. – Она всю жизнь повторяла эту историю, гордясь тем, что тогда Эмет спас её от греха ценой её правой руки.

Масахи перевела взгляд на отсутствующий потолок дупла.

– Греха?

– Да, – Юдж прикрыл глаза. – Потому что она собиралась убить меня.

Тишина. Он услышал, как Масахи сделала глубокий вдох.

– Но что-то остановило её?

– Да, – Юдж повернулся на бок, всматриваясь в её лицо. – Не могла ли это быть ты?

Она молчала. Так долго, что Юдж показалось, будто она не ответит вообще, но потом её голос прозвучал.

– Как знать.

Юдж почувствовал, как по его коже пробежал холодок.

– Ты не удивлена.

Она улыбнулась.

– А должна?

Он резко сел, уставившись на неё.

– Ты спасла меня?

Она долго молчала.

– Спи, Юдж. Завтра тебя ждёт новая смена.

– Ты же любишь хаптамфушные байки?! – отвечал Юдж пытаясь зедеть ее, потому что уловил потерянный интерес в том, как она посматривает по сторонам.

И на удивление, вброс на тему хаптамфу – действительно вернул ее внимание.

– Я родился во флигеле в главном поместье Карулукан, в триста восемьдесят третьей собе эпохи Фракции, в двадцатую декаду, как ты можешь помнить… Вчера я уже говорил… Хотя ты и так это знала. И конечно же ты мне не скажешь откуда, да?

Масахи озадачено кивнула, не сводя с него напряженного взгляда.

– Как думаешь, может ли быть такое, что мне было предопределено умереть в ту лунь?

– Почему же?

– Потому что вся моя жизнь выглядит так, будто бы я здесь лишний…

– Но ты жив.

– Да, и сейчас я вот думаю, что та самая третья переменная, что определяет будущее… Ты говорила, что есть что-то, что определяет его кроме генетики и среды в которой мы взрослеем… Что-то коме хаптамфу, что возвышает монархов и дает им владение над своей судьбой. Что если именно эта сила и вмешалась в мою судьбу?

Масахи непонимающе смотрела на него, ее глаза налились слезами.

– Я не понимаю…

Юдж недовольно цокнул и принялся изжевывать губы.

– Ты же монархиня?

– Это так.

– У тебя есть третья переменная, о которой ты мне рассказывала?

– Угу, – быстро кивнула она.

– Тогда значит твой хаптамфу высчитывается из трёх переменных, что усложняет задачу. Возможно ли с тремя переменными прийти в жизнь человека, жизнь которого держат лишь две – и те, предрекли смерть, – и заставить его жить? Можно или нет?

Масахи напряженно смотрела на него, не в силах удержать брови от складки домиком.

– Ну и ладно… – разозлился он и отвернулся на другую сторону.

Да как она не понимает?! Притворяется чтоли?!

Он резко сел, злясь уже не на неё, а на всё, что не сходилось.

– Ты ведь вчера знала про моего лебедя! Ты знала, как меня изгнали! Ты знала, что я люблю высоту! Так зачем же спрашивала меня обо всем сегодня?! Кто ты такая?

Его мучали вопросы, на которые хотелось знать настоящие ответы. Но самое главное, что не оставляло его в покое, это тот факт, что быть может есть кто-то, кто на протяжении всей его жизни был рядом с ним и оберегал, словно архил защитник. Он думал об этом с самого своего детства.

Неужели эта девушка и была тем архилом? Она ли была там во флигеле при его рождении? Она ли спасла его? А быть может она была там и с лебедем? Стояла где-то в тени и смотрела чтобы все было хорошо?

Конечно же альбиноска не проронила ни слова на этот счет, и не проронила бы, даже если он стал бы пытать ее расспросами всю лунь.

Она медленно повернулась к нему, её глаза сверкнули в лунном свете.

– Ты не представляешь как монарший мир тесен. Особенно Северная Земля. Ты ведь знал, что Карул – мой дядя, так? С чего бы мне не знать знаменитую историю о пропаже гербоносного лебедя.

– Гербоносного?

– Это был их герб. Символ Карулукан – лебедь. Его дед подарил дяде Карулу еще когда тот только основывал династию. Так же, как он подарил моей прапрабабушке цветок лукии, а хаба-раху этой земли – волка. Эти подарки стали определяющими для становления трёх северных наделов. В них их власть, и символическая преемственность от Купа – прежнего хозяина Севера, который решил доверить его своим потомкам.

– Символом? – потупился Юдж, пытаясь осмыслить новые знания. Однако найдя их вовсе ненужными, отряхнул, словно бы физически с головы, – Но сегодня ты не знала ничего об этом, – он сглотнул, ладони стали влажными. – Неужели знала, но притворилась… Нет же! Ты не знала этого! Точно сказать могу, что слушала с интересом, как впервые слушают о чем-то.

Масахи вдруг улыбнулась. Легко. Плавно. Почти с ласковой насмешкой.

– Ну вот теперь знаю.

Юдж не знал, что сказать. Ему казалось, что если он подберёт правильные слова, если поймёт, как правильно сформулировать вопрос, она ему ответит. Но он не знал, что именно спросить. Масахи просто лежала рядом, её глаза снова были прикрыты, дыхание ровное, спокойное. Как будто этот разговор ничего для неё не значил. Как будто он сам ничего не значил.

Он стиснул зубы.

– Ты всегда так говоришь?

– Как?

– «Ну вот теперь знаю».

Она медленно выдохнула, не открывая глаз.

– Только когда это правда.

Юдж ощутил раздражение.

– Это не ответ.

– А ты не задал вопроса.

Он открыл рот, но так ничего и не сказав закрыл его снова, и Масахи посмотрела на него с лёгкой улыбкой.

– Ты ещё не понимаешь. Но поймёшь.

– Что понять?

Её алые глаза в темноте были чужими. Или, может быть, слишком знакомыми.

– Что время – это просто река.

Юдж нахмурился.

– И что?

– Иногда кто-то может плыть не в том направлении.

Он ничего не ответил. Масахи снова закрыла глаза.

– Спи, Юдж. Полагаю, что для тебя – мы уже попрощались как следует…

– Это когда… Вчера что-ли? – бросил он вопрос на ветер. – О да, такое не забудешь! – сказал он как-то задиристо.

– Я плакала?

– Еще как.

Масахи молча смотрела в стену дербя, а Юдж пытался задеть ее, разболтать, и, как угодно, вообще отвести от них эту тоску разлуки, приближающуюся к ним – судя по тону их диалога.

– Ты акульими слезами плакала. Как девочка маленькая, – тут вдруг он прислонил пальцы к векам, оттянул кожу от глаз и начал корчить рожецу выставив язык, – Бе! Да что акула! Ты как Нагхти слезы вот такие вот, – он развел руками, так широко как только смог, – А ведь ты же уже взрослая девушка…

– Доброй луни, – оборвала его Масахи.

Вот я дурак! – вдруг всплыла его тоска наружу. — Теперь она точно уйдёт.

Спектакль он окончил сразу, как только она попросила его, и посерьезнел так же быстро, зажмурив глаза – сам не понимая зачем и пролежал так градусов десять.

За это время сверчки уже чуть подутихли, да и шума из города поубавилось. Северная Земля погружалась в глубокую лунь.

– Ты сказала, что ты попрощалась «для меня», – вдруг заговорил Юдж. Он открыл глаза, что до сих пор так стыдливо зажмуривал, коря себя за глупое поведение. – А для тебя? Почему для тебя прощания не было?

Она не ответила сразу. Но когда заговорила, её голос звучал так, будто он уже слышал его где-то раньше именно вот в такой интонации. Хоть все что она сказала – было холодное: «Потише». То было последнее что ответила ему загадочная альбиноска, и понятно было что процедила это она уже из полудрёмы.

Лунь впала в глубокую тишину. Юдж не смог заснуть сразу. Он прислушивался к дыханию Масахи, которое становилось всё более замедленным, ровным.

В какой-то момент что-то изменилось, воздух стал странно лёгким, как будто что-то ушло. Он повернул голову и с сожалением, которое он уже предвещал, осознал, что дербь был пуст. Она исчезла. Ни звука, ни движения, ни следа. Только отдалённое эхо её последних слов, застывшее в его голове, как тихий звон после удара колокола.

Тогда он сел на кусок коры, где не так давно лежала его гостья, и резко вдохнув, осмотрелся: её попрежнему нигде не было.

Он ощущал пустоту рядом. Что-то было неправильным. Он не мог этого объяснить, но ощущал. Вновь лёг, закрывая глаза. Завтра её не будет. Но ему этого не знать наверняка.

Вскоре сон одолел его, а когда он следующий раз открыл глаза, было уже зарено.

Первым, что он почувствовал, была пустота, в которой ему хотелось было бы видеть её, там вот, слева от него, на кусочке внутреннего корня дербя, но нет. Была пустота. Она была реальной, осязаемой.

Он сел, провёл рукой по старому дереву, пытаясь найти хоть что-то, что доказывало бы, что она здесь была.

Но ничего не было.

Как будто он снова остался один, и как будто этой луни никогда не существовало.

Юдж медленно поднялся, вылез из дербя, встретившись с новой солсменой, в которой весь мир казался обычным, а воздух холодным. Город гудел вдалеке, как и вчера. Но всё казалось неправильным. Он вновь шагнул туда, не зная, зачем. Разве что чтобы поесть и завершить документы в ту гильдию, но и то и другое не очень-то сейчас его волновало, просто скорее надо было чем-то заняться, и он пошел.

Он бродил по улицам, вслушиваясь в шумы Хромного города, но не нашел в них ничего нового. Вышел на рынок, вновь купил пирожок, но вкус был не таким, как вчера. Продавец бросил на него мимолётный взгляд, но ничего не сказал.

Юдж везде искал её взглядом. И не находил. Он зашёл в переулки, прошёл мимо первых террас, оглядывался вверх, но не видел ни капюшона, ни белых волос, ни лёгкой, уверенной походки.

Её не было.