Дом ночного Солнца

© Игорь Альбертович Ярмизин, 2025

ISBN 978-5-0068-2631-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Рассказ, вымышленный он или нет, бросает свет на истину»

Руми

Дом ночного Солнца

В прекрасный летний вечер, к коттеджному району, недавно возведенному на окраине крупного города, подошел Странник. Поношенные джинсы, стоптанные туфли, неказистая рубашка и заплатанная холщовая сумка выдавали в нем человека крайне скудного достатка, а многодневная щетина – к тому же, не слишком склонного следить за собой.

Странник огляделся, сложил на груди руки и стал любоваться недавно построенным небольшим особнячком. Это было двухэтажное строение с аккуратными, слегка вытянутыми по вертикали окнами, многочисленными балкончиками, раскинутыми по периметру второго этажа, и ажурными решеточками на входных дверях. Задумано так было или нет, но благодаря усилиям неизвестного архитектора, дом буквально утопал в свете. Даже стены, казалось, были прозрачны. Странник явно наслаждался увиденной красотой, попутно представляя, как он, превратившись в пчелу, влетает в самую сердцевину этого буйства света. Он мысленно возносил строение высоко в небо, поворачивал его под разными углами, окружал магическим садом и купался в потоках излучения, бьющих со всех сторон. Это было поистине чудесное зрелище.

– Хочешь попасть туда? – вдруг услышал он чей-то голос, который бесцеремонно зазвучал прямо в его мозгу.

– Конечно, – автоматически ответил он, даже не успев удивиться.

– Вот и лети.

Голос еще не стих, как латанная-перелатаная одежда Странника, вместе с его холщовой сумкой, хлопнулись в дорожную пыль, сам он исчез, а на его месте криво повисло в воздухе какое-то насекомое. Взмахнув пару раз крыльями, оно неуклюже плюхнулось на красную розу, росшую поблизости, и, отдышавшись, взглянуло на свое отражение в большой капле воды, оставшейся после недавнего дождя. Увиденное повергло Странника в смятение. Это была даже не пчела, которую он только что представлял, а мотылек. «Что же это получается? Я больше не человек?», – задал он себе вопрос, от которого пришел в ужас. Ему захотелось яростно протестовать, но вокруг никого не было, и даже голос в голове замолк.

Он огляделся и перевел дух. За долгие годы дорога научила его со смирением переносить любые повороты Судьбы, хотя такого кошмара он еще не испытывал. И все же ему ничего не оставалось как последовать совету Голоса. В любом случае, размышлял Странник, к которому постепенно возвращалась способность логически мыслить, выбора у меня нет, а Голос этот, судя по всему, – мужик серьезный, может быть, даже волшебник: эвона как скоренько меня унасекомил! Так, раздумывая о превратностях Судьбы, и не забывая усердно махать крыльями, новоиспеченное насекомое влетело в приоткрытую входную дверь.

Гений места

Вестибюль Дома мгновенно поглотил солнечный день, бушевавший снаружи, и оглушил его своим полумраком. Но постепенно из тьмы начали проступать очертания предметов, и Странник продолжил движение вперед, по пути пробуя различные «летные режимы». Полет ему даже начинал нравиться, да и с превращением все было не так плохо: он не без удовольствия думал, как стремительно теряют актуальность еще вчера казавшиеся неразрешимыми проблемы – мытарства в ночлежках, постоянное безденежье, задержания полицией. К тому же он вспомнил, что рядом с импровизированным зеркалом, в которое он только что смотрелся, была капелька нектара, и она недурно пахла! Значит, вопросы с питанием можно решить. Да и в доме наверняка маленькому мотыльку найдется чем подкрепиться и где переночевать, в отличие от человеческого мира. Эти мысли резко улучшили настроение, и Странник даже подумал, что в такой жизненной перемене определенно есть свои плюсы.

Внезапно сероватая мгла, окружавшая его, сменилась кромешной тьмой, а уютная и комфортная атмосфера вестибюля – сыростью не то какого-то подземелья, не то подвала, не то и вовсе могильного склепа. Вместе с этой переменой пришел страх.

Крайне осторожно, сантиметр за сантиметром Странник начал спускаться внутрь пугающей тьмы. Почти абсолютная тишина прерывалась лишь монотонной капелью, которая здорово действовала на нервы.

Прошло не меньше получаса, прежде чем ему удалось заметить вдалеке отблеск огня. Оказалось, что все это время он продвигался вниз, вдоль винтовой лестницы, и теперь находился в большом подземном помещении. Единственным источником света в нем был маленький факел на стене в самом конце зала. Находившийся рядом внушительных размеров красивый камин с затейливой резьбой и даже небольшими колоннами признаков жизни не подавал.

Справа от него притаились едва различимые в полумраке дубовые бочки, очевидно, с вином и пивом, а рядом с ними торцом к стене стоял длинный, массивный деревянный стол с лавками по обе стороны. Как будто привезенный из средневековой пивной. За широкой, невысокой колонной, подпирающей сводчатый потолок, притаился еще один небольшой столик, поначалу оставшийся не замеченным. На нем стоял изящный металлический подсвечник с тремя новенькими свечами, а рядом – два стула темного дерева, обтянутые ярко-красной обивкой с вырезанным на спинках затейливым узором. Видимо, он предназначался для каких-то ВИП-персон.

Стены подземелья были сложены из довольно грубо обработанного древнего кирпича, по виду, наверное, еще эпохи Крестовых походов, а сводчатый потолок делили на четыре части нервюры, идущие от краев к центру под небольшим углом, что придавало ему красивый и весьма необычный вид.

*** *** ***

Внезапно вновь послышался голос:

– А ты парень не промах: превратиться в насекомое и не моргнуть глазом, да еще найти в этом немало плюсов не всякий сможет. Правильно, всегда сохраняй бодрость духа. Итак, ты хотел войти в царство света, и я тебе помогу. Только начать придется с Бездн Подземных, царства тьмы. Одно без другого не бывает. Нельзя открыть чудеса души, пока не увидишь собственный мрак. Но Тьма – это не только испытание и риск, это первая стадия великой трансформации мира и человека. В алхимии она называется нигредо, первоматерия. Да и в самом Доме мрак Подземелья неотделим от блистающего света высших уровней. В абсолютном измерении, как Единый символ, Дом предстает в виде Ночного Солнца.

«Кто ты?», – воскликнул Странник. Точнее, хотел воскликнуть. Но получилось что-то совсем невразумительное. Какая-то ужасная смесь русского, «мотыльковского» и еще какого-то неведомого и, кажется, тоже нечеловеческого языка.

– Ладно, давай освобожу тебя от части мучений, – усмехнулся Голос. – Будем говорить по-нашему, без слов и звуков. Просто мыслью. Сердцем. Поверь, так гораздо проще, быстрее и правдивее. Сердце ведь не лжет о том, что видело.

– Хорошо. И все-таки, кто ты?

– Древние римляне назвали меня гениус лоци – гений места или демон места. То есть, душа, – по-христиански. Так что, можно также говорить о душе или Духе места. Как угодно. Помню, римляне когда-то жили тут, неподалеку, на побережье Черного моря. Люди из Вечного города были мудры и хорошо знали, кто я такой. В отличие от вас, обитателей бездушных пространств из пластика, стекла и бетона. У них свой гений был не только у места, но даже в каждой корпорации ремесленников; у каждого гения – свои храмы, обряды, жертвоприношения, праздники и т. д. Ну а как еще? Все-таки – божество-покровитель.

Пойми, нет места без духа. Даже без духов. На Земле мы, духи мест, над нами – могущественный и скрытный Дух нашего времени. А над ним – еще более высокий Дух глубин. Это дух последних и простейших вещей. Ему ведомо грядущее. О нем вообще толком ничего не известно, кроме того, что он обитает где-то очень далеко, за высочайшими, мертвенно холодными звездами.

Эти Духи полностью определяют вашу жизнь. Только вы об этом даже не подозреваете, приписывая все происходящее либо обстоятельствам, либо своим желаниям, судьбе, наконец. Но в реальности все это навязано Духом современности. Это его выбор и мнение. Он стоит за каждым вашим действием, мыслью, вздохом. А вы – марионетки.

Это благодаря ему вы превратились в трудящихся животных, утратив цели и смысл, и в ослеплении поете оды «прогрессу» и прочим химерам. Не понимая ни себя, ни эпохи, бродите по истерзанной земле, дыша угаром своих достижений. Смыслом вашего существования стало производство материальных ценностей. При этом вы сами превратились в вещь, а обладание – в смысл жизни.

Вы произвели мегатонны знаний, по большей части абсолютно бессмысленных, вроде диссертаций по описанию нижней челюсти таракана, но утратили самые главные. Что вы знаете о боли, о смерти, о любви? Смерть укрыта загадкой. Остается темной тайна боли. Ничего не умеет любовь.

Ваша связь с предками, а значит, и со своим существом, истончилась до крайности и вот-вот полностью прервется. После этого неизбежная смерть. Может быть, физическая, но скорее всего вы просто продолжите существовать как человекообразные оболочки. А дальше, разве что, Апокалипсис. И не ясно, что хуже – будет ли это обещанный огненный Армагеддон или ныне текущее благостное гниение в теплой болотной слизи с утратой всего человечного в человеке и полным забвением того, что вы когда-то были мыслящими существами. Я хочу удержать вас от падения в бездну. И не только здесь, на своей территории, но и в других местах. Вот еще почему мой выбор пал на тебя, Странника. Так что, скажу прямо, мы готовим бунт против Духа времени. Ты с нами?

(Тут редактор, будучи добропорядочным человеком, от слова бунт, да еще против Духа нашего времени, поперхнулся, пришел в ужас и моментально отказался от своей работы. Замены ему так и не нашлось, поэтому текст оставлен без изменений, как он был написан Странником, от первого лица).

– Конечно, все, что в моих силах. Я сам давно против него бунтую, хотя и не знал о существовании такого Духа. Как и о тебе, и о Духе глубин. У вас там, оказывается, целая иерархия, – не без иронии заметил я.

– Запомни, – на полном серьезе продолжал гениус, – и потом расскажи другим все, что здесь увидишь. Но сначала попытайся понять тени прошлого. Тогда увидишь глубину нынешней бездны и ужаснешься.

А было здесь когда-то все по-другому: другие дома, другие люди. Даже души нынешних жильцов обитали в совсем других телах и в совсем других местах. Их наполняли иные символы, они по-другому думали, любили, верили. И все эти люди, миры, символы на невидимом, тонком уровне присутствуют здесь и сейчас в этом доме. Это и есть подлинная реальность, которую вы со всей своей наукой не постигните никогда. А главная реальность этого места – я, его гений. Уже много тысяч лет.

В этом доме ты увидишь то, что раньше было доступно многим, а сегодня – лишь избранным. Увидишь иные миры, и иные измерения, которые сосуществуют с вашим и которые, если откроются, могут стать Путем к душе.

– Хорошо. Но сначала давай разберемся: ты – гений. Допустим. А кто я? Кто я сейчас?

– Сейчас ты мотылек. Ты же хотел вознестись к свету, так ты и стал насекомым, стремящемуся к нему. Итак, ты – мотылек, Странник. Я – Дух. А Дом – это пространство, в котором сосуществуют различные миры и которое выступает их хранителем, точкой сбора, даря людям возможность совсем иной жизни, в гармонии Божественной и человеческой природы.

– Но я слышал, что жизнь мотылька очень скоротечна. Я же ничего не успею.

– Не беспокойся. Здесь я всем распоряжаюсь, и ты точно не умрешь от старости.

– Но почему я? Нет, я конечно рад поучаствовать в бунте против уродского Духа современности, даже если у нас ничего не выйдет. Но отчего выбор пал именно на меня? Ведь я далеко не самый «правильный», хороший, во мне столько всего намешано.

– Рабу добродетели столь же недоступен Путь, как и рабу пороков. Я давно ждал кого-то вроде тебя, кто ищет невидимое, сущность вещей; изгнанника, бунтующего и проклятого Духом своего времени. Ты поднялся над тривиальностью жизни, в которой тонет большинство людей. Ты много странствовал, искал путь к своей душе среди светов, хотя омраченное общее мнение полагало подобные поиски занятием для полоумных фриков. Ты понял всю бескрайность алхимии и других великих учений прошлого, всю ограниченность вашей науки и убожество эпохи. Ты оставил службу, карьеру, многим пожертвовал, ушел в Никуда, в странствие, в закат. Потому и попал в избранные. Теперь тебе предстоит пройти Путь, для начала опустившись в Подземелье, на нижние этажи Бытия. Но не расстраивайся, они ничуть не менее важны, нежели высшие уровни. А кроме того там ты сможешь встретиться с любым обитателем мира теней!

Духи подземелья

После мысленного, но от того не менее напряженного диалога с Духом, так про себя Странник окрестил гениуса лоци, он снова вернулся к реальности подземелья. К тому времени она сильно изменилась, и от его одиночества не осталось и следа: ранее пустовавший длинный стол теперь был полностью занят то ли людьми, то ли духами. Они оживленно беседовали, жестикулировали, пили пиво из больших глиняных и оловянных кружек с крышечками, что-то ели из тарелок, размером с блюдо средних размеров. По центру стола стояли в ряд начищенные пузатые кувшины украшенные сценами охоты и войны. Впрочем гости (или хозяева) заведения простаивать им не давали. Некоторые даже закурили, и к потолку потянулись тонкие струйки и клубы дыма.

– Странно все это, – подумал одинокий мотылек, наблюдая за происходящим из своего потаенного укрытия в щербатом кирпиче, – ну зачем духам наша еда, столовые приборы, почему даже тени по-прежнему курят, и о чем они все говорят? Хотя, надо признать, выглядят эти «господа» весьма реалистично. А может они вообще иногда оживают?

На эти вопросы у мотылька не было ответа, как вдруг его маленькую голову буквально обожгла мысль: «Он же сказал, что я могу встретиться с любым обитателем мира теней, а значит, с любым человеком из своей жизни, а потом и из мировой истории!». От такой перспективы захватило дух, и почти сразу же перед его внутренним взором возник образ из далекого прошлого, который уже много лет не давал ему покоя. Безуспешно пытаясь справиться с дрожью, ознобом, жаром, бешеным биением сердца и другими признаками душевного и физического нездоровья, он случайно бросил взгляд на дальний, темный и ранее пустовавший угол под грубой сводчатой аркой, и с изумлением обнаружил в нем свою собственную кухню середины 90-х. В ней все было по-прежнему: красные клеенчатые обои «под кирпич», большая медвежья шкура на стене, угловой диван, складывающийся стол на вечно отваливавшейся ножке-подпорке, холодильник «Саратов» и маленькие оконца в деревянной раме 50-х годов. Когда в последний раз он видел свое жилище, а с ним комфорт домашней жизни? От нахлынувшей ностальгии по ушедшему времени сладко заныло сердце. Он вспомнил друзей, молодость, веселье, и конечно же, Ее. Боже, как давно это было, наверное, тысячу лет назад и, кажется, не со мной.

– Все это, наверное, голограмма, только уж очень реальная, – подумал я, заняв свое привычное место на кухонном диванчике «углом». – В воздухе явственно ощущался аромат блюд, стоявших на столе. За окном курлыкали горлицы, слышался длинный гудок проезжавшего поезда и шипение стравливаемого пара в компрессорах масложиркомбината. Обычные звуки, сопровождавшие жизнь в том районе.

Видимо, догадался я, весь этот антураж предназначается для того, чтобы не просто вспомнить, но и полностью воссоздать атмосферу любого события, – почувствовать его вкус, запах, звуки. Справедливость этой мысли подчеркивало и то, что пирующие, а с ними и все подземелье куда-то исчезли.

Я остался один, превратившись в продвинутую голограмму, заодно помолодев лет на 30. Еще не успев осмотреться и привыкнуть к своему новому-старому облику, как послышался до боли знакомый грохот открывающейся в общем коридоре двери и скрип прогибающихся половиц, оттенявший поступь шагов. Раз, два, три… сердце сжалось в сладостном предвкушении, с шумом распахнулась входная дверь и в квартиру совершенно беззаботно, в облаке морозной свежести, впорхнула долгожданная. Она. Та самая Юлия.

Благоговейная тишина «обители духа» моментально взорвалась феерией жизни, я же безотрывно смотрел в ее большие голубые глаза, в глубине которых то и дело пробегала лукавая искорка, а лицо озаряла насмешливая улыбка, отчего она на мгновение становилась похожей на чертовку. Да, это чертик через 30 лет выпрыгнул из своей табакерки.

Все так же не отрывая взгляда, я машинально потянулся к копне ее золотистых волос, и тут же отдернул руку, словно обжегшись. Это вызвало очередной приступ веселья: «испугался, ха-ха… книжек начитался… у нас тут свой прогресс»… Разумеется, я моментально повторил попытку и исправил свою оплошность. Да, ее роскошные волосы были прежние, настоящие… ну или как настоящие.

Мы сели за стол и начали беседу, которая уже много лет не покидала моей памяти. Я плыл по ее извивам, смакуя каждую минуту, каждое слово, опасаясь лишь, что тихое счастье накроет меня с головой, и самого важного так и не успею сказать… Насладившись беседой еще минут пять, я попросил прервать «римейк» и «просто поговорить». Моментально кухня и вся до боли родная обстановка исчезли, а мы очутились за небольшим столиком со свечами, тем самым «виповским».

Я так много хотел ей сказать, что… просто молчал и смотрел в глаза, растворяясь в них без остатка, как когда-то. Будто и не промелькнула жизнь со всем ее цинизмом, холодной расчетливостью и прочей «прагматикой». Вмиг вернулась беззащитность открытого сердца, отрешенного от мирской суеты, забот и переполненного безмерным счастьем. Опять пропало чувство времени. Сколько его прошло – Бог весть. Тоска души, кажется, могла продолжаться до скончания времен, как вдруг в нее грубо вторгся мир сей: свечи в подсвечнике, стоявшем на столике между нами, неожиданно вспыхнули, разогнав полумрак и заставив меня вздрогнуть и отпрянуть.

– Есть такие особенности местного освещения, – засмеялась Юля, заметив мое замешательство. – Так что ты все-таки хотел мне сказать?

– Да, конечно, – я постарался встряхнуться, покинуть нирвану души и перейти, наконец, к содержательной части разговора. – Я бы хотел немного побеседовать о прошлом. О тебе и мне. При жизни я часто стеснялся говорить от сердца, боясь быть неправильно понятыми, показаться слабым. Ибо чувствовал себя беззащитным в своей искренности. Но теперь давай поговорим начистоту. Будем самими собой хотя бы среди теней, раз уж в мире людей смелости не хватило. Поговорим о том, что в самой глубине, там, где чувства двоятся, а мысли замирают, словно над пропастью.

Но сначала дай мне руку, душа моя. Как долго длилась разлука! Все так изменилось. Как же я нашел тебя? И сколь странным, долгим и запутанным был Путь, которым звезды вели меня к тебе? Иногда в прямом смысле слова. Ведь та наша последняя встреча 30 лет назад, ее и сейчас можно увидеть со звезды, удаленной на 30 световых лет. И я смотрю на далекое светило в ночном небе, а оно смотрит на меня образами тех вечеров. И каждый год наше прошлое не исчезает, но поднимается все выше и выше, от одной звезды к другой.

Давай вместе вспомним, что было, и подумаем, что еще может быть. Помню, как моя судьба изменилась за то ничтожное, по меркам календаря, время, когда мы встречались! Как много нового я узнал о жизни! Каким увидел райский мир, в который ты меня привела. Там был ливень счастья, и все же многое выглядело так странно, гротескно, даже пугающе. Прямо как на картинах Босха. Там был фонтан жизни, источник радости, и это была ты. А вокруг кипела и бурлила, переливаясь и блистая, жизнь во всем ее многообразии.

Ты не просто стала частью моей души, но вытеснила из нее все, – родных, друзей, желания, ценности вроде карьеры, денег, славы; мир, наконец. Вскоре та же участь постигла и меня. Я исчез, превратившись в пустышку, которая вскоре рассыпалась в пыль. Воля, память, Эго – все растворилось в Тебе. И было в том несказанное блаженство.

А потом случилось то, чего я боялся больше всего на свете: ты ушла, прихватив с собою весь мир. Целиком. Все потеряло смысл и рухнуло в пустоту. Теперь на месте праздника жизни зияла огромная черная дыра. В нее ухнули родные и друзья, себя я вообще не мог найти… Нет, вообще-то «объективно» все было как обычно, но, как выяснилось опытным путем, «объективность» – это фикция, ее нет: если пропадает смысл, исчезает любовь, то и люди, и вещи превращаются в какой-то бесконечный хоровод призраков, картонные муляжи, которых то засасывает, то выплевывает черная Бездна. Отныне в моей жизни и моем мире правила некая могущественная сила, поднявшаяся из темных, хтонических глубин и обрушившаяся на меня, подобно цунами.

– Да-а-а… задумчиво протянула, перебив меня Юля, – и процитировала:

Если, кроме Возлюбленного, ты видишь что-то еще,

То это не любовь, а позор.

Любовь – это пламя, которое, когда оно разгорается,

Сжигает все, кроме Возлюбленного.

…был такой суфий – Руми. Люблю его. Хотя мне казалось, что так бывает лишь у гениев, поэтов и святых. Но ты продолжай.

– …Я был как потерпевший кораблекрушение в бескрайнем море, игрушка для могучих волн. Падение в бесконечное Ничто. Бессонные ночи, полузабытье коротких тревожных снов, провалы в Небытие, – мутную пелену, застилавшую все. Сердце разрывалось, голова раскалывалась. Исчезло время, минута стала неотличима от часа, а пространство приобрело причудливые формы. Бывало, в пасторальной тиши предрассветного утра на меня то начинал стремительно валиться потолок, то вдруг сдвигались стены. А как душила пустота и одиночество!

Ампутация части выгоревшей души была долгой и мучительной. Но настоятельно необходимой, как тяжелая операция. Ибо альтернативой было болезненное умирание, сумасшествие или самоубийство, – простые решения по сравнению с жизнью. Поэтому я и выбрал жизнь. Хотя поначалу мечтал о смерти от руки Возлюбленной. Поистине сладчайшей смерти. Я ее представлял в мельчайших подробностях. Каждую ночь. Правда, как обратиться с такой просьбой, так и не придумал. Поэтому продолжил жить.

– Н-да, – опять прервала меня Юлия, – и опять суфии. На этот раз аль Халадж:

Убейте меня, мои верные друзья,

Ибо в убиении себя – моя жизнь.

Любить – значит предстать перед Возлюбленным.

– Откуда ты это знаешь? – вырвалось у меня.

– Видишь ли, – усмехнулась Она, – у духов совсем другой уровень понимания и знаний. Почти бесконечный. И да, еще раз, я люблю поэзию суфиев. А ты что-то подозрительно похож на них, – то ли реинкарнация, то ли источник один…

– Парадокс, но спустя много лет неожиданно выяснилось, что именно долгое и тяжелое «перемалывание» тебя душой позволило сохранить твой образ живым. Целиком и полностью. Сохранить сакральность тех мест, где когда-то мы были вдвоем. Их опекает мой знакомый местный гениус лоци. И теперь, каждый раз проходя или проезжая мимо, я непременно вспоминаю события тех дней, так дни эти длятся уже десятки лет без малейшей утраты реальности.

– Да ты, похоже, и жрец, и жертва…

– Жрец чего?

– Моего культа. Чего же еще.

– Может быть, жрец, приносящий себя в жертву? Во всяком случае, сам себе и священник, и монастырь и отшельник, и пустыня. Возлюбленная, говоришь, стала объектом поклонения? Ну а что в этом удивительного, если она Божественная? Ну и пусть странная, но сладкая мысль: быть и гостем, и блюдом на столе. В этом есть что-то от Христа, его жизни и жертвенной смерти.

А я бы нас с тобой сравнил знаешь с кем? Ни в жизнь не догадаешься… С Помпеями. Помнишь, тот город, который в одно мгновение был уничтожен извержением Везувия. Он ведь именно поэтому сохранился лучше всех античных городов. В нем живет дух древности, не измененный позднейшей застройкой, сохранилась даже деревянная мебель. Такого больше нигде нет. Так и у меня благодаря катастрофе остались живы чувства и ощущения как своей души, так и посторонних, неземных, может божественных, может, дьявольских сил. А мы с тобой так переплелись, что я уже давно не знаю, где ты, а где я в каждой мысли, чувстве, поступке.

И я по-прежнему возвращаюсь к тому времени как к чистоте истока, в котором черпаю силы, и та наша с тобой последняя ночь продолжается уже много лет. И также непонятно, да и неважно Рай это был или Ад? Что важнее? За что мне тебя благодарить в первую очередь? Но в любом случае Раю я благодарен не только за бесценные мгновенья чистого счастья, но и за то, что этот невероятный опыт дал мне возможность жить в Аду, который мы все дружно строим, и не становиться его частью. Когда-то я встал между Небом и Землей и так отвечал дьявольским силам, вовлекавшим меня в круговерть современной цивилизации, туда, где вращаются миллиарды тел: «Я видел Рай, я знаю, что такое подлинно человеческая жизнь, и никакими посулами или угрозами вы меня не заставите стать частью вашего дьявольского эксперимента по построению филиала Ада, Богом проклятых обществ и государств».