Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается
- -
- 100%
- +
– Не больше, чем все остальные, моя княгиня! – ответствовал тот, подходя всё ближе.
Боярин приблизился вплотную и, пользуясь тем, что они наедине, приобнял её за плечи.
– Что заботит мою радость? – спросил он, заглядывая в лицо. – Али привиделся плохой сон?
Ярина повела плечами, стряхивая руки своего любимца.
– Пусть сны заботят древних старух! – сказала она в раздражении. – Я же спрашиваю о походе в Степь, понимаешь?! Наши воины у себя дома едва от них отбиваются, а там эти половцы хозяева!
– Не вижу причин для беспокойства! – настаивал Ровда. – Святополк с Владимиром доказали, что этих разбойников можно бить и в их Степи, причём с большой выгодой для себя.
Последние слова советник произнёс, понизив голос и в совершенно другой интонации, давая понять их значимость.
– Выгодой! – хмыкнула княгиня. – Давай, хотя бы оставаясь вдвоём, называть вещи своими именами! Этим двум неудачникам, до недавнего времени постоянно битым теми разбойниками, только и остаётся гордиться тем, что под родными стенами едва избавились от врага, уступающего им числом! И весь их успех в разгроме приграничных веж только в том, что смогли предать доверчивых степняков!
– Никогда не сомневался в твоём уме! – восхитился боярин, но княгиня отмахнулась, словно от назойливой мухи.
– Не лести от тебя жду, Ровда, но совета!
Боярин молча взглянул на неё совершенно другими, вдруг посерьёзневшими глазами, и Ярина продолжила:
– Тебе, верно, ведомо, что с Милославом в поход собрался князь Родион?
– Ведомо, – подтвердил советник.
– Мы оба знаем, что в случае гибели Милослава вотчину, согласно древней традиции, наследует его брат.
Ровда кивнул, и княгиня продолжила:
– Полагаю, что Милославу закон известен не хуже нашего! Кто знает, не использует ли он удобную возможность убрать брата с пути своего сына? И что предпринять, чтобы не допустить гибель князя Родиона от стрелы – половецкой либо своей?!
– Нет нужды сомневаться в намерениях князя Милослава, княгиня! – заверил боярин. – Смерти твоего Родиона он не желает хотя бы по той причине, что не верит в скорое наступление своей. Если бы хотел погубить юного княжича, то не стал бы отговаривать его от участия в прошлом походе в Переяславль! Но скажу ещё: сейчас, когда, по дошедшим вестям, в кочевьях остались жалкие остатки их сил, никакого серьёзного сопротивления не предвидится, и слава падёт в руки без лишних усилий и крови!
Ровда заметил, как в глазах Ярины мелькнул ужас при произнесённом им последнем слове, и поспешил её успокоить.
– Душа моя! – произнёс он со всей нежностью. – Знаю, как страдаешь от тревоги за сына! Поверь, всё отдам за покой в твоём сердце! Хочешь, отправлю с княжичем своих сыновей? Верой и правдой будут заслонять его от меча и стрелы днём и ночью, клинком и телом!
– Да справятся ли двое? – усомнилась женщина.
– Отправлю ещё надёжных слуг, что с мечами управляются и верность имеют. Самых лучших отдам, себя не пожалеют, а княжича уберегут!
Ярина заметно успокоилась и теперь, ласково взглянув на любимца, вздохнула.
– Что же делать, видно, такова судьба княжеская! Пусть идёт!
Между тем судьба сводного брата в этот день менее всего заботила Милослава. Мрачнее осенней тучи он вошёл в горницу жены и властным жестом выдворил двух боярынь, что-то оживлённо обсуждавших с княгиней.
– Что случилось? – вскочила с места Милана. – Что-то с Боруславом?
– С сыном всё в порядке, надеюсь! – заверил князь. – Верно, как и всегда, с мамками да няньками!
– С мамками?! – переспросила княгиня так, словно услышала в словах мужа что-то новое. – Да ему пора уже с дядьками заниматься! Кстати, я присмотрела для него одного…
– Вышату? – грозно спросил князь, в охватившей ревности не в силах дослушать жену.
– Почему Вышату? – удивилась Милана. – Разве мало…
– О чём с ним давеча беседу вела? – тем же тоном продолжил Милослав.
– Так, о пустяках каких-то! – непринуждённо произнесла княгиня. – Ах да, вспомнила! О детях его. Ведь не сыскать вернее людей и смышлёней! Подумай сам: сын его который год в простых дружинниках! Не пора ли чести удостоить в начальные люди?
Она так непринуждённо и искренне озвучила просьбу, что князя охватили сомнения. «Наверное, я напрасно заподозрил их! – подумал он, раскаиваясь в выказанном жене гневе. – Она так молода и красива, а он почти старик. Какие чувства могут их связывать?!»
– Я подумаю, – заверил он жену, шагнул к ней и крепко обнял. – Прости за… если чем обидел. Пришлось важное решение принимать: скоро пойду в Степь, к половцам. Расставание терзает сердце, но зовут стоны да слёзы жён и матерей, всей земли русской, по которой, собирая полон, скачут поганые!
Милослав отстранился и взглянул в помрачневшее лицо Миланы. Её синие, широко раскрытые глаза подёрнулись влагой, и она, коротко всхлипнув, отвернулась. «Как я был неправ! – укорил себя князь. – Разве можно ревновать этого ангела!» Благо, что не знал князь о том, кто послужил причиной набежавшей слезы и заполыхавших щёк!
Наступившим утром Милана проснулась с гнетущим чувством. Весна разливала тепло, и каждый приходящий день становился всё краше, но он приближал разлуку с любимым. Княгиня, сама не своя, терзалась мыслями половину дня, пока вдруг не поняла, что из сложившейся ситуации можно извлечь выгоду! Что, если получится убедить мужа оставить Белояра в Вырьеве, в числе тех, кому доверена будет охрана княжеской семьи и горожан? Тогда она сможет ещё чаще видеться с ним, и никто не помешает их встречам! Милана дождалась обеда и, зная, что после трапезы Милослав находится в благом расположении духа, поспешила к нему. Она прошла распахнутыми дверями в комнату и застала у князя воеводу. Они, прервав беседу, обернулись к ней, и Милана, не желая мешать, сказала:
– Вижу, у вас небольшой Совет?
– Что ты, лебёдушка моя! – ответствовал князь, расточая ласку напоказ. – Вышата вот просит сына своего в составе той дружины оставить, что остаётся в городе. Не верит, видать, воевода в успех!
– Разве можно, князь! – поспешил с оправданиями воевода. – Моё ли дело сомневаться в победе! Как лучше хочу, чтобы княгиня с сыночком и матушка твоя под верной защитой были. Кому, как не моему сыну доверить?
– Надо же! – изумлённо протянул Милослав. – А княгиня мне вчера иное утверждала. Мол, пора твоему Пересвету в старшую дружину, в начальные люди перебираться! А где, как не на ратном поле, командиру о себе заявлять? Болота в Вырьеве воеводствовать оставляю. На вторую сотню толкового десятника назначай, ну а на его место, так и быть, своего сына ставь. Пойдёт с нами, славу стяжать и…
Милослав взглянул на Милану и, не желая при ней вспоминать о желаемой добыче, продолжил фразу иначе:
– И опыта командного набираться.
Во всём Вырьевском войске, вплоть до последнего ратника, царило ожидание скорой победы и, как следствие, богатой наживы. Повсюду только и слышались разговоры об удачном походе Святополка и Владимира. Старшая дружина традиционно рассчитывала на довольно весомую долю, и никто не хотел попасть в число гарнизона, оставляемого для защиты города. Болот не имел знатной или богатой родни. Больше того, кроме вышедшей за крестьянина сестры, у него вообще никого не было, и в силу независимости его характера, за плечами никто из влиятельных людей не стоял. Кроме того, оставляя сотника, князь высвобождал место в старшей дружине, имея хороший предлог, идя наперекор просьбе воеводы, вовлечь его сына в поход. По хмурому лицу Вышаты было заметно, что решение князя не привело его в восторг, но возражать он не решился. Воевода поклонился и вышел, и княгиня приступила к исполнению задуманного.
– Как не хочется с тобой расставаться, милый! – сказала она, печально вздыхая. – Что будет с тобой там, вдали от дома, и с нами без тебя?
– Не беспокойся, моё золотце, врагу не устоять! Я разбил их у Переяславля, разобью и в степи. Знай, что в самой жестокой сече я буду думать о тебе! Под тучей стрел и стеной копий, разя половца мечом, я буду помнить о тебе и Боруславе!
– Но что будет с нами? – спросила княгиня с тревогой. – Вдруг, пользуясь твоим отсутствием, к нам пожалует враг?
Услышав её, Милослав расхохотался от всего сердца.
– Какой враг?! Все боеспособные половцы грузин защищают, а среди соседей врагов у меня нет! Разве Андрей Рыльский, так у него силёнок не хватит на осаду, да и кто из князей после этого его поймёт: идти войной на того, кто сейчас за всю Русскую землю стоит!
– Одному Господу ведомы наши пути, – сказала Милана, подняв глаза к потолку. – Всё может измениться в одночасье, а все сильные воины с тобой. Оставь и в Вырьеве кого-то! Взять хотя бы Белояра, ведь нет в дружине умелее и храбрее его! С ним нам всем спокойнее будет твоего возвращения дожидаться!
– Оставить Белояра? – удивился князь и снова рассмеялся.
В этот раз смех выдался другой, какой-то натужный и скорее похожий на кашель. «А вдруг она видела, вдруг успела очнуться тогда, в зимнем лесу? – кольнула мысль в самое сердце. – Может, в её переменчивости причиной вовсе не воевода, а этот дружинник?!»
– Что в том смешного? – спросила княгиня и надула губки.
– Ты права, душа моя, Белояр лучший мечник, но именно поэтому его место в бою. За свою безопасность не волнуйся – я сам позабочусь о ней.
Милана поджала губы, но поняв, что разговор окончен, с каменным лицом вышла, шурша складками платья. Хлопнула дверь, и Милослав задумался. Он вдруг вспомнил битву под Переяславлем и ту схватку, в которой Белояр спас воеводу. Он поймал себя на мысли, что ему вовсе не хочется, чтобы, случись что-то подобное в степи, этот дружинник снова спас Вышате жизнь. «Надо отдалить его от воеводы на поле боя, чтобы ни по какой случайности его не оказалось рядом с этим наскучившим стариком! – решил он. – А определю-ка я его в телохранители к Родиону! Он воеводе неподвластен и в бою будет особняком, вместе с тем, по юности своей, на месте не усидит, в гущу кинется!» Милослав улыбнулся своим мыслям. Широкими шагами он подошёл к окну, взглянул на стаю летящих к лесу птиц и подумал: «А не кинется, так надоумим!»
Милана возвратилась в горницу в слезах. После разговора с мужем ей ничего не оставалось, как страдать в ожидании предстоящей разлуки. Каждый день она старалась увидеться с влекущим её дружинником и переброситься с ним парой фраз, но ей никак не удавалось остаться с ним наедине.
– Что это княгиня наша к тебе зачастила? – спросил как-то один из дружинников у Белояра.
– Ко мне… княгиня? – удивился тот. – Ты что, белены объелся? Кто я и кто она! Так, общаемся при встрече!
– Ну да! – хмыкнул сослуживец, но озвучивать свои мысли не стал.
«Зачастила княгиня! – вспоминая услышанное, усмехнулся Белояр, уже направляясь в конюшню кормить своего коня. – Скажет тоже! Как будто она к нам с моей Златой в гости зачастила! Просто помнит, что зимой жизнь спас, ну и не обходит вниманием! Хорошо, хватило ума перед дружиной не признаться! Князю, поди, итак неловко!»
Застоявшимся скороходом бежало время, и вот наступил отведённый Милославом срок. Назавтра предстоял выход дружины и собранной из горожан рати. Прослышав о готовящемся выступлении, пришёл охочий люд из других городов и сёл, даже князь Андрей, призвав забыть все обиды, решил присоединиться со своей дружиной. «Не слишком ли много народа? – думал князь Милослав. – Эдак и добычи на всех недостанет! Да ведь не гнать же их!» Весь оставшийся день Милослав пребывал в возбуждении. «Завтра начнётся моя слава!» – думал он, и приятные мысли сладким вином дурманили голову. Он вспомнил прошлогодний поход и те почести, что щедро разносились ему, обоз захваченного добра, табуны коней и скот… Выход в Степь обещал принести намного больше, настолько, что у князя захватывало дух в ожидании столь богатой, но лёгкой добычи.
Совсем в другом состоянии находилась Милана. Печалясь, она закончила вышивать узорами рубаху, предназначенную Белояру, и теперь задумалась, каким образом передать её и объясниться наконец, открыв ему своё сердце. И вот, надумав предлог, она решительно шагнула к порогу. Спеша, чтобы не раздумать от обуявшей её робости, княгиня миновала ряд просторных комнат и вышла к гриднице. Как раз ей навстречу, торопясь по своим делам, вышел Белояр. Он скользнул по женщине взглядом и ещё больше ускорил шаг, не обнаруживая желания задерживаться.
– Постой! – позвала Милана и, нарочито возвысив голос, спросила: – Я слышала, ты к княжичу Родиону переведён? Зайди, у меня к тебе дело.
– К тебе, княгиня? – переспросил Белояр, не представляя, как возможно войти в горницу к такой женщине простому дружиннику.
– Али робеешь? – усмехнулась Милана, задержав взгляд.
Вспыхнув, Белояр проследовал за ней, но, шагнув в комнату, обнаружил, что они совершенно одни, и смутился.
– Всё же оробел! – сказала княгиня с неожиданной лаской в голосе и приблизилась так, что дружинник разглядел каждую ресничку над её синими, словно весенние озёра, глазами.
– Что за дело? – спросил он, не горя желанием задерживаться ни минуты.
Милана помолчала, задумавшись, но, решившись, произнесла:
– Болит душа за князя. Береги его там, в степи. Но ещё пуще береги себя, ибо знай, что жду тебя и…
Княгиня, зардевшись, опустила глаза, но когда подняла их, то воин прочёл в них немой вопрос.
– Спасибо за заботу, княгиня! – сказал он и запнулся, подбирая слова. – За то, что нас с князем ждать будешь, и за ласку твою… Только вот, есть ещё кому ждать меня: жена моя Злата и сын наш Яробор встречать выйдут. Я как завижу их, так душой млею, и не надо мне в те минуты…
Дружинник замялся, подбирая слова, но княгиня остановила его:
– Не продолжай, в том нет нужды! – произнесла она сухо и отвернулась.
Белояр, решив, что разговор завершён, повернулся к выходу, но Милана окликнула его. Он развернулся и увидел в её руках свёрток.
– Возьми! – сказала она с прежней нежностью. – Пусть будет на тебе. Говорят, если обереги с любовью вышиты, то человек неуязвим. Я же буду молиться и ждать!
Дружинник потянулся к свёртку, и ладонь его коснулась нежной руки. От прикосновения его кинуло в жар, и сердце молотом застучало в груди. Он поднял взгляд и увидел заблестевшие глаза на побледневшем лице женщины. «Всё! Теперь так не уйти… Невозможно! – подумал он. – Эти глаза, и руки, и вздымающаяся грудь!..» Белояр шагнул вперёд и решительно притянул ждущую женщину к себе.
Глава 5
Найдёныш
Залитая солнцем Варна томно раскинулась на морском побережье. Наступил полдень, и кишевшие суетливым людом улицы заметно опустели. Жители трапезничали или дремали, следуя древней славянской традиции. Уже отзвучала капель, и всё живое давно проснулось. Дожди успели смыть промозглый запах зимы, и в чистом, свежем воздухе разлился волшебный аромат душистых цветов.
– Божедар! – позвала женщина, выглянув из окна рыбацкой хижины.
Она поправила наползающий на лоб белый платок с яркой вышивкой по краям и снова позвала:
– Божедар, иди полдничать!
– Сейчас, тётя Стана! Только со снастями закончу!
Худощавый юноша с копной светло-русых курчавых волос уже заканчивал ремонт порванной сети. Завершив работу, он пересёк небольшой дворик и вошёл в дом. Внутри царил полумрак, но поток света, врываясь через окошко, разлился на накрытом скатертью столе. На нём в котелке дымилась трахана – каша из дроблёной пшеницы, на рушнике лежали нарезанные ломти ржаного хлеба.
– Поворачивайся живей! – поторопила Стана дочь – девочку семи лет. – Видишь, брат уже здесь!
Девочка и так уже спешила с кувшином молока в руках. Вытянув слабые ручонки, она осторожно поставила его на стол рядом с юношей. Тем временем женщина поднесла посуду и села напротив. Рядом с Божедаром юркнула на скамью и девочка. Строго говоря, никаким братом юноша девочке не приходился, равно как и сыном этой премилой женщине. Двенадцать лет назад, после жесточайшей бури, его, едва живого, нашли на берегу среди обломков мачт. Мальчик был едва жив, и муж Станы Любомир принёс его на руках. У них уже было два своих сына, а рыбацкая семья, как и весь посёлок, жила небогато, но сомнений относительно дальнейшей судьбы найдёныша ни у кого не возникло. Есть два сына – теперь Бог дал третьего! Мальчик в тот страшный день потерял всю семью. Разбушевавшаяся стихия вздыбила целые горы вод, которые поглотили корабль и людей. Натан помнил крики, заглушаемые воем ветра и грохотом волн, себя, привязанным материнским платком к обломку доски и её, из последних сил плывущую рядом. Женщина недолго продержалась в воде. Он видел одну только голову матери, то и дело захлёстываемую волной, её разметавшиеся вокруг волосы и искажённое ужасом лицо. Она, видимо из последних сил, крикнула что-то, но Натан не расслышал её. На мгновение лицо матери прояснилось, она последний раз взглянула на него полным любви и надежды взглядом и разжала удерживающую сына ладонь. Вода накрыла её и теперь не отпустила, оставив мальчика одного среди бушующего безбрежного моря. Когда Любомир нашёл его, то, кроме имени, Натан помнил только, что плыли они, направляясь к новому, присмотренному главой семьи дому. Кроме отца с матерью, на корабле находились две его сестры и брат. Мальчик назвал их имена, но чем занимался отец, откуда и куда плыло судно, он не знал. На вид ему было не больше пяти. Одет в красивую расшитую серебром рубашку и такие же порты, а на шее, видимо, одетый матерью в последнюю минуту, золотой медальон на цепочке из того же металла. Внутри находился ничем не примечательный клок волос, но на лицевой стороне медальона – выгравированная лилия и встроенный над ней алмаз. Мальчик рос среди названных братьев, занимаясь тем же, что и все рыбацкие дети, – ходил с приёмным отцом в море, смолил лодку и чинил порванные снасти, в свободное время успевая помогать Стане в полевых работах. При всём его старании, от мальчика было мало проку: сложением и ростом он гораздо уступал своим болгарским сверстникам, но, похоже, живи он среди своего народа, и тогда не отличался бы силой и сноровкой. Ко всему прочему Натан оказался слаб здоровьем и часто болел, будучи источником переживаний и хлопот всей семьи. Четыре года назад он, возвратившись с осенней рыбалки, сильно захворал. Все дни, пока приёмный сын метался в жару и бреду, Стана не находила себе места. Пригласили знахарку, и она, вытянув все сезонные накопления, принялась лечить молитвами и травами. Шло время, но болезнь не отступала. Тогда бабка, щурясь выцветшими, подслеповатыми глазами, посоветовала:
– Имя ему менять надо. Видать, пришла Мара от Чернобога по его душу забрать то, что в тот день на море не удалось. Ты его в сыновья приняла, так теперь и имя ему новое дай! Одень его в новую рубаху с тем именем, вышитым внутри ворота, умой в ней, называя по-новому, и иди в церковь, ставь на то имя свечу во здравие.
– Кому ставить-то? – спросила женщина.
– Известно кому! – с прозвучавшей в голосе строгостью ответствовала старуха – Матери-Сва в образе Пресвятой Богородицы! Ей, родимой!
Она помолчала, оглядывая покрытого потом мальчика, и добавила:
– Ставь три свечи перед ней: Матери-Сва, Макоши и Живе. И молись им, пока пламя тех свечей не погаснет. Да не вздумай на попа с его приспешниками отвлекаться, не Прави они служат!
Бабка ушла, а Стана, посоветовавшись с Любомиром, нарекла того, кого приняла даром Богов, своим, славянским именем – Божедар. Она в точности поступила так, как советовала ей старая знахарка, и мальчик пошёл на поправку. Что явилось тому причиной – всё побеждающая юность, заботливость Станы с её материнскими хлопотами или принятый совет, известно одному Всемогущему Богу, но с тех пор в семье, а вскоре и во всём посёлке мальчика стали звать его новым именем. Все последующие годы женщина не могла нарадоваться, глядя на младшего сына. Он подрос и перестал так часто болеть, но она, для пущего спокойствия на душе, уговорила его креститься, а окрестив, стала брать в церковь, которую рыбацкие семьи исправно посещали в праздничные богослужения. Священник сразу приметил смышлёного юношу и определил его в церковный хор. Натан, обладая хорошим голосом и слухом, тем не менее оказанной честью тяготился, но зато, взамен постылому занятию, приобрёл захватившее его увлечение. Однажды по окончании церковной службы он помог священнику отнести пожертвованные мирянами продукты. Его дом находился рядом, но пришлось делать несколько ходок. Юноша занёс последнюю корзину и собирался уже уходить, когда взгляд его скользнул по лежавшей на столе книге. Она была раскрыта на странице, в половину которой пестрела картинка. Натан приблизился и взял увесистую книгу в руки, всей ладонью ощущая шершавость кожаного переплёта. Он с любопытством рассматривал библейский сюжет, затем внимание его привлекли крупные, расписанные замысловатыми крючками буквы. Разглядывая их, он перелистнул страницу и услышал голос священника:
– Интересно? А вот моему остолопу только картинки разглядывать! Все силы положишь, прежде чем псалтырь прочесть заставишь!
С того дня настоятель принялся обучать юношу грамоте и вполне преуспел в своих стараниях. Натан на лету схватывал все премудрости и вскоре, научившись всему, что мог ему дать новоявленный учитель, взахлёб перечитал все его написанные на греческом церковные книги. Он быстро выучился счёту и стал уже овладевать старинным руническим письмом, но в прошлом месяце пришлось оставить занятия. К этому времени старшие сыновья Любомира успели жениться и со своими семьями проживали отдельно. Теперь Натан выходил в море с приёмным отцом чаще, но помощник из него вышел не такой сноровистый, как из братьев. В очередной раз, запрягая коней в полный воз рыбы, юноша провозился с постромками. Погода на глазах портилась, и надо было успеть на рынок до того, как размоет дорогу. Неожиданно грянул гром, и кони, испугавшись, прянули вперёд, сбив незадачливого юношу с ног. Он так и лежал, ошарашенный видом проносящихся перед глазами копыт, когда огромное, облепленное грязью колесо наехало на откинутую в сторону руку. Натан, словно наяву, помнил боль в сломанной кости, свой истошный крик и безжизненно повисшую руку, когда он вскочил на ноги. На крик сбежались приёмные родители с сестрой, за ними соседи. Все засуетились, стараясь оказать помощь, но их усилия мало помогали.
– Срочно везите к врачу! – посоветовал сосед, толстяк с лысеющей головой и густой русой бородой. – Только он кость вправит как надо, опять же рана открытая, зараза по всей руке разойтись может!
Забыв о ломящемся от улова возе, быстро собрали все имеющиеся в наличии деньги и на одолженной у соседа телеге повезли пострадавшего в Варну. Благо, что врача застали на месте. Он долго осматривал и щупал опухшую руку, не обращая внимания на громкие стоны, затем оглядел ожидавших рядом Любомира и Стану. Рыбак одёрнул грязный, в пятнах жира подол и узловатыми, покрытыми ссадинами и мозолями руками потянулся за пазуху.
– Ты в нас не сомневайся, мил человек! – поспешил заверить он и достал звякнувший медью монет холщовый мешочек. – Деньги есть!
– Видишь ли, рыбак! – сказал врач. – Мои услуги дороги, по карману только состоятельным горожанам, а здесь и вовсе случай сложный, горсткой меди не отделаться. Поищи кого подешевле, хотя не думаю, что кто-то возьмётся!
– Как же так, родимый! – всхлипнула, упрашивая, женщина. – Погляди на него! Едва добрались до тебя! И так ведь сын мается, а тут ещё эта тряска!
– Ничего не знаю! – отрезал эскулап. – Даром больных не принимаю!
– Да какая же сумма тебя устроит? – спросил Любомир, сдвигая густые брови.
Врач назвал, и супруги переглянулись. Стана, вздохнув, выудила откуда-то из потайного кармана блеснувший золотом медальон и положила на стол.
– Вот, в залог оставляем. Соберём по соседям недостающее – выкупим. А ты уж постарайся, голубь, от всей души просим!
Врач потянул за золотую цепочку и поднял медальон, внимательно рассматривая его на свету. Затем повернулся к рыбацкой паре и строго спросил:
– Откуда взяли?! Не придут за ним?
– Не бойся, его эта безделица! – сказал Любомир, кивая в сторону приёмного сына. – При нём была, когда нашли!
Ему, не утаивая, рассказали всё, и врач, пристально вглядевшись в примолкнувшего юношу, спрятал предложенный залог в ларец. Затем он помыл руки и приступил к операции. Этот врач пользовался известностью в городе. Будучи евреем, как и многие его коллеги, он при более внимательном рассмотрении узнал в своём пациенте родную кровь и теперь прилагал всё своё старание. Лекарь довольно долго провозился с раненой рукой и, уже накладывая отвердевающую повязку, задал юноше давно вертевшийся на языке вопрос:
– Каким именем назвали тебя при рождении?
– Натан! – бесцветным голосом произнёс молодой человек, совсем вымотавшись от перенесённой боли.
Еврей хмыкнул, утвердившись в своём предположении, но озвучивать его не стал.