Господин Великий Новгород

*****

После заутрени в храме Святой Софии архиепископ Новгородский и Ладожский Василий Калика, собирался уже снять с себя парчовую, разукрашенную золотыми нитями, ризу, как в дверь кельи осторожно, но настойчиво постучали. Калика не успел что-либо сказать как в келью вошёл рассыльный из городского совета. Перекрестившись и поклонившись высокому духовному лицу, парень тут же и выложил срочные вести:

–– Владыко, ты уж прости, но дело неотложное.

–– Говори, Варяжко, что случилось? – насторожился архиепископ.

Василий Калика, широкоплечий, осанистый мужчина пятидесяти лет, суховатого телосложения, роста был высокого, а потому, затемнив собой единственное маленькое оконце в келье, выглядел тёмным монументом по сравнению с хлипким рассыльным.

–– Тако посол свейский в Совет явился, – заговорил парень, – да не один а с двумя пасторами католическими и толмач Юхан с ними.

Архиепископ клобук с головы снял, седые пряди волос разметались по широким плечам, в белой бороде скрывалась усмешка.

–– Ну и чего этим послам надобно?

–– Посадник Феодор Данилович и боярин, воевода Онцифер Лукинич, без тебя, владыко, посланника короля Магнуса слушать не захотели, да и члены Совета его поддержали. Тако что тебя ждут. Грамота у посланника от короля свейского Магнуса имеется, оглашать её без тебя Совет не решился.

–– Ладно, иди, Варяжко, скажи там, что скоро буду. Видать, Бог опять нам испытание шлёт с небес и это его воля.

Рассыльный ушёл, а архиепископ не торопился с выходом, раздумывал. Будучи главой Православной церкви в огромном северном крае, Василий Калика держал в своей мощной руке не только духовную, но и светскую власть, его уважали и даже побаивались все живущие в Новгородской и Псковской республиках. В городском суде слово архиепископа было решающим, не выбранный Советом посадник, не тысяцкий, смотрящий за порядком в городе принять решение самостоятельно не могли, не посоветовавшись с ним. Да что там! Ворона в ближайшем лесу каркнуть не смела, собака взлаять на чьём-либо подворье не могла без ведома Василия Калики – всех в узде держал, но волю народа новгородского архиепископ всё же уважал и к голосу его прислушивался. Авторитет архиепископа на Северо-Западе был очень высок.

Теперь вот, оставшись один, размышлял: двадцать пять лет минуло после подписания Ореховского мира между Новгородской республикой и Швецией. И новгородцы неукоснительно соблюдали все параграфы мирного договора, старались не давать повода воинственным соседям зацепиться хоть за какое-нибудь малое нарушение. В голову архиепископа пришла мысль, что король Магнус Эрикссон, видно, придумал повод всё-таки нарушить условия Ореховского договора. Не давала шведам покоя богатая Новгородская республика, её свободная торговля через Балтику с городами Ганзейского союза. Известно ведь, шведские короли издавна считали Балтику своим озером и, якобы, все должны платить шведской короне торговую пошлину. Ну, вот и прислал король своего посла, но католические священники-то зачем? Что-то в этом кроется. Ладно, узнаем.

Золочёную ризу Василий Калика с помощью послушника всё-таки снял, для представительства и приёма иноземных гостей в тереме Совета он облачился в чёрную схиму с крестами из серебряной нити, и чёрный клобук, посох взял простой, но с серебряным крестом в навершии, в таком виде и явился в здание Совета.

Когда архиепископ Калика явился на сход, то в приёмном зале терема было уже многолюдно, но из трёх сотен «Золотых поясов» в Совет Старейшин входило их не больше двух десятков, а так были ещё выборные из пяти городских концов, два оружейных кузнеца и московский посадник Фёдор Данилович с новгородским тысяцким Авраамом. Здесь же был и воевода Кузьма Твердиславич. Отдельной кучкой сгруппировались посланники короля Магнуса, стояли в углу зала, ожидая открытия схода. Калика прошёл в Красный угол, осенил собравшихся крестным знаменьем и деловито уселся в председательское кресло и, хоть владел латинским и немецким языками, заговорил всё же по-русски:

–– Мы, Господин Великий Новгород, желаем соседу нашему, королю Шведского государства Магнусу Эрикссону и семье его здравия на долгие годы. С чем прислал вас, господа послы, король ваш?

Из толпы иноземных гостей выступил осанистый мужчина с длинными усами, но с бритым подбородком. Был он в коротком, до колен, зелёном камзоле с серебряными пуговицами, в красных чулках и кожаных полусапожках с серебряными же пряжками. Сняв с головы чёрную шляпу, тоже с серебряной пряжкой на тулье, он, полусогнувшись, витиевато с поклоном помахал ей перед собой, выказывая этим своё почтение архиепископу и остальным новгородцам. После церемониальных приветствий посол представился:

–– Я Ульрик из рода Хеннингов, послан королём моим великим Магнусом Эрикссоном, чтобы вручить Господину Великому Новгороду вот это послание.

Он вынул из-за широкого зарукавья небольшой свиток и передал его переводчику Юхану. Тот, сделав несколько шагов к архиепископу, с поклоном вручил его Калике. Архиепископ вскрыл свиток, быстро пробежал его глазами и, передав его шведскому переводчику обратно, сказал:

–– Юхан, мы тебя знаем, ты уже не раз за последние три года бывал у нас с торговыми делегациями. Прочти письмо короля по-русски, чтобы все слышали, о чём он там пишет.

Толмач, развернув свиток, перевёл на русский язык длинное, витиеватое приветствие отцам Новгорода пожелание здравия и благополучия и, наконец, дошёл до сути:

–– Предлагаем вам учинить религиозный диспут – чья вера лучше. С нашей стороны выступят монашествующие братья Хелги и Расмус.

Из толпы шведской делегации выступили вперёд два католических монаха в серых, длинных столах, подпоясанных грубыми верёвками, в знак приверженности к истинной вере Христа. Откинув с голов башлыки, монахи поклонились, сверкнув бритыми тонзурами на темени.

Василий Калика замешкался с ответом, в голове пронеслась мысль: «Черти принесли сюда этих монахов, Господи прости, зачем? Чего задумал этот проклятый Магнус?» Но надо что-то отвечать и Калика не придумал ничего лучшего как просто сразу «отбрить» послов привычным ответом:

–– К нам приезжали уже не раз посланцы Папы Римского, склоняли в свою веру. Сто лет назад был тут Антоний Римлянин и был в бытность ещё князя Александра Ярославича Невского монах Плано Карпини и другие, и всем им был ответ один, и я его повторю: аще хотите знать, чья вера лучше, ваша или наша, пошлите послов к патриарху в Константинополь, а мы приняли веру от греков и изменять ей не намерены.

Это же самое архиепископ повторил по-латыни и по-русски добавил:

–– Эй, писец, запиши мой ответ королю Магнусу, я подпишу.

Главе шведской делегации Ульрику архиепископ сообщил:

–– Предлагаю вам отдохнуть, отобедать у нас, письменный ответ получите на днях. Юхан проводи гостей в трапезную при храме Святой Софии и гостевую избу, там вас примут с честью.

Делегация ушла и в это время служка при Совете доложил, что в сенях ждут приёма ижорские гонцы из крепости Ореховец. Калика приказал гонцов позвать. В зал вошли два окольчуженных парня и по знаку Калики доложили, что флот короля Магнуса в количестве сорока кораблей ошвартовался возле острова Берёзового, а это почти на границе новгородских земель. Гонцов отпустили, а архиепископ, насупив мохнатые брови, изучающе посверлил глазами посадника, тысяцкого и других членов Совета.

–– Ну, что скажете, господа Совет? Всё ведь слышали.

–– Действия короля Магнуса нам понятны, владыко, – заговорил один из депутатов, оружейный кузнец Александр Сила. – Шведы уж не в первый раз пытаются закрыть нам выход в Балтику, захватить Неву, Карелу, земли Води, Ижорскую землю. Богатство Великого Новгорода застит глаза шведским королям. Захватив наши земли и проход в Балтику, они хотят обложить наши товары, что идут через Неву, торговыми пошлинами – это ж ежу понятно. Но учтите, господа Совет, тогда мы будем полностью зависеть от воли шведской стороны, они задушат нашу торговлю своими поборами и вообще, прощай наша свобода и наше благосостояние, и не только наше, но всех русских земель, что через Великий Новгород везут свои товары в западную сторону, в германские и франкские города…

С пристенной лавки поднялся, поклонившись архиепископу, Степан Колода. По сравнению с депутатами, новгородскими боярами в парчовых опашнях, он был одет просто: коричневый из шерсти армяк до колен, подпоясанный красным кушаком, жёлтые сапоги без украшений, но все собравшиеся здесь знали, что такому палец в рот не клади – откусит и даже не поморщится, да и золота у него столько, что любому рот заткнёт.

–– Разреши, владыко! – начал он.

–– Говори, Степан! – коротко бросил архиепископ. – Небось, Ладога ведает больше, чем мы тут.

–– Я ещё по дороге сюда, – заговорил Степан, – узнал, что король шведский Магнус пригнал к нашей границе свой военный флот и у него, кроме моряков и гребцов, две или три тысячи войска, из которых конных рыцарей будет около сотни, да наёмников, немцев и датчан, в помощь шведам привёл граф Генрих Голштинский.

–– Сорока тебе на хвосте принесла, да, Степан? – язвительно процедил один из бояр.

Степан презрительно посмотрел на язву, но ответил в том же духе:

–– Не сорока, боярин Борис, а Хозяйка Севера, старуха Лоухи.

–– Ишь ты, – ядовито продолжил боярин. – Понаслушался всяких старух, сплетен бабьих, а здесь, всё-таки, Совет.

–– Человек верный сообщил, но имя его я вам не скажу, – отчеканил Степан. – Он с той стороны и за разглашение воинской тайны ему грозит верёвка на шею, так что сведения точные, да и вот гонцы ижорские подтвердили. Думаю, владыко, надо нам рать свою сбирать спешно.

–– Мало у нас ратников, Степан, – ответил архиепископ. – Здесь воины нужны, а не сброд, якой ни то.

–– Владыко! – поднялся, кланяясь, боярин Григорий Кот. – Давайте гонцов скореича пошлём к великому князю Симеону Гордому на Москву. Он ведь великий князь Всея Руси, и над Великим Новгородом такожде руку свою распростёр, мы на Москву выплаты ежегодные даём и немалые, пущай войско шлёт, пущай нас в беде такой не оставляет, а к тому же товар московский тоже ведь идёт в Балтику через Волхов, Ладогу и Неву.

–– Послать-то можно, – в раздумье заговорил архиепископ.

Боярин Борис Зерно поднялся со своего места, в ажиотаже замахал рукой на боярина Кота, заговорил протестующе:

–– Толку не будет, боярин Кот! Гонец-от на конях за трое суток, может, и доберётся до Москвы, а там пока сберутся, да сюда придут, недели три уйдёт, а за это время король Магнус все наши северные земли перешерстит, крепости наши порушит. Соображай, Кот!

–– Погодите вы, бояре! – прервал спор кузнец Александр. – Владыко! – обратился он к архиепископу. – К соседям нашим надо гонца слать, в Псков! Через неделю их дружина здесь будет – вот с Божьей помощью и опрокинем шведа.

–– Гонцов-то мы пошлём, – вклинился Степан, – и туда, и туда, но сами ведь знаете – на Бога надейся, а сам-то не плошай. Псков в этом годе по Болотовскому договору отделился от нас, теперь своего посадника выбирает, а ну, да псковские откажутся помогать нам.

–– Не откажутся! – стоял на своём Александр. – Они же понимают, что, коли, швед до нас пришёл, то и до них дойдёт.

–– Надо своих ратников собрать, – предложил Степан Колода. – Ты-то чего молчишь, Фёдор Данилович? Ты ж посадник в Новеграде Великом, от великого князя московского Симеона Гордого тута поставлен.

–– В городе всего двести опытных ратников вместе с воеводой Кузьмой Твердиславичем, – сообщил посадник Данилович. – Да вот у тысяцкого Авраама полторы сотни стражников – это всё, что мы имеем на сегодняшний день. Ведь двадцать пять лет мирно жили после заключения Ореховского договора. Мы даже московскую дружину на постоянное служение и кормление в Великий Новгород не приглашали, зачем кормить обузу воинскую. Но великий князь Симеон Гордый обязан войско дать, потому как вы Москве дань платите.

Архиепископ слушал, делал выводы, наконец, подал голос:

–– Где будем сбирать ратников?

–– У нас, в Ладоге! – тут же отреагировал Степан Колода.

–– А сколько в Ладоге своих ратников?

–– Молодшая дружина, в двести человек и сотня конников, ну и ижорцев сотни три будет, итого шесть сотен обученных ратников, – пояснил Степан.

–– Ну, у нас здесь ещё и владычная дружина имеется и ветераны, что оружье в руках ещё держать способны, а всех вместе будет тысяча, даже полторы тысячи ратников, – деловито заговорил архиепископ. – Сбирайте всех, кто в силах копьё в руках держать, да мечом махать.

–– Мечом, владыко, тоже надо умеючи махать, – заметил кузнец, – а то ведь сдуру-то и ногу себе отхватить можно.

–– У нас тут все ратники пеши, – озаботился Василий Калика, – надо бы конников, хоша бы с сотню.

–– Я же говорю сотня конников есть у нас в Ладоге, – снова заговорил Степан Колода. – Старшим у них Егорий Полуночник, зело добрый воин, но староват, на покой просится.

–– Маловато, конечно, всадников, но, может, мы тут сколотим сотенку конных, – заметил Калика. – Одно могу сказать, господа Совет: нынешней навигации, в лето тыща триста сорок восьмого года от рождества Христова, нам не видать. Король Магнус никого не выпустит, в том числе и ганзейских купцов. И неизвестно, что ещё будет летом следующего года. Так что о коммерции своей забудьте, ратными делами займитесь. Всё, расходитесь по делам неотложным, времена грозные наступили. Нам ратоборство с силой вражьей не внове, вспомните яко князь Александр Ярославич Невский восемьдесят лет тому назад, к тому же ещё и зимой, в январску стужу, проутюжил всю западную сторону страны Суоми вплоть до Заполярья, пожёг крепости баронов шведских, выручил из кабалы народ Похьялы. А было у князя всего полторы тысячи ратников, правда все на конях, да и ветер с моря, с Ботнического залива, сдувал снег с побережья в леса. А ведь дело, говорю, зимой было, морозы трескучие, снега по пояс, – это яку силу духа надо иметь? А? Тако что же мы? Аль оскудели духом? Неужто хуже стали? Нет, братья! Подвиг Александра Ярославича нам в пример! Тако не посрамим памяти дедов наших…

*****

Ещё в марте этого года король Магнус Эриксон призадумался: вроде бы воевать не с кем, никто шведов все эти годы не задирал, да и герцог Альбрехт Мекленбургский в спорах городов с королевской властью всегда держал его, Магнуса, сторону. Теперь вот король сидел у себя в кабинете дворца в городе Упсала и размышлял. Снизу, из большого зала дворца доносилась музыка, там, как обычно в конце недели шёл бал, на который приглашались рыцари и крупные шведские дворяне с жёнами и взрослыми дочерьми, там же веселился его любимчик, молодой придворный Беннет Альготссон. «Вот ведь людей много, а посоветоваться не с кем, – раздражённо подумал Магнус» Его невесёлые размышления прервал ординарец Кнут, сообщив, что аудиенции просит Святая Бригитта, глава женского монашеского ордена. Послать бы её ко всем чертям и троллям, да отказать весьма уважаемой в народе монахине ну никак нельзя. Пришлось сказать, чтобы позвал.

В кабинет вошла, завернутая в чёрную столу немолодая уже монахиня. Король учтиво встал, поцеловал морщинистую руку женщины, предложил присесть на стул с резной, украшенной серебряными инкрустациями, высокой спинкой. Женщина медленно присела, откинула башлык своего монашеского одеяния, седые пряди волос рассыпались по сухоньким плечам. Магнус, пока женщина сверлила его своими голубыми, выцветшими глазами, отметил про себя, что старуха Бригитта в молодости была просто писанной красавицей и до своего монашества разбила немало мужских сердец. Магнус уселся в кресло напротив и, не зная с чего начать, помалкивал. Зато женщина не намерена была молчать:

–– Что же ты, сын мой, – грубовато заговорила она, – сидишь тут, в Упсале, как гусыня на яйцах, и ничего не делаешь?

Мужчине в расцвете сил не понравилось сравнение с гусыней, но виду не подал.

–– А что я по-твоему должен делать, мать моя? – вопросом на вопрос отделался Магнус.

–– Как это что? – построжела монахиня. – Кругом еретиков полно, а он успокоился, балы еженедельно закатывает. Пост ведь строгий, до большого христианского праздника Священной Пасхи ещё далеко.

–– Светскую жизнь, матушка, я не могу запретить, – буркнул король.

–– Пусть бы веселились где-нибудь в другом месте, – назидательно выговаривала Бригитта. – А то ведь получается, что король, проводник образцовой светской, а, главное, духовной жизни, вместо молитвенных бдений подаёт открытый пример бесовского времяпрепровождения для остальных граждан государства.

–– Хорошо, матушка, я запрещу балы до главного христианского праздника, – согласился Магнус.

–– Да уж по крайней мере до начала навигации, а там и Пасха. Ты бы, Магнус, обратил своё монаршее внимание на поведение некоторых дев, взрослых дочерей наших доблестных рыцарей.

–– А что такое?

–– Высоконравственные девушки должны вести себя скромно, больше уделять времени молитве, а они вместо этого, словно в них вселился чёрт, занимаются скачками на лошадях, единоборствами с оружием и без него. Какая после всего этого из девы будет мать? У женщины в нашем обществе три главных занятия в жизни: кухня, церковь и дети.

–– Это всё рассуждения, факты нужны, – отмахнулся Магнус.

–– Факты!? Да пожалуйста, сын мой! На днях смотрю дочка рыцаря Ларса Свенссона скачет на коне и, что совсем уж омерзительно, одета в мужские штаны и куртку.

–– Ха-ха-ха! – развеселился Магнус. – Молодые же, матушка! Что же им целыми днями с житиями святых угодников сидеть?

–– Пусть не целыми днями, но скромнее надо быть, – ворчала монахиня, – и не показывать на людях свою бесовскую прыть.

–– А причем тут навигация, мать моя? – удивился король, меняя тему скользкого разговора.

–– А притом, сын мой, – возвысила голос Бригитта, – что главные еретики у тебя, можно сказать, под боком, на востоке.

–– Новгородцы?! – поднял брови король, догадываясь на что намекает монахиня. – Да ты что, мать моя?

–– А что?! – вскинула тонкие брови Бригитта, – Они там жируют, мимо нас ходят, торгуют, а живут в ереси. – Если вы забыли, так я напомню – где, по-твоему, Священные алтарные ворота из храма Святого Олафа, что был в Сигтуне? И отвечу – в Новгороде, в храме Святой Софии. И твоя прямая обязанность, как христианина нашей Благочестивой церкви вернуть ворота обратно. Не в Упсалу, а теперь уж в Стокгольм, в новый храм Святого Олафа, который построен недавно взамен сожжённого новгородскими еретиками в Сигтуне.

–– У нас же с новгородцами Ореховский мирный договор, – вставил реплику, ошарашенный напором женщины, король, – заключённый двадцать пять лет назад и новгородцы не давали повода нарушить хоть один пункт этого договора. В юности я был неплохим учеником у своих учителей и знаю, что именно новгородцы в тысяча сто восемьдесят седьмом году пересекли Ботнический залив, нагло напали на древнюю столицу Швеции Сигтуну, сожгли город и храм Святого Олафа, украли и увезли с собой алтарные ворота из чистого серебра в триста фунтов весом. Лет прошло много, чего ворошить давно потухший костёр, согласись, мать моя, что это не причина нападать на их потомков, у меня нет повода нарушить мирный договор.

–– У нас в Швеции уж и лесов-то добрых не осталось, сын мой, – ворчала Бригитта, – а эти проклятые новгородцы идут себе на своих корабликах в города Ганзейского союза, тащат за собой целые плоты из отличных брёвен и продают втридорога немцам и даже нашим кораблестроителям. Это как, по-твоему?

–– Наши леса, особенно на равнине и побережье, вырубили ещё наши предки викинги на свои драккары, на которых они ходили по морям, матушка, и завоевали всю Европу, – пояснил король. – А теперь мы строим большие корабли – галеасы, шнеки и когги. Леса требуется много, но в горах его ещё предостаточно. Не зря же ярл Карл Биргер, сто лет назад заложил на месте сгоревшей Сигтуны город Стокгольм из своего леса.

–– Ну, хорошо, – упорствовала Бригитта, – дело, в конце концов, не в лесе, а в том, что новгородцы, да и ганзейские купцы ходят мимо нас со своими товарами беспошлинно, а зацепка простая, сын мой, – гнула старуха. – Там на востоке еретики, да и алтарные ворота надо вернуть. Объявляй Крестовый поход как только начнётся навигация.

Не думал Магнус, что какая-то старуха, пусть и из монахинь, доведёт его до белого каления, и он взорвался:

–– Та-ак, ты бы, мать моя, занималась делами церковными у себя в монастыре, – не сдержался раздражённый Магнус. – И не лезла бы в дела мирские, светские.

Монахиня сурово взглянула на Магнуса и, поджав губы, жёстко заговорила:

–– А я и поставлена сюда Святой Конгрегацией в Риме, сын мой, чтобы блюсти не только дела церковные, но и дела светские! До меня дошли слухи, что ты перестал выплачивать Риму церковную десятину и Папа Клемент грозит тебе отлучением. Это как?

–– Я строю большой военный флот, матушка, – остывая заговорил Магнус. – Денег на всё не хватает.

–– Так возьми у еретиков на востоке, сын мой! – отрубила Бригитта.

–– Ладно, я подумаю! – бросил Магнус, вставая из кресла, и, показывая этим, что аудиенция закончена.

Монахиня, перекрестив короля, ушла, а Магнус, посидев с минуту, и, подумав о словах монахини, послал за своим любимцем, герцогом Беннетом Альготссоном.

*****

Внизу, в большом зале королевского дворца, под музыку дворцового оркестра танцевали приглашённые гости. Сам Магнус этими приглашениями и не занимался, то была прерогатива королевы, Ингеборги Норвежской, которая по субботам устраивала балы. Танцевальный зал, он же в будние дни служил и приёмным, был высоким, стены из отёсанного песчаника при свечном освещении отливали тёмно-серой охрой, пол, выложенный в шахматном порядке из серого и красного железистого сланца, был подметён ещё с утра, по этому полу вдоль стен бегали жирные, величиной с доброго кота, крысы, красные глаза которых источали ненависть к танцующим парам. Кавалеры в бархатных камзолах разных расцветок поддерживали за руку дам в широких шёлковых платьях с высокими, сложными причёсками на головах. Дамы, которым, в общем-то, было абсолютно наплевать на этих крыс, завидев противное животное, притворно взвизгивали и валились, также притворно, на руки своих кавалеров, всем своим видом показывая, что они полностью принадлежат им, делай, что хочешь.

Молодой повеса Беннет Альготссон, которому на днях исполнилось двадцать пять лет танцевал на пару с дочерью рыцаря Ульфа Андерссона миловидной и стройной Ульрикой. Девушка на крыс внимания не обращала и, даже, если краем глаза замечала нахальных животин, то по примеру других дам, на руки своему кавалеру и не думала падать, много чести. Она часто, в очередном, танцевальном сближении, старалась заглянуть своему партнёру в глаза и увидеть в них что-то обещающее. Беннет же, будучи неженатым повесой, раздвоился и даже растроился, поглядывая то на Ульрику, то на Урсулу, танцующую в другой паре, то на Алисию, которая тоже танцевала неподалёку. Он никак не мог определиться, с которой из троих девушек завести роман. Посматривая, то на ту, то на другую, улыбался всем троим, и начал уж злиться на самого себя за это раздвоение, на ум пришли мусульмане: мужчине было проще – взял, да и женился сразу на всех трёх, и, главное, отцы девушек совсем непротив, вера-то позволяет, а вот его христианская вера разрешает иметь только одну жену и это казалось Беннету несправедливым, он уже стал завидовать мусульманину, а это грех. Совсем запутался парень, идиотские мысли молодого развратника, и, само собой, танец, прервал денщик короля, у которого прав было, пожалуй, больше, чем у иных вельмож.

–– Чего тебе, Хуго? – недовольно бросил Беннет.

–– Его Величество зовут.

–– Не видишь что ли, я в танце.

–– Какие там танцы, герцог? Велено немедля.

–– Хорошо, приду! Иди, иди, Хуго.

–– Не иди, а пошли вместе! – настаивал наглый денщик. – Велено привести и всё тут.

–– Ну, пошли, пошли! – раздражённо заявил Беннет. – Извини, Ульрика! К королю вызывают.

Расстроенная девушка отошла в угол зала, где толпились разные зрители, а недовольный Беннет потопал вслед за денщиком. В кабинете короля парень увидел сумрачного патрона, который, взглянув на вошедшего любимчика, кивнул на стул, где до Беннета сидела старая карга Бригитта. За мутными, цветными стёклами большого, кабинетного окна, чернела ночь, горожане давно уж спали и только стражники с горящими факелами медленно прогуливались по пустынным ночным улицам.

–– Флот у нас пополнился новыми, крепкими кораблями, – медленно начал рассуждать Магнус, поглядывая на сидящего Беннета, – и это хорошо, но вот казна пуста и что-то надо предпринять для её пополнения.

–– Так увеличь налоги, Магнус! – вырвалось у Беннета.

–– Интересно на кого бы ты взвалил дополнительное бремя налогов? – улыбнулся из-под усов король.

–– Торговцы пусть потрясут свою мошну, – не думая, бросил Беннет.

–– Ишь ты, какой шустрый! Да они вообще перестанут ехать со своими товарами в Швецию. Им милей Господин Великий Новгород, где налоги, говорят, одни из самых низких.