Грани и смыслы

- -
- 100%
- +

Я каждому предлагал свою дружбу,
Но все отвернулись от меня.
Саади
Глава 1. ОСМЫСЛИТЬ ВСЁ, ЧТО ВОЗМОЖНО
Роскошное летнее утро медленно вступало в свои права. Оно накрыло город лёгким покрывалом тумана, и он казался занавеской из тончайшего белесого шёлка, сквозь которую проглядывало розовое, будто умытое утренней росой, блюдо солнца, только что вылезшее из-за кромки размытого, сизо-пепельного горизонта.
Город просыпался как-то неохотно, неторопливо, людей на улицах, по случаю выходного дня, ещё не было, а зря, – чистый, утренний воздух конца мая можно было не просто вдыхать, а с удовольствием пить, как родниковую воду где-нибудь в берёзовом лесу; днём уже не то, – пыль, смог. Сержант Комаров вышел перекурить из трёхэтажного здания полиции в маленький скверик, через который пролегла выложенная плиткой дорожка до входа в строгое заведение. Ещё одна узкая дорожка, также выложенная плиткой вела к большой клумбе с бело-розовыми петуниями и высокими, алыми цинниями в центре. Вокруг клумбы со свежими цветами расположились четыре скамьи, над которыми склонились метёлки цветущей сирени.
Дежурство заканчивалось, через час придёт смена. Капитан Телегин в дежурке заполнял журнал, а его помощник сержант Комаров посмотрел на часы, было ровно шесть часов. Сержант уселся на одну из скамеек, откинулся на деревянную, прохладную ещё спинку скамьи и, вдохнув нежный аромат цветущей сирени, даже расхотел портить благостный воздух дымом сигареты. Он просто сидел, вытянув ноги, бездумно смотрел на тёмно-зелёную листву кустов сирени, на тополя со свежими, ещё светло-зелёными, клейкими листочками. К сидящему сержанту тут же подлетела пара голубей в надежде получить щепотку семечек. В гуще листвы куста, за спиной Комарова несмело чиркнул воробей и в голове сержанта пронеслась мысль, что вот этих воробьёв почему-то стало в городе совсем мало.
Вялые размышления сержанта прервало появление на центральной дорожке двух человек: пожилой женщины в цветастом, по-летнему, платье с короткими рукавами и седой головой в кудряшках волос. Женщина была сержанту хорошо знакома, но его удивило и насторожило то, что молодого мужчину, скорей парня, она вела за руку, как школьника. Комаров недовольно проворчал:
– Слушай, Морозова! У тебя совесть есть? Люди ещё зенки свои продрать от сна не могут, а ты уже с очередной жалобой, да ещё пацана какого-то тащишь с собой. Нет от тебя покоя. Ну, зачем тебя в такую рань принесло?
Женщина с сержантом тоже была давно знакома, а потому тут же вступила с ним в диалог:
– Ну, чего ты, Дима, меня так неласково встречаешь?
– Так выходной же, а у тебя опять причина нашлась сюда топать! И причины у тебя, как обычно, мелкие, ничтожные, административные.
Парень, которого женщина продолжала держать за руку, как-то отрешённо осматривал кусты, деревья, здание полиции. Вроде парень, как парень, русоволосый, чуть выше среднего роста, с синими, какими-то растерянными глазами, одет как и большинство таких: куртка, футболка, штаны, кроссовки, ничего особенного. Сержант опять высказал женщине укоризну:
– Смена у меня заканчивается, Морозова, пришла бы через час, как раз новая смена.
– Так, а куда бы я с этим?
– А что с ним?
– Мне-то откуда знать, Дима? Потерялся вот, парень! Что-то лопочет, не пойму! Вот вы, полиция, и разбирайтесь! Похоже, он больной на голову.
Сержант встал, подозрительно взглянул на ранних посетителей и, сделав знак, чтобы следовали за ним, направился в здание. В дежурке он доложил капитану о ранних клиентах. Тот, взглянув через стекло дежурной комнаты на женщину с парнем, что сидели на банкетке в фойе, раздражённо заметил:
– Опять эта Морозова припёрлась! Парень, говоришь, ненормальный? Зачем же она сюда-то его привела? В больницу надо.
Женщину пригласили в дежурку, капитан спросил, где она подобрала этого парня.
– Я пошла на автовокзал за билетом внучке, а этот идёт по улице и на дома глаза свои таращит, будто впервые видит. Идёт неуверенно, словно пьяный, глаза непонимающие, я и спросила, может, помочь чем? А он чего-то бормочет, я не разберу, – вот и привела к вам. Хорошо, что вы, полиция, тут близко. Ну, я пойду, у меня тоже дела.
– Погоди, Морозова! – остановил женщину капитан. – Документы-то у него хоть какие-нибудь есть?
– Да, откуда же мне знать? – рассердилась женщина. – Я по карманам у него не шарилась. Это уж ваше дело.
– Ну ладно, ладно, иди, Морозова, – проворчал капитан. Вечно ты нам лишнюю головную боль приносишь: то у тебя сосед со сворой собак и кошек весь подъезд провонял, то слесарь – вымогатель, то ещё кто-нибудь. Иди, иди, Бога ради!
– Ну, а с этим-то что делать? – спросил сержант, когда женщина ушла.
– Спроси, как хоть его зовут? – бросил капитан помощнику.
Сержант спросил. В ответ парень поднялся с банкетки, почему-то слегка поклонился, как-то странно заговорил. Полицейские ничего не поняли.
– Вид у него какой-то подозрительный, – заметил капитан, пожалуй он и вправду больной.
– А что, если позвонить Тутте Феофановне? – спросил сержант.
– Рано ещё, да и выходной ведь, – неуверенно ответил капитан. Неудобно как-то.
– Так ведь она у нас единственный на весь город психотерапевт, – заметил сержант. – Это точно её клиент, а у нас его оставлять нельзя. В психушку его определять надо, а это только через неё.
Капитан молча набрал известный ему номер телефона, поздоровался, извинился за раннее обращение, объяснил в чём дело. Мелодичный голос в трубке ответил, что сейчас пришлёт своего человека. Действительно, через две-три минуты в фойе вошёл рослый мужчина лет двадцати-тридцати.
– Это наш клиент, капитан! – заговорил пришедший, поздоровавшись.
– Ваши документы? – потребовал офицер.
– Ага, Давид Иванович Пак! – заметил, рассматривая паспорт пришедшего, капитан. – Тутта Феофановна ваша матушка? Мы, твою маму, Давид Иванович, давно знаем. Она же нашим следователям заключения делает по некоторым уголовным делам. У нас ведь тут всяких психов и идиотов хватает.
– Абсолютно точно, капитан!
– А это всё же кто, по-вашему? – кивнул дежурный на парня.
– Это Олег Боянович Белояров.
– Ничего не понимаю! Он нам с сержантом что-то там говорил, – заметил капитан, – на каком-то тарабарском языке и упоминал какого-то Халега Белояра.
– Он упомянул своё имя, капитан, а разговаривал с вами на древнеславянском языке, – пояснил Давид.
– Да откуда он взялся тут? – построжел дежурный.
– Я его привёз, – начал объяснять Давид. – Он потерял память и документы, ничего о себе не помнит, зато на древнем языке шпарит, как вы на родном. Самолёт пришёл под утро, а тут как раз первый автобус, мы на него и сюда. На автовокзале я отлучился на минутку в туалет, а он, видно, побрёл по улице. Я ему говорил, чтобы не отходил, подождал полминутки. Вышел из туалета, а его уже нет. Я сразу понял, что он к вам попал, а потому сюда и пошёл, да и мать мне сообщила.
– По мобильнику что ли?
– Мне мобильник не нужен, капитан, – улыбнулся Давид. – Она сообщила мне мысленно.
– Ну вы, Паки, даёте! – насторожился Телегин. – Охотно верю, что этот Олег, или Халег, ваш клиент.
– Не беспокойся капитан, моя мать его вылечит, ну, а уж паспорт, когда подлечится, надо будет ему сделать у вас.
– Как же ты с ним разговаривал-то? – подозрительно спросил капитан. – С больным на голову?
– На старославянском и разговаривал, – пояснил Давид. – Так бывает, – человек память потерял, а на каком-нибудь языке, ни с того, ни с сего, вдруг, говорить начинает. Ну, а я много языков знаю, и старославянский тоже. Кстати, наш клиент кроме старославянского, капитан, владеет ещё германским, древнегреческим и латинским языками. Ну, а я говорю на многих языках – это так, тебе для сведения. А вообще-то могу сказать: сцио мэ нихиль сцирэ.
Капитан Телегин усмехнулся и перевёл:
– Я знаю, что ничего не знаю! Ну, это латинское изречение, товарищ Пак, известно любому школьнику и даже мне. Ладно, идите, я всё равно никого в журнал происшествий не заносил и с матерью твоей уже переговорил…
*****
Олег Белояр, неуверенно шагая по улице вслед за Давидом к дому его родителей, с определённым интересом разглядывал высокие, многоэтажные дома, асфальт на дороге и тротуаре, проезжающие мимо автомобили. Проходившие мимо люди были одеты непривычно: мужчины ещё ладно были в штанах и куртках, а вот женщины, девушки, почему-то тоже в штанах и куртках, а, если некоторые и в платьях, то почему-то только до колен. Разговаривают тут все на каком-то языке, где иногда проскальзывают знакомые ему слова. Естественно, его удивлял этот странный мир фравашей, хотя медленно в его сознание входила мысль, что он находится в далёком будущем. В этом новом для него теле ему было как-то неудобно, неуютно, он постоянно ощущал некий дискомфорт, словно он надел на себя чужую кожу или одежду с чужого плеча. Нервная система не совсем чётко реагировала и взаимодействовала с новым сознанием. И всё же к нему приходило осознание того, что надо приспособиться к этому телу и, что это всё равно скоро произойдёт.
Олег понимал, что этот всесильный дядя Давид мог бы сразу передвинуть его с новым телом в дом его родителей, но, видимо, специально испытывал его сознание, а потому сунул сначала в большой город Москву, на аэродром, прокатил на самолёте в другой город, потом на автобусе. Ну, что ж, так надо, сознанию необходимо освоиться с новым миром. Олег остановился и окликнул спутника:
– Послушай, дядя Давид! А, что дальше-то будет со мной?
Давид остановился, повернулся к Олегу с доброжелательной улыбкой, взял его за плечо.
– Не называй меня дядей, Олег, – заговорил он на старославянском языке.
– Но ты же фраваш и ты старше.
– Да нет, Олег! Обращайся ко мне просто – Давид. Ну, как к брату. Это ты старше меня на шестнадцать с половиной веков. Но твоё родное тело осталось там, в конце девятого века. Теперь у тебя новое тело и его ещё надо поправить. Вот придём в дом моих родителей и я первым делом дам тебе знание современного языка и современной культуры, чтобы твоё сознание сразу включилось в нашу жизнь. Ты всё ещё мыслишь категориями своего, древнего мира, где совсем другие отношения, иная культура общения, а тебе нужно сейчас мыслить по-новому, в духе современных отношений, хотя базовые, общечеловеческие ценности в твоём сознании существуют с самого рождения.
– Пожалуй, это не так просто включиться в новую жизнь, – задумчиво произнёс Олег.
– Наука, брат, не стоит на месте. Я помогу тебе, у нас есть древние приборы и инструменты, работающие на ядерной энергии, которым уже полтора миллиона лет.
– Странно, столько лет, как же они не разрушились ещё? – удивился Олег.
– Ничего странного тут нет, – пояснил Давид. В этих инструментах нет механических, трущихся частей, результат получается от программы, которую я закладываю в прибор или инструмент, где происходит сложное взаимодействие электромагнитных полей.
– Фу, как всё сложно!
– Сложно было нашим далёким предкам, которые продвигали науку и свои изобретения в жизнь. Со временем возникают новые цели и задачи, а труднее всего, Олег, стать для общества полезным, преодолеть свой эгоизм. Человек, заботясь о своём благополучии, часто не замечает проблем окружающих его людей. Ну, а что касается тебя, так моя мать сделает тебе прививку, чтобы твоё новое тело приобрело все те физические качества, которые ты оставил в старом теле, там, в девятом веке. Всё, пошли, вон частный сектор, там дом моего отца.
В зале первого этажа большого дома, куда Давид привёл своего подопечного, Олег увидел двух молодых красивых женщин, которые с любопытством и доброжелательными улыбками встречали гостей. В одной из них Олег тут же узнал свою бабку, смело шагнул к ней и обнял со словами:
– Как давно я тебя не видел, Эвлисия!
Красавица не отстранилась, хотя и видела парня впервые. Она уже знала, что обнимает её действительно родной внук, да и разговаривает с ней на древнеславянском языке. Наконец, слегка отстранившись, она внимательно посмотрела в глаза парня и увидела в глубине их, что-то родное.
– Да прошло-то всего пять лет, внук! – заметила она, улыбнувшись, по-гречески.
Олег тоже перешёл на греческий язык:
– С последней нашей встречи, бабушка, прошло пятнадцать с небольшим веков, для меня это огромная жизнь.
– Не обращай внимания, Халег! Я ведь живу в независимом времени, а ты прожил свою жизнь в зависимом, – это всё парадоксы времени. А ведь скажу прямо, Халег, что твоё новое тело мало чем отличается от прежнего: такие же синие глаза, светлые волосы, такой же нос и губы, да и телом крепок. Давид будто специально выбрал тебе новое тело.
– Ничего я не выбирал, милая Эвлисия, – произнёс, стоявший сзади Давид. Это чистая случайность. Для Артура Ласиса, кому принадлежало тело, это трагедия. Он же потерял разум, как сказали бы древние люди, или сознание по-нашему. По сути, душа по какой-то причине покинула его тело, в этом ещё надо разбираться, а, может, и не надо.
– Знакомься, Халег, – Эвлисия кивнула в сторону стоящей рядом женщины, это моя свекровь, мать Давида.
Олег, уже ничему не удивляясь, по-древнему обычаю поклонился второй красавице, опустив правую руку до пола. Та, слегка поклонившись головой, назвала своё имя:
– Тутта Феофановна! Мы вас, ребятки, уже давно ждём, идите умывайтесь и завтракать, потом займёмся делом.
После завтрака, состоящего из чашки творога и кружки кефира, Олега проводили в ванную комнату, велели тщательно вымыться с дегтярным мылом, после чего, одетого в тонкие штаны и короткую рубашку, проводили в другую комнату с разобранной постелью, где Тутта Феофановна сделала ему укол в плечо.
– Будешь спать двое суток, тревожить никто не будет, – сообщила она.
Тутта вышла, а Давид, бывший здесь же в комнате, успокоил:
– Так надо, Олег! Твоё крепкое тело осталось там, в истории, в другом времени, а в твоё новое тело мать подсадила дополнительный ген долголетия с кровью твоей бабушки Эвлисии, который повысит твой иммунитет в разы и твоё новое тело совместно с сознанием будет полностью слито с древней цивилизацией Прана. Всё, отдыхай…
*****
Тридцатитысячный конный корпус Олега Белояра после семичасового перехода от земель лютичей остановился на краю маленького городка Берлин, окружённого деревянной стеной. Конники огромным табором расположились в лесу, а на большом лугу возле реки недалеко от городской стены пустили пастись табуны своих коней. Привычные к большим переходам, воины начали устраивать походный уртон, собирать топливо и разжигать костры. Олег тяжело спустился с седла, пошатнулся при этом и, чего доброго, мог бы и упасть, если бы вовремя не поддержал, оказавшийся рядом, командир полка Спиридон, по прозвищу Шило. Он был у Олега первым заместителем, по римскому обычаю и уставу – трибуном латиклавием.
– Ну, Спиридон, – устало заговорил командующий, видать постарел я. Вроде и проехали-то меньше обычного, а со мной впервые вот так-то. Всё тело ломает, каждая косточка болит, а ведь сроду не болел и не уставал.
– Может, ты простыл, герцог! Всё-таки, весна, сырость, да ветер, Бореем нагнанный из стран полуночных. Сейчас листьев малинника заварим, попьёшь, да в тулуп овчинный завернёшься, пропотеешь, оно, глядишь, к утру-то будешь, яко свежий огурчик с грядки.
– Некогда болеть, Спиридон, – махнул рукой Олег. Гейзерих позвал на совет, пошли в дом старосты, король туда придёт, так его вестовой сказал.
Оба военачальника направились в город. Привыкшие к седлу, они в своих кожаных штанах-хозах и таких же кожаных куртках со стальными пластинами на груди, шагали неспешно, вразвалку. Пройдя раскрытые настежь ворота на мощных бронзовых петлях, Олег с воеводой быстро нашли большой дом старосты. Дом был каменный, сложенный из плитняка, с очень крутой крышей из жердей, накрытых дёрном. Через лёгкие сени из неошкуренного сосняка, военачальники вошли в дом. Хозяйка, хлопотавшая возле огромной печи, увидев входившего первым Олега, склонилась в низком поклоне, а, разогнувшись, засуетилась со словами:
– Батюшки-светы! Мы вам рады! Богу тако угодно! – проходите, милые, садитесь вот к столу, затараторила женщина. – Сейчас пирог сырный готов буди. Мёду, мёду надо поставить.
– Да ты погоди, Марта, с медами-то! – заговорил Олег. – Хозяин где?
Хозяйка, лет двадцати, блондинка с льняными волосами из-под косынки, вытаращила на Олега большие, голубые и выразительные глазищи. Удивилась, что незнакомые, высокие люди, а величают её по имени.
– Да ты не удивляйся, милая, – успокоил, улыбнувшись, Олег. – Имя твоё у тебя в голове.
– Никос, муж мой, короля пошёл встречать, гостюшки, – заговорила, несколько растерявшись, Марта. Скоро должно быть придут. А вы пока закусите с дороги-то.
Олег с воеводой прошли к столу, уселись на широкую пристенную скамью, выше которой маленькое оконце, забранное зелёным мутным стеклом, пропускало достаточно света, чтобы разглядеть обстановку большой кухни. Печь из дикого плитняка занимала почти треть помещения. Устье печи, в которое свободно мог пролезть даже крупный мужчина, венчалось короткой трубой, дым из которой уходил вверх к коньку шатровой крыши, где находил выход в дыру между жердей. За трубой располагалась лежанка на двух взрослых человек, а в промежутке между печью и стеной находился телёнок двухнедельного возраста.
Возле другой стены, в промежутке от печи, но поменьше, в деревянной ступе, выдолбленной из дубовой чурки, держась за края ступы маленькими пальчиками, топтался и гугукал голый ребёнок, видно, сын хозяйки. Он поглядывал на гостей голубыми глазёнками, улыбался, стукал по стене тёплой печки ладошкой, не уросил и ничего не требовал от хлопотавшей возле печи матери. Олег знал, что детей в славянских семьях приучают к ходьбе, укрепляют ноги, в таких вот садках-ступах; получается, что ребёнок и у матери на глазах, и делом полезным занят. Вот и этот веселился, улыбался, пытался подпрыгнуть в своей кадке, тянул ручонки к бородатым дядькам и чего-то пытался сказать, но, видно, понимала его и переговаривалась с ним только гусыня, что сидела в гнезде на яйцах под лавкой, на которой сидели гости. Она негромко что-то ропотала, то ли отвечая ребёнку, а, может, приглашала гостей отдохнуть с дороги.
– Сын-то у тебя, Марта, – заговорил Олег, воином будет. Богатырь! Видишь руки к нам тянет, оружие увидел, своими собратьями нас считает. Добрый парень будет, видно по всему.
Хозяйка зарделась от похвалы её сыну и, чтобы скрыть своё смущение, скорей постелила на стол льняное полотенце с вышитыми синими нитками петушками, деревянной лопатой вынула из печи большой, открытый пирог из пшеничной муки с начинкой из творога и водрузила его на стол. По кухне поплыл густой ароматный запах хлеба. В дополнение к пирогу хозяйка поставила на стол бронзовый кумган с травяным чаем и глиняные кружки, опять поклонилась и добродушно защебетала:
– Угощайтесь, гостюшки дорогие!
Хозяйка, подхватив ребёнка на руки, ушла за перегородку, а гости сняли с голов шеломы, сами налили себе чаю, сами отрезали своими ножами по куску пирога и принялись чаёвничать.
Пока закусывали, да неспешно распивали чаи, прошло не менее часа, солнце уже клонилось к вечеру и его косые лучи проникли через мутное стекло оконца, осветив стол с пирогом. Но вот двор заполнили военные люди, послышались короткие взвизги и ржание лошадей, говор людей. Наконец, дверь распахнулась и на пороге появился Гейзерих. Был он в военном камзоле из тонкой козьей кожи, бархатные штаны заправлены в короткие, жёлтые сапожки с загнутыми носами, на голове золотой обруч, с могучих плеч до пола свешивался лёгкий гиматий из шкурок выдры, подбитый изнутри красным шёлком.
Олег с Гейзерихом был знаком давно и знал, что глава Ободритского союза является адептом христианской церкви арианского толка. Король первым делом поискал глазами красный угол и, углядев в углу за столом полочку с бронзовым крестом, истово перекрестился распятию, поклонился, а, после чего, строго взглянув на вставших из-за стола Олега с помощником, махнул рукой, разрешая сесть обратно. Без всяких церемоний он присел к столу, налил себе чаю из кумгана, и, медленно попивая ароматный напиток, как-то изучающе разглядывал сидевших напротив него военачальников. Наконец, Спиридон не выдержал, буркнул:
– Ну, чего ты, Гейзерих, буркалами-то своими нас сверлишь? Всё одно, что сыч из дупла древесного мышь углядевши.
Король кружку на стол поставил, лёгкая улыбка мелькнула из-под усов.
– Вот потому тебя Шилом и прозвали, Спиридон, что на язык ты шибко язвителен, – заметил он. Хоть ты и родной брат вождя пруссов, и кровей знатных, а всё ж старших по чину должон уважать.
– Да ладно тебе укоризну-то мне выговаривать, – возразил Шило, ты звал нас мы прибыли.
– А ты чего молчишь, герцог Халег? – бросил король, обратившись к Олегу.
– У меня четыре полка вандалов, – деловито заговорил Олег, и два полка аланов. Итого, я привёл в твоё распоряжение, король, тридцать тысяч отборной конницы.
– Очень хорошо, Халег! – одобрительно блеснул глазами король. У меня сорок тысяч пехотинцев, правда войско сборное: в нём помимо вандалов есть и гаволяне, и лютичи, и бодричи, и те же пруссы, но воины все матёрые, опытные, в боях побывавшие. Задача у нас, братья, простая – двигаться на запад, потом на юг, в Северную Африку. Против такой армады не устоит никто, германская воинская сила почти вся ушла на империю, богатство чужое застило германским королям очи. Ну и пусть себе готы тешат свою жадность, а мы тем временем, пройдём по пустующим землям в Галлию, повернём на юг, в Иберию (Испания), там нам встретятся германские легионы вестготов, но мы разметаем их как ветер осенние листья, потом через Геркулесовы столбы пройдём в богатейшие земли империи с юга. На совете старейшин было постановлено – добровольцам присоединиться к нашему войску и осваивать новые земли. К моему обозу уже присоединились молодые семьи. Тебе, Халег, с твоими конниками быть в авангарде, расчищать нам дорогу. Всё ясно?
– Нет, не всё, мой король! – насторожился Олег. Конница хоть и подвижная рать, и пешему войску устоять перед ней трудно и даже невозможно, но у меня тоже обоз, да ещё пять тысяч запасных коней, – это не шутка, продовольствия надо много для людей и фуража для коней, обоз нас свяжет, а без него войску невозможно, сам понимаешь.
– Понимаю, Халег, понимаю! – принялся рассуждать король. Но у меня обоз побольше твоего раза в три, да ещё переселенцы на телегах. Я вынужден буду охранять этот обоз своими пехотинцами, без него нам всем хана. Давай свой обоз присоединяй к моему, так будет лучше и руки у тебя будут развязаны. Сколько времени твоим людям нужно для сборов?
– Мы готовы выступить хоть сейчас.
– Тогда так, герцог Халег! – посуровел король. Мои пехотинцы соорудили наплавной мост через Лабу, здесь, недалеко, в районе Магдебурга, и сейчас переправляются на ту сторону. Завтра там пройдут обозы вот и ты подтягивайся туда.
– Вас же встретят там саксы и франки, – осторожно заметил Олег.
– Какие там саксы, Халег? – возразил король. Все силы саксов, франков и англов брошены их вождями на остров против бриттов и скоттов.
Спиридон молча кивал головой в знак согласия. Король вынул из большого бокового кармана небольшой свиток, разложил его на столе.
– Вот карта, Халег, – деловито заговорил Гейзерих, её мне намалевал мой хронист Мартин, человек сведущий во многих науках. Смотри, здесь я обозначил наш путь. После Рейна больше нам крупных рек не встретится, мы пройдём через земли германских и галльских племён до самой Иберии (Испания), а там спокойно дойдём до Геркулесовых столбов, переправимся в Северную Африку и захватим главную житницу Рима. Наши люди будут жить в благодатном краю, мы построим корабли, высадимся на юге Италии и возьмём Рим. Сейчас германские племена почти все подались грабить Италийские земли, ну и пусть себе, они не понимают, где главные богатства империи, а нашу армаду никто не посмеет остановить, мы пройдём по всей Европе с огнем и мечем словно буря, самум, торнадо.
– Стоп, стоп, стоп, Гейзерих! – поднял ладонь Олег. Всё это хорошо, преодолеем мы все препоны на своём пути, но ведь здесь останутся семьи наших людей и земли наши останутся без защиты. Германцы начнут захватывать наши земли, они вытеснят наших людей куда-нибудь к латгаллам, или ещё дальше на восток – на земли будинов, к фиссагетам, в болота дреговичей.
– Кто это тебе напророчил, Халег? – насторожился Гейзерих.
– Мой советник, Давид Пак. Он фраваш, помощник Аши Вахишты брата великого Ахуро-Мазды.
– Когда это он успел всё это тебе высказать?