Различие и тождество мышления и бытия в логике

1.1. Проблема тождества мышления и практическая истинность абстракции в марксистской литературе

Целый ряд авторов связывают законы мышления с законами внешнего предметного мира. Для Н. И. Кондакова закон тождества есть снимок определенной закономерности вещей, и именно поэтому этот закон обусловливает тождественность и неизменность, если хотите, неподвижность всех наших мыслей в ходе всего процесса рассуждения. «Закон тождества, – подчеркивает Н. И. Кондаков, – является отображением множество раз наблюдавшейся человеком определенности предметов и явлений действительности» [1]. Кроме того, он утверждает, что закон тождества, «отображая одну из закономерностей бытия, обеспечивает определенность наших мыслей в процессе данного рассуждения» [2].

Б. М. Кедров отстаивает то положение, по которому предмет сохраняет свою материальность, т.е. самостоятельность и независимость от воли и сознания рассуждающего и в результате этого обеспечивается изолированность одного понятия от другого. «Формальная логика, – пишет он, – требует того, чтобы предмет нашего рассуждения не менялся произвольно в ходе… рассуждения, чтобы одно понятие не подменялось и не смешивалось с другим» [3].

Такая «интерпретация принципа тождества, – совершенно правильно понимают В. А. Лекторский и Н. В. Карабанов, – не представляет собой ничего метафизического, так как признание относительной устойчивости, относительного постоянства вещей, ситуаций, процессов отнюдь не противоречит точке зрения диалектики» [4].

Однако, В. С. Бачманов в понимании закона тождества, как отражения относительной неподвижности вещей, обнаруживает метафизику и стремится формальную логику не спутать с нею. «Так была выдвинута и стала господствующей, – пишет он, – формула о законе тождества как отражения относительного покоя предметов. Формула эта обычно или никак не раскрывается, или раскрывается таким образом, что формальная логика наделяется чертами метафизики, т.е. по существу ее смешивают с метафизикой» [5].

По его мнению, нельзя формуле «в мышлении нет ничего, чего бы не было во внешнем мире» придать буквальный и абсолютный смысл и отождествить, тем самым, мышление с бытием. И ради этого он исключает из внешних вещей любой аналог, который бы соответствовал закону тождества, существующего в мышлении и явился бы его прообразом. «Для нас несомненно только то, – без всякого признака колебания указывает В. С. Бачманов, – что правильный подход к объяснению основных законов логики не должен ограничиваться (как это часто делается в нашей литературе) указанием на связи логических законов с теми или иными релятивными сторонами внешнего мира, и что нельзя сводить объяснение этих законов к отысканию аналога им во внешнем мире» [6].

Отсюда он утверждает, что закон тождества не есть общий закон мышления и внешнего мира, так как он является специфическим законом логики и имеет силу лишь в логическом процессе. Чтобы подтвердить эту свою мысль, он ссылается на Ф. Энгельса, который в письме к К. Шмидту от 12 марта 1895 года говорил, что основная «сущностная» природа понятия заключается в том, что понятие не совпадает с действительностью [7].

Таким путем он хочет доказать, что закон тождества не имеет в вещах соответствующего закона, с которым бы он совпал. В таком случае, закон тождества скорее всего превращается в нечто такое, которое оказывается висячим в воздухе и, таким образом, становится фикцией, не существующей в самой действительности.

Однако, Ф. Энгельс в упомянутом письме исходит из того, что понятие, пусть оно не совпадает непосредственно и явно с действительностью, все равно не есть фикция, потому что оно совпадает с нею косвенно, лишь в асимптотическом приближении. Более того, он там же говорит, выражаясь по-гегелевски, о тождестве мышления и бытия. Вот его собственные слова: «По той причине, что понятие имеет свою сущностную природу, что оно, следовательно, не совпадает прямо и prime facie (явно. – Г.Р.) с действительностью, из которой только оно может быть выведено, по этой причине оно всегда все же больше, чем фикция; разве что вы объявите все результаты мышления фикциями, потому что действительность соответствует им лишь весьма косвенно, да и то лишь в асимптотическом приближении» [8].

Известно, что стоимость товара не обнаруживается ни микроскопом, ни химическими реактивами. Она в товарах открывается силой абстракции и является, подобно закону тождества, подлинным «результатом мышления», «Стоимость товаров, – говорит К. Маркс, – тем и отличается от вдовицы Куикли, что не знаешь, как за нее взяться. В прямую противоположность чувственно грубой предметности товарных тел, в стоимость не входит ни одного атома вещества природы. Вы можете ощупывать и разглядывать каждый отдельный товар, делать с ним что вам угодно, он как стоимость остается неуловимым» [9]. Например, стоимость сюртука, как его свойство, «не просвечивает сквозь его ткань, как бы тонка она ни была» [10].

Основываясь на этом, немецкий экономист и философ К. Шмидт вначале закон стоимости назвал научной гипотезой, затем прямо объявил фикцией, хотя и теоретически необходимой. Точно также ныне некоторые ученые представляют закон тождества, считая его необходимым и объективным законом теоретического мышления. По такому пониманию тождество невозможно обнаруживать в вещах, скажем, в холсте, сюртуке и т.д., и оно не является законом этих вещей.

Ф. Энгельс разъясняет заблуждение К. Шмидта и спрашивает: «Разве понятия, господствующие в естествознании, становятся фикциями оттого, что они отнюдь не всегда совпадают с действительностью?» [11]. Ответ на этот вопрос Ф. Энгельсом по существу был дан выше: понятие вещи и сама вещь подобны асимптоте, поэтому никогда полностью не совпадают; но это обстоятельство совершенно им не мешает быть тождественными, как бывают тождественными такие противоположности, как кривое и прямое в высшей математике.

Не зря же он в другом месте высказывается о совпадении представления человека о свойствах вещей с существующей вне нас предметной реальностью. «Но если мы достигнем нашей цели, – писал Ф. Энгельс, – если мы найдем, что вещь соответствует нашему представлению о ней, что она дает тот результат, какого мы ожидали от ее употребления, – тогда мы имеем положительное доказательство, что в этих границах наши восприятия о вещи и ее свойствах совпадают с существующей вне нас действительностью» [12].

Конечно, не только В. С. Бачманов, но и некоторые другие исследователи объявляют закон тождества законом лишь абстрактного мышления и, разумеется, ему подчиняют такие абстрактные понятия, как собака вообще, человек вообще, труд вообще и тому прочее. Поэтому будет интересным познакомиться со взглядами К. Маркса об абстракции труда. Нам уже известно, что, по мнению Ф. Энгельса, результаты мышления не суть фикции. Так и К. Маркс признает, что абстракция категории «труд», труд вообще, есть не только результат мышления, но и практически истинна, следовательно, она совершается не только в голове человека, но и в самом общественном производстве, другими словами, в самой реальной действительности.

«Эта абстракция труда вообще есть, – утверждает К. Маркс, – не только мысленный результат некоторой конкретной совокупности видов труда. Безразличие к определенному виду труда соответствует такой форме общества, при которой индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому и при которой данный определенный вид труда является для них случайным и потому безразличным. Труд здесь, не только в категории, но и в реальной действительности, стал средством для создания богатства вообще и утратил ту сращенность, которая раньше существовала между определенными индивидами и определенными видами труда… Таким образом, … абстракция категории „труд“, „труд вообще“, труд sans phrase (без дальних разговоров. – Г.Р.), этот исходный пункт современной политической экономии, становится практически истинной» [13].

Сведение различных конкретных видов труда, например, ткачества, портняжества и т. д. к одному, тождественному, лишенному различий, всеобщему труду «выступает как абстракция, – отмечает в другом месте К. Маркс, – однако, это – абстракция, которая в общественном процессе производства совершается ежедневно. Сведение всех товаров к рабочему времени есть небольшая, но в то же время и не менее реальная абстракция, чем превращение всех органических тел в воздух» [14].

Как бы ни отрицали тождество вещей под видом борьбы против метафизики, однако еще Аристотель понимал, что стоимостное отношение, в котором заключается выражение стоимости: «5 лож = 1 дому» или «5 лож = такому-то количеству денег», указывает на качественное тождество дома и ложа, и что эти чувственно различные вещи без тождества их сущностей не могут быть соизмеримыми величинами. Открытие отношения равенства в выражении стоимости товаров есть гениальная мысль Аристотеля.

Но несмотря на это научное открытие он отказывается признать тождество истинной природой вещей, считая его лишь «искусственным приемом для удовлетворения практической потребности». По мнению Аристотеля, невозможно, чтобы столь качественно разнородные вещи представляли собой одно тождество, включали в себя общую субстанцию.

Тождество «в действительности не может существовать» – подтверждает он. Эта ограниченность Аристотеля в представлении о тождестве вещей объясняется уровнем развития греческого общества, покоившегося на рабском труде и на неравенстве людей.

«Как потребительная стоимость, – писал К. Маркс, – холст есть вещь, чувственно отличная от сюртука; как стоимость, он „сюртукоподобен“, выглядит совершенно так же, как сюртук», «в качестве стоимости как две капли воды похож на сюртук» [15].

Это тождество вещей, в частности, холста и сюртука, тайна которого содержится в тождестве труда, т.е. в труде вообще, «может быть расшифровано, – продолжает К. Маркс, – лишь тогда, когда идея человеческого равенства уже приобрела прочность народного предрассудка. А это возможно лишь в таком обществе, где товарная форма есть всеобщая форма продукта труда и, стало быть, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением» [16].

Связь истории и производства с логикой, конечно, не проста, тем не менее, из сказанного ясно видно, что понимание тождества, которое рассматривается и в логике, тесно примыкает к исследованию экономики, общественных отношений людей. Вообще о связи практики и логики классики марксизма-ленинизма многократно высказывались. Так, например, К. Маркс 25 марта 1868 года Ф. Энгельсу писал: «Что сказал бы старик Гегель, если бы узнал на том свете, что общее (Allgemeine) означает у германцев и скандинавских народов не что иное, как общинную землю, а частное (Sundre, Besondre), не что иное, как выделившуюся из этой общинной земли частную собственность (Sondereigen). Проклятие! Выходит, что логические категории все же прямо вытекают из „наших отношений“».

Из этих мыслей вытекает, что логика, как учение об общем и частном, непосредственно вплетается в исторический материализм, в учение об общественной и частной собственности, о производственном отношении. Изучение логики отдельно от материализма, диалектической логики от диалектического материализма отвергается классиками марксизма-ленинизма. Они постоянно пользуются терминами «диалектический материализм» и «исторический материализм», лишь иногда применяют термин «диалектическая логика».

Последнее обстоятельство даже дало повод некоторым авторам думать, что диалектическая логика, это термин, случайно оброненный Ф. Энгельсом и В. И. Лениным. Можно сказать, что не логика должна разрабатываться, а диалектический материализм, ибо разработка диалектического материализма и есть подлинная разработка самой логики.

Идеалистическую, спекулятивную, т.е. от природы и истории оторванную, разработку логики провели Кант и Гегель. Прекрасно зная это, К. Маркс и Ф. Энгельс приступили к изучению не «дела логики», а «логики дела», другими словами, не выводили природу и историю из логики, напротив, строили логику из природы и истории, создали диалектический и исторический материализм. Чтобы высказывать суждения, необходимо иметь не только кантовую «способность суждения», но следует обосновать свои суждения на новейших достижениях естествознания и технического прогресса.

Истинность данного положения очень хорошо показана Ф. Энгельсом на примере закона превращения энергии из одной формы в другую. Суждение наличного бытия: «трение есть источник теплоты» извлекается не из априорного мышления. Рассуждения людей всегда опираются на их собственный опыт. Доисторические люди изобрели способ получать огонь трением. Следовательно, то, что трение производит теплоту, им было известно на практике. Но труд по добыванию огня должен был длиться многие тысячелетия, чтобы человеческий мозг эмпирически развил в себе возможность судить о том, что источником теплоты является трение.

Дальнейший переход от суждения единичности к суждению особенности, затем к суждению всеобщности – любая форма энергии оказалась способной и вынужденной превращаться в любую другую форму, – зависит от создания промышленности. Этот логический переход суждений у Канта основывается на априорной способности суждения, у Гегеля – на абсолютной идее, а у Энгельса тесно переплетается с трудовой деятельностью человека, с развитием производства.

Логика и исторический материализм неразрывны, взаимопроникают друг друга. «То, что у Гегеля, – замечает Ф. Энгельс, – является развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, теоретических знаний о природе движения вообще. А ведь это показывает, что законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собой, если только они надлежащим образом познаны» [17].

Нам следовало бы постоянно помнить мысли Ф. Энгельса о согласовании, совпадении и тождестве законов мышления и законов бытия. Кроме того, прежде чем сказать, что формула о законе тождестве, как отражения относительного покоя предметов, наделяет «формальную логику… чертами метафизики, т.е. по существу ее смешивает с метафизикой», мы совершенно не должны забывать предостережения В. И. Ленина о том, что метафизиками обзывают материалистов многие идеалисты и все агностики.

«Порядочный профессор, – писал В. И. Ленин, – не может не обругать материалистов метафизиками. Для профессоров идеалистов, юмистов и кантианцев всякий материализм есть «метафизика», ибо он за феноменом (явлением, вещью для нас) видит реальное вне нас [18]. «Метафизикой и трансцендентальным реализмом», – далее говорил он, – г. Фридлендер (австрийский философ – неокантианец. – Г.Р.), скрывающийся под псевдонимом Эвальда, называет материализм. Сам отстаивая одну из разновидностей идеализма, он всецело согласен с махистами и с кантианцами в том, что материализм есть метафизика, «от начала до конца самая дикая метафизика» [19].

Часто настаивают на том, что и сам закон тождества невозможно реализовать в вещах, в которых содержится только его основание, источник и причина. Вещи воздействуют на нас и при помощи нашего ума, в нём же вызывают закон тождества, хотя сами они лишены его. Например, Чкнаверянц исходит из того, что закон тождества есть закон не вещей, а закон мышления. В вещах мы находим лишь его источник. И она утверждает, что одно дело понимать его как закон мышления с объективным основанием в вещах, другое дело понимать его как закон вещей [20].

Далее Чкнаверянц причисляет к метафизикам тех, которые признают, что закон тожества есть закон вещей, подразумевая под метафизикой метафизический материализм. К сожалению, она в метафизическом материализме видит только метафизику, а не материализм. Выходит, что закон тождества есть закон только одного мышления. Но, ведь, это идеализм.

Тем не менее, Чкнаверянц приходится отмежеваться от идеализма, критикуя, что по идеализму закон тождества представляет закон «голого» мышления, не имеет объективной основы в вещах, тогда как по материализму он имеет содержащийся в этих вещах реальный источник. Поистине она борется на два фронта: и с материализмом, и с идеализмом. А это объясняется непоследовательностью и путанностью ее позиции в теории познания, отрицанием любого наличия закона тождества в вещах.

1.2. Локковский номинализм: вещи различаются, а разум творит тождество

Локк был непоследовательным материалистом в теории вторичных качеств и субстанций. Лишь в вопросе о первичных качествах он проводил материализм до логического конца, исключая всякие противоречия и устанавливая тождество между вещами и восприятиями механических и геометрических свойств этих вещей.

«Кусок манны заметного объема, – излагает свой взгляд Локк, – может породить в нас идею круглой или квадратной формы, а при переходе с одного места на другое – идею движения. Эта идея движения представляет его, как оно действительно есть в движущейся манне; круг или квадрат – те же самые, находятся ли они в идее или в жизни, в уме или манне; и движение, и форма действительно находятся в манне, все равно, обращаем мы внимание на них или нет» [21].

Для него треугольник, как геометрическая фигура, не есть продукт только одного или, как выражаются, голого мышления или «свободного творчества и воображения», а истинная сущность самой вещи. «Разделив, таким образом, сущности на номинальные и реальные, – писал он, – мы можем далее заметить, что в простых идеях и модусах разных видов те и другие тождественные, в субстанциях же всегда совершенно различны. Так, фигура, в которой пространство ограничено тремя линиями, есть и реальная и номинальная сущность треугольника; это не только отвлеченная идея, с которой связано общее название, но также истинная essentia или „бытие“ самой вещи, основа, из которой вытекают все ее свойства и с которой все они неразрывно связаны» [22].

Вторичные качества – все цвета, звуки, запахи и вкусы – представляют собою результаты воздействия на органы чувств тел, которые существуют вне нас. На первый взгляд, эти слова характерны для материалиста. И, действительно, с них начинается материализм. Теперь от дальнейшего хода рассуждения зависит, насколько материализм смело доводится до конца или «стыдливо» останавливается на полпути.