Наследство капитана Немо
- -
- 100%
- +
Я подошел с инженером к воде. Ему показалось, что он видит вдали, над водной равниной, высокий гористый островок. Я не согласился с ним – по-моему, это был огромный утес, подымающийся из воды и теряющийся в сверкающем тумане.
Пора было двигаться в путь. Мы опять поели вкусных моллюсков, наполнили ими мешки, закинули их за плечи и пошли вдоль берега влево. Однако скоро нам пришлось повернуть в обратную сторону, так как песчаная полоса сузилась и вода подошла к отвесным стенам утесов. Мы двигались вправо часа два. Опять песчаная полоса исчезла, но здесь по граниту пролегала узенькая тропа, и мы могли продолжать путь.
По мере того как мы поднимались по тропинке, все более и более широкий вид открывался нашим глазам. Озеро километров двадцати в длину и километров восьми в ширину занимало не всю пещеру, позади него видна была широкая равнина. Светлый туман виден был только над частью озера; когда мы поднялись довольно высоко, мы поняли, что впечатление тумана создают бесчисленные огненные капельки, падающие со свода пещеры. То, что снизу нам казалось источниками света, было в действительности громадными сверкающими сталактитами; они были так ярки, что на них больно было смотреть. Мы были уже очень высоко, когда тропинка неожиданно кончилась. Перед нами в гранитной стене было широкое отверстие.
– Вперед! вперед! – был общий голос.
Мы двинулись в проход, но темнота остановила нас. Фонари высохли, но зажечь их было нечем. Котенок придумал выход.
– Вернемся, наберем в рубаху огненных капелек, и, когда она хорошенько пропитается ими, у нас будет прекрасный фонарь!
Мы вернулись на тропинку, разостлали мою рубаху на камнях и уселись рядом. Когда она хорошенько пропиталась светом – если можно так выразиться, – я свернул ее в жгут, и мы вошли в проход.
Новоизобретенный фонарь был великолепен! Время от времени огненная капелька падала с него наземь и растекалась в светлое пятно.
Галерея то суживалась, то становилась шире, но неизменно поднималась кверху.
Мы шли вперед до изнеможения. Вдруг мы увидали впереди яркий свет. Наученные опытом, мы уже не были уверены в том, что это – свет солнца.
Галерея круто повернула вбок, и мы вышли на площадку, заваленную глыбами скал. Я зажмурил глаза и зажал их руками, но напрасно: чудесный, сверкающий, невообразимый свет ослепил меня. Когда глаза привыкли к яркости освещения, мы увидали нечто, превосходившее всякое воображение.
Перед нами была необозримая пещера, наполненная совершенно невероятным блеском, как бы бесконечным числом замерших на месте молний. И высокий свод, и стены, и почва, и озеро, занимавшее часть пещеры, излучали один и тот же равномерный, белый, немерцающий свет. Каждая частица мертвой материи была источником этого света. Я говорю – мертвой материи, потому что утесы были покрыты густым, темным лесом, а в сверкающей воде плескались совершенно непрозрачные рыбы. Мы стояли молча и не могли вымолвить ни слова. Первым заговорил Котенок:
– Что за рай! Мы устроим здесь республику и выберем инженера в председатели!
Мы очнулись от своего оцепенения и стали закидывать инженера вопросами. Что нам было непонятней всего – это существование источника света, почти не излучающего тепло.
– В этом нет ничего странного, – сказал Мариц, – это свойство некоторых тел известно людям уже давно – с 1898 года. Оно было открыто супругами Кюри: они нашли новый металл – радий, который, без всякого воздействия на него, излучал столько света, что вблизи него можно было читать. Оказалось, что лучи радия проникают через очень многие тела; их можно видеть, закрыв глаза, и сквозь веки; они видны сквозь тонкую пластинку платины. Кусочек радия виден даже, если его положить в свинцовую коробочку.
Потом оказалось, что, если какой-нибудь предмет находится вблизи этого металла, он постепенно получает все его свойства, хотя и в более слабой степени. Но стоит убрать радий – и предмет мало-помалу эти свойства теряет. Ученый Беккерель добился того, что обыкновенная вода в течение нескольких дней излучала световые лучи. Потом ученым приходилось даже прекращать работу, потому что у них в лаборатории все вещи начинали светиться – и платье, и стены, и полы, и инструменты, и воздух. Бессон, чтобы показать, какую пользу можно было бы получить от радия (если бы его добыча не стоила так дорого, как теперь), примешал к хлористому цинку ничтожную долю радия и сделал из смеси ослепительные лампы; их с полным основанием можно было назвать вечными, потому что радий, несмотря на то, что непрерывно излучает во все стороны свои частицы, почти не уменьшается от этого в количестве.
Некоторые ученые думают, что все эти явления объясняются тем, что радий и другие близкие ему тела обладают способностью собирать, стягивать отовсюду находящиеся в пространстве электрические волны и потом, собрав, их излучать. Таким образом, говорят они, радий сам по себе не является источником света: он только принимает из пространства лучи и отдает их в сгущенном виде.
Другие ученые объясняют все это иначе: они считают, что все тела и самые разнородные виды энергии образуются путем соединения и разложения тончайших частиц единственной материи, эфира, обладающего единственной энергией – магнетизмом; эта материя и образует все существующие тела – в том числе и радий, и близкие ему минералы. Магнетизм же, по словам этих ученых, переходит в различные виды энергии: в тепло, в свет, в электричество и другие. Весьма возможно, что в этой пещере рассеян какой-нибудь из металлов, близких к радию.
– Но ведь здесь не светится ни воздух, ни лес, ни рыбы! – сказал я Марицу.
– Ты прав, – ответил он, – я неточно выразился; вернее будет сказать, что здесь должен находиться какой-нибудь минерал, обладающий некоторыми свойствами радия; ведь нам известны близкие радию минералы, не вызывающие свечения воздуха. Кроме того, мы можем предположить, что этот минерал воздействует на находящиеся вокруг него тела очень медленно; тогда все будет понятно. Светятся скалы и вода, которые бог весть сколько веков находятся вблизи этого минерала; воздух же непрерывно меняется; животные тоже не остаются неизменными; вполне понятно, что радий не может воздействовать на них.
– Но ведь мы вовсе не знаем, что вода здесь всегда одна и та же!
– Я так полагаю. Покамест я не видел здесь ни одного притока; испарения здесь тоже почти нет. Правда, вода просачивается через своды пещеры, но она попадает в пещеру, уже насыщенная лучами, и падает вниз сверкающим дождем. Очевидно, она по пути проходит сквозь известковые пласты и отлагает известь на своде пещеры; эти сталактиты и кажутся нам ослепительными источниками света!
Мы готовы были согласиться с инженером. Я открыл рот, чтобы ответить ему, когда мы вдруг услыхали со стороны озера крик Джиджетто. Все время нашего разговора он плескался и барахтался в воде. Мы обернулись и увидали, что он с перекосившимся лицом изо всех сил плывет к берегу.
Мы подбежали к воде. Он выскочил на берег, бледный как полотно.
– Там громадный крокодил! – воскликнул он.
– Что ты! Не может быть!
– Я не слепой, он был в двух шагах от меня.
– Глупости. Верно, тебе показалось, – сказал Марсель.
Котенок оделся и предложил устроить нечто вроде удочки и постараться выудить из озера рыбы. Но, вспомнив, что нам придется есть рыбу сырой, мы решили на этот раз удовольствоваться раковинами. Их было на песке множество и по виду они были совершенно не похожи на тех, что мы ели прежде.
– Точь-в-точь моллюски третичного периода! – изумился Мариц.
Хорошенько отдохнув, мы пустились в путь вдоль берега. Вначале дорога была завалена обломками утесов, упавшими сверху. Дальше лежала полоса тончайшего песку; пройдя ее, мы вошли в лес. Странные хвойные деревья высоко возносили свои темные вершины; их морщинистые стволы подымались из зарослей хвощей. Вперемежку с ними росли густолиственные деревья – не то пальмы, не то папоротники.
Неожиданное восклицание Питера заставило нас обернуться к озеру. Плоская, гигантская голова змеи подымалась из воды. За ней показалась длиннейшая шея – точно тело огромного питона; потом – громадное коренастое туловище.
– Плезиозавр! – воскликнул инженер, – скорее, скорее в лес!
Мы бросились в чашу.
– Что это за зверь? – спросил я Марселя, когда мы были в безопасности.
– Это плезиозавр – животное вторичной эпохи. Судя по частям его скелета, найденным в Европе, это было страшное чудовище. Пожалуй, в таком случае Джиджетто действительно видел крокодила! – сказал Марсель. – Нет, скорее это был ихтиозавр; это ужасное животное жило в ту же эпоху, что и плезиозавр; оно так же прожорливо, сильно как кит, и гибко, как змея; в пасти у него – сто восемьдесят острых, как ножи, зубов.
Все мы как по команде осмотрели свои револьверы; они оказались в полной исправности и были вполне готовы на случай встречи с этими неприятными соседями.
Котенку все не сиделось на месте. Он отошел от нас довольно далеко; потом вдруг пустился бежать к нам, крича:
– Человек! Человек!
– Что?
– Человек!
– Где?
Мы бросились к нему. На мягком, влажном песке ясно был виден отпечаток башмака. Ни один из наших следов на него не походил. Недавно здесь проходил человек.
IV. Загадка
Я не буду говорить о том, как мы были изумлены, об этом не расскажешь. Одна мысль наполнила наши сердца радостью: кто бы ни был этот человек, он должен был сюда прийти каким бы то ни было образом; нашей дорогой он прийти не мог; значит, из пещеры был выход. В путь!
Мы двинулись вперед, осматривая каждую пядь земли; мы дошли до озера, не встретив никаких признаков человека. Мы исходили вдоль и поперек песчаный берег, добрались до противоположной стороны озера, где отвесная стена преградила нам путь; все бесплодно. Оставалось одно – повернуть назад. Но тут Вандоэль заметил высоко между скал черную дыру. Мы взобрались наверх с трудом, обнадеживая себя мыслью, что это – выход из подземельного царства. Нет, галерея вела вниз.
– Может быть, это только вначале! – сказал Джиджетто.
Снова мы из рубахи свернули фонарь, запаслись моллюсками и нырнули во мрак расселины. Снова галерея стала сменять галерею, сверкающая пещера – пещеру; то мы тонули во тьме, то слепли от невообразимого света. Мы спали, ели, шли, пока не попали снова в ту пещеру, где впервые увидели огненный дождь; перед нами лежала узкая коса земли; она вела к утесу, виденному нами прежде.
Итак, нигде никаких следов. Очевидно, то была игра случая, то не был отпечаток человеческой ноги. Иначе мы нашли бы какие-нибудь признаки существования человека.
– Поищем еще, – сказал Котенок.
Мы готовы были погрузиться вновь в темноту галереи, когда протяжный звук – как бы звук далекого органа, строгий и торжественный, – прозвучал в воздухе и гулко отдался в широких сводах пещеры.
Мы переглянулись.
– Орган? Здесь?
– Не может быть.
Но тот же звук, четно и внятно, послышался снова.
– Конечно, это орган! – обрадовался Джиджетто.
– Может быть, нет, я слышал такие звуки по утрам в пустыне Калахари, – сказал Питер.
– А я в Сахаре! – прибавил Уберт.
– В пустынях – другое дело, – сказал инженер, – там по ночам водяные пары, охлаждаясь, падают на песок; утром, когда становится теплее, они легкими шариками подымаются кверху, и от трения этих шариков происходят странные музыкальные звуки – здесь этого не может быть.
– Конечно, – согласился я.
– Но если это орган, – сказал Котенок, – то мы его разыщем. Идемте! Ведь кто-нибудь на нем играет!
Мы невольно улыбнулись. Предположить, что здесь, в глубине земли, вдали от солнечного света, среди папоротников и ихтиозавров, человек играет на органе! Это было нечто совершенно невообразимое. Но ведь мы слыхали звук органа, и дважды, и видали на берегу четкий отпечаток башмака!
Джиджетто настаивая на том, чтобы мы отправились искать таинственного музыканта.
– Мало ли что случается, – говорил он.
Перед нами была коса, что, тонкой нитью прорезая воды озера, бежала по направлению к одинокому утесу; по левую руку лежала узкая песчаная полоса берега, на котором мы были в первый раз, когда нашли эту пещеру; вправо расстилалась широкая равнина; она лежала в полумраке, потому что в той части пещеры не было светлого дождя и не было ярких источников света.
Мы направились туда.
Мы шли по этой равнине очень долго и смертельно устали. Пришлось остановиться, поесть раковин и поспать. Светлый туман был далеко, и нам было отрадно смежить глаза, не видя его сквозь веки.
Мы прошли еще немного, и вдали перед нами зачернелся лес. Вдруг Питер насторожился и сказал.
– Прислушайтесь!
Мы снова оцепенели от изумления; лицо Джиджетто расплылось в улыбке.
Далеко-далеко, едва уловимые, слышны были звуки органа.
– Это хор из оперы Верди! – воскликнул я.
– Ага! – смеялся Джиджетто, – я говорил! Видишь, Николо!
– Тише ты, чертенок!
– Но ведь это совершенно невозможно! – сказал инженер.
– Как-то в Сент-Этьенне… – начал Марсель, но вдруг замолчал и отскочил от скалы, у которой стоял.
Какое-то животное, высотою по меньшей мере в два метра, выскользнуло из-за скалы. Телом оно было похоже на жабу; у него была острая, продолговатая, приплюснутая голова и громадные, тяжелые лапы с толстыми пальцами. Оно мотнуло головой и издало странный звук; это было кваканье, которое заглушило бы мычание теленка.
– Лабиринтодонт! – закричал Мариц и бросился бежать; мы побежали за ним.
Но зверю, казалось, не было до нас дела: спокойно, маленькими прыжками он пересек берег и нырнул в озеро.
Мы еле переводили дух.
– Да это настоящая сказка! – сказал инженер. – В этой пещере мы нашли представителей первичной эпохи, каменноугольного периода и третичной эпохи! Не бред ли это?
– Что же с музыкантом? – спросил Джиджетто.
– И верно, пойдем, – сказал я.
– Не правда ли, – спросил инженер, – звук слышался из освещенной части пещеры?
– Конечно, – ответил Марсель.
Мы повернули назад; снова начали мы бродить вдоль озера по сверкающему берегу; дважды, утомившись, мы ложились отдыхать и, проснувшись, снова начинали поиски. Не найдя никаких следов человека, мы вернулись в темную часть пещеры, к скале, у которой видели лабиринтодонта. Миновав ее, мы вошли в густой, сумрачный лес. Мариц называл каждое дерево так же уверенно, как если бы это был лес его родины. Вдоль берега росли невысокие, худосочные астерофилии. За ними – густолиственные травянистые папоротники; дальше – громадные деревья с грубыми чешуйчатыми стволами: лепидодендры, похожие на гигантские канделябры; сфенофилии, напоминающие своей формой ели; сигиллярии – с огромными стволами и странной листвой. Ползучие папоротники перекидывались с одного дерева на другое и светлыми прядями висели между темных стволов и листьев.
Это был лес каменноугольного периода. Мы прошли по опушке чудесного леса, исходили по всем направлениям темную часть пещеры: хоть бы один след! Оставалось предположить одно: человек жил на утесе, что стоял посреди озера. Но утес подымался из воды совершенно отвесно, вокруг него не было и полоски берега. Неужели он жил внутри утеса? Нужно было добраться до этой каменной глыбы.
Мы пошли по косе, что вела к утесу, но от конца ее до утеса было далеко; широкая полоса воды отделяла нас от цели. Пуститься вплавь мы не рисковали: хорошими пловцами из нас были только Джиджетто и Мариц; в воде, по словам инженера, могли жить, кроме лабиринтодонтов, страшные архегозавры и прожорливые рыбы той же эпохи – ганоиды.
– Вернемся в светлую часть пещеры, нарубим там в лесу крепких деревьев и устроим плот! – предложил Джиджетто.
Мы последовали его совету, испортили вконец свои ножи, но свалили с десяток деревьев; мы притащили их по одному к концу косы и кое-как связали поясами и полосами порванных рубах. Это была очень медленная и изнурительная работа; у нас ушло на нее по меньшей мере пятнадцать дней – вернее, пятнадцать промежутков между сном.
Мы спустили наш плот на воду и дружно, гребя неуклюжими веслами, одолели отделявшую нас от утеса полосу воды.
Это была громадная глыба камня, метров двадцати в диаметре. Мы привязали плот к выступавшему из воды обломку и стали обходить вокруг подножия утеса. Это было нелегко, скала подымалась из воды очень круто. Вдруг Джиджетто молча махнул нам рукой. Мы подошли к нему и увидели метрах в четырех над водой широкую площадку. На этой площадке на камне сидел старик, бледный, с большой бородой и массой белоснежных волос на голове.
Он нас не замечал.
Мы вскарабкались наверх, ступили на площадку и поклонились старику.
Увидя нас, он вскочил на ноги, широко раскрыл глаза, бросился нам навстречу, но, сделав два шага, оступился и сорвался вниз, в воду.
V. Человек пещеры
В воде очутились двое: Джиджетто бросился вниз вслед за стариком, рискуя разбиться о выступавшие из воды камни.
Я с Питером спустился к воде; Марсель и Мариц побежали за плотом; но, прежде чем они вернулись, мы вытащили старика и помогли выскочить на сушу Котенку.
Я поднял незнакомца на плечи и стал подыматься на площадку. Старик не подавал признаков жизни; он был легок как перышко.
Я готов был уже опустить старика на площадку, когда увидел пред собой в скале дверцу; она была открыта, и я вошел. Я очутился в просторной, хорошо обставленной, чисто выбеленной комнате. На передней стене, у двери, были развешаны охотничьи и рыболовные снасти и оружие; у других стен стояли полки с чучелами зверей и птиц и с высушенными растениями странного вида.
С потолка свешивалась лампа, лившая белый холодный свет, похожий на тот, что мы видели в пещере. Пройдя ком-мату, я вошел в просторный зал, освещенный четырьмя такими же лампами.
В глубине зала стоял огромный орган; по стенам были полки с книгами, между ними мягкий диван и шкап с коллекцией минералов. Большой стол был завален картами и книгами, а задней стене были видны две двери.
Я опустил мою ношу на диван, товарищи вошли за мной. Мы раздели старика и стали растирать его.
Джиджетто разыскал на одной из полок пузырек с нашатырным спиртом, я поднес его к лицу странного незнакомца, он на мгновение приоткрыл глаза и стал тихо дышать.
Джиджетто заглянул в соседнюю комнату и позвал нас:
– Возьмите его сюда. Здесь есть кровать.
Питер приподнял старика за ноги, я взял его под мышки и мы осторожно перенесли его и уложили в постель. В комнате стояло три больших шкапа. Джиджетто, с которого вода текла, как с губки, вытащил из шкапа белье, сделанное из странной серой материи, штаны и куртку, и переоделся; все было очень велико для него, и он имел положительно уморительный вид.
– Оденься и ты, Николо, ты совершенно мокрый! – сказал он мне.
Действительно, неся старика, я промок до нитки; я послушался совета и с удовольствием натянул на плечи тонкую мягкую рубаху.
Наш хозяин стал приходить в себя. Он открыл глаза и с изумлением посмотрел на нас. Нам показалось, что он испугался; мы поспешили успокоить его.
– Не бойтесь, сэр, мы заблудились в этих пещерах и счастливы встретить человека!
Казалось, он не понял. Может быть, он не знает английского языка? Я повторил слова Марица по-итальянски, Питер – по-голландски, Марсель – по-французски, но это ни к чему не повело. Джиджетто решил, что старик, должно быть, глухой, и прокричал наши слова над самым его ухом, наполовину по-итальянски, наполовину по-английски, так оглушительно, что его голос слышен был, верно, во всех концах пещеры.
Старик слабо улыбнулся, но, видимо, не мог говорить; он лежал совершенно не шевелясь; мы встали и на цыпочках вышли из комнаты.
Я с Марицем вошел в зал; Питер, Марсель и Джиджетто прошли в соседнюю комнату. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я подошел к столу, был открытый том «Божественной комедии» Данте.
– Посмотри, Мариц, ведь старик, должно быть, мой соотечественник! Во всяком случае, он читает по-итальянски.
Мариц подошел ко мне, и мы стали рыться в книгах и картах, что лежали на столе. Сколько книг по географии, по геологии, по зоологии, по ботанике! Но ни на столе, ни на полках не было ни одной книги, изданной после 1865 года! Неужели же старик прожил в этом подземелье больше тридцати восьми лет? Неужели у него не было никакой связи с внешним миром?
В это время в комнату вошли наши друзья.
– Глядите, – воскликнул инженер, – ведь это план подземелья!
Он держал в руках аккуратно сделанный чертеж.
– Конечно! Но ведь здесь целый лабиринт пещер! Эти подземелья тянутся от берега моря до Трансвааля, Претории! А вот и карта Южной Африки – это атлас Дюфура, изданный в 1864 году. Сколько на ней белых пятен – неисследованных мест! Но Наталь отмечен – он уже был известен. И план подземелья, и карта составлены в одном масштабе; значит, мы находимся теперь приблизительно под Йорком!
– А на какой глубине?
– Не знаю, глубины здесь не указаны.
Мы все склонились над столом.
– А где выход из подземелья? – спросил я Марица.
– Его нет на плане!
– А где ручей, вдоль которого мы шли?
– Вот он. Он бежит через мертвый лес, потом исчезает в широкой расселине и выходит в громадную пещеру на берегу моря; пещера почти доверху залита водой. Но из нее нет выхода в море. А вот пониже – небольшая пещера, она лежит над морским дном.
– Где же начало ручья?
– Вот оно; здесь отмечен проход, в который мы вынырнули из шахты; шахты на плане нет. Верно, прежде между ними не было сообщения.
Тут прибежал Джиджетто – он разыскал кухню и пота-шил нас туда. Нас не пришлось долго уговаривать, мы пошли за ним и попали в маленькую комнату, где на железной плитке, раскаленной электрическим током, кипела в котелке вода; в нем варилась рыба. Мы пришли вовремя, потому что вода уже почти вся выкипела и рыба распалась на куски. Мы поели с наслаждением горячей пищи – в первый раз за много дней и вернулись в зал.
Я с Марицем стал рассматривать оружие, висевшее в первой комнате. Там были великолепные ножи, даже сабли, употребляемые при абордаже. Но удивительней всего были ружья и револьверы – у них были толстые стальные приклады, очевидно пустые внутри, и очень узкие стволы; курков не было, были только собачки. Мне удалось открыть приклад одного ружья; он действительно был полым, и в нем лежало около двадцати маленьких стальных шариков. Рассмотрев ружье внимательней, я увидел, что оно заряжается сжатым воздухом.
– Детские игрушки, – засмеялся Питер, поглаживая свой громадный револьвер, бивший на 400 метров пулей большого калибра.
Джиджетто тихонько подошел к дверям и заглянул в комнату, где лежал старик; наш хозяин был в том же положении, в каком мы его оставили, но ровно и спокойно дышал.
Мы улеглись – Марсель и Мариц на диване, Питер, Джиджетто и я на полу – и крепко уснули.
– Вставайте, будет вам спать, – разбудил нас Котенок через несколько часов, – идемте ловить рыбу!
Мы выспались на славу, усталость как руной сняло; мы живо приготовили снасти, расправили сети и собрались на ловлю. Джиджетто пошел в кухню за остатками вчерашней рыбы для наживы – ничего лучшего у нас не было. Я решил, что нужно перед уходом заглянуть к старику; мы вернулись в зал и замерли на пороге.
Наш хозяин вышел из своей комнаты и, держась за книжные полки, слабою походкою шел к нам. Старик поднял голову и с трудом, как бы не находя слов после долгого молчания, сказал по-итальянски:
– Кто бы вы ни были, несчастный приветствует вас.
Я был так взволнован, что не мог отвечать. Джиджетто перевел товарищам слова старика по-английски. Наш хозяин понял, очевидно, что английский язык был понятен нам всем, и, сделав еще шаг вперед, заговорил по-английски:
– Вы кажетесь мне отзвуком далекого мира! Откуда вы пришли сюда?
– Мы попали сюда из Ньюкэстльских каменноугольных копей.
– Из каких копей? Здесь нет никаких копей!
Мы переглянулись в удивлении.
– Неужели вы не знаете их?
– Нет!
Старик опустился на диван. Мы сели возле него.
– Недалеко отсюда есть шахты, – сказал инженер. – Мы пришли оттуда через бесконечный ряд галерей и пещер.
– Значит, вы сможете вернуться туда?
– Нет.
– Вы заблудились? Я покажу вам дорогу: я знаю здесь переходы.
– Нет, этим путем мы не сможем вернуться: он закрыт для нас навсегда. Мы надеемся только на вас, – сказал Мариц.
Старик грустно посмотрел на нас.
– На меня! Несчастные люди!
Он поднял голову и взглянул на висевшие на стене часы-календарь.
– Я живу в этой пещере тридцать три года, четыре месяца и двенадцать дней!
У нас потемнело в глазах. Мариц спросил:
– Тридцать три года? И вам не удалось выйти отсюда?
– Нет. Тридцать два года с лишним я не видел ни живой души.