Господа юнкера

Редактор Ольга Карпенко

Дизайнер обложки Римма Кутлушина

Корректор Лидия Ильина

© Сергей Карпенко, 2021

© Римма Кутлушина, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-7195-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сергей Карпенко

ГОСПОДА ЮНКЕРА

Роман

Стемнело, и жизнь в небольшом российском городке затихла. В эти неспокойные годы Гражданской войны обыватели старались не высовывать носа из дома в темное время суток, боясь быть задержанными и доставленными в ЧК. А там особо не церемонились, отправляя целыми партиями арестованных из подвала к стенке.

Пробираясь через развалины старой мануфактуры, разведчики белых натолкнулись на засаду красных.

– Брать живыми! – скомандовал комиссар Чураков, небольшого роста, скуластый мужичок средних лет.

Пригнувшись, он стал продвигаться навстречу белым. За ним осторожно двигались красные бойцы, сжимая винтовки.

Сергей Львов, бывший юнкер двадцати трех лет, а сейчас боец Красной армии, следовал за ними, ничего не видя перед собой. Внезапно из-за туч вынырнул диск луны, и сразу стало светло почти как днем. Белые открыли огонь, и красноармейцы стали падать один за другим, сраженные выстрелами. Вот и комиссар Чураков упал на бок, пуля попала ему прямо в глаз.

– А… сволочи, получайте! – закричали оставшиеся в живых и открыли ответный огонь по залегшим белогвардейцам. И тем, и другим укрыться от пуль было негде, а луна, словно нарочно, указывала, куда надо стрелять. Постепенно огонь стал стихать, в живых оставалось всё меньше и белых, и красных. Наступила тишина, и луна вновь скрылась за тучами.

Сергей понял, что из их отряда в живых он остался один. Но и белых не было слышно. Сколько их там? Патроны у него закончились. Сергей подобрал булыжник и бросил его в сторону, попав в стену. Последовал выстрел в том направлении со стороны белых, а затем… характерный щелчок, указывающий, что в барабане нагана противника нет патронов. Сергей примкнул штык к винтовке и бросился вперед, на врага. Неожиданно из-за туч вынырнула луна, и Сергей с изумлением на лице остановился. Прямо на него бежал, сжимая в руке шашку… его лучший друг Михаил Роот.

– Ты?! – с изумлением воскликнул Сергей.

– Львов Сергей! – закричал Михаил, остановившись и прерывисто дыша. – Ты у красных, но почему?

– Мобилизовали. Сказали, что родители мои теперь в заложниках, и, пока я в Красной армии, с ними ничего не случится. А ты? Мы же хотели с тобой стать врачами, помнишь?

– Да, но сначала надо избавить Россию от этой заразы, которая прилипла к ее телу и которой ты служишь.

– Знаешь, Миша, это будет очень нелегко сделать, если вообще возможно. Это же фанатики, это просто одержимые люди. Их не переубедить и не сбить с толку. Я насмотрелся на них и знаю, что говорю.

– Мы не будем их убеждать. Мы их каленым железом выжжем с тела России.

– Можно и самим обжечься при этом.

– А мы не боимся, мы знаем, на что идем.

– Миша, сейчас вы отступаете. А дальше что? Капитуляция, эмиграция? Согласись, что ваше дело проиграно.

– Мы еще не проиграли и, пока живы, будем драться. Да, нам будет трудно, но мы готовы умереть за Россию. А ты? Неужели ты смиришься с этой властью?

– Миша, у меня родители… Кто же позаботится о них, если не я?! А твои, кстати, где? С ними все благополучно?

– Наверное, да. Они уехали в Ригу уже довольно давно. Намеревались ехать дальше, в Европу. Пока известий от них не имею.

– Надеюсь, что у них все хорошо. Послушай, тебе надо выбираться отсюда. Я помогу тебе. Возьми документы убитого красноармейца, сними погоны, кокарду с фуражки, и пойдем.

Городок, разбуженный перестрелкой, уже не спал. Люди, прильнув к темным окнам, вглядывались в темноту улиц. Многие в душе надеялись, что пришли белые.

К месту боя уже бежали чекисты, гремя тяжелыми сапогами по мостовой.

– Стой! Вы кто? – тяжело дыша, комиссар в кожанке и с наганом в руке остановил друзей.

– Боец Красной армии Львов.

– Боец Красной армии Степанов.

– Откуда вы идете? Кто стрелял?

Сергей доложил о перестрелке с лазутчиками белых.

– Пойдемте покажете, где это было.

Теперь уже луна скрылась, а при зажженных спичках толком разглядеть что-либо было невозможно.

– Ладно, днем посмотрим. А сейчас выставим караулы. Может быть, эту сволочь не всю перебили.

– Товарищ комиссар, мы можем идти в свою роту? – спросил Сергей.

– Да, идите.

И Сергей с Михаилом зашагали прочь.

– Миша, выйдешь за город, по дороге не иди. Хотя документы у тебя красноармейца, но вдруг нарвешься на кого-нибудь, кто знал этого Степанова.

– Хорошо. Ну прощай, Сергей. Может, еще увидимся.

– Прощай, Миша.

Друзья обнялись, и затем Михаил зашагал прочь. В ночной тишине его шаги вскоре утихли.

Сергей повернулся и пошел в расположение своей роты.

Через час туда зашел полковой комиссар Рыбин. Он увидел Сергея и удивленно спросил:

– Львов, ты живой?! А остальные, что все погибли? А может быть, ты сдрейфил, сбежал?!

– Нет, товарищ полковой комиссар. Мне встретился отряд из местной ЧК у места нашего боя.

– Да, мне комиссар ЧК Горохов сказал, что остались в живых два бойца. А ты говоришь, что один остался? Что-то нестыковочка выходит, а?! А может, ты беляка выручал, говори, сука! – комиссар выхватил маузер из деревянной кобуры, болтавшейся у него сбоку, и направил его на Сергея.

– Нет. Со мной вышел боец Степанов, но где он сейчас, я не знаю, – спокойно ответил Сергей и подумал о том, как же они с Михаилом верно решили закопать тело Степанова. Теперь пусть ищут.

– Ну вы же вместе шли, и куда он делся, этот Степанов?

– Он сказал: иди, я догоню. Ну я и пошел. А куда он делся, я не знаю.

– Черт, наверное, у бабенки какой-то сейчас. Ну придет, я ему всыплю.

Сергей облегченно вздохнул: «Пронесло». Он умылся и завалился спать. Но сон не шел, на душе была тревога за Михаила: «Как он, дошел ли до своих?».

Михаил быстро и без приключений добрался до белых. Полковник Лисицкий, отправлявший их отряд в разведку, принял рапорт от Михаила и вздохнул с горечью:

– Да, погибают лучшие воины, к сожалению. Слава Богу, что вы остались живы, юнкер. Идите, отдыхайте.

– Слушаюсь, – Михаил сделал поворот «кругом» и вышел из кабинета полковника. Переживания по поводу гибели боевых товарищей чередовались с мыслями о лучшем друге Сергее Львове, который был почему-то у красных. Сергей объяснил, почему, но все же Михаил не мог это принять. Да, Сергей заботился о родителях, но неужели для этого надо было предавать Родину?!

«Нет, если мы еще встретимся, я ему выскажу все», – с этими мыслями Михаил уснул.

* * *

Сергей Львов и Михаил Роот познакомились незадолго до начала Великой войны 1914 года, когда, поступив в Московский университет, оба избрали для себя профессию врача. С первых дней учебы они подружились, а затем оба влюбились в одну девушку – Машеньку Орлову, стройную, белокурую, с большими голубыми глазами, воспитанницу Института благородных девиц. Маше нравились оба друга, и она никак не могла сделать выбор, хотя друзья умоляли ее об этом. Они решили между собой, что счастливец останется в Москве, а неудачник покинет ее.

Машенька думала-думала… Иногда ей больше нравился голубоглазый блондин Михаил, из обрусевших немцев, а иногда кареглазый шатен Сергей. Она не могла определиться, да если бы и смогла, то ни за что не решилась бы обидеть одного из друзей признанием другому. Так и гуляли они втроем, а Машенька даже смущалась, если одного из друзей не было, и она оставалась вдвоем с другим. Но, как часто бывает в жизни, появился еще один ухажер у Машеньки Орловой. Им был гвардии поручик Хованский, потомок древнего княжеского рода. Горе друзей было безмерным. Однако жизнь продолжалась, и Сергей с Михаилом постепенно успокоились. «Значит, она не любила никого из нас», – справедливо решили друзья.

А в это время бушевала Первая мировая, или Великая, как называли ее современники, война. Тучи сгущались над Российской империей. Государь император, приняв на себя обязанности Главнокомандующего армией, находился в Ставке, занимаясь разработкой и выполнением стратегических задач Русской армии.

В Петрограде у власти находилось критикуемое и правыми, и левыми недееспособное правительство. И грянул гром – в феврале семнадцатого, в виде выступления народных масс Петрограда, поддержанных солдатами запасных полков, расквартированных в городе и не желавших отправляться на фронт. Дальше последовало отречение Николая Второго от престола за себя и за сына Алексея, отказ Великого князя Михаила занять престол, и Россия стала республикой к всеобщей радости и ликованию ее народа, еще не представлявшего, что он потерял. И только потом, в эмиграции, член Государственной думы Василий Витальевич Шульгин, принимавший в числе прочих отречение Государя императора от престола, напишет в своих мемуарах, что, когда все ходили радостные, в феврале семнадцатого, с красными флагами, «надо было пулеметов, пулеметов на всю эту сволочь». Пришедшее к власти Временное правительство сделало все для развала Русской армии, издав приказ номер один, согласно которому все приказания воинского командования должны обсуждаться в солдатских комитетах, где и принимается решение, выполнять их или нет.

Отречение от престола Государя императора потрясло Сергея Львова и Михаила Роота буквально до слёз. Друзья решили, что в таком водовороте событий быть просто врачами они не имеют права, и оба решили оставить университет и поступить в военное училище. Окончить это училище им не дал Октябрьский переворот, когда к власти пришли большевики. Сергей и Михаил участвовали в обороне Московского Кремля от отрядов Красной гвардии, им повезло остаться в живых и не попасть в плен. Михаил с родителями покинул Москву. Родители уехали в Ригу, а он поступил в Северо-Западную армию под командованием генерала Родзянко, брата председателя четвертой Государственной думы.

Родители Сергея Львова остались в Москве из-за болезни матери, Татьяны Николаевны. Сергея вскоре мобилизовали в Красную армию, а родителей его объявили заложниками. Когда, по требованию союзников, Северо-Западную армию возглавил генерал Юденич, над красным Петроградом сгустились тучи, и правительство большевиков – Совет народных комиссаров бросило лозунг «Все на защиту Петрограда!». Отряд Сергея Львова был направлен на оборону Питера. Там, в боях за Петроград, и суждено было встретиться друзьям Михаилу и Сергею.

Ценой неимоверных усилий большевики отстояли Петроград, при этом объявив столицей Москву, куда переехало их правительство. Северо-Западная армия была интернирована в Эстонии, но Михаилу удалось уехать к родителям в Ригу. Пробыл он у них недолго, а затем через страны Европы сумел добраться до Крыма, где вступил в Русскую армию барона Врангеля. Сергей Львов воевал с белополяками, потом его отряд был брошен в бои за Крым. Но, воюя опять друг против друга, встретиться им с Михаилом больше не довелось.

После оставления Крыма белыми Михаил уехал к родителям, которые из Риги перебрались в Германию. В Берлине он решил продолжить учебу на врача.

Сергею с большим трудом удалось добиться увольнения из Красной армии. Командование все же приняло во внимание, что боец Львов является недоучившимся врачом, и выдало ему направление на продолжение обучения. Закончив учиться, Сергей Львов стал военврачом и получил направление в военный госпиталь Смоленска. В конце двадцатых годов его уволили из армии и чуть было не арестовали. Виной всему стало участие в обороне Кремля от большевиков. Это были годы гонения на бывших офицеров старой России под кодовым названием «Весна». Потом, однако, в компетентных органах учли службу Львова в Красной армии, и арестовывать его не стали. Сергей, после увольнения из ее рядов, устроился работать врачом в городской больнице там же, в Смоленске. Он был женат на дочери комбрига Красной армии, но после демобилизации с женой вынужден был расстаться, так как красному командиру, его тестю, не нужен был зять с подмоченной репутацией. От этого брака у Сергея была дочь Верочка, с которой видеться ему не разрешали. Бывшая жена его вскоре вышла замуж за командира роты Красной армии и уехала с ним в Москву, куда был направлен ее новый муж для обучения в Академии Генштаба по протекции папы.

Михаил в Германии тоже выучился на врача, а после был принят на работу в одну из берлинских больниц. Он был к тому времени женат и имел ребенка, сына по имени Герман. Женой Михаила стала хорошенькая блондинка Эльза из прибалтийских немок, с семьей которой познакомились родители Михаила, живя в Риге. Михаилу казалось, что его встреча с Эльзой была случайной, но это был план матушки его, которой уж очень нравилась юная дочка их знакомых.

Сергей во второй раз не женился, весь отдавшись работе.

В тысяча девятьсот тридцатом девятом году в состав России вошла часть Польши – Волынская область в результате пакта Молотова-Риббентропа. Сергей переехал из Смоленска в город Ковель врачом в местную городскую больницу. Мать его умерла вскоре после окончания Гражданской войны, а отец жил один в Москве, страдая болезнью почек. Сергей решил перевезти отца к себе в Ковель и, взяв отпуск, поехал для этого в Москву. Но, приехав туда, застал отца умирающим, который и скончался, можно сказать, на руках сына. Похоронив отца рядом с могилой матери, Сергей вернулся в Ковель и опять погрузился в работу.

Наступил тысяча девятьсот сорок первый год.

* * *

Была чудная летняя ночь. Сквозь открытые окна доносился звук цикад. Легкий ветерок приносил запахи цветов. Пестрило звездами ночное небо с блестевшим месяцем.

Дежурный врач городской больницы Сергей Львов отложил книгу и выключил настольную лампу.

Пациенты больницы, как и дежурный медицинский персонал, давно уже спали. Теперь и он может отдохнуть. Утром прибудет его сменщик, благодушный толстяк Виктор Иванович Жеребцов, всегда с улыбкой на устах и добрым лучистым взглядом, а он отправится в свою холостяцкую квартиру, где и отоспится как следует, тем более что завтра – воскресенье.

Сергей подошел к кушетке и уже готов был лечь, но что-то встревожило его. Он прислушался. Это был какой-то звук, чуждый этой летней ночи, неожиданный и пугающий своей непонятностью. Звук доносился все ближе, и вдруг задрожала земля, зазвенели стекла и заложило уши от свиста и грома разрывов. Окна осветились яркими вспышками.

«Боже мой! Это же самолеты, это бомбежка», – пронеслось в голове у Сергея, и он кинулся к телефону. Но связь не работала, то ли от взрывов, то ли от действия вражеских диверсантов. На стене у телефона покачивался календарь с датой: двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Эта дата на календаре врезалась в память Сергея Львова, и еще долго будет видеться ему, разделив жизнь и его, и целой страны на до и после нее.

Самолеты улетели дальше в глубь территории Советского Союза. Неся разрушения, смерть и горе.

Установилась тишина, но ненадолго. Со стороны границы послышались орудийные залпы, треск пулеметов и одиночные выстрелы стрелкового оружия. Стало ясно, что на нашу землю напал враг, и пограничные части, напрягая все силы, пытаются сдержать его натиск.

Слухи о войне с немцами ходили давно, и, хотя Советское руководство отрицало возможность войны, ссылаясь на «Пакт о ненападении», военное и гражданское население приграничных районов имело на этот счет собственное мнение, в корне отличное от официальных заявлений правительства и лично товарища Сталина. Ни для кого из них не было секретом стягивание к границам СССР немецких войск, появление вражеских диверсантов в ближайшем тылу, террористические акты на некоторых жизненно важных объектах.

Официально об этом ничего не говорилось, и жители отдаленных от западной границы районов Советского Союза не знали этого, но приграничное население было в курсе этих провокационных действий Германии.

В больнице уже не спали, да и на улице были видны метавшиеся в панике люди, раздавались гудки автомашин.

Вот прибежал в больницу главный врач Павел Семенович Мешков:

– Сергей Алексеевич, что у вас?

– Да все цело, разрушений нет. Паника у больных, но я стараюсь их успокоить. Да, телефон не работает.

Постепенно больница заполнилась врачами, медсестрами и санитарами, находившимися дома.

Привезли нескольких пострадавших от бомбежки. Сергей запомнил девочку лет шести с бледным лицом и побелевшими губами, которой взрывом оторвало ногу. Мама этой девочки кричала в истерике и хватала врачей за руки, а дочь молчала и смотрела широко открытыми глазами. Главный врач даже прикрикнул на мать, и та, прекратив истерику, гладила дочь по голове, обливаясь слезами.

Подъехала машина, в которой находился инструктор горкома партии Кочетков. Едва выскочив из нее, он закричал:

– Больница эвакуируется! Сейчас за вами придут машины! Собирайтесь!

– По железной дороге? – спросил Мешков.

– Нет. Ее разбомбили. Поедете на машинах, – ответил Кочетков.

И тут же подошли один за другим три крытых автомобиля ЗИС.

Врачи помогали больным занимать места, грузили медикаменты, усаживались сами.

Кое-где пылали какие-то строения, горели автомобили. В воздухе стоял дым, и было ощущение чего-то страшного, предчувствие какого-то большого горя, которое коснется всех без исключения людей.

Сергей Львов не испытывал страха, было только чувство тревоги за больных, за город, за страну.

По разбитой от авиабомб дороге машины медленно продвигались на выезд из города.

– Эх, побыстрей бы, – торопил шофера сидевший в кабине головной машины главврач, – как бы самолеты ни налетели.

– Невозможно, товарищ доктор. Ведь ямы кругом. Вот из города выедем, там и побыстрее можно будет, – отвечал седой водитель.

Весь потный от напряжения, он крепко сжимал баранку. Но и выехав за пределы Ковеля, машины не могли прибавить скорости. Дорога была забита беженцами, которые, волоча узлы с домашним скарбом, пытались уйти подальше от опасности. А на западе шли бои, и было слышно, как немногочисленный гарнизон Советских войск вместе с пограничниками всеми силами пытается сдержать вражеские полчища. Вот послышался гул, который все нарастал, и в небе показались вражеские самолеты. Но тут, с востока, серебристыми молниями навстречу им блеснули наши истребители с красными звездами на крыльях. И закипел воздушный бой. Вот один фашистский самолет задымил и, прорезая небо черной копотью, устремился к земле. Мгновение – и раздался оглушительный взрыв, вызвавший ликование и крики «ура» у беженцев. Но и наши два «ястребка» тоже задымили и устремились к земле. Прогремели взрывы.

– Ох! – вырвался у толпы стон.

Оставшиеся два наших истребителя вновь и вновь заходили на врага, но силы были явно на стороне немцев. Вот еще один самолет с красными звездами загорелся. Задымил и камнем полетел вниз. Оставшийся один, советский «ястребок», видимо, уже израсходовал весь боезапас, вдруг поднялся ввысь и ринулся оттуда на немецкий бомбардировщик, налетев на него сверху, как коршун на свою добычу. Через мгновение обломки двух самолетов полетели на землю. И уже ничего не мешало немцам бомбить толпу беженцев.

Люди кинулись с дороги врассыпную, бросая узлы, корзины, сумки. Теперь мишенью врага стали три автомобиля, перевозившие больных. Перед головной машиной раздался взрыв авиабомбы, осколки пробили и моторный отсек, и кабину водителя. Главный врач и шофер погибли. Оставшиеся две машины остановились.

Сергей выскочил из кабины второго грузовика и закричал:

– Вон из машин! Разбегайтесь!

Больные и медперсонал начали выпрыгивать, вылазить, кто как мог, из автомобилей и бежать во все стороны от дороги вслед за беженцами. На людей немцы не стали тратить авиабомбы, а принялись расстреливать их из пулеметов. Сергей понял, что лучше не бежать, а упасть и не шевелиться – так все-таки больше шансов не стать мишенью.

– Ложись! – крикнул он и упал в воронку от взрыва бомбы.

Кто-то послушал его, а кто-то, поддавшись всеобщей панике, продолжал бежать, пока не падал, сраженный пулеметной очередью.

Три автомобиля, изрешеченные пулями, пылали. Наконец немецкие самолеты улетели, видимо, израсходовав свой боезапас. Сергей огляделся. Везде лежали убитые и тяжелораненые люди. Над землей стоял стон.

Постепенно на дорогу возвращались беженцы. Кругом зияли воронки от взрывов. Слышались голоса, зовущие родных и близких людей, потерявшихся в этой всеобщей сумятице. Были и такие, кто искал свои вещи.

Сергей знал, что километрах в пяти есть большое село – центральная усадьба колхоза. «Надо собрать оставшихся в живых и двигаться туда», – решил он.

– Товарищи, впереди, в пяти километрах, есть село. Надо идти туда! Здесь задерживаться опасно! – крикнул он и добавил: – Передайте это другим.

– А может, село-то уже и разбомбили, – сказал невзрачный мужичок, теребящий узел с вещами.

– Оставить сеять панику! Ты еще и мародер! Таких расстреливать надо! – закричал на него Сергей.

– Ишь ты, начальник выискался, – осклабился мужичок, но тут же упал с проломленным черепом. Это больничный санитар Сомов, здоровенный бугай, обрушил на него дубинку.

– Тут такая беда, а этот… – тяжело дыша, сказал он.

– Вы правы, Сомов. В такое время с подобными людьми только так и поступают, – успокоил Сергей санитара.

* * *

С началом Второй мировой войны в больницу, где работал Михаил, стали поступать раненые и больные с фронта. Это были, как правило, лица не рядового состава, а штаб-офицеры и, в меньшей степени, обер-офицеры. С одним из таких пациентов, майором Райнером Боде, рыжеватым, сорокалетним здоровяком, у Михаила завязались приятельские отношения. Майор был ранен в плечо и лечился в больнице Михаила уже во второй раз. В первый раз он там был не по ранению, а заболев жесточайшей ангиной.

– Как ваше горло, Райнер, больше не беспокоит? – спросил Михаил при встрече.

– Нет, благодарю, Михаэль, с горлом все хорошо, – отвечал Боде, пожимая руку Михаилу и улыбаясь.

– А что нового на войне?

– Кампания проходит успешно. А вы, кажется, говорили, что знаете русский язык, Михаэль?

– Да, мы жили в России, я и родился там. Но после большевистского переворота покинули ее. Мне пришлось повоевать с большевиками, но мы проиграли, к сожалению. А почему вы спросили, знаю ли я русский язык, Райнер?

– Могу открыть секрет: фюрер собирается выступить против СССР, и меня, кажется, должны перевести на Восточный фронт. По крайней мере, я дал согласие. А там понадобятся переводчики, да и хорошие доктора тоже. Ну как, еще раз хотите сразиться с большевиками?

– Это любопытство или предложение, Райнер?

– Если получу направление туда, то второе. Но в любом случае, думаю, вас мобилизуют в ряды Вермахта, потому что в вашем досье это знание русского не оставят без внимания.

– Если так случится, то, конечно, я предпочел бы оказаться там рядом с вами.

– Я не сомневался в вас, Михаэль.

И приятели пожали руки друг другу.

* * *

Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Германия обрушила свою военную мощь на Советский Союз. А двадцать третьего июня Михаила вызвали в Управление кадров сухопутных войск Вермахта и сообщили, что по рекомендации майора Вермахта Райнера Боде врач Михаэль Роот призывается на воинскую службу, с присвоением звания лейтенанта, и направляется в полковой штаб N-ского полка в качестве переводчика.

Двадцать восьмого июня полк, где начал службу Михаил, занял город Ковель. Майор Боде получил назначение в комендатуру Ковеля, а Михаил Роот бы назначен туда переводчиком.

В первые дни войны с СССР немцы особого зверства по отношению к мирному населению оккупированных земель не проявляли. Расстреливали коммунистов, активистов, евреев, но основная масса населения не пострадала. Наоборот, оккупанты говорили об освобождении народа от большевиков. Но Михаил знал директиву Гитлера по отношению к славянским народам и народам СССР, в частности, поэтому особых иллюзий по освобождению России от большевиков не питал. Он видел, что немцы презирали жителей захваченных территорий и всегда были готовы пустить в ход оружие при общении с ними. Михаил понимал, что перед ним уже не та Россия, где он родился и которую защищал от большевиков, да и люди изменились. Своих «освободителей» они встречали кто равнодушно, кто со страхом, кто с ненавистью. Были, конечно, предатели и отщепенцы, с радостью поступавшие на службу новым хозяевам. Но такие вызывали только презрение, даже у самих этих хозяев.

Все это Михаил узнает и поймет за время оккупации советских земель.