Август навсегда

Глава 2. Сон разума

Саша намыливала руки, вновь и вновь смывая пену. Раз за разом брала потрескавшийся кусок мыла и повторяла процедуру.

Она не могла остановиться, отчего все больше и больше злилась.

В голове все было сумбурно: страхи и желания, переплетаясь, образовывали что-то непонятное, и вся эта лавина обрушивалась на нее. Сознание напоминало флюгер на крыше, который попал в самое сердце бури – порывы ветра, бешеные и неистовые, вертели его. Изредка он замирал на месте, но только лишь для того, чтобы через мгновение с утроенной силой хаотично завертеться.

По лицу бежали слезы. Саша старалась время от времени вытирать их, и чаще это получалось намыленной рукой – пена раздражала глаза, отчего поток слез становился только сильнее.

Все это могло продолжаться еще долго, но ей посчастливилось уличить момент, и свободной рукой она до упора вывернула кран – толстой ревущей струей ледяная вода хлынула в раковину, подняв сноп брызг. Саша резво подставила голову под обжигающе холодный поток. Затылок моментально онемел, и вместе с этим наваждение отступило.

Но убирать голову она не спешила и прекратила, лишь поняв, что результат закрепился. Только тогда закрыла кран и обмотала волосы полотенцем. Вернувшись в комнату, грохнулась в старое кресло.

Оно осталось еще от матери, все потрепанное, выцветшее с проваленным сиденьем. Оказавшись в нем, Саша приняла довольно противоестественную позу – коленки поднялись почти до груди.

Некоторые люди, чтобы отвлечься, порой использовали достаточно простой и действенный метод – старались погасить свои душевные терзания физической болью или дискомфортом. Иногда Саша могла специально вывернуть руку или сложить ноги так, чтобы они ныли и затекали – и это прекрасно позволяло ей дистанцироваться от наваждения. И сейчас, находясь в такой странной позе, она понимала, что это вносит свою лепту в попытки прийти в норму.

И это, к слову сказать, помогало. Но, наученная горьким опытом, она понимала, что такая методика хоть и обладала эффективностью, но была недолговечна.

Саша повернулась, чтобы ей можно было смотреть в окно, и принялась разглядывать происходящее на улице. А там уже вошла в свои законные права осень. Небо скрылось за непроницаемой стеной облаков, которые щедро делились с землей влагой и этот непрекращающийся дождь нагонял тоску, а вместе с ней и страхи.

Часто поднимался ветер, отнимавший у деревьев их нарядную одежду в желто-красных тонах. И все лишь для того, чтобы поиграться с нею, а потом бросить в липкую грязь.

Оба кота гуляли – неизвестно, что такого приятного они находили в этих прогулках под аккомпанемент дождя и ветра. Саша с сожалением вздохнула – опять вернуться мокрые, перепачканные, и придется ей половину вечера отмывать их шерстку. Впрочем, подумала она о таком скорее машинально, в сущности, это мало занимало ее.

За прошедшее время Саша заметила очень и очень нехорошие изменения в своем состоянии: она все больше отдалялась от окружающей действительности. Часто ей просто было все равно на события, происходящие вокруг. Ее сознание замыкалось на себе, а совесть начинала рыть многочисленные ямы в поисках неизвестно чего.

Порой где-то в самой глубине возникали глупые и ненужные домыслы, которые представляли огромную опасность, так как легко могли выбраться наружу и превратиться в совершенно отвратительные идеи и желания. От этого становилось совсем страшно, а страх порождал еще больший страх.

Пока еще ужасы (Саша это хорошо чувствовала), зарождающиеся внутри, были слабые, и отогнать их хватало сил, однако с каждым днем, с каждым упавшим пожелтевшим листом они набирали все больший вес и значимость.

Идея, что когда кончатся дожди, ей следует возобновить прогулки, почти ежедневно посещала ее.

Запертая в четырех стенах, пусть и в компании кошек, но Саша была обречена. Все остальное являлось лишь вопросом времени.

Несколько раз она решалась на попытки заняться чем-то: пересаживала цветы, обрезала их, думала, как лучше поставить на подоконниках. Рисовала, истратив практически все запасы бумаги и красок. Читала книги и писала глупые грустные стихи.

Но все эти порывы имели лишь временный эффект, и в конечном счете у нее опускались руки. Она бросала одно дело и через некоторое время начинала другое, так или иначе, неминуемо имевшее ту же судьбу, что и предыдущая задумка.

Ощущение своей никчемности, со временем все более твердое, угнетало. Саше постоянно казалось, что у нее ничего не получается: цветы пересажены неправильно и не вовремя, рисунки корявы и бессмысленны. Книги она не может запомнить и постоянно отвлекается на свои мысли в процессе чтения. А стихи… Со стихами выходило хуже всего – они были не искренни и ничего, кроме набора простых заезженных рифм да штампов, собой не представляли.

Она часто злилась, цветы, конечно, никоим образом не пострадали, а вот рисунки и испещренные ее корявым почерком листы с колонками стихов превращались в кучки мелко-мелко разорванной бумаги.

Пожалуй, ей стоило заменить лекарства – те таблетки, что она принимала, явно не справлялись, и, по всей вероятности, организм начал привыкать. Или же (при самом плохом варианте) ее состояние настолько ухудшилось, что требовались более серьезные медикаменты. Подмывало сходить к врачу, но как она дойдет в такую погоду?

Впрочем, истинная причина крылась далеко не в атмосферных явлениях. Саша и сама это понимала. Она давно не видела людей, ни с кем не общалась, и одна мысль, что ей придется вступать в разговоры или хотя бы даже оказаться при большом столпотворении народа, вызывала неподдельный страх и смятение.

Помимо всего прочего, чтобы навестить врача, ей нужно было выехать в город. Туда, к Нему. Стоило только помыслить о таком, как моментально пальцы на руках делались студеными.

Сон подкрался незаметно – навалилась приятная легкость, веки налились тяжестью, а мысли стали спотыкаться одна об другую. Секунда, и Саша сама не поняла, что оказалась в царстве Морфея.

Здесь таилось спасение, ее отдушина, спасение от угнетающей пустоты своей души. Ей снилось что-то отдаленное, абстрактное, но при этом хорошо знакомое. Она путешествовала по фантастическим местам, затерянным среди миллиардов созвездий, укутанных в многокрасочные туманности.

Это были миры, которых не существовало, но которые являлись не менее реальными, чем окружавшая действительность. Саша перестала быть сама собой, теперь ее имя и внешность исчезли, точнее, она стала абсолютно всем, но и ничем определенным, и все это – одновременно.

Подобное завораживало, только вот, как выяснилось, это таило в себе и опасность – на следующую ночь с ней приключилась отвратительная вещь.

Саша чуть не умерла. По-настоящему.

Обе кошки, словно заранее почувствовав что-то неладное, легли не по своему обыкновению на кровать, а разместились в кресле и на диване. Перед тем, как отправиться спать, следовало обратить на это внимание, но Саша была поглощена своими мыслями, чтобы вовремя заметить такую странность.

Когда страсти немного улеглись в ее голове и, казалось бы, спасительная пелена сна мягким покрывалом накроет с головой, Саша ощутила, как она проваливается в бездну.

В груди отчаянно заколотилось сердце. Дыхание сперло, к горлу подкатил ком. Всем своим телом и духом Саша буквально ощутила, что вот-вот умрет, стоит ей позволить самой себе погрузиться в небытие. И она почти успела это сделать, но в последний момент, собравшись с силами, смогла вырваться из липких объятий тьмы.

Наваждение мгновенно покинуло ее.

Разбуженные шумом кошки, навострив уши, уставились на хозяйку. А та уже находилась на грани истерики – шутка ли – почувствовать себя в объятьях смерти.

Кое-как отдышавшись и успокоившись, Саша легла обратно и, накрывшись одеялом, закрыла глаза. Ничего пугающего не произошло. Рассудив, что произошедшее уже вряд ли повторится, она через некоторое время стала засыпать.

Но как только ей довелось добраться до границы между сном и явью, наваждение с новой силой захлестнуло сознание. Теперь было не до шуток. О том, чтобы оставаться в кровати, не могло быть и речи, поэтому она принялась расхаживать по комнате, на ходу включая свет везде, где только можно.

Мессинг и Хвостик от такого поворота событий занервничали и, явно чувствуя настроение хозяйки, принялись ходить за ней следом, изредка мяукая и просясь на руки. Стоило ли говорить, что для Саши их поведение осталось незамеченным – она всецело была поглощена тем ужасом, который обуял ее.

Еще возникла уверенность, что перед ней разверзнется бездна, и в этот-то третий раз неведомая сила не сочтет нужным дожидаться, пока Саша приляжет, а атакует прямо здесь и сейчас.

Находиться запертой в четырех стенах осточертело, и, несмотря на отвратительную погоду и царящую за окном ночь, Саша приняла решение выйти подышать свежим воздухом.

Накинув плащ матери, видавший и лучшие времена, она аккуратно, чтобы кошки не смогли вырваться на улицу, выбралась на крыльцо.

К счастью, дождь прекратился, а ветер утих. Правда, температура опустилась, и чувствовалась прохлада, которая после нескольких минут, проведенных в неподвижности, начала понемногу пробираться под одежду.

Решив не мерзнуть стоя, Саша спустилась с крыльца и направилась в маленький сад. Здесь она немного погуляла, изредка поднимая голову к небу и пытаясь разглядеть звезды – облака расступились, и через прорехи можно было увидеть малую часть небосвода, украшенного многочисленными жемчужинами.

Обстоятельно продрогнув, Саша пришла в себя и готова была вернуться в теплую постель. Но ее внимание привлекла одна интересная деталь. В какой-то момент она заметила небольшую яркую точку в небе и сначала даже приняла ее за звезду, но в отличие от звезды, эта штука двигалась и уже успела поменять свое местоположение, увеличившись в размере.

Стараясь ее лучше разглядеть, Саша проследовала к кипарисам, откуда открывался панорамный вид на раскинувшееся чуть ниже поле (сам ее дом находился на довольно высоком пригорке). Скоро стало понятно – это был какой-то объект, и двигался он прямо в сторону ее дома, при этом замедляя ход и теряя высоту.

Спустя какое-то время загадка раскрылась – по воздуху плыл небесный фонарик. Когда-то она тоже запускала такие, но поменьше. Этот же обладал достаточно внушительными габаритами и летел, судя по всему, издалека.

Когда он оказался на ее домом, ветер наверху внезапно сменился, и его понесло обратно в поле, только левее. От такой резкой смены курса что-то у него приключилось, и скоро он упал где-то вдали.

Его появление словно бы сыграло положительную роль, ведь той ночью, вернувшись домой, Саша легко уснула, и до самого утра ничто не посмело потревожить ее спокойствия.

А на следующий день, как это ни странно, ей овладела поистине спартанская решительность – удивляя саму на себя, она, управившись с делами и хорошенько позавтракав, засобиралась к врачу.

Мысли, как обычно, роем вились в голове, но каждый раз выходило отметать их. В таком ключе процесс подготовки к поездке вышел куда быстрее, и через каких-то сорок минут Саша была готова выдвигаться.

Проверив несколько раз перед уходом, закрыты ли краны, перекрыт ли газ и выключены ли все электроприборы, она потратила еще пару минут, разглядывая себя в зеркало на предмет всяких неряшливостей, и только после этого покинула дом.

День, несомненно, задался самым наилучшим образом. Даже погода благоволила ей – вместо дождя и постылого ветра, тяжелых серых туч и влажной осенней прохлады сияло солнце, а по небу неспешно ползли немногочисленные облачка.

Выйдя на улицу, Саша улыбнулась. Идти оказалось совсем легко, лужи и другие препятствия она огибала с несвойственной ей грацией.

Миновав улочки, хитрым лабиринтом выстроенные много лет назад, она довольно быстро добралась до остановки. Всего в ее краях существовало две остановки: одна трамвайная, вторая для автобусов. Располагались они на почтенном удалении, хотя с помощью обоих можно было добраться до города. Автобусная располагалась ближе и, соответственно, пользовалась куда большей популярностью. Именно поэтому Александра выбрала трамвайную.

И как в воду глядела – остановка пустовала. Расположившись на деревянной скамейке, испещренной надписями, зарубками, а с одного края и вовсе опаленной огнем, она принялась дожидаться трамвая. В этих местах, учитывая довольно приличную удаленность от города, этот вид транспорта ходил редко, но поскольку никто в этот час не досаждал своим присутствием, ожидание было не в тягость.

На душе царило спокойствие, хотя где-то в ее глубине ощущалась некоторая нервозность. Но похожее чувство накатывало перед каждой поездкой, независимо от конечных целей и продолжительности. Другое дело, когда это превращалось в беспричинный страх перед окружающим миром. Ведь он таил в себе столько опасностей и был населен огромным количеством людей, зачастую злых, бестактных, наглых и эгоистичных.

Конечно же, не все его обитатели являлись носителями данных качеств, бесспорно, мир был богат и на хороших, добрых и отзывчивых личностей, однако так уж сложилось, что первую категорию Саша встречала на своем жизненном пути куда как чаще, нежели вторую.

К тому же сама себя она причисляла именно к первому типу и считала плохим человеком. Точнее, раньше она являлась такой. В ее нынешнем положении корректней было бы причислить Сашу к сорту людей сломленных, не хороших и не плохих, просто усталых и пустых.

Она была никакой. Ровно как и ее существование. И цели. И мечты. И будущее.

Мысли проплывали одна за другой. Хорошо еще они не задерживались, проносясь мимо, сменяя друг друга и не вызывая никаких эмоций. Саша, сидя на лавочке, лишь отмечала этот бесконечный хоровод, кружащийся где-то там – в толще сознания.

Но в конечном итоге она увлеклась и забылась. Прошло какое-то время, пролетевшее для нее практически незамеченным.

Саша растерянно осмотрелась – нет, она по-прежнему сидела на остановке. Но зато вдалеке показался трамвай, неспешно двигающийся ей навстречу. Сейчас он проедет мимо, развернется на кольце (как-никак конечная) и, двинувшись обратно, подхватит ее.

Мерно раскачиваясь, иногда неприятно поскрипывая корпусом, старый трамвай прокладывал себе путь. Он громыхал, скрежетал, напоминая древнего старца. Красная краска, которой выкрасили его корпус, являла собой тщетную попытку придать ему лоска, однако даже мимолетным взглядом не составляло труда угадать многочисленные вмятины и разъеденное ржавчиной железо.

Проделав предугаданный ею путь, трамвай остановился, и она поднялась на хлипкую подножку.

Внутри все соответствовало внешнему облику: расшатанные пластиковые сиденья, готовые при каждом движении корпуса соскочить со своих креплений; мутные, запачканные грязью и пылью стекла, сквозь которые окружающий мир искажался, становился блеклым и серым. Пол, устланный потертым резиновым покрытием, усеивали многочисленные заплатки, причем самых различных цветов, размеров и форм.

Саша выбрала место в хвосте вагона. Кроме нее в трамвае никого не было. Не считая контролера, который единственный раз обратил на нее внимание, приняв плату и отдав билет, после чего, потеряв всякий интерес, задремал.

Очутившись в запертом в вагоне и понимая, что назад дороги нет, ее настроение принялось разительно меняться, окрашиваясь в мрачные тона. И мысли, которые еще некоторое время назад так легко было прокрутить в голове и выбросить за пределы сознания, сейчас принялись с новой силой одолевать ее, причем развивали на этом поприще определенный успех.

На приеме, отстояв в очереди, Саша оказалась в маленьком, хорошо знакомом ей кабинете. По-прежнему все подоконники зеленели от изобилия цветов, выкрашенная в одинаковый цвет мебель, кажется, и вовсе не изменила своего местоположения, а из нововведений присутствовало лишь огромное зеркало на стене прямо за спиной врача. Который в этот раз был другим и совершенно незнакомым – Саша стушевалась и не сразу решилась занять привычное место напротив стола.

– Что, в пол вросли? – недовольно сказала врач (женщина с копной рыжих волос на голове, образующих какую-то замысловатую прическу). – Проходите, садитесь.

Она указала на стул, и Саша послушно присела. Оттуда ей удалось более детально рассмотреть женщину: помимо упомянутой прически, в глаза бросалась родинка под носом, а также решительный взгляд голубых глаз.

– Значит, ваша фамилия Эссэкер? – скорее не спросила, а резюмировала врач, листая ее медкарту. – На что жалуетесь?

Саша не могла так сразу высказать все, что творилось у нее на душе, тем более человеку, которого она впервые видела. Да, она отчетливо понимала, что таких, как она, человек этот наблюдал десятками в день, но поделать с собой ничего не могла.

Рассказ получился уклончивым, сбитым, что, в свою очередь, вызвало явное недовольство врача, которая, не отрываясь, перелистывала ее карту и лишь бросала неодобрительные взгляды исподлобья.

Еще Сашу ужасно смущало зеркало – она постоянно отвлекалась и смотрела в него, отчего ей начинало казаться, что говорила не она, а вещало ее отражение. И, странное дело, через некоторое время это начало помогать – объяснять стало легче, смущение как-то само собой ушло. Под конец своего монолога Саше все же удалось поведать о некоторых болезненных вещах.

Выслушав ее, врач какое-то время молчала, раздумывая о чем-то и постукивая накрашенными ногтями по столу, отбивая замысловатый ритм.

– Не нравитесь вы мне, Эссэкер, – наконец резюмировала она, и прикрикнула куда-то за ее спину в сторону двери, – Рязанцев!

– Что значит, не нравлюсь? – растерянно обронила Саша.

– А то и значит. Состояние неважное, вы представляете опасность для общества и самой себя. Определяю в стационар.

От услышанного Александра обомлела. Сказанные слова были какими-то нереальными, словно шуточными. Действительно, может, врач так шутила, решив разыграть пациентку? Это не могло быть правдой.

Но взгляд рыжей женщины ясно намекал на то, что к шуткам на рабочем месте у нее склонностей не имелось.

– Вы не можете…

Саше хотелось еще что-то сказать в свою защиту, но тут хлопнула дверь, и послышался топот. Чьи-то ноги грузно стучали по обитому линолеумом полу, приближаясь.

Александре на мгновение представилось, что это вовсе и не люди бежали к ней, а собакоголовые стражники, состоявшие на службе у рыжей. А сама она являлась не врачом, а злой ведьмой. Саша испугалась так сильно, что вжала голову в плечи и зажмурилась.

Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то обнаружила справа и слева от себя двух крепких мужчин, облаченных в белые халаты. Это были никакие не стражники, а санитары. Поглядели они на нее с заинтересованностью в глазах, отчего Саше сделалось не по себе.

Никаких действий они не предпринимали и выжидали. А вот врач поднялась из-за стола и, обойдя его, встала прямо перед Сашей.

– Документы у тебя где? – женщина наклонилась, и их лица оказались настолько близко друг к другу, что Саша, не выносившая подобного вмешательства в личное пространство, инстинктивно отвернулась. – В сумочке?

Она опустила глаза на небольшую сумочку, лежавшую у Саши на коленях, и протянула руку, желая ее получить. Но Саша до того обомлела, что пальцы не слушались и если даже пожелала отдать все сама, ничего бы не вышло.

– Рязанцев, разберись, – раздался приказ.

Один из санитаров взялся за сумочку и потянул на себя. Но и у него сразу отобрать не вышло. Видя сопротивление, к процессу подключился второй санитар, зачем-то обхвативший Александру за плечи. Вцепился он грубо, так, словно ее заключили в металлический обруч. Из такого капкана выбраться было невозможно.

Совместными усилиями они смогли совладать с бедняжкой, и сумочка очутилась у Рязанцева. Повертев ее и повозившись с застежкой, тот начал вытряхивать содержимое прямо на стол.

Посыпалось всякое разное: смятые чеки, обрывки листков, обертки от конфет, какие-то фигурки, книжка в мягкой обложке, два брелока с ключами, маленькая пачка кошачьего корма, мятные конфеты, два блокнота, ручки, карандаши и фломастеры, гигиеническая помада, маленькая косметичка, зеркальце и много чего еще.

На все это врач смотрела без интереса, ожидая главного блюда – документов. Но таковых в недрах сумочки не нашлось.

– Светлана Николаевна, – оправдывающимся тоном обратился Рязанцев. – Как бы и вот.

В подтверждение своих слов он перевернул сумочку и потряс над столом. Внутри и вправду было пусто.

– Карманы проверьте, – деловито распорядилась Светлана Николаевна.

Сашу быстро и умело обыскали, ради чего заставили подняться. Не найдя требуемого, Рязанцев развел руками. Саша осталась стоять, удерживаемая за руку вторым санитаром.

– Где твои документы, Эссэкер? – голос прозвучал строго и решительно и не сулил ничего хорошего.

– Я их дома забыла, – сказала Саша и испугалась.

Она всегда пугалась, когда говорила правду, ожидая, что ее гарантированно воспримут за ложь. В этом случае не приходилось сомневаться, что так оно и выйдет.

– Тогда как тебе дали карточку в регистратуре? – резонно поинтересовалась Светлана Николаевна.

Голос ее прозвучал чуть мягче – та, видимо, чувствуя свою полную власть и превосходство над Сашей, решила сыграть в кошки-мышки.

– Там старушка добрая, она меня запомнила по прошлым посещениям и без паспорта карточку выдала, – ответила Саша, сбиваясь почти на каждом слове.

Она нервничала. И нервничала бы, даже если рядом не находились санитары и никто не удерживал ее за руку. Происходило это оттого, что говорила чистую правду. Правду, в которую никто из присутствующих не поверил. Но Саша действительно забыла паспорт дома. Что поделать – от таблеток она была сама не своя.

А бабушка в регистратуре действительно ее помнила. Скорее всего, благодаря фамилии: она у Саши оказалась довольно редкой и наверняка в больнице была такой единственной.

– Да и черт с ним, – Светлана Николаевна убрала ее медкарту в стол. – Определим пока как неизвестную. Что уставились? Увести.

Саша хотела опротестовать такое поведение, но сжавшаяся хватка санитара красноречиво дала понять, что спорить не стоит. Да и вообще сопротивляться.

Ее повели прочь.

Когда они вошли в помещение распределителя, в нос шибанул настолько ядреный букет «ароматов», что к горлу подкатила тошнота.

В палате было светло. Всю ее площадь занимали равноудаленно расставленные койки. Голые, без матрасов. На них лежали люди. Некоторые находились в больничной одежде, другие без нее. Вели себя тоже по-разному: кто смирно, кто бился в припадке. Но все до единого оказались привязаны по рукам и ногам к кроватям.