- -
- 100%
- +
Сайрен медленно прошелся по кругу, его взгляд скользил по данным о военных потенциалах, культурных паттернах, экономических показателях. Все это было пылью. Но под этой пылью…
Он остановился перед экраном с аномалией. Сигнал был на удивление чистым. Слишком чистым для артефакта, который, судя по всему, был объектом поклонения и войны на протяжении столетий. Как будто что-то… или кто-то… намеренно его поддерживал.
– Рулетка, – тихо произнес Сайрен.
– Прошу прощения? – Ассистент сделал паузу. – Ты предлагаешь азартные игры? Напомню, твои психометрические показатели не предназначены для…
– Это метафора, – оборвал его Сайрен. Он повернулся, и в его глазах, обычно пустых, мерцал холодный, отстраненный интерес, словно ученый, нашедший потенциально интересный, но ядовитый образец. – Мы бросаем кости. Ставлю на то, что под этой пылью, под всей этой мишурой из веры и стали, скрывается нечто… хрупкое. И от того ядовитое.
– Ядовитое? – Ассистент переспросил, и в его электронном голосе послышалось любопытство. – Интригующая формулировка. Ты предполагаешь, что артефакт опасен?
– Все артефакты Древних опасны, – отозвался Сайрен. – Они как семена. Попадая в неподготовленную почву, они прорастают чем-то чудовищным. Иногда это технологический скачок, который приводит цивилизацию к самоуничтожению. Иногда – психическая эпидемия. Иногда… нечто иное. Этот кристалл… он слишком аккуратно вписался в их мифологию. Слишком удобно лег в основу их конфликта. Как будто его подбросили.
Он снова взглянул на данные о двух кланах. Теперь его взгляд был иным. Он искал не логику их вражды, а следы внешнего влияния. Следы того самого «яда».
– «Люди Когтя» хотят его, потому что верят, что он даст им окончательную власть. «Дети Песни» защищают его, потому что верят, что он – залог их духовной чистоты. Но никто из них не задается простым вопросом: а что, если он вообще не для них? Что, если они всего лишь… хранители? Или, что более вероятно, мыши, бегающие вокруг спящей кошки, приняв ее мурлыканье за божественный гул?
– Поэтично, – проворчал Ассистент. – И пугающе. Ты предлагаешь разбудить кошку?
– Я предлагаю посмотреть, что это за кошка, – поправил его Сайрен. – Прежде чем она проснется сама и съест всех мышей. А заодно и того, кто будет стоять рядом.
Он отдал мысленную команду, и проекции изменились. Теперь они показывали глубокое сканирование планеты в районе храма. Геология, энергетические потоки, остаточные пси-поля. Все было нормально, за исключением одной точки – самого Кристалла. Он был словно черная дыра в данных. Сканеры «Знамения», способные заглянуть в квантовую пену на поверхности нейтронной звезды, не могли проникнуть внутрь него. Они упирались в барьер, сложное поле, которое маскировало истинную структуру объекта.
– Видишь? – Сайрен указал на затемненную область. – Кто-то не хотел, чтобы его нашли. Или чтобы то, что внутри, нашли слишком рано.
– Констатирую факт: сканирование кристалла затруднено сложным полем, маскирующим его истинную структуру, – формально подтвердил Ассистент. – Моя предыдущая оценка рисков остается в силе. Кто-то приложил руку к тому, чтобы спрятать это. И, как гласит одна из твоих же людских пословиц, то, что хорошо спрятано, обычно не стоит того, чтобы это находить. Советую отступить. Прямо сейчас. Мы можем быть в другой галактике к утру.
Сайрен улыбнулся. Это было холодное, безрадостное движение губ, в котором не было ни капли веселья. Лишь предвкушение охоты.
– Отступать? Сейчас? Когда игра только начинается. Ты сам сказал – рулетка. Я только что поставил. Теперь хочу посмотреть, на что выпадет шар.
– Надеюсь, твое вечное тело устойчиво к ядам, радиациям, пси-вирусам и прочим сюрпризам, которые любят оставлять после себя Древние, – вздохнул Ассистент. – Потому что ставка, на мой взгляд, слишком высока. Мы можем раскрыть нечто, что превратит эту скучную войну в нечто… гораздо менее скучное. И гораздо более опасное.
– В этом-то и весь интерес, – тихо произнес Сайрен, его глаза были прикованы к мерцающей аномалии. – Скука – это яд, к которому я не могу выработать иммунитет. А вот к реальной угрозе… – Он оставил фразу незаконченной.
Он снова почувствовал это. Тот самый импульс, ту искру, что заставляла его продолжать свой бесконечный путь. Не желание помочь. Не жажда власти. Не стремление к порядку. Просто неутолимая жажда увидеть нечто новое. Узреть грань, где предсказуемость заканчивается и начинается настоящий хаос. Или настоящая истина. Для него это часто было одним и тем же.
– Готовь «Хронометр», – отдал он приказ, и в его голосе впервые за долгое время прозвучала твердость. – Настраивай на дистанционное проекционное наблюдение. Я хочу посмотреть на этот кристалл своими глазами. И на тех, кто за него воюет.
– Уже готовлю протокол, – ответил Ассистент, и в его тоне вновь появились знакомые нотки сарказма, смешанные теперь с оттенком профессиональной одержимости. – Надеюсь, тебе понравится вид. Говорят, война – это ад. А эти парни, судя по всему, устроили себе довольно убогое его подобие. С наивными спецэффектами и картонными декорациями.
Сайрен не ответил. Он смотрел на координаты планеты «Песнь Теней», что теперь горели на главном навигационном экране. Он больше не видел скучного, заезженного конфликта. Он видел ловушку. Игру. Загадку. И он был готов рискнуть, чтобы найти разгадку. Потому что альтернатива – возвращение в стерильную пустоту «Олимпа» – была куда страшнее любой древней угрозы.
Игра в кости началась. И он только что поставил на самый опасный исход.
Глава 3. Первая проекция
Браслет «Хронометра» обхватил запястье Сайрена с едва ощутимым щелчком, холодный и инертный. На первый взгляд – просто изящное украшение из матового металла с вкраплениями тускло мерцающих камней. Но под этой обманчивой простотой скрывалась сила, способная переписывать локальные законы реальности. Сила, которую технобоги сочли слишком опасной для любого смертного разума. Для Сайрена же она была просто инструментом. Дверным ключом.
На командной палубе «Знамения» царила мертвая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом жизнеобеспечения. Корабль завис на высокой орбите «Песни Теней», невидимый и неощущаемый для примитивных сенсоров внизу. Сайрен стоял в центре зала, его тело было расслаблено, но сознание уже было сфокусировано до остроты бритвы. Он не просто готовился наблюдать. Он готовился присутствовать.
– Начинай, – мысленно отдал он команду.
– Протокол дистанционной проекции активирован, – отозвался голос Разума-ассистента, звучавший теперь строго и без единой нотки сарказма. – Целевые координаты синхронизированы. Якорь установлен в точке нахождения Кристалла Предков. Подача энергии стабильна. Ты будешь там через три… два… один…
Ощущение было знакомым, но от того не менее противоестественным. Это не была телепортация, не было разрыва плоти и мгновенного переноса. Это было… смещение. Тончайшая игла его сознания, обернутого в силовое поле «Хронометра», пронзила пространство, не двигаясь через него. На мгновение, растянутое для его восприятия в долгие субъективные минуты, точки А и Б – командная палуба и сердце древнего храма – стали одним и тем же местом. Физические законы на миг дрогнули, позволив этому парадоксу существовать.
И мир вокруг него взорвался.
Тишину сменил оглушительный грохот. Стерильный воздух – едкой смесью дыма, гари, пороха и запаха горящей плоти. Холодный свет «Знамения» – сумрачным, запыленным маревом, пронизанным багровыми всполохами взрывов.
Он был там. И его там не было.
Его проекция, идеальная голограмма, наделенная тактильной массой и текстурой, парила на несколько сантиметров над каменным полом разрушенного святилища. Он выбрал нейтральный облик – затемненный полупрозрачный силуэт, лишенный четких черт, просто фигура, тень. Он был наблюдателем, призраком на пиру безумия.
Его «ногами» был огромный зал, некогда, должно быть, бывший центром духовной жизни этого мира. Высокие сводчатые потолки были почерневшими от копоти, в них зияли дыры, через которые лился тусклый свет местного солнца и падал мелкий каменный дождь. Стены, украшенные когда-то изысканной резьбой, изображавшей звёзды и спирали галактик, теперь были испещрены выбоинами от пуль и осколков. Витражи разбиты, оставляя на полу узоры из цветного стекла, утопавшие в грязи и крови.
И в центре этого ада, на массивном пьедестале из черного камня, возлежал Кристалл Предков.
Он был меньше, чем ожидал Сайрен. Примерно в рост человека, неправильной, стреловидной формы. Его поверхность не была прозрачной; она казалась сделанной из застывшего темного дыма, в глубине которого пульсировали прожилки тусклого, словно подернутого рябью, света. Тот самый сигнал. Он исходил отсюда, ровный и стабильный, как сердцебиение спящего гиганта. И он был жив. Сайрен чувствовал это своими усиленными сенсорами даже через проекцию. Энергия, исходящая от кристалла, была плотной, древней и совершенно чужой.
Но его внимание быстро переключилось на хаос, бушевавший вокруг пьедестала. Это был эпицентр штурма.
«Люди Когтя» шли стеной. Их атакующие порядки были выстроены с бездушной, железной эффективностью. Бронированные фигуры в угловатых, покрытых серой краской доспехах, с громоздкими энергетическими винтовками в руках. Их движения были отточенными, слаженными. Они не кричали, не рвались в яростную атаку. Они методично, шаг за шагом, выдавливали защитников, используя превосходство в огневой мощи. Вспышки их выстрелов были короткими и ярко-синими, каждый разрыв гранаты оставлял после себя аккуратные воронки и клочья дыма.
Им противостояли «Дети Песни».
Их было меньше. Их обмундирование было лоскутным – кожа, стеганая ткань, самодельные кирасы из отполированных до зеркального блеска металлических пластин. Их оружие было более разношерстным: старомодные огнестрельные винтовки с примкнутыми штыками, луки с металлическими стрелами, на некоторых поясах висели странные, изогнутые клинки. Но они сражались с ожесточением, которое не шло ни в какое сравнение с холодной дисциплиной атакующих.
Они не просто стреляли. Они пели.
Сквозь грохот битвы прорывался их хор. Это не было мелодичным пением – это был боевой клич, низкий, гортанный, полный ярости и отчаяния. Они пели, укрываясь за развалинами колонн, пели, перезаряжая винтовки, пели, умирая. Их песнь, казалось, придавала им сил, заставляла держаться там, где любая другая армия уже давно бы дрогнула.
Сайрен видел, как один из защитников, юноша с перекошенным от ужаса лицом, вскочил на баррикаду из мешков с песком, распахнул руки и затянул новую, пронзительную ноту. В следующее мгновение его прошила очередь из трех импульсов. Он рухнул назад, но песнь на секунду не прервалась, вырвавшись из его горла вместе с кровавым пузырем.
Вера, – холодно констатировала часть сознания Сайрена, занятая анализом. Эффективный, но расточительный инструмент мобилизации.
Его проекция, невидимая для сражающихся, парила над полем боя, словно камера беспристрастного документалиста. Он видел все. Каждую смерть. Каждое проявление храбрости и трусости. Яркие, кинематографичные сцены, которые могли бы стать украшением любого военного эпоса.
Вот двое «Детей Песни», старый седой воин и молодая девушка с перевязанной головой, отбиваются от целого отделения «Когтя», используя лишь штыки и тесаки, пока не падают, изрешеченные очередями. Вот «человек Когтя», застигнутый взрывом гранаты, беспомощно барахтается на земле, его механическая рука судорожно бьет по камням, пока его товарищи хладнокровно обходят его, продолжая наступление. Вот где-то в дыму сходятся в рукопашной, и примитивный топор сталкивается с энергетическим штыком, высекая сноп искр.
Это была бойня. Грязная, жестокая и, по большому счету, бессмысленная. Сайрен видел, что «Люди Когтя» выигрывают. Их тактика, их снаряжение, их численность медленно, но верно перемалывали защитников. Храм падет. Это был лишь вопрос времени. Возможно, часов.
И все это – из-за кристалла. Из-за этого куска мерцающего камня, который безмолвно наблюдал за резней, разворачивавшейся у его подножия. Его пульсирующий свет, казалось, даже не дрогнул.
– Интенсивность энерговыделения кристалла увеличивается на 0,3 процента в течение последних пяти минут, – доложил голос Ассистента, звучавший прямо в его сознании, четкий и ясный, несмотря на какофонию вокруг. – Корреляция с уровнем насилия в непосредственной близости – 98,7 процента. Он питается этим? Или просто… регистрирует?
– Наблюдай, – мысленно ответил Сайрен, его проекция плавно переместилась ближе к пьедесталу.
Он мог разглядеть детали. Камень пьедестала был испещрен такими же стреловидными символами, что и сам кристалл. Древние письмена. Не язык «Детей Песни». Нечто куда более старое. Поле, окружающее кристалл, было здесь ощутимее. Оно вибрировало в воздухе, создавая легкую дымку, искажавшую очертания предметов. Именно оно блокировало глубокое сканирование.
Внезапно атака «Когтя» усилилась. С фланга, через пролом в стене, ворвалась штурмовая группа – пять бойцов в тяжелых доспехах, вооруженных огнеметами. Струи жидкого пламени ударили по последним очагам сопротивления. Вопли смешались с ревом огня. Запах гари и паленого мяса стал невыносимым даже для его синтезированных обонятельных фильтров.
Защитники дрогнули. Их песнь на мгновение сменилась криками ужаса. Казалось, это конец.
И в этот момент Сайрен увидел ее.
Она появилась из дыма и огня, словно рожденная самим хаосом. Женщина в потертом, но чистом кожаном доспехе, без шлема. Ее темные волосы были стянуты в тугой практичный узел, лицо было испачкано сажей и кровью, но черты оставались собранными и жесткими. Она не пела. Она отдавала команды, ее голос, низкий и хриплый, резал грохот сражения, как нож.
– Второй отряд – на левый фланг! Перекрыть пролом! Арбалетчики – по огнеметчикам! Целиться в баки!
Ее приказы были трезвыми, быстрыми, лишенными истерики. Она не вдохновляла, она управляла. И люди слушались. Дрогнувшие бойцы «Детей Песни» снова сплотились, нашлись те, кто поднял щиты, чтобы прикрыться от огня, арбалетные болты со свистом понеслись в сторону штурмовой группы. Один из огнеметчиков, получив болт в соединение шланга, взорвался, осыпав все вокруг липким огнем.
Это была Аола. Лидер «Детей Песни». Сайрен узнал ее по данным сканирования. Но данные не передавали главного – ауры неукротимой воли, которая исходила от нее. Ее вера, как он и предполагал, была не фанатизмом. Это был осознанный, холодный выбор. Последний бастион. Она сражалась не за миф, а за своих людей, за право на существование, и миф был просто самым мощным оружием, что у нее было.
Сайрен наблюдал, как она, не колеблясь, подняла с земли винтовку убитого солдата и точной очередью уложила двух бойцов «Когтя», пытавшихся обойти их с тыла. Ее движения были отточены, экономичны. В ней не было ничего от жрицы. Это был солдат. Стратег.
– Интересный экземпляр, – проговорил Ассистент. – Уровень адреналина и кортизола зашкаливает, но когнитивные функции не нарушены. Принятие решений на уровне опытного полевого командира. Необычно для духовного лидера.
Сайрен не ответил. Его внимание привлекло движение на другом конце зала. Еще одна группа «Людей Когтя» установила на треногу тяжелый пулемет. Огонь по позициям Аолы усилился втрое. Щиты начали рассыпаться под градом пуль.
И тут его проекцию заметили.
Не Аола, не ее бойцы. Их внимание было приковано к врагу. Это был один из «Людей Когтя», молодой солдат, вероятно, из тыловой группы, отвечавший за поднос боеприпасов. Его взгляд, полный ужаса и замешательства, скользнул по залу и наткнулся на полупрозрачную фигуру Сайрена, безмятежно парящую в полуметре от земли в самом центре адского огня.
Лицо солдата побелело. Он замер, уронив ящик с энергетическими блоками. Его рот открылся в беззвучном крике. Он тыкал пальцем в направлении Сайрена, что-то беззвучно шепча.
Никто не обращал на него внимания. Слишком много было шума, слишком много смерти. Но Сайрен видел. Он видел, как животный, первобытный ужас овладевал человеком. Ужас перед непостижимым. Перед тем, что не вписывалось в его картину мира – в картину, где есть только свои и чужие, сталь и плоть.
– Незапланированный контакт, – сухо констатировал Ассистент. – Рекомендую прекратить проекцию.
– Нет, – мысленно ответил Сайрен. Ему было интересно. Интересно, что произойдет дальше.
Молодой солдат нашел, наконец, голос. Он пронзительно вскрикнул, перекрывая на мгновение грохот боя: «ПРИЗРАК!»
Несколько голов обернулось. Бойцы и «Когтя», и «Песни» на секунду прервали свое смертельное дело, следуя инстинкту, заставляющему посмотреть туда, куда показывают.
И в этот миг Сайрен почувствовал нечто новое. Легкий, едва заметный толчок, исходящий от «Хронометра». Колебание. Кто-то из «Людей Когтя», может быть, тот же самый молодой солдат, может быть, кто-то другой, инстинктивно выстрелил в его направлении. Энергетический заряд, предназначенный для пробивания брони, прошел сквозь голограмму, не причинив ей вреда, но вызвав микровозмущение в силовом поле проекции.
И тогда произошло кое-что действительно любопытное.
Кристалл Предков на пьедестале, до этого лишь ровно пульсировавший, вдруг вспыхнул. Ярко, ослепительно. Не стабильным светом, а короткой, яростной вспышкой, точно в унисон с помехами «Хронометра». Свет был того же оттенка, что и энергетический выстрел.
Сайрен почувствовал, как его проекция на мгновение дрогнула, изображение поплыло. Связь с «Знамением» затрещала от помех.
– Ответный импульс! – доложил Ассистент, и в его голосе впервые зазвучала тревога. – Энергетический выброс кристалла совпал с частотой выстрела и возмущением нашего поля! Он живой? Или это чей-то будильник?
Вспышка длилась доли секунды, но ее хватило, чтобы бой на площади замер. Все – и нападающие, и защитники – на мгновение застыли, глядя на внезапно вспыхнувший кристалл. Даже Аола прервала свои команды, ее глаза, полные изумления и чего-то еще, возможно, страха, уставились на реликвию.
Потом свет погас, и кристалл вернулся к своей ровной, загадочной пульсации. Но что-то изменилось. В воздухе повисло новое напряжение. Древний, безразличный ко всему артефакт вдруг проявил реакцию. Он откликнулся.
Бой медленно, неохотно возобновился, но теперь в нем появилась новая нота – неуверенность.
Сайрен отозвал свою проекцию. Ощущение было обратным – мир сжался, звуки стихли, запахи рассеялись. Он снова стоял на командной палубе «Знамения» в абсолютной тишине. Его запястье, где был надет «Хронометр», слегка покалывало. Остаточный энергетический след.
Он медленно выдохнул. Перед его внутренним взором все еще стояли картины бойни: дисциплинированная жестокость «Когтя», отчаянная ярость «Песни», воля Аолы и… отклик кристалла.
– Ну что? – спросил Ассистент, его голос вновь обрел привычную язвительность, но где-то в глубине сквозило беспокойство. – Получил ожидаемое зрелище? Ад в антураже древних руин. Я надеюсь, оно того стоило. Мы только что послали этому артефакту открытку с нашим обратным адресом.
– Он откликнулся, – тихо произнес Сайрен, глядя на запястье. – Не просто маячок. Он активен. Он что-то регистрирует. Или кого-то.
– Поздравляю. Ты нашел не просто ядовитую безделушку, а ядовитую безделушку с признаками разума. Или очень сложной автоматики. И то, и другое – плохие новости. Особенно для тех, кто держит ее у себя в гостиной.
Сайрен подошел к главному проектору. На нем снова висела «Песнь Теней», спокойная и безмятежная с орбиты.
Скука окончательно рассеялась. Ее место заняло нечто иное. Холодный, цепкий азарт археолога, нашедшего первую зацепку. Охотника, уловившего настоящий след.
– Он прореагировал на технологию, – сказал Сайрен. – На выстрел. На возмущение от «Хронометра». Он ждет чего-то подобного. Или боится.
– Великолепно, – проворчал Ассистент. – Значит, если мы спустимся вниз и начнем стрелять из всего, что у нас есть, он устроит нам настоящее световое шоу. Может, даже подарит сувенирную кружку. Прежде чем испарит нас в квантовую пену.
– Нет, – Сайрен повернулся, и в его глазах горел новый огонь. Огонь предвкушения разгадки. – Теперь мы начинаем настоящие «археологические раскопки». Наша цель – не просто вскрыть ложь этих кланов. Наша цель – выяснить, что это за устройство и почему оно здесь. И посмотреть, что будет, когда мы предъявим этим аборигенам не просто правду об их прошлом, а правду о том, с чем они все это время жили по соседству.
Он снова взглянул на планету. Теперь это был не просто скучный мир с заурядной войной. Это была сцена, где готовился к финальному акту спектакль, написанный за миллионы лет до появления здесь людей. И он, Сайрен, собирался сорвать занавес.
Глава 4. Аола
Ад носил имя Храма Предков и имел вкус пепла и крови. Воздух в главном святилище был густым, едким, им было больно дышать. Он впитывал в себя все звуки, превращая грохот взрывов в приглушенный рокот, трескотню выстрелов – в отрывистый стук, а крики – в хриплые, обрывающиеся всхлипы. Свет, проникающий через проломы в сводах, был желтым и больным, он подсвечивал клубы дыма, танцующие над грудами камней и тел.
В центре этого ада, у подножия пьедестала с мерцающим Кристаллом, стояла Аола. Она не молилась. Ее губы, покрытые трещинами и запеченной кровью, не шептали древних гимнов. Они сжимались в тонкую, жесткую черту, изрыгая слова, рожденные не верой, но необходимостью.
– Второй отряд! Сместить линию обороны к Арке Скорби! Третий – прикрыть! Огнем по правому флангу, они подтягивают свежие силы!
Ее голос, хриплый от дыма и напряжения, резал воздух, как тупой нож. Он не вдохновлял, не призывал к подвигу. Он расставлял по точкам, как шахматные фигуры, последние жалкие ресурсы, что у нее оставались. Каждое слово было расчетом. Каждое решение – взвешиванием шансов, которые таяли с каждой минутой.
Она провела рукавом по лицу, смазав сажу и пот в грязную маску. Рукав ее потертого кожаного доспеха был мокрым от крови – не ее, чужой. Ее собственная кровь сочилась из неглубокого пореза на щеке, оставленного осколком камня. Она почти не чувствовала боли. Адреналин и ясное, холодное отчаяние выжгли все второстепенное, оставив только сухую, оголенную суть – командира, стоящего на краю пропасти.
Ее звали Аола, и она была лидером «Детей Песни». Титул звучал величественно, но на практике означал лишь одно: она была тем, кто принимает решения, когда все остальные уже не могли. Тем, кто смотрел в глаза смерти и пытался торговаться.
Она бросила взгляд на Кристалл. Он пульсировал своим ровным, загадочным светом, абсолютно безразличный к буре, бушевавшей у его подножия. Для ее людей он был сердцем их веры, залогом их избранности, символом обещания, данного предками. Для нее в эту секунду он был всего лишь тактическим объектом. Высокой точкой, которую нужно удержать. Камнем, о который можно споткнуться и упасть.
– Аола! – к ней подбежал молодой боец, его лицо было бледным, глаза выпученными от ужаса. – Они прорываются через восточный коридор! У нас там осталось меньше десятка!
– Отвести остатки второго отряда и завалить проход, – отрезала она, даже не оборачиваясь. – Использовать все, что есть. Камни, балки, тела. Создать баррикадную пробку. И найти Ренна. Пусть подтянет своих арбалетчиков на верхние галереи, обстреливать коридор сверху.
– Но… но мы сами себя замуруем там! – прошептал юноша.
Аола повернула к нему свое испачканное лицо. Ее глаза, серые и холодные, как сталь в утреннем тумане, впились в него.
– Мы уже замурованы, Лан, – ее голос был тихим, но в нем звенела такая беспощадная правда, что юноша попятился. – Просто выбираем, в какой стене умирать. Иди.
Она наблюдала, как он побежал, спотыкаясь, выполнять приказ. Ей было жаль его. Ей было жаль их всех. Но сожаление было роскошью, которую она не могла себе позволить уже много недель. С тех пор, как Вейл и его «Люди Когтя» перешли от позиционных боев к тотальному штурму.
Ее вера… что она могла сказать о своей вере? Она выросла на «Песнях». Колыбельные ее детства были гимнами о звездных странниках, ее первые уроки – толкованиями священных текстов. Она верила в это. Искренне. Глубоко. Пока не стала лидером. Пока не увидела, во что на самом деле превращается вера, когда ее вкладывают в уста политиков и полевых командиров. Когда ее используют, как молот, чтобы забивать гвозди в крышку собственного гроба.
Ее вера не умерла. Она трансформировалась. Переплавилась в горниле войны и ответственности. Теперь это был не фанатизм, не слепое упование на божественное провидение. Это был осознанный, мучительный выбор. Последняя линия обороны в мире, где больше не на что было надеяться.
Они, «Дети Песни», были последними хранителями чего-то хрупкого и прекрасного – культуры, традиции, способа видеть мир, наполненного смыслом и поэзией. А «Люди Когтя» несли с собой лишь голую, утилитарную функцию. Мир, который они строили, был миром без песен. Миром машин, дыма и подчинения. Миром, где у человека нет души, есть только производительность.