- -
- 100%
- +
И она сражалась не за миф о Кристалле. Она сражалась за право своего народа на душу. За право петь. Даже если песня была предсмертным хрипом. Даже если последнюю ноту приходилось выдирать из глотки с помощью клинка.
Это был ее выбор. Ее крест. И она несла его без ропота, но и без ложного смирения. Она ненавидела эту войну. Ненавидела необходимость посылать людей на смерть. Ненавидела запах горящей плоти и звук ломающихся костей. Но больше всего она ненавидела бы альтернативу – капитуляцию. Исчезновение. Забвение.
– Старейшина!
К ней подошел Ренн, ее заместитель. Старый воин, лицо которого было похоже на рельефную карту всех битв, что он прошел. Он хромал, опираясь на древко алебарды, его доспех был иссечен и пробит в нескольких местах.
– Потери? – спросила Аола, глядя куда-то поверх его головы, на дымящиеся своды.
– Тяжелые, – коротко ответил Ренн. Его голос был глухим от усталости. – Мы держимся. Но они бьют артиллерией по внешним стенам. Скробер говорит, что фундамент в северном крыле может не выдержать. Если рухнет – они ворвутся потоком.
Скробер. Их главный инженер. Человек, который верил не в Песни, а в законы физики и прочность материалов. И он был, пожалуй, самым ценным ее советником.
– Отвести всех, кого можем, в центральный зал и крипту, – распорядилась она. – Готовить оборону вторичного периметра. Здесь.
Она указала пальцем на пол вокруг пьедестала.
Ренн кивнул, но не уходил. Он смотрел на нее с странным выражением – смесью преданности, жалости и чего-то еще, что она не могла определить.
– Аола… – он начал и запнулся. – Люди говорят… видели что-то. Во время последней атаки.
Она нахмурилась.
– Что именно?
– Призрак. Тень. В центре зала. Прозрачную фигуру. Она парила в воздухе. И… кристалл вспыхнул, когда в нее выстрелили.
Аола сдержала раздражение. Суеверия. Галлюцинации измученного сознания. Именно в такие моменты ее трезвый, лишенный иллюзий взгляд на веру сталкивался с простой, животной мифологией ее людей.
– Усталость, Ренн. Дым. Бой. Люди видят то, что хотят видеть. Или боятся увидеть.
– Но кристалл… он действительно вспыхнул. Все видели.
Это было правдой. Она сама видела тот ослепительный, короткий проблеск. И это беспокоило ее больше, чем любые призраки. Кристалл был постоянным. Неизменным. Его ровная пульсация была единственной предсказуемой вещью в этом хаосе. Любое отклонение – это потенциальная угроза. Или возможность.
– Кристалл – это камень, Ренн, – сказала она, и в ее голосе прозвучала усталая твердость. – Древний, священный, но камень. Он не спасает нас. Спасаем себя мы. Своими руками и своей волей. Теперь иди, выполни приказ.
Ренн, поперхнувшись, кивнул и заковылял прочь, отдавая распоряжения своим хриплым голосом.
Аола осталась одна. Нет, не одна. Рядом с ней, прислонившись к пьедесталу, сидела девочка лет двенадцати – Элара, одна из юных послушниц, теперь работавшая санитаркой. Она перевязывала рану на руке старого воина, ее пальцы дрожали, но движения были точными. Она напевала под нос одну из старейших Песен – «Плач по Уходящим Светам». Тихий, печальный напев, полный тоски по утраченному раю.
Аола слушала. И впервые за этот долгий, кровавый день что-то дрогнуло в ее каменной маске. Не вера в букву Песни, а вера в то, что она защищала. Эту хрупкую девочку. Эту мелодию. Эту способность сострадать и быть нежной даже в аду. Это и было ее верой. Не в предков, не в кристаллы, а в людей. В их способность оставаться людьми, даже когда мир вокруг пытался превратить их в зверей или в винтики.
Она подошла к Эларе и присела на корточки рядом.
– Как он? – тихо спросила Аола, глядя на бледное лицо старого воина.
– Потерял много крови, но рана чистая, – так же тихо ответила девочка, не поднимая глаз от своей работы. – Уснул.
– Молодец, – Аола положила руку на ее плечо. Рука была тяжелой от доспеха, и она боялась причинить боль, но девочка, наоборот, выпрямилась под этим прикосновением, как цветок, тянущийся к солнцу.
– Старейшина… мы продержимся? – в голосе Элары слышалась не детская надежда, а взрослая, выстраданная тоска.
Аола посмотрела ей в глаза. Она не могла солгать. Но она могла дать то, что было у нее самой – суровую правду и волю к сопротивлению.
– Они сильнее. У них больше солдат, больше оружия. Их лидер, Вейл, умный и безжалостный. Шансов мало.
Лицо девочки исказилось от страха. Но Аола сжала ее плечо чуть сильнее.
– Но мы держимся не потому, что есть шансы. Мы держимся потому, что должны. Потому что если мы падем, то с нами падет и наша Песня. И мир станет тише, беднее и уродливее. И пока мы дышим, мы не позволим этому случиться. Поняла?
Элара сглотнула, затем кивнула, и в ее глазах загорелась та самая искра, которую Аола видела в глазах лучших своих бойцов. Не слепая вера в чудо, а ясное понимание долга.
– Поняла, Старейшина.
Аола поднялась. Ее колени хрустели от усталости. Она снова окинула взглядом зал. Баррикады, перекопанный пол, исчерченные выстрелами стены. Искалеченные, изможденные, но не сломленные люди. Это была ее армия. Ее народ.
Ее компас снова сбился. Она почувствовала легкое головокружение, опершись о холодный камень пьедестала. Рука сама легла на его шероховатую поверхность, совсем рядом с мерцающим кристаллом. И в этот миг ей показалось, что ровная пульсация света на мгновение изменила свой ритм. Стала чуть быстрее. Чуть тревожнее.
Иллюзия. Конечно, иллюзия. Плод истощения и запредельного напряжения.
Но где-то в глубине ее ума, за стенами командирского расчета и воли к выживанию, шевельнулась мысль. А что, если Ренн прав? Что, если эта тень была не галлюцинацией? Что, если кристалл… откликается?
Она отдернула руку, как от огня. Это было опасно. Такие мысли вели к мистицизму, к поиску внешних спасителей, а это была прямая дорога к поражению. Она не могла позволить себе надеяться на чудо. Она могла надеяться только на своих бойцов, на прочность стен и на точность своих приказов.
Она выпрямилась, снова собрав в кулак всю свою волю. Ее лицо, испачканное сажей и кровью, снова стало маской непоколебимого командира. Холодные серые глаза метнули взгляд в сторону восточного входа, откуда доносился нарастающий грохот – «Люди Когтя» возобновляли атаку.
– Все на позиции! – ее голос снова загремел, теряя хрипоту, обретая стальную ясность. – Готовиться к отражению штурма! Арбалетчики – на галереи! Копейщики – ко мне!
Она была Аола, лидер «Детей Песни». И она не молилась. Она готовилась к бою. Ее вера была не в бога, а в следующий шаг, в следующий приказ, в следующий вздох. И этого, ей казалось, должно было хватить. Должно было хватить еще на один бой. Еще на один день.
Глава 5. Вейл
Тишина в командном бункере «Людей Когтя» была иного порядка, чем в разрушенном храме. Здесь не было хаоса, приглушенного стенами, здесь царил напряженный, целенаправленный гул. Воздух был прохладен, очищен системами кондиционирования и пах озоном, смазочными маслами и свежесваренным крепким кофе – напитком, который Вейл, вопреки местным традициям, ввел в обиход командного состава за его практическую пользу. Не было ни пыли, ни дыма, лишь мерцание десятков голографических панелей, на которых в реальном времени отображались тактические схемы, потоки снабжения и видеопотоки с камер штурмовых отрядов.
Сам бункер был вырублен в скальной породе под главной цитаделью «Когтя». Стены из отполированного бетона и стали, лишенные каких-либо украшений, если не считать лаконичных схем и логотипов подразделений. Все было функционально, прочно и подчинено единой цели – эффективности.
В центре операционного зала, за широким стальным столом, стоял Вейл. Его мундир темно-стального цвета был безупречен, каждая складка лежала идеально, словно только что сошла с утюга плантационного пресса. На плечах – строгие, лишенные вычурности эполеты, обозначающие его ранг Верховного Командующего. Его лицо, с резкими, угловатыми чертами и коротко подстриженной седеющей щетиной, было спокойно и сосредоточено. Он изучал тактическую карту, где алыми импульсами горели очаги сопротивления «Детей Песни», а синими стрелами – маневры его войск.
– Северо-восточный сектор, – его голос был ровным, без эмоций, как дикторский текст. – Группа «Молот» доложила о прорыве обороны на участке 7-Б. Но уперлись в завал в коридоре Предтеч. Несут потери от стрелков на верхних галереях.
– Отдать приказ группе «Наковальня» – применить термобарические заряды малой мощности, – не отрываясь от карты, сказал Вейл. – Выкурим их. И пусть инженеры подготовят разбор завала. У нас есть два часа.
– Сэр, – один из молодых адъютантов, стоявший по стойке «смирно», нервно кашлянул. – Коридор Предтеч… это же священная зона для них. Разрушение может…
Вейл медленно поднял на него взгляд. Его глаза были цвета влажного камня, холодные и тяжелые. В них не было ни гнева, ни раздражения. Лишь безраздельная власть и легкая усталость.
– Солдат, – произнес он тихо, но так, что в зале на мгновение затих даже гул аппаратуры. – «Они» прячутся за своими «священными зонами» и стреляют по нашим людям. Меня не интересует их мифология. Меня интересует результат. Кристалл должен быть наш. Все, что стоит на пути к этой цели, является препятствием. А препятствия либо обходят, либо уничтожают. Понятно?
– Так точно, сэр! – адъютант вытянулся еще прямее, его лицо залилось краской стыда.
– Выполнять, – Вейл снова опустил взгляд на карту.
Адъютант бросился прочь. Вейл дождался, пока темп его шагов затихнет в коридоре, и только тогда позволил себе едва заметную, кривую усмешку. Он обвел взглядом своих ближайших офицеров – проверенных, прагматичных людей, чьи лица были такими же усталыми и отстраненными, как и его собственное.
– Священная зона, – он покачал головой, и в его голосе зазвучали знакомые всем нотки циничного презрения. – Они молятся своим камням, а мы хороним своих солдат. Великолепный обмен, не правда ли?
В углу зала, невидимый и неосязаемый, парила проекция Сайрена. Он сменил локацию с дымного храма на эту стерильную командную яму с легкостью переключения канала. И то, что он видел, было куда интереснее очередной сцены бойни.
Он наблюдал за Вейлом. И чувствовал… родство. Не симпатию, нет. Сайрен давно утратил способность к таким простым эмоциям. Это было узнавание. Узнавание себя в другом. Не в деталях, не в методах, а в фундаментальном подходе к реальности.
Вейл не был фанатиком. Он не горел священным огнем борьбы с неверными. Он не верил в свою миссию, как верила Аола. Он был менеджером. Хладнокровным, расчетливым управленцем, который унаследовал или захватил корпорацию под названием «Война» и теперь эффективно ею руководил. Его солдаты для него были ресурсом. Его оружие – инструментом. Его противник – проблемой, требующей решения.
– Статус артиллерийской батареи «Омега»? – спросил Вейл, обращаясь к женщине в таком же безупречном мундире, с планшетом в руках.
– Готовность девяносто процентов, командующий. Ожидаем поставку реактивных снарядов с главного завода. Задержка из-за диверсии на железнодорожной ветке.
– Удвоить охрану транспортных артерий. Применить карательные меры к местному населению в радиусе пяти километров от места диверсии. Стандартный протокол.
– Стандартный протокол, – кивнула женщина, делая пометку на планшете. Стандартный протокол, как Сайрен успел узнать из перехваченных данных, означал выборочные расстрелы и сожжение домов. Эффективно. Без лишних эмоций.
Вейл отошел от стола и подошел к большой панорамной карте, выгравированной на стальной плите. Он провел пальцем по контурам горного хребта, где засел храм.
– Они держатся дольше, чем предполагала аналитика, – заметил один из офицеров, мужчина с шрамом через глаз. – Их боевой дух… он иррационален.
– Боевой дух – это миф, Торен, – парировал Вейл, не глядя на него. – Есть выучка, дисциплина и страх. У них нет выучки, сравнимой с нашей. Их дисциплина основана на песнях, что ненадежно. Остается только страх. Страх потерять свой миф. Их «Песнь» – это костыль. И мы этот костыль у них выбьем. Как только они поймут, что их кристалл – всего лишь кусок мертвого камня, их сопротивление рассыплется в прах.
– Но народ верит, что кристалл дарует им силу, – осторожно заметил Торен.
Вейл наконец повернулся к нему, и его кривая усмешка стала шире.
– Народ верит в то, что ему говорят. А мы говорим, что кристалл – источник несправедливости, который они у нас украли. И что, заполучив его, мы вернем себе законное преимущество. Это работает в обе стороны, Торен. Миф – это инструмент. Как молоток. Можно построить дом, а можно разбить голову. Я предпочитаю первое, но не гнушаюсь и вторым.
Сайрен слушал, и его почти физически тянуло к этому человеку. Здесь, в этом бункере, не было места иллюзиям. Не было романтики. Была только голая, неприкрытая механика власти. Вейл не обманывался насчет природы войны и веры. Он использовал их. Так же, как Сайрен использовал свои технологии, чтобы манипулировать целыми цивилизациями. Они оба были архитекторами, строящими свои конструкции из податливого материала – человеческих душ.
– Откровенно говоря, – продолжил Вейл, понизив голос, так что его слышали только самые близкие, – вся эта история с «избранностью» и «предками» – детский лепет. Сказки для тех, кто не может принять жестокость бытия. Сила не даруется свыше. Сила берется. Технологии не падают с неба. Они создаются. Этот кристалл… возможно, это просто артефакт, обломок чего-то большего. И его ценность – не в его «духе», а в его составе, в его энергетической сигнатуре. В том, что мы сможем из него выжать.
– Но легенды… – начал было Торен.
– Легенды пишутся победителями, – оборвал его Вейл. – И мы будем победителями. И мы напишем свою. О том, как «Люди Когтя», благодаря силе разума и воли, вернули себе утраченное наследие и повели этот мир в новую, технологичную эру. Без песен, без призраков, без этой… слабости.
Он говорил с абсолютной, почти физической уверенностью в своей правоте. И Сайрен понимал его. Понимал эту жажду порядка, навязанного извне. Понимал это презрение к хрупкости и иррациональности «духовности». Вейл был продуктом своей цивилизации – цивилизации, которая выбрала сталь и пар вместо стихов и веры. И он был ее идеальным воплощением.
Внезапно на одном из экранов вспыхнуло предупреждение. Это был видеопоток с камеры штурмовика. На нем, в центре зала храма, мелькнула та самая полупрозрачная фигура, что появлялась ранее. Проекция Сайрена. Солдаты замерли в нерешительности, один из них выстрелил.
Вейл, наблюдавший за экранами, не дрогнул. Его брови лишь чуть приподнялись.
– И что это было? – спросил он, его голос не выдал ни страха, ни удивления.
– Неизвестно, командующий, – доложил оператор. – Энергетическая сигнатура не соответствует ни одному известному оружию или технологии. Похоже на продвинутую голограмму, но…
– Но она взаимодействовала со средой, – закончил за него Вейл, его взгляд стал острым, заинтересованным. – И кристалл среагировал. Интересно. Очень интересно.
Он не стал строить теории о призраках или божественном вмешательстве. Его ум сразу же перешел в режим анализа угрозы и возможностей.
– Новый игрок, – тихо произнес он, обращаясь к своим офицерам. – Или старое оружие «Песни», о котором мы не знали. Неважно. Это меняет расклад. Отдать приказ всем подразделениям: при обнаружении аномалии – не стрелять первыми. Наблюдать и докладывать. Я хочу данные. Много данных.
– Сэр? Но это же…
– Риск? – Вейл улыбнулся. – Нет, Торен. Это возможность. Если у «Песни» появился новый козырь, я хочу знать, что это. И как его обратить против них. Или присвоить.
Его взгляд упал на стальную карту, на пиктограмму, обозначавшую кристалл. В его глазах горел холодный, алчный огонь. Огонь не верующего, но собственника. Ученого, увидевшего новый, перспективный образец.
Сайрен наблюдал за этой сценой, и его собственная, вечная скука отступила еще на шаг. Вейл был не просто типичным диктатором. Он был мыслителем. Стратегом. Он видел за пределы немедленной победы. Он понимал, что настоящая сила заключается не в обладании артефактом, а в понимании его природы. И в готовности использовать любые средства, включая сверхъестественные, для достижения своих целей.
Вот оно. Родственная душа. Не в добре или зле, а в подходе. В восприятии вселенной как гигантского механизма, который можно разобрать, изучить и собрать заново по своему усмотрению. Вейл был тем, кем Сайрен мог бы стать, родись он в этом мире. Ограниченным его технологиями, но не ограниченным его предрассудками.
Проекция Сайрена медленно растворилась, унося с собой образ холодного, расчетливого командующего в идеально отутюженном мундире. На командной палубе «Знамения» Сайрен медленно открыл глаза. Перед ним висели два изображения – Аола в дыму и крови, и Вейл в стерильном бункере. Два полюса. Две формы веры. Одна – в прошлое и душу. Другая – в будущее и сталь.
И он, Сайрен, стоял посередине. Не принадлежа ни к тому, ни к другому лагерю. Он был сторонним наблюдателем с молотком в руке, готовым разбить и ту, и другую конструкцию, просто чтобы посмотреть, что скрывается внутри.
– Ну что? – раздался голос Ассистента. – Нашел родственную душу в лице местного диктатора? Рад за тебя. Теперь у тебя есть друг. Правда, друг, который, судя по всему, при первой же возможности попытается тебя вскрыть, чтобы понять, как ты работаешь.
– Он эффективен, – просто сказал Сайрен.
– О да. Эффективен, как чума. И так же приятен в общении. И что теперь? Будешь помогать ему? Передашь чертежи парового двигателя для ускорения культурной революции?
– Нет, – Сайрен подошел к проектору, его взгляд скользнул с лица Вейла на лицо Аолы. – Теперь игра стала сложнее. И интереснее. У нее два центра силы. Два типа разума. И один артефакт, который реагирует на наше присутствие.
Он почувствовал знакомое щемящее чувство в груди. Не волнение, нет. Нечто более глубокое и редкое. Предвкушение сложной задачи. Головоломки, которую не решить грубой силой.
Вейл был интересен. Но Аола… в ее упрямой, обреченной борьбе была своя, трагическая красота. Истина, которую он собирался обрушить на их головы, ударила бы по обоим. По вере одной и по прагматизму другого.
И ему не терпелось увидеть, чья конструкция окажется прочнее. Чей миф разобьется вдребезги с более громким звоном.
Глава 6. Незапланированный контакт
Тишина командного зала «Знамения» была абсолютной, словно корабль затаил дыхание, наблюдая за игрой своего хозяина. Сайрен стоял неподвижно, его сознание было разделено надвое: одна часть оставалась в его бессмертном теле, другая – парила в сердце вражеского бункера, залитого холодным светом мониторов и гулом голосов, отдающих приказы.
Он наблюдал за Вейлом. Наблюдал с почти клиническим интересом, с которым хирург изучает работу чужого, но безупречно отлаженного механизма. Циничная откровенность командующего «Людей Когтя» была подобна глотку чистого, холодного воздуха после удушающей мистики и кровавого пафоса храма. Здесь не было места сомнениям. Были только переменные, уравнения и оптимальные пути решения. Это был язык, на котором Сайрен говорил бегло с момента своего пробуждения в теле, созданном технобогами.
Его проекция, все тот же полупрозрачный, лишенный черт силуэт, перемещалась по периферии зала, скользя за спинами офицеров, изучая схемы на экранах, впитывая детали. Он был тенью, призраком из иного измерения, невидимым и всевидящим. До поры.
Молодой солдат, чье имя не имело никакого значения, стоял на посту у гермодвери, ведущей в тыловые коридоры бункера. Его звали Эрик, и он был новобранцем, переброшенным на передовую всего две недели назад. До этого он работал на литейном прессе на заводе в индустриальном поясе. Его мир состоял из ритма машин, запаха раскаленного металла и суровых, но понятных правил. Война с «Детьми Песни» была для него абстракцией, страшной, но далекой, как буря за бронированным стеклом.
Но здесь, в этой стальной утробе, откуда исходили приказы, обрекавшие на смерть сотни людей, абстракция стала осязаемой. Воздух был наполнен напряжением, холодной целеустремленностью, которая давила на него сильнее, чем адская жара цеха. Он видел бесстрастные лица офицеров, слышал короткие, лишенные эмоций распоряжения. Он видел, как на экранах гаснут сигналы жизней его товарищей, и это отмечалось лишь сухим комментарием и перемещением фишки на тактической карте.
Эрик пытался быть стойким. Он сжимал свою винтовку так, что пальцы коченели, и смотрел прямо перед собой, как учили. Но внутри все сжималось в холодный, дрожащий комок. Он боялся. Боялся не столько смерти, сколько этого леденящего душу спокойствия, этой машинерии уничтожения, в которую он стал маленьким винтиком.
И именно в этот момент его взгляд, блуждавший по залу в поисках хоть какой-то точки опоры, скользнул мимо группы офицеров и наткнулся на Сайрена.
Он не понял, что это было. Его мозг, перегруженный страхом и усталостью, отказался обрабатывать информацию. Он видел фигуру. Человеческую, но не совсем. Прозрачную, как дым, но с четкими контурами. Она парила в полуметре от пола, не отбрасывая тени, и ее «голова» была повернута в сторону Верховного Командующего Вейла.
Сначала Эрик подумал, что это игра света, блик от какого-то прибора. Он моргнул. Силуэт не исчез. Он протер глаза тыльной стороной ладони. Фигура оставалась на месте, безмолвная и недвижимая.
И тогда лед в его груди треснул, уступая место панике. Первобытному, животному ужасу перед необъяснимым. Его дыхание перехватило. Кровь отхлынула от лица, ударив в виски оглушительной пульсацией. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь сдавленный, хриплый звук, похожий на предсмертный хрип.
Он тыкал пальцем в сторону проекции, его рука дрожала так, что он едва мог удерживать винтовку. Его глаза, широко раскрытые от ужаса, вылезали из орбит.
– П-при… призрак… – наконец выдохнул он, и этот шепот, полный такого немого ужаса, прозвучал в напряженной тишине зала громче, чем любой крик.
Несколько голов повернулось в его сторону. Офицеры, погруженные в свои расчеты, с раздражением посмотрели на солдата, нарушившего дисциплину. Но их раздражение сменилось недоумением, когда они проследили за его взглядом.
Сайрен, почувствовав на себе внимание, медленно развернул свою проекцию. Его безликий «взгляд» скользнул по бледному, искаженному страхом лицу Эрика, а затем перешел на других. Он видел, как в их глазах вспыхивало то же самое непонимание, сменяющееся настороженностью, а затем и страхом. Они видели его. Все.
Вейл, стоявший у тактического стола, был единственным, чья реакция отличалась. Он не вздрогнул. Не отпрянул. Его безупречно выбритый подбородок лишь чуть приподнялся. Его холодные, каменные глаза сузились, изучая аномалию с видом ученого, обнаружившего новый, неклассифицированный вид насекомого. В них не было ни капли суеверного ужаса. Лишь ледяное, пронзительное любопытство.
– Что это? – его голос прозвучал ровно, без тени волнения.
Никто не ответил. Офицеры застыли, не зная, что делать. Эрик, солдат, стоявший на посту, опустил винтовку, его челюсть отвисла, по его бледным щекам текли слезы бесконтрольного страха.
Сайрен наблюдал за развитием ситуации с отстраненным интересом. Он не планировал этого. Это была случайность, сбой в его безупречном плане невидимого наблюдения. Но теперь, когда это произошло, ему стало любопытно. Как поступит Вейл? Как отреагирует этот циничный прагматик на прямое столкновение с необъяснимым?
Вейл не заставил себя ждать. Его аналитический ум уже просканировал возможные варианты. Голограмма? Пси-проекция? Неизвестная технология «Детей Песни»? Неважно. Первостепенной задачей был сбор данных. А для данных нужен был тест.
– Солдат, – его голос, резкий и властный, заставил Эрика вздрогнуть. – Возьми себя в руки. Целься.
Эрик, двигаясь как автомат, поднял дрожащую винтовку. Но его палец не слушался, не мог лечь на спусковой крючок.
Вейл с легким раздражением вздохнул. Он метнул взгляд на одного из своих старших офицеров, стоявшего ближе всего к проекции. – Торен. Проверь.
Торен, мужчина с шрамом, без тени сомнения поднял свой пистолет – компактный энергетический излучатель. Его лицо было каменной маской. Он не видел призрака. Он видел потенциальную угрозу, которую приказали нейтрализовать.
– Огонь, – скомандовал Вейл, и в его голосе слышалось нетерпение.
Торен выстрелил. Ярко-синий сгусток плазмы, способный прожечь насквозь броню легкого транспорта, с шипящим звуком пронесся по залу и прошел прямо через центр проекции Сайрена.
Для наблюдателей в бункере это было одновременно потрясающе и ужасающе. Луч не встретил никакого сопротивления. Он не оставил ожога, не вызвал взрыва. Он просто исчез в полупрозрачном теле призрака, и оно на мгновение дрогнуло, словно изображение на плохо настроенном голопроекторе, и снова обрело стабильность.