Пируэт на чистой странице

Глава 1. Ожидание

Нина стояла у плиты, наблюдая, как на дне кастрюли с водой из ниоткуда появляются пузырьки, отрываются и взлетают к поверхности.

«Ещё пару минут передышки», – подумала она, словно оправдываясь за своё вынужденное бездействие.

На экране маленького телевизора, висящего на стене, мужчина с всклокоченными волосами с азартом рассказывал импозантному ведущему о космосе. Нина слушала вполуха, не отрывая взгляд от кастрюли. Астроном вещал о каких-то кометарных глобулах и настоятельно рекомендовал не путать их с кометами.

«Да! У них тоже есть так называемые хвосты, но на этом-то сходство и заканчивается, – мужчина хитро подмигнул, – и вот если с кометами всё более менее ясно, то о глобулах мы такого уж точно сказать не можем. Газопылевые облака – да, но как?! Как они образуются??? Звездное излучение или взрыв сверхновых? – он выхватил из кармана платок и промокнул вспотевший лоб.»

– Науке это неизвестно, – пробормотала Нина, продолжая гипнотизировать кастрюлю.

«Вот посмотрите! Это кометарная глобула CG4, её ещё называют «Рука Бога» тысяча триста световых лет от нас. Как вам такое?! – астроном победно глянул на ведущего, тот восторженно ахнул. – Находится в Туманности Гама, созвездие Корма. Увы, видна только в южном полушарии неба. Фото сделали в Чили…»

Нина подняла взгляд на экран и застыла. На фоне мириадов звёзд сквозь Вселенную тянулась призрачная рука. Она выныривала из клубящегося облака, окутанная газовой вуалью. Гигантская ладонь, казалось, вот-вот накроет маленький эллипс галактики, оказавшейся на её пути. Сама не зная почему, Нина протянула руку к экрану. Её ладонь соприкоснулась с ладонью космической.

«Всегда хотела дотянуться до звёзд, и всегда знала, что это невозможно. А вот, оказывается, есть люди, которые к звёздам гораздо ближе остальных», – она вдруг почувствовала зависть к чудаковатому астроному.

– Ужин скоро?

Нина вздрогнула и отдернула руку. Звёздный морок рассеялся, вытолкнув её, словно незваную гостью, обратно в реальный мир. Она обернулась. В дверях стоял муж.

– Напугал, – виновато улыбнулась она и спрятала руку за спину.

– Ужин скоро? – Павел равнодушно смотрел сквозь жену.

– Я только пришла. Даже не переоделась, – Нина легонько чиркнула пальцем по джинсам, привлекая внимание к своему уличному виду. – Я тебя позову, когда…

Павел молча вышел, не дожидаясь конца фразы. Через несколько секунд из комнаты раздался стон дивана, с обреченной покорностью принявшего внушительного седока. Щелчок, и в квартиру ворвался рёв толпы, беснующейся на стадионе где-то за тысячи километров от вросшего в диванную поверхность болельщика. Спортивный гомон заглушил астронома, так и продолжавшего увлеченно размахивать руками, что-то доказывая вежливо кивающему ведущему. Нина выключила телевизор.

«Есть ли хоть один вечер в году, когда в мире не играют в футбол, или хотя бы его не транслируют?» – она вздохнула и снова уставилась в кастрюлю. Пузырьки заполонили уже всю поверхность. Нина почувствовала зависть к воде, с такой легкостью переходящей из одного состояния в другое: спокойствие при обычной температуре, возмущение или даже гнев, когда градус повысился до критической отметки, полная неподвижность и заморозка при отрицательных показателях.

Интересно, каково это позволить себе выплеснуть накопившиеся эмоции вместо того, чтобы заталкивать их внутрь, делая вид, что стиль общения мужа совершенно её не задевает…

Что скрывать настоящие чувства выгодно, а иногда и жизненно необходимо, Нина поняла ещё в детстве.

– Моя, моя! – кричала она, выдирая любимую куклу Малю из рук незнакомой девочки и усаживая её на лавочку.

Девчонка бесцеремонно схватила игрушку со скамейки и поволокла в песочницу, не обращая внимания на рыдающую хозяйку куклы. Нина вцепилась в Малю и потянула на себя.

– А ты наверное не моя, – ледяной голос мамы непостижимым образом прорвался сквозь Нинин плач. – Моя дочь так себя не ведёт. Моя дочь – хорошая девочка, ей не жалко поделиться куклой.

– Я твоя! Твоя! – сердце пятилетней Нины бешено колотилось.

Мама покачала головой и отвернулась.

– Твояяяяяя! – зажмурив истекающие слезами глаза, Нина отпустила куклу, бросилась к маме и попыталась схватить её руку. Рука ловко увернулась.

– Ты сейчас же замолчишь и прекратишь меня позорить, – тихо проговорила мама, не глядя на дочь.

Одной ладошкой девочка зажала рот, запихивая обратно рвущийся наружу крик, а другой размазывала по лицу слёзы, пытаясь высушить щёки. От плача началась икота.

Мама посмотрела, наконец, на дочь, поморщилась и достала из сумки носовой платок.

– На кого ты похожа?!

По нежной, пухлой, как сдобная булочка, щёчке неприятно заелозила грубая ткань. Нина покорно терпела, вытянув руки по швам. Это ничего! Главное, что мама снова смотрит на неё и говорит с ней, значит, не оставит, не уйдёт к другой девочке, которая не плачет.

«Я тоже научусь никогда не плакать», – решила она.

Вода в кастрюле бесновалась.

Из комнаты раздался победный рык. Видимо, многострадальный мяч очутился, наконец, в нужных воротах.

– Аааааа!!! – заорал Павел

– Как же ты достал, – прошипела Нина и тут же прикусила губу, наказывая себя за невольно вырвавшиеся слова.

Не отрывая взгляда от пляшущих пузырьков, она на ощупь открыла шкаф, вынула начатую пачку макарон. В полный рост спагетти в кастрюлю не помещались, а разламывать тонкие соломинки было жалко, поэтому нужно опустить в кипящую «ванну» целый сноп – пусть подводная часть размокнет, и тогда можно будет аккуратно погрузить остальное. В голове вдруг всплыл детский стишок:

«Сидят макарошки, с ложки свесив ножки, ждут они чудесный случай, чтоб помчаться по дорожке. Только случая всё нет, а макарошек съедят на обед!»

Пар обжигал руки. Нина убедилась, что вода закрыла пасту полностью, и посмотрела на часы.

19.38

Она убавила огонь и подошла к окну. Многоэтажки сосланного за край городской географии микрорайона вели свой хоровод вдоль магистрали. Дешёвые стеклопакеты чуть приглушали шум, но звуки всегда бодрствующей трассы, по которой в любой момент дня и ночи неслись машины, наполняли жилое пространство привычным и уже незамечаемым гулом.

«Все куда-то мчатся, спешат, а я, как макарошка, жду своего чудесного случая, а его всё нет…»

Мерный, как гудение пчелиного улья, шум дороги вдруг прервал удар. Истеричный визг сотен тормозов слился с хором сигналов, на которые подчиняясь коллективному бессознательному, жали водители. Словно в режиме замедленной съемки Нина увидела, как с эстакады вынесло машину. Свет фар ударил в глаза вцепившейся в подоконник Нины. Ей показалось, что автомобиль летит прямо на неё и через секунду, снеся хлипкое препятствие, ворвётся в тесную кухню, как слон в посудную лавку.

– Паааашаааа! – завопила она, отпрыгнула к стене и зажмурилась, но ожидаемого звона стекла не последовало. Где-то внизу раздался глухой звук удара.

– Ужин готов? – услышав голос мужа, Нина приоткрыла один глаз.

Посреди кухни стоял Павел, недоуменно переводя взгляд с пустого стола на вжавшуюся в стену жену и обратно.

Нина трясущейся рукой указала на окно.

– Там машина упала с эстакады… Авария, наверное, – прошептала она.

Брови мужа поползли вверх, от чего мощный лоб превратился в гармошку.

– Ты меня за этим звала? Где еда? – он кивнул на стол.

– Какой ужин?! – вдруг заорала Нина, бросилась к окну и распахнула его, впустив в помещение изменившийся голос автострады. В нём проступала нарастающая паника.

Павел вытаращил глаза и пожал плечами. За семь лет штиля семейной жизни он впервые выяснил, что всегда тихий, словно извиняющийся голос жены, обладает таким широким диапазоном. Он пожал плечами ещё раз и подошёл к разинувшему рот окну и встал рядом с перегнувшейся через подоконник Ниной.

Внизу лежала перевернутая на бок машина. Колеса продолжали вращаться. Свет фар упирался в бетонное перекрытие.

Этот глухой дворовый аппендикс приспособил под склад местный дворник, промышляющий сбором вторсырья. Как раз утром состоялся очередной вывоз накопленного скарба, аппендикс-склад опустел. Перемахнувший через стену автомобиль приземлился точно в центре пустыря, словно фрагмент пазла, перенесенный невидимой рукой и поставленный на своё место в общей картине.

– Вот это мастер парковки! Вот это я понимаю! – крякнул Павел, торопливо выхватил из кармана телефон. – Смотри! Смотри, как висит! Так не бывает! – в восторге заорал он и нажал кнопку записи.

– Там же человек! – крикнула Нина. – В скорую звони! Полицию!

– Ага, если сейчас камеру выключу, а она грохнется и рванет? Нет! Такой шанс заделать миллион просмотров я не упущу… Вон все снимают!

Из-за рук, торчащих из окон, стена дома стала похожа на ощерившийся колючками кактус.

Нина оттолкнула мужа и рванула к двери.

– Куда ты?

Павел услышал топот.

– Там человек, – донёсся до него размазанный эхом по стенам подъезда ответ.

В состоянии аффекта тело человека использует свой истинный потенциал. Мать поднимает автомобиль весом в несколько тонн, чтобы спасти ребенка. Полевая медсестра выносит из-под пуль раненного бойца вдвое тяжелее себя. Встретивший медведя безоружный человек хватает для защиты бревно, которое в спокойном состоянии не смог бы сдвинуть с места. Проигнорировав лифт Нина скатилась вниз по лестнице.

Чтобы попасть в дворовый тупик, куда приземлился автомобиль, нужно было обойти дом по периметру. Пять-семь минут быстрым шагом. Но входная дверь всё ещё закрывалась, а Нина уже была в двух шагах от перевёрнутого автомобиля. Рядовой, ничем не примечательный Рено белого цвета преодолел единственную из миллиона возможных траекторий и остался невредимым. Машина под невообразимым углом балансировала на колёсах со стороны шофера, словно никак не могла решить, возвращаться в привычное положение или нет.

Нина успела увидеть эту противоречащую законам физики картину, как Рено качнулся в последний раз и с грохотом встал на четыре колеса, словно неваляшка, никогда не теряющая равновесие. Дверь открылась, и Нина увидела мужчину. Он сидел, вцепившись в руль, из которого, как джинн из бутылки, должна была бы возникнуть подушка безопасности. Джинн, видимо, всё же был где-то поблизости и успел сотворить чудо, потому что на водителе видимых повреждений не было.

– Эй! – перегнувшись через мужчину Нина трясущейся рукой нащупала кнопку, щелчок – ремень безопасности отпустил замершее тело. – Скорее! – Нина потрясла незнакомца за плечи. – Вылезай! Слышишь?! – в первый раз в жизни она сказала «ты» незнакомому человеку.

Потерпевший не двигался. Она потянула его за рукав.

– Вставай же! Ну!!! Надо идти!

– Отойди от машины, ненормальная! – крикнул кто-то сверху. Не обращая внимания на голос, Нина схватила водителя за руку и рванула на себя. Тело накренилось и почти вывалилось из машины. Она перехватила его поудобнее, просунув руки подмышки, и снова потянула. Сверхскорость, с которой ей удалось прибыть на место происшествия, видимо, сожрала дневную норму скрытого физического потенциала. Парень был среднего телосложения, но для субтильной спасительницы ноша была неподъемной.

– Давай же, давай… – мычала Нина, из последних сил дергая этот застывший в неестественной позе манекен. – Да чтоб тебя, – она сдалась, разомкнула бессмысленные объятья, помедлила секунду и влепила мужчине пощечину. Тот удивленно посмотрел на неё, явно не понимая, где он и что происходит.

– Авария! Выходите!!!! – выдохнула Нина.

– Где? Где авария?! – водитель вздрогнул, словно сквозь него прошёл электрический разряд, и снова потерял сознание.

Чьи-то руки схватили Нину и бесцеремонно повлекли куда-то вверх, пристроив на плече, как ковер, который собираются хорошенько выбить.

– Кто? Куда вы меня? – громко крикнуть не получилось, в живот давило мощное плечо.

– Находиться на месте аварии опасно, – вежливо, но равнодушно ответил незнакомец, который показался Нине настоящим великаном в форме спасателя МЧС. Он бережно опустил её на землю и двинулся обратно.

– А там человек был в опасности вообще-то! – она посмотрела в сторону автомобиля, около которого слаженно орудовали коллеги «великана».

– В следующий раз просто наберите 112. Вы могли пострадать, – не оборачиваясь бросил мчсник.

– А вы могли не успеть, – Нина сверлила взглядом могучую спину спасателя. Тот в разговор вступать явно не собирался. Она махнула рукой и отвернулась. Объяснять своё поведение, как и выслушивать инструктаж по технике безопасности, не хотелось.

«Великан», убедившись, что активистка успокоилась и больше не собирается бросаться на амбразуру, быстрым шагом направился навстречу скорой, въезжавшей в тот самый «аппендикс» двора.

Нина глянула на часы. 19.55.

«Макароны сварились, – подумала она. – Ну надо же! За последние десять минут со мной произошло больше, чем за последние десять лет».

И без того переполненный машинами двор теперь был забит под завязку. Из подъезда выходили осмелевшие соседи с телефонами наперевес, мечтавшие подобраться поближе к месту происшествия.

– Расходимся, – спокойный голос, усиленный мегафоном, перекрыл гул толпы, жаждавшей зрелищ. Нина вдруг поняла, что неимоверно устала. Бурливший в крови адреналин иссякал, взвинченность сменялась апатией. Пора было возвращаться назад, в обычную жизнь, к переваренным макаронам и недовольному мужу.

Она побрела к подъезду. Мимо проползла скорая, увозя неизвестного потерпевшего. Перед выездом с пешеходной территории неотложка включила сирену. На душе у Нины сразу стало тревожно. Вырулила полицейская машина, сопровождавшая эвакуатор, на котором, как на пьедестале, стоял осиротевший без водителя автомобиль. Замыкал официальную колонну красный драконоподобный КамАЗ МЧС.

– Девушка, это из вас вывалилось, когда я вас от вашего героизма спасал, – из окна высунулся «великан» и сунул в руки остолбеневшей Нине какую-то книгу. – На месте происшествия валялась, – пояснил он.

– Это не… – начала было Нина, по инерции пройдя пару шагов за ускоряющимся автомобилем.

– И, пожалуйста, не лезьте вы больше поперёк нас в пекло, а то мы без работы останемся! – хохотнул на прощанье спасатель.

– Не останемся, у нас новый вызов. Тут недалеко, – донеслось из кабины. – Принял. Едем! – рявкнул невидимый глазу человек в рацию.

КамАЗ заголосил и покинул место странного происшествия.

Нина уставилась на книгу. Обложка мягкая, потрёпанная. Скорее даже не книга, а тетрадь. Надписана аккуратным почерком. «Мысли о…». Третье слово затерлось. О чём размышлял неизвестный автор с ходу узнать не удалось.

Первый лист чистый, немного желтоватый, чуть шершавый на ощупь. На следующей странице сделанный ручкой набросок: лес, или может заброшенный сад, в глубине статуя: женский силуэт на постаменте. Рядом с рисунком неторопливо струились строчки:

“Ожидание

Я заметила её случайно. Как она вообще здесь оказалась? Подхожу ближе. Изящный силуэт. Застывшая грация. Какая-то нездешняя утонченность. На фоне изъеденных временем темных стволов деревьев, мраморная кожа слепит белизной.

Читаю истершуюся золотую надпись на постаменте:

Амалия…

– Приятно познакомиться. Что ты тут делаешь, Амалия?

– Жду…

– Долго?

– Не знаю. Вечность. Или чуть меньше. Я не тороплюсь…

– Завидую. Я бы тоже хотела уметь ждать и не торопиться.

– Ты умеешь.

Сажусь на присыпанную сухими листьями траву. Спиной чувствую исходящий от постамента холод. Закрываю глаза и делаю вдох.

Терпкий, чуть влажный воздух щекочет ноздри.

Мне хочется остановить мгновенье, вдруг ставшее прекрасным. Выдыхаю. Открываю глаза. Замерший мир оживает.

– Теперь понимаешь?

– Ожиданием нужно наслаждаться. Ожидание и есть жизнь…

Мраморные губы трогает еле заметная улыбка. Или это солнечный луч скользнул по каменному лицу. Не важно. Улыбаюсь в ответ.”

Нина сделала вдох и улыбнулась, следуя за словами. Она оторвала взгляд от страницы, и улыбка слетела с её лица. Нина сделала шаг. Под ногами приветливо зашуршали опавшие листья.

«Откуда в нашем каменном мешке листья?»

Дома и двор исчезли. Городской пейзаж заменили деревья. Они окружали Нину со всех сторон. Звуки цивилизации стихли. Не было ни сросшегося с загазованным воздухом урчания моторов, ни сирен, ни гомона обсуждавших происшествие соседей. Нину обволакивала особая лесная тишина с внезапными скрипами, резким выкриком одинокой птицы и еле слышным гудением ветра в верхушках. Нина подняла голову. Голые ветви упирались в мрачное, затянутое рваной тканью серых облаков небо.

«Где я?!» – сердце стучало ровно. Страха не было. Так происходит во сне, когда шестым чувством понимаешь, происходящее не причинит тебе вреда.

– Есть здесь кто? – прошептала Нина и поняла, что «здесь» ей знакомо. Лёгкий ветерок коснулся горячей щеки, погладил локоть, попытался перевернуть страницу сжатой в руке тетради, передумал и затих. Она взглянула на набросок, потом на дерево перед собой. Очертания совпадали. Впереди маячил прикованный к постаменту белый силуэт. Как на рисунке.

Нина подошла к ближе. Застывшая мраморная Амалия молчала. Неизвестный скульптор изваял лишь абстрактный женский силуэт, не заботясь о деталях. Лицо не разглядеть, оно размыто, смазано, будто закрыто густой вуалью

– Чего же ты всё-таки ждёшь, Амалия? – тихо спросила Нина, разглядывая надпись.

– А ты? – она не услышала вопрос, он просто всплыл в её голове. Нина подняла лицо и вздрогнула. Сквозь мрамор проступали знакомые черты – как будто она смотрелась в покрытое толстым слоем пыли зеркало. Отражение расплывчатое, почти неузнаваемое, но ты точно знаешь, что кроме тебя по ту сторону быть некому.

Не в силах оторвать взгляд от мраморного изваяния, Нина отступила. Она запнулась о вылезший из-под земли корень, пытаясь поймать равновесие, взмахнула руками и выронила тетрадь.

– Ноги не держат? – осведомился высокий седой мужчина.

Он остановился около Нины, поднял валяющуюся на земле тетрадь и вернул её озирающейся девушке.

«Сосед из тридцатой…» – обреченно подумала она.

– Так ты чего туда полезла-то? Жить надоело? – спросил он, словно продолжал прерванный разговор.

Чем занимался этот мужчина, с вечно озабоченным и недовольным лицом Нина не знала. В свободное от неизвестного ей занятия время он писал затейливые объявления, уличавшие жильцов во всевозможных нарушениях. Претензий к окружающим у него было множество.

«Не закрывание дверей в общий тамбур зимой ставило под угрозу безопасность и вызывало сквозняк, который в свою очередь угрожал здоровью».

«Закрывание же дверей в общий тамбур летом мешало естественной вентиляции лестничной клетки».

На звуки ремонта борец за коммунальную справедливость реагировал, как бык на плащ тореадора, и тут же разражался серией опусов, ссылаясь на закон об обеспечении тишины и покоя граждан. Обвинительные трактаты, предупреждающие об ответственности, он развешивал на стенах, дверях тамбуров, в лифте, а когда у жильцов дома появился общий чат, в обязательном порядке дублировал претензию и туда тоже.

Жильцы тридцать первой квартиры в чате не состояли, с соседом старались не сталкиваться, но он как будто вечно сидел в засаде. Как только девушка появлялась на этаже, дверь тридцатой квартиры открывалась, и страстный любитель объявлений возникал на пороге.

– Извините, мне пора, – пролепетала Нина. – Я неважно себя чувствую, – она покосилась на тетрадь в руке. – Переволновалась, – она попыталась проскользнуть мимо неприятного типа.

Манёвр не удался. Преследователь шёл за ней по пятам. Мужчина задавал вопросы и сам же на них отвечал, приправляя монолог едкими комментариями о женской логике, по которой сначала надо глупость сделать, а потом уже подумать.

Подъезд. Лифт на пятнадцатом, как назло.

«Потерпи, потерпи, ещё немного, – уговаривала себя Нина, гипнотизируя табло с отсчётом этажей: 15, 14, 13, 12…».

Лифт завис на одиннадцатом.

«Ожидание и есть жизнь, – вспомнила Нина. – А действительно, чего я жду? Лифт? А если он сломался и вообще не приедет?».

Она направилась к лестнице.

– Ты куда? – неутомимый оратор с неохотой прервал речь.

– Ждать надоело, – ответила Нина, легко преодолевая первый лестничный пролёт. – Не хочу я быть статуей и вечно чего-то ждать, ещё и в неприятной компании. Не хочу!

– Чего-чего?! – сосед двинулся было за ней, но передумал. С тоской посмотрел на бегущие вверх ступеньки и ускользающего слушателя, раздраженно махнул рукой и уставился на табло, недовольно бормоча что-то под нос.

Лифт по-прежнему стоял на одиннадцатом, как вкопанный.

Глава 2. Лёд

– А Паша что сказал? – Рита, прищурившись, смотрела на подругу.

Под колючим взглядом серых глаз Нина всегда чувствовала себя неловко. Ей казалось, что её пронзает какой-то особенный рентгеновский луч, который не просто показывает наличие органа в организме. Нет. Этот луч выставляет на обозрение не внутреннее строение, а то, что она ни при каких обстоятельствах не желала показывать другим – спрятанные чувства.

Нина пожала плечами.

– Ничего не сказал. Во-первых, он со мной с того вечера не разговаривает, а, во-вторых, я ему про это… – Нина положила руку на тетрадь, – и сама бы не рассказала. Зачем? Всё равно не поверил бы. Решил бы, что я совсем уже… – она покрутила пальцем у виска.

– А ты не совсем? – смешок подруги был похож на щелчок по носу. Не больно, но очень обидно. Сразу понятно, что всерьёз тебя не воспринимают.

– Вот и ты не веришь, а это было! Я как будто в этот рисунок попала! И деревья видела, и статую… Я там была! Понимаешь?

Рита пододвинула к себе дневник, придав лицу таинственное выражение.

– Внимание! – драматическим шёпотом сообщила она и перелистнула страницу. – Ой, где я? – Рита принялась вертеть головой в разные стороны. – Что это? Дерево? Не может быть! – она выпучила глаза и ткнула пальцем в окно, за которым раскинула запыленные лапы невзрачная городская ель, каким-то чудом притулившаяся у стены дома. – А! Вон и статуя! Полюбуйся! – повысила голос Рита, кивая на замершего около барной стойки официанта, на минуточку заглянувшего в телефон и выпавшего из реальности. – На античного красавца не тянет, конечно, но имеем то, что имеем.

Рита хлопнула ладонью по обложке. Официант вздрогнул, оторвался от экрана. Поймав Ритин взгляд, он нехотя засунул телефон в карман и побрёл к их столику.

– Счёт, пожалуйста, – приказала она, не глядя на парня, и нарочито громко продолжила, – как видишь, в мир иной мы не переместились…

Официант вытаращил глаза. Нина покраснела.

– Рит, можно потише, – промямлила она.

– Я бы на твоём месте больше никому о своих видениях не рассказывала, – невозмутимо продолжила Рита. – А то мало ли… – подруга многозначительно задвигала бровями.

Чувствуя, как в носу предательски защипало, Нина схватила дневник и неловко бросила его в открытую сумку. Тетрадь, словно спасая её от перспективы расплакаться прилюдно, соскользнула под стол и приземлилась возле остроносой синей туфли, небрежно свешивающейся с изящной стопы подруги. Эта привычка закидывать ногу на ногу и качать полуснятой туфелькой появилась у Риты в старших классах школы, когда она обнаружила какой эффект производят на контуженных гормональным взрывом одноклассников её, условно прикрытые укороченной школьной юбочкой, стройные ноги.

– Сейчас вернусь, – пообещала Рита. Подвешенная в воздухе туфля опустилась на пол в сантиметре от тетради. Стол дёрнулся. Синие туфли потоптались на месте и стуча каблуками удалились.

Нина вынырнула из-под стола с открытой тетрадью в руках и облегченно выдохнула. Взгляд сам собой побежал по строкам, написанным неизвестной рукой. Рука эта словно была уставшей, как будто писавший экономил силы. В начале заметки нажим был настолько слабым, что буквы напоминали тонкие нити, сплетенные в невесомую паутину:

«Зима в сердце превращает жизнь в занесённую снегом пустыню. В слепящую белизной пустоту, где нет чувств, эмоций, желаний, ничего, способного нарушить безупречную стерильность безопасного вакуума.

На свободе только одиночество. Оно безжалостной ледяной иглой тянется к душе и обещает, что боли больше не будет. Никогда. Осталось перетерпеть всего одно мгновенье.

Неумолимое остриё всё ближе. Укол. Душа каменеет, становясь бесчувственной совершенной статуей…»