Медный Лоб. Сказка для больших детей и маленьких взрослых

Глава первая

Нет ничего приятнее длинной и доброй сказки…

Высоко-высоко в голубом небе, так, что глазом с земли не видно, между облаков легких и ещё выше летит ворон старый. Как в ладоши, на ветру крыльями хлопает. Между могучих туч на крыло ложится и огибает их. Стремглав над птицами, лениво парящими, проносится, и каркнуть им по привычке хочет. Но устал старый от полёта быстрого. Да и не только устал…

Боится он, что снизу заметят. Молчит поэтому, хитро-хитро клювом сопит и прячется от всех подальше, ввысь залетев. А прятаться и опасаться ему есть кого…

Домой возвращается ворон из земель вражьих, из разведки тайной поспешает на родную сторонушку – в леса зелёные из Огромной Пустоши летит. Вражьи земли так прямо и зовутся – Пустошью. И сколько ни высматривал он по сторонам, пока летел, ни цветочка, ни ручеёчка так и не приметил.

Три дня полёта – одни трещины сухие и боле ничего.

* * *

Властвует издавна на просторах Пустоши Пан Плешивый.

Сидит он, жирный и красный как редиска, в крепости своей прохладной, в самой середине Пустоши. Сидит и завидует всем соседям, чьи леса шумят вокруг на границах.

По ночам зубы от зависти скрипят у Пана во сне, когда реки звонкие и деревья лохматые ему снятся. А днём и вовсе ему неймётся – коварства всякие мыслит и от злости лысеет ещё больше.

Вот и опасается ворон, что заметят его слуги Плешивого. Подстрелят из лука гостя непрошеного. Ведь он один тайну их ведает и про всё, про всё знает.

* * *

Спешит домой, совсем уж недалеко осталось. Оладьей сушёной – Пустошь позади осталась. Дубравы знакомые впереди темнеют. Сторонушка его родная – Средним Лесом зовётся, потому что в самом Сердце земель Лес тот вырос. Между Тайгой Дремучей и Горами, в которых эхо гуляет и до моря докатывается…

Богат и огромен Средний Лес: и реки там с озёрами серебристыми, и поляны клеверные.

Осенью – грибов не счесть, зимой – снега не пройти.

Всё есть, чтобы Пану Плешивому по ночам ворочаться и слуг своих науськивать против соседей. А слуги его и днём и ночью по Пустоши с оружием рыскают, костры жгут и даже голую землю умудряются ещё сильнее загадить, приказы злодейские исполняя.

В Средних Лесах, напротив, всё процветает. Управляют здесь хозяйством добрые лешие, мужики бородатые, с ног до головы волосатые. А самый мудрый и старый среди них – лешак по прозванию Шило. Взглянешь на него и скажешь: «Седой уже, а как бурьян полевой некошеный, волосами зарос!». Каждую неделю созывает он совет на поляне вокруг костра, и со всей округи жители собираются там. Ведьмы прилетают, с Бабой-Ягой во главе. Зверьё, кому не лень, приходят послушать. Да варево, которое тут готовится, попробовать.

Леших все знают, всему свету они известны, а вот Алида, который тоже туда приходит, мало кто видел. Он-то и варит вкусные зелья. Запахи душистые любит смешивать и каждый раз чем-нибудь новеньким, да угостит. Сам же с виду неказист – голенький, как поросёнок. Нос огромный, будто мешок с зерном, на пузе болтается. Один глаз над носом жмурится, и нога тоже одна, а на ней коготь длинный, но вовсе не острый.

Пошевеливает он им угли в костре, смолы еловой в зелье капает и приговаривает: «Чтобы тянулось и пахло!». Всех угостит и радуется, когда варево на славу вышло. Смеётся, прыгает на одной ноге и носом сопит, как ёжик.

Огромен Лес, и не такое чудо, как Алид, в нём увидеть можно. Всех, кто там шастает по тропам, и не перечесть. Вурдалаки, как тени, мелькают в чащобах сырых. Домовые встречаются – от людей уйдут и бродят среди стволов печальные.

Там, где травы нет, под камнями, норы тёмные, и огонь в них гудит. Выскользнет оттуда мурин, плюнет в небо углем красным и обратно, шалун, исчезает.

А в реках и прудах, среди осоки, водяные глазами зыркают, ряску взбаламутят, трясиной булькнут жирно и глазеют, не моргая, со дна на белый свет. Даже Кош Бессмертный недалече тут земли свои раскинул. Богатей! Но об этом попозже…

* * *

Тишь да гладь в лесу, ни войны, ни вражды не было. Но Пан Плешивый злодейство совершил против жителей лесных. Утащили его слуги сыночка единственного у Соловья-разбойника. Украли, чтобы приручить, по-своему воспитать и, когда Соловей младшенький силушку поднаберёт, на Средние Леса же и наслать.

* * *

Заболел старый Соловей-разбойник, не свистит боле, а только мокрыми от слёз лапами глаза трёт и беду оплакивает. Усы, как плети, свисают, и что делать, не знает он.

Первым, кто узнал про его несчастье, был Медный Лоб. Потому что обладал он сердцем, которое беду даже самой мелкой букашки чуяло, любую тварь на её языке утешить мог, ну, а на горе горемычное соловьиное и подавно откликнулся.

Послал он в Пустошь друга своего – старого ворона, а сам к Шиле ушёл.

* * *

На человека похож Медный Лоб, но только издали.

Ноги-тоу него с копытами конскими, а кожа, как будто медью полита с рождения. Оттого и прозвали его Медный Лоб.

Сразу он понял, что беда Соловья-разбойника – для всех беда, никто от неё под лопухами не схоронится, если Соловушка младший подрастёт у Пана Плешивого.

* * *

Как раз и возвращается сейчас ворон. Над деревьями проносится и кричит на весь лес: «Всё знаю! Всё расскажу!» – а сам по чащобам глазами зыркает, дым от костра, где лесные хозяева заседают, ищет. Увидал – дымок сизый ниточкой с поляны в небо вьётся – головой вниз, чуть клювом в ствол осины не угодил. Проскочил между дубами, шишкой в глаз схлопотал, и листом осенним над поляной закружил.

«Сидят, думу думают, – про себя шепчет. – Давно уже враждуем с Плешивым, но такого злодейства отродясь не видывали! Ишь, чего задумал – детей воровать!»

А в это время внизу его друг Медный Лоб говорил что-то и от света костра, как золотой, блестел. Ворон завидовал втайне красоте такой, а себя «курицей грязной и ощипанной» называл.

«Нечего мудрить понапрасну! – донеслось до ворона. – Вот друг мой, засланный в Пустошь, вернётся, и нам Шубяка выручать идти надо!»

«Шу-бяк», так все кликали маленького Соловья-разбойника.

Ворон же моргает налету и соображает по-своему, подлететь не решается:

«Медный Лоб любую тварь понимает, и каждый его в лесу за это уважает. А красив он! Недаром в него молодая ведьма Принада влюблена по уши. Негоже мне, старому перебивать его».

Но только Медный Лоб замолчал, посланец и опустился к нему на плечо. Пошептались они таинственно, для всех непонятно. И когда Медный Лоб рассказал об услышанном, загалдели лешие, стали дубинами потрясать, рваться с плешивцами схлестнуться, но Шило охолонул сердца, сказав: «Тихо, оголтелые! Это вам не по ночам шалить – свистеть, на деревьях сидя. Плешивый хитёр, бестия. Знает он, что не сладить с ним в степи его родной. Нельзя нам на рожон переть. Шубяка… выкрасть надо! Тут без хитрости никак не обойтись…».

Помолчал Шило, репей из бороды вытянул и продолжил с расстановкой: «Пусть в Пустошь с нами Грэг Невидим идёт. Только он сможет сквозь стражу пробраться и Соловушку Шубяка украсть незаметно. А мы его прикрывать будем. Слышит ли меня, Невидим? Здесь ли он?.. Грэг, ты здесь?»

Тишина среди деревьев. И у костра примолкли. Ждут, не отзовется ли Невидим. Тут только и понял ворон, почему ёлка под ним мелко дрожит. Ёлка от храпа Грэгова трясётся. Спит здесь ленивое диво лесное, и никто его не видит. Пощёлкал клювом старый ворон, указал место. Лешие пошарили палками и разбудили Грэга.

Невидима видно, только когда он волнуется, и проявляются тогда на свет глаза ясные и плечи широченные. Голый он, словно родился ныне. Голый и сильный, как медведь. Обрадовался, что беде может помочь, но виду не кажет, прозрачен, как всегда, и только слышно, как зевает томно.

«У-у-у, соня! – бурчит ворон и глазом косит. – Я за три дня без передыху всю степь облетел, мне и спасибо не сказали. Он же проспал всё время, а ему сам Алид кружку налил!»

Суетится Алид вокруг Невидима. Смешной, неказистый, но дело сразу усёк и предложил со всеми в Пустошь идти, а на случай погони травяными запахами плешивцев со следу сбить. Согласились с ним и стали хитрости подробнее обсуждать, но не услышал ворон всего до конца, – прикорнул на ветке, так и проспал самое главное.

А совет целую ночь гудел. Всё обговорили лешие, даже языки устали у них. И разбрелись хозяева лесные по норам и жилищам в путь-дорогу собираться.

Когда же ворон глаза продрал, лешие уже опять объявились, но уже с рогатинами и котомками через плечо. Окружили ёлку, где он сидел, камушками кидают. Шило басит сурово: «Показывай, старый, где место то в Огромной Пустоши. Мы нынче в путь трогаемся, а Медный Лоб с Невидимом и Алидом завтра утром выходят, у них тут ещё дела кое-какие есть…».

Догадался ворон, что за дела у Медного Лба остались и, вспорхнув, над лесом взвился, да лениво в сторону Пустоши полетел. За ним и лешие поскакали, никого не дожидаясь.

Знали жители лесные, что Медному Лбу с любимой надо попрощаться. А как же без этого? Ведь опасный поход, не все могут вернуться.

Глава вторая

Любовь и Огненный конь

Давно уже шепчутся по дуплам и кустам в Среднем Лесу о скорой свадьбе Медного Лба с ведьмашкой Принадой. Ждут лешие, подарки приготовив. Молчит Баба-Яга, тётка ведьмашки, в сундуке что-то скрывая. И весь лес вокруг примолкает, когда Медный Лоб с любимой встречается.

«Нет милее невесты, чем Принада», – чирикают птицы, а Медный Лоб их понимает и радуется про себя.

«Счастлива только с ним будешь!» – попискивают мыши, когда Принада гадает вечерами. И во всех своих колдовствах девичьих по знакам волшебным только его узнаёт. Но разлука им выпала в этот раз – в поход идти Медному Лбу надо, Соловушку Шубяка из плена выручать.

* * *

Печалится Принада, глаза зелёные слезами заливаются. Сидит она и кудряшки с тоской на пальчик закручивает. Падают капли солёные в мох лесной, где она греет ножки босые. Медный Лоб рядом сидит и руку её сжимает. Как ни сильна тоска перед расставанием, но слово перед лесными друзьями ему сдержать надо. И только одно может хоть малость скрасить горе, только одно…

Есть у Медного Лба Конь Огненный, кровушка родная, сила душевная. И только тогда тот конь является на зов, когда чувство Медного Лба сильнее и дороже жизни ему становится, когда сердце рвётся из груди, когда не может он без друга своего Огненного. Тогда слова вылетают из уст Медного Лба: «Конь-зарница, горячая кровушка, приди ко мне на родную сторонушку!»

Пасётся тот конь в садах солнечных, траву золотую щиплет рано поутру, когда в поднебесье солнце встаёт. В любой миг может он прийти к хозяину своему, хоть на край света.

К самому вечеру не удержался Медный Лоб, крикнул его. Да так, что показалось, будто не он кричал, а сова ухнула лесная, или лось в чащобе отбой протрубил всему царству звериному. Крикнул, – и солнце за лес зашло, и день померк, да в ночь глухую обратился.

«Конь-зарница, горячая кровушка, приди ко мне на родную сторонушку, покатай нас с любимой вволюшку!»

Тут небо осветилось, будто на востоке заря раньше времени вспыхнула. Это конь летел, светом ясным облака обливая. Заржал издали, и у Принади вмиг слёзы высохли. В небесах появился, будто алмазами лес осыпал, – и тоска прошла.

Не раздумывая, бросились к коню Медный Лоб с Принадой, взобрались на его спину широкую, вдохнули воздуха солнечного и, прижавшись друг к другу, взлетели, обо всём позабыв.

Вначале конь над верхушками деревьев летел, а после и вовсе унёс их за облака, в царство Месяца ясного. Только к рассвету вернулись они обратно. Разогрел горячий конь их сердца, обнадёжил души. Ведь вернётся Медный Лоб из похода! Вернётся, и поженятся они…

* * *

Принада принялась котомку милому собирать: яблочек, от которых сил прибавляется, туда положила, горсть землицы родной завернула. Да вдруг охнула и села на траву, вспомнив то, что давно её мучило. Но о чём, до сей поры не хотела она любимому говорить:

«Нельзя тебе, Лобик, уходить! Нельзя! – сквозь слезы проговорила Принада. – Давно ко мне сватается Кош Бессмертный. Я раньше об этом молчала, а сейчас не могу. Он хитрый, нашей разлукой воспользуется и женится на мне хитростью. А тётка Баба-Яга, не против будет. Ей главное, – меня замуж выдать, а за кого – всё равно. Кош-то богатый, бабка рада будет жениху такому».

Присел Медный Лоб рядом, склонился к ведьмашке. «Что ты, Принада! – проговорил он, не желая словам таким верить. – Мы с Кошем в одном лесу живём. Не будет он у меня невесту воровать, не будет на своих-то плевать. Ведь у него невест и без того хоть отбавляй, на любой женись».

Говорил Медный Лоб, а сам все больше понимал, что на самом деле будет Кош воровать. Ничто бессмертного, богатого и бессовестного не сдержит, ничто…

Но что мог сделать Медный Лоб? Только утешить любимую, да обнять на прощание покрепче.

«Будь что будет! Ждать тебя стану, любимый, и все сделаю, чтобы Кош ни с чем остался», – сказала Принада.

В последний раз обнялись они…

… И пошёл Медный Лоб с котомкой на плече к друзьям своим, которые на поляне его поджидали. Пошёл, чтобы немедля в путь отправиться.

Глава третья

Чужой злодей – палкой бьёт, свой – в душу плюёт

За хлипким болотом, за его бесконечными камышами и дальше, – за садами с дикими яблоками, за сгоревшим лесом, совсем близко к Мухоморной поляне начинаются земли самого Коша Бессмертного.

Будто одеяло из заплаток разноцветных, – сады и огороды Кошевы на просторах разлеглись, а в самой середине их стоит холм. На нём терем красуется резными наличниками и кручёными столбами. Ворота же терема всегда распахнуты. Каждый, кто попал сюда, может взойти на крыльцо и постучать в дверь. Но если ты гость незваный или по злому умыслу пришёл, то пощады не жди. Или сам хозяин проучит наглеца, или челядь выстрелит чужаком из огромной чугунной пушки в небо, и тот очутится далеко-далеко в чужих краях, и чтобы дойти обратно – жизни не хватит.

Сам же Кош Бессмертный любит прогуливаться после сытной еды по владениям, широко ступая в сандалиях заморских на босу ногу и почёсывая угловатыми перстнями поясницу.

Не знает он о своих владениях ровным счётом ничего. Потому что цветущие сады и огороды каждое утро предстают в новом виде. Как-будто кто за ночь встряхнул одеяло это лоскутное, и заплатки местами поменялись. На месте вчерашних деревьев – цветы и трава, а где озеро лягушачье было, – растёт вековой дуб. Иногда речка завьётся, а то вдруг, проснувшись рано утром, даже Кош Бессмертный удивится: вода вокруг и терем его на острове среди озера высится, а челядь на лодках и плотах плавает по хозяйским делам.

Уж не раз к нему приходили слуги жаловаться, чтобы расколдовал неудобство такое, а он посмеивается и говорит: «Вы мою развлекашечку не троньте. Терпите, пока я жив!» А ему: «Ты же Бессмертный!». «Вот и терпите… вон отсюда!».

Нравится хозяину всё это, и очень редко покидает он свои владения. Вот и сегодня бродит между яблонь, кору щупает, щурится на солнце. И всё, как всегда будто… Но только тревожат нынче Коша мысли разные. Вторую неделю покоя не дают. Аккурат после свадьбы его последней.

Женился он часто, всему свету показывая, что не стар, мол, и удаль молодецкая осталась ещё. Да вот опять вроде невесту приглядел, но на этот раз не просто так. Приглядел он её в родном Среднем Лесу и с каждым днём чувствует, что с годами забытая страсть начинает в нём шевелиться. Любовь разгорается будто!

Вначале не поверил самому себе. Долго темя мял в раздумьях, но в один из дней услыхал как-то разговор своих слуг. Мол, сохнет хозяин… и имя заветное уловил. Тут уж он понял, раз другие говорят, значит, любовь и вправду пришла, нельзя себя дальше обманывать. «Любовь, так любовь!»

Ходил он тогда, точно как сейчас, и про себя бурчал на все лады, вроде пел даже: «Прина-да! Прина-да! Да!»

И посватался, как полагается – да мимо. Место уже занято.

Медный Лоб – Стихий душевный лесной, будь он неладен, занозой у Принады в сердце засел, и о каком-то там Коше она и думать не хочет.

Сколько её ни упрашивала Баба Яга – всё напрасно. Обидно Кошу Бессмертному стало, что, когда любовь к нему пришла, может быть, больше не будет, жениться-то и нельзя…

* * *

«Всё как назло!» – думал он, цветы под ногами топча.

И долго бы так прозябал и дулся, но на редкость удачный случай подвернулся ему. Ушёл Медный Лоб со своими дружками-приятелями к Плешивому выручать Шубяка и надолго ли – неизвестно, может и совсем не вернутся. Улыбается ехидно солнцу Кош, чувствует выигрыш, но никак не решается воплотить задуманное. Ведь соседи они с Медным Лбом, в одном лесу обитают. Вот и сейчас, пока Кош мысли о женитьбе вынашивает и о молодой мечтает, тот в Огромной Пустоши лишения терпит за всех. Хоть и пакостник Кош великий, но тут засомневался дюже и решил по-другому к делу подойти. Хлопнул он в ладоши и объявился перед ним слуга его, временный-поверенный в делах сегодняшних. Сено торчит из всех карманов у него, и видом заспанный и помятый.

На каждую неделю у Коша выбирался новый поверенный, потому что все мысли и чаяния хозяйские были известны каждому его слуге. Оттого должность эта считалась лентяйской. И чтобы не было обидно никому, скучную участь такую решили на всех разделить.

Вырвался прямо из сновидений сегодняшний временный-поверенный, от зевоты весь скрючился и бубнит:

– Зачем? Зачем?.. Твоя Вашества звала?

– Проснись, халдейская харя! Хватит спать с утра до утра! «Твоя Вашества» – как только язык сонный изловчил… Сгною!

Недоброе услышав, временный-поверенный встрепенулся, немытые глаза выпучил, да рявкнул преданно:

– Я здесь, к услугам, как полагается!

– А скажи-ка мне, временный-поверенный, – промурлыкал Кош, – Знаешь чего я хочу?

Даже дух не перевёл поверенный, выпалил:

– А то! Медный Лоб в поход ушёл, а ты, Кош, его невесту украсть хочешь и жениться силой и хитростью, пока тот не вернулся.

– Ну! – вякнул Кош, оторопев, и поперхнулся. – Ты смотри, всё знают! Покашлял и зло сказал:

– Украсть не украсть, но жениться на молодой хочу. Вот и брожу я здесь. А знаешь, что мне подумалось?

Слуга почесал затылок, вынул из-за шиворота клок соломы, отряхнулся, сдунул пылинку, вытер нос и увидав колени грязные, стал нагибаться…

– Ты, халдейская харя, время-то не тяни, отвечай! Так, что я придумал?

– А то! Ты Кош, хочешь, чтобы я поехал к невесте сватом и, опоив ее вином из желудей Дуба Говорящего, привёз сюда. Да по дороге всем встречным поперечным врал, что подарочек хозяину везу, невесту, то есть. А о том подарочке, вроде, как ты не знаешь, сюрприз, так сказать. Тем мы твои замыслы вредительские и прикроем.

– Я вижу, ты все верно усёк. И даже про то, что ты сам и поедешь. Это тебе за язык твой развязный. А службу сослужишь, так прощу, гноить не буду. Ступай, и чтобы через два дня свадебку уже сыграли…

– Не получится через два дня. Гостей всех только через двенадцать дней собрать можно. Никак не получится. Ведь свадьба без них – не свадьба…

– Да ты что, спятил совсем, ведь Лоб вернётся! – встрепенулся Кош Бессмертный. Но потом успокоился, обдумав про гостей, и только спросил:

– Когда всё будет готово?

– Через тринадцать дней!

– Всё, ступай, работай… а я подумаю, как Лба придержать. Смотри языком не шабарь… или подожди.

Кош покопался в складках одежды и, достав волшебную палочку, коснулся губ временного-поверенного. Тот, заурчав, отскочил за рот хватаясь, но уста заколдованные звуков внятных так и не исторгли.

– Хе-хе, – засмеялся хозяин, вставляя палочку во внутренний карман, – через тринадцать дней заговоришь, а сейчас немым поживешь. Понял?

Слуга со слезами на глазах мотнул головой и обиженно исчез с глаз долой. Кош же продолжал ходить до тех пор, пока пушка чугунная теремная не громыхнула за его спиной.

– Вот и пушечка стреляет, гостей собирает, а как Медного Лба придержать, я ещё подумаю, после обеда! – прошептал он про себя.

Глава четвёртая

Ураган с блинчиками

Боязно идти по мёртвой земле, когда враг неожиданно объявиться может. Негде укрыться, разве только ниц упасть и в пыль зарыться, но горяча та пыль, и свариться недолго, как яйцо вкрутую.

Уже не раз приходилось Медному Лбу с попутчиками огибать места, где крики и топот слышались. Отряды плешивцев покоя не дают, скачут туда-сюда и днём, и ночью. Свистят, по-своему гомонят и, чем дальше от леса, тем чаще они объявляются.

Закончились давно запасы лесные, яблоко последнее уже три дня назад съели. Алид высохшие корешки из почвы выцарапывает и в редких прудах с мутной водой размачивает. Только одно хорошо, что осталось недалеко идти. Ночью улеглись они, но и тут не дали охотники плешивые забыться хоть ненамного, – пронеслись гурьбой совсем рядом. И чуть рассвело, друзья на ногах уже, по сторонам оглядываются, от усталости покачиваясь.

«Опять жара начинается», – гудит под нос Невидим, в полудрёме. «Дождичек, миленький, пойди! Ну, хоть на минутку!» – причитает Алид. Но нет дождичка, ни облачка на небе. Только солнце встающее опять воздух огнём накаляет. Ну, а вечером, наконец-то, запах учуяли они. Отвратный запах. Вроде подгоревшим мясом из-за холма веет или навозом несёт, – сил нет, да всё с каким-то злым дымом вперемешку.

Остановились на привале друзья леших ждать. Попадали, как подкошенные, на землю от усталости, и только Медному Лбу невтерпёж. «Сидите, – говорит, – я пойду на вражье место погляжу». А, перемахнув пригорок, прямо перед станом он оказался и за кочкой залёг.

Перед взором его повсюду шатры из кожи звериной стоят. Костры между ними дымят, и плешивцы с оружием расхаживают вдоль и поперёк. Невдалеке загон лошадиный углядел Медный Лоб и про себя отметил: пасутся там кони прирученные, головы смиренно повесив, и из яслей, чмокая, поедают что-то. Оглядел ещё раз Медный Лоб округу плешивскую и заметил: один шатёр не как другие из лоскутов аляповато сварганен, а из шёлка белого сшит и нитками золотыми простёган. Вход его булавкой серебряной аккуратно заколот.

На самом краю стана, как предводитель над остальными шатрами, стоит этот красавец. На пыльном ветру складки его от солнца сияют, а вокруг воины плешивые и грязные толпятся. Вот туда-то и переполз поближе Медный Лоб, и вовремя… Засуетились плешивцы. Один из них, самый толстый, управляет всем, орёт, что есть силы, а тут громче прежнего взвизгнул: «Выноси!». И булавочку у шатра шёлкового любовно отомкнул, а перед этим даже руки грязные обтёр о зад пыльный.

Заскочили двое ретивых внутрь и на свет, тужась под тяжестью, клетку вытянули, чёрным бархатом закрытую. После этого расселись воины не спеша вокруг этой клетки. Толстяк же, важный, как индюк, прошёлся раз, другой, рыкнул для острастки на остальных и, уголок бархата, отодвинув, заскулил слащаво: «Шубя-ак, Шубячо-ок, проснись, светик мой ясный!». Глянул строго на воинов и сдёрнул покрывало. Ахнули все, но ропот плешивскии затих тотчас. Жмурясь от солнца, сидел в клетке житель Среднего Леса младшенький соловей-разбойничек Шубяк…

Сидит Шубяк, крохотный совсем, голову кудрявую почёсывает. Потому что вся она в пыли Огромной Пустоши и от этого зудит непрестанно.

Сколько ни приглядывался Медный Лоб, но так и не углядел ни страдания, ни тоски в глазах соловьиных. От солнца яркого они совсем потемнели и выпуклыми маслянистыми стали. Наглость в них разлилась и хитростью прикрылась. «Прижился, – с горечью подумал Медный Лоб. – Мал ещё, быстро родную сторонушку забыл».

А Шубяк копался, копался, да вдруг царапинку подметил на своём новом сапожке, что плешивцы ему намедни подарили. Может, и соломинка это была прилипшая, но он разбирать не стал. Губы надул Соловей, слёзками заблестел и показывает всем на беду свою, да вдруг не выдержал и захныкал. Так сильно разревелся, что плешивцы вокруг него забегали, засуетились и приволокли откуда-то поднос круглый, как лужа блестящий. На нём сапожки цветов разных, одни со шнурочками, а другие без, по разные стороны стоят.

Затих Шубячок, воззрился, а глазки алчно зыркают. «Ге!» – скромно произнёс он, выбрав беленькие со шнурочками, с острыми серебряными носами и заклёпками золотыми поверху. Толстяк командовать стал, растолкал ротозеев и саморучно обул крохотные соловьиные ножки. Шубяк нетерпеливо каблучками зацокал и далее принялся кушать…

И на этот раз плешивцы не поскупились. Подносы, на которых еда для Соловья-разбойничка лежала, поболи прежнего были. На них яств и на сотню таких Шубячков хватило бы.